Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

45
«Образ Бога на земле»

Рождество 1533 года праздновали в Гринвиче, где «его милость король держал великолепный двор, так же весело и живо, как всегда»1. И не случайно: Анна снова была беременна2. Ее подарком королю на новый, 1534 год стал изысканный настольный фонтан из золота, усыпанный рубинами, бриллиантами и жемчугом, вода в котором «истекала из сосков трех обнаженных женщин, стоявших у подножия»3. Вероятно, он был спроектирован Гольбейном.

В январе леди Лайл, продолжавшая искать места для своих дочерей при дворе королевы, прислала Анне карманную собачку редкой породы, которую поручили передать сэру Фрэнсису Брайану. Он сказал ее светлости: «Королеве [собачка] так понравилась, что не прошло и часа, как она забрала ее у меня». Анна назвала песика Малыш Пуркой (или Пурква – фр. Pourquoi, «Почему») и «уделяла ему много внимания». Позже в том же году леди Лайл послала Анне с лордом Рочфордом коноплянку в клетке и восемнадцать зуйков, которых умертвили в Дувре. Птичек подавали к столу королевы по шесть штук зараз. Анне они «очень понравились», и она заверила леди Лайл, что коноплянка – «милая певчая пташка, которая непрестанно дарит ей радость своим прекрасным пением»⁴. Однако ни одной из дочерей дарительницы не предложили места при дворе.

Влияние Кромвеля возрастало. В 1534 году его назначили хранителем свитков и ректором Кембриджского университета, а в апреле ему наконец удалось оттеснить Гардинера, который никогда не простил этого своему сопернику, и занять должность главного королевского секретаря, которая при нем приобрела первостепенное политическое значение. Получив новые возможности, Кромвель использовал свою власть, чтобы расширять круг верных ему людей и запугивать несогласных угрозами обвинения в измене – открытыми, а чаще скрытыми. Благодаря своим многочисленным связям, а также оплачиваемым осведомителям и благодарным клиентам Кромвель имел доступ к большому количеству секретной информации, которую накапливал на будущее, а иногда использовал против тех, кого король или его главный секретарь хотели убрать с дороги.

Было важно отмести любые возражения против нового брака короля, и 23 марта 1534 года парламент признал наследницей престола Елизавету, лишив Марию всех прав. Парламентский акт предписывал каждому верноподданному короля по первому требованию принести присягу, согласившись с принятым постановлением. Большинство людей сделали это, но были и заметные исключения. Екатерина и Мария отказались давать присягу, и король не посмел применить к ним силу: император приходился племянником Екатерине, что являлось сильным сдерживающим фактором для Генриха.

Сэр Томас Мор и епископ Фишер тоже не стали приносить ее и за непослушание были отправлены в Тауэр. Во время допроса Мор заявил Кромвелю: «Я – верный подданный короля. Я не говорю ничего плохого, я не думаю ничего дурного, но желаю всем добра. И если этого недостаточно, чтобы оставить человека в живых, тогда, скажу по совести, я не желаю жить»⁵. Ему несколько раз предлагали все же принести присягу, на что Мор отвечал упорным молчанием. Своей безутешной дочери и другим членам семьи он напомнил, что в своих поступках сообразовывался прежде всего с Господом и лишь потом – с королем, «согласно напутствию, которое сделал мне его высочество, когда я впервые поступил на его почетную службу»⁶. Молчание Мора говорило о многом, и Генрих боялся, что оно послужит боевым кличем для противников короля. «Клянусь святой мессой, господин Мор, бороться с государями весьма опасно», – заметил Норфолк⁷. Мор не нуждался в предостережениях от старого друга, он сам прекрасно понимал, в какое тяжелое положение поставил себя.

Фишер был менее сдержан. Он и прежде категорически заявлял: «Король, наш владыка, не является верховным главой Церкви Англии». Теперь он отказался признавать законным брак Генриха. Его вызывающее поведение могло быть расценено только как измена.

Король же снова был уверен, что вскоре обретет сына и это событие станет настолько радостным, что очень немногие осмелятся даже в мыслях усомниться в законности прав ребенка. В честь очередной беременности королевы Генрих приказал отчеканить медаль с рельефным портретом Анны и надписью «A. R. THE MOOST HAPPI» – «Анна королева. Самая счастливая»⁸. Будущую мать окружили заботой: когда ее утреннему отдыху стал мешать шум, который производили бегавшие по садам в Гринвиче павлины и пеликан Генриха – подарки из «вновь открытой земли» (Америки), король велел сэру Генри Норрису забрать птиц в его дом, стоявший неподалеку, и заплатил за постройку трех деревянных вольеров⁹.

Апартаменты королевы в Элтеме «для грядущего рождения принца» превратили в детскую с главным покоем, столовой, комнатой для одевания и спальней, где находилась колыбель под железным пологом. Все стропила крыши окрасили желтой охрой¹⁰. Король велел своему ювелиру Корнелиусу Хейссу смастерить серебряную парадную колыбель – вероятно, по замыслу Гольбейна. Она имела колонны, украшенные тюдоровскими розами, драгоценными камнями, вставленными в бордюр по краям, и золотыми фигурами Адама и Евы, которые изготовил Хейсс и расписал Гольбейн. Постельное белье расшили золотом, а для приданого новорожденного закупили златотканую парчу¹¹.

В апреле 1534 года – несомненно, предвкушая скорое появление нового рыцаря Подвязки – король заказал великолепный реестр ордена, который за черный бархатный переплет получил название «Liber Niger» («Черная книга»). В нем содержались статуты ордена, его история и описания церемониалов. Черная книга сохранилась до наших дней¹². Это прекрасно иллюстрированная рукопись, где король изображен на троне, в окружении рыцарей, а потом – замыкающим шествие рыцарей Подвязки.

Двадцать второго июня Лукас Хоренбоут, работавший в числе прочих над «Черной книгой», стал подданным Генриха VIII и был пожизненно назначен художником короля. Ему отвели жилище на Чаринг-кросс, где он устроил студию, получив лицензию на наем четырех иностранных подмастерьев¹³. Одним из первых заказов, которые он выполнил в новой роли, стал миниатюрный портрет пятнадцатилетнего герцога Ричмонда¹⁴. Фицрой изображен в ночной сорочке с открытым воротом и расшитой шапочке для сна – еще одно свидетельство того, что юноша был неизлечимо болен. Миниатюра подтверждает слова венецианского посла о том, что внешне герцог очень походил на своего отца, хотя нос у него был больше, чем у Генриха. (В 1930-е годы считалось, что придворный времен Тюдоров в алом костюме, изображенный на анонимном ростовом портрете из Королевской коллекции, – это Ричмонд; однако его одежда относится к более поздней эпохе.)

Летом 1534 года Генрих хотел еще раз посетить Кале, но отложил визит до апреля, так как беременность не позволяла королеве сопровождать его. Вместо этого он отправился в поездку по стране, остановившись в Море, Ченисе, Уокинге и Элтеме, где посетил свою дочь Елизавету. 28 июля король прибыл в Гилдфорд, где Анна собиралась присоединиться к нему, но сделала ли она это, неизвестно. Генрих оставался там до 7 августа, затем поехал на север, в Мидлендс¹⁵.

Двадцать третьего сентября Шапюи, ехавший вместе с двором, сообщил из Вудстока, что у королевы не будет ребенка. Король начал сомневаться, была ли она вообще беременна¹⁶. Похоже, Генрих пытался сохранить лицо и скрыть разочарование: вряд ли Анна в течение восьми месяцев имитировала беременность – в июне у нее был «большой живот»¹⁷. Вероятно, в июле или начале августа она потеряла ребенка, которого вынашивала, или тот умер вскоре после рождения. Если у супруги короля случался выкидыш или рождался мертвый ребенок, об этом, как правило, не объявляли публично. Но похоже, в данном случае событие держали в еще более строгой тайне, чем такие же несчастья, происходившие с Екатериной Арагонской. О преждевременном рождении ребенка свидетельствует тот факт, что Анна официально не удалялась в свои покои для подготовки к родам.

По словам Шапюи, следствием трагедии стало то, что король «возобновил и усилил любовь, которую прежде питал к одной очень красивой фрейлине этого двора». Кто она, неизвестно, но почти наверняка речь идет о той же даме, с которой Генрих развлекался перед рождением Елизаветы в 1533 году, потому что она стремилась подружиться с леди Марией. Это явно была не Джейн Сеймур, так как Шапюи не считал ее красавицей¹⁸.

Досада и негодование из-за отсутствия законнорожденного сына вкупе с опасениями за здоровье незаконного усилили решимость короля оправдаться перед всем миром и сделали его еще более нетерпимым к своим противникам. В октябре 1534 года Генрих распустил орден обсервантов в Гринвиче¹⁹, члены которого неизменно выступали против аннулирования брака и главенства короля над Церковью. Монастырскую церковь превратили в мастерскую по изготовлению королевских доспехов.

В ноябре был принят Акт о верховенстве, утвердивший положение короля как верховного главы Церкви Англии: таким образом, она отделилась от Римско-католической. Отныне церковные дела и церковное учение находились в ведении государя, который считал себя наместником Бога на земле во всех смыслах, как в прежние времена царь Давид или царь Соломон, отвечавшие за мирское и духовное благополучие своих подданных. «Бог велел слушаться короля, а не епископа Рима»²⁰.

Защитники реформ, такие как королева Анна, Кранмер и Кромвель, рукоплескали королю за то, что он выводит свой народ из тьмы на свет. Епископов, которые противились переменам, принуждал к подчинению Кромвель, чья власть в духовных делах уступала только королевской. Он так твердо поддерживал Реформацию, что Реджинальд Поул называл его посланцем Сатаны. Все, что хоть сколько-нибудь отдавало папством, подавлялось. Под подозрение сторонников жесткой линии попали даже орден Подвязки и его покровитель святой Георгий. Но они были дороги королю, а потому их не тронули.

Генрих VIII оставался верным католиком, порицавшим лютеран и ереси, но ему нужно было сохранять равновесие между радикальными евангелистами при дворе, которые желали еще более широких реформ, тайно заигрывая с протестантизмом, и консерваторами, которые отдали бы все, лишь бы повернуть время вспять. Король всегда интересовался богословием, но теперь посвящал больше времени, чем когда-либо, знакомству с религиозными трудами и делал пространные заметки на полях. Прочитанные книги он давал тем джентльменам Личных покоев, которые держались противоположных взглядов, и спрашивал их мнение, прежде чем окончательно составить свое.

По соображениям дипломатического характера, а также из-за давления со стороны иностранных правителей Генрих не всегда последовательно проводил в жизнь собственную религиозную политику. Он питал непоколебимую приверженность к доктрине пресуществления, верил в чистилище, считал необходимым безбрачие священнослужителей, настаивал на сохранении знакомого ему с детства латинского языка в ритуалах и церемониях. Он не был иконоборцем, его часовни и церкви были полны картин и изваяний²¹. Королевскую капеллу произведенные Генрихом изменения почти не затронули. При этом он выступал против соборования, личной исповеди и приданию рукоположения в священный сан традиционного мистического смысла. Он отправлял на костер лютеран – за ересь и папистов – за измену²², предпочитая не вспоминать о том, что некогда написал трактат в защиту власти папы римского. Король никогда не упускал возможности заявить о «своем радении за веру всеми силами ума и тела»²³, а на одной из его золотых цепей имелась надпись: «PLUS TOST MORIR QUE CHANGER MA PENSEE» – «Я скорее умру, чем изменю свое мнение»²⁴.

Религиозные обряды, соблюдаемые при дворе, остались в основном прежними; правда, проповедям стали придавать большее значение. В бывшем личном саду Йорк-плейса, который превратили в вымощенный булыжником двор, король велел соорудить под открытым небом особую кафедру в форме ренессансной лоджии. Там помещалось вчетверо больше придворных, чем в Королевской домашней церкви²⁵. Некоторые окна покоев Генриха выходили на «место проповедей», и король с королевой могли наблюдать за происходящим из зала, который, видимо, служил для заседаний Совета²⁶. Архиепископ Кранмер советовал проповедникам, которые были новичками при дворе, избегать противоречивых вопросов и читать проповедь не дольше полутора часов, «так как король с королевой могут устать и без удовольствия станут дослушивать вас до конца»²⁷. Генриху особенно нравились проповеди ярого реформата Хью Латимера, епископа Вустера; король несколько раз вступал с ним в богословские споры²⁸.

Генрих и Кромвель мобилизовали все имевшиеся у них ресурсы и инструменты пропаганды для утверждения и возвеличивания так называемой Новой монархии, которая возникла вслед за принятием Акта о верховенстве и стала центром притяжения сил английского национализма, усиливавшегося в ту эпоху. О повышении статуса Генриха свидетельствуют слова лорда Морли: «Благороднейший король, который когда-либо правил английской нацией, отец нашей страны, ковчег королевской благости и чести, благодаря добродетели, учености и мужеству которого Англия родилась заново и перенеслась из рабства к свободе»²⁹.

Кромвель своими умелыми действиями обеспечил королю полновластие. Он манипулировал правительственным аппаратом, чтобы поставить его на службу воле государя; в результате верхняя палата парламента заполнилась лояльными к Генриху лордами, а в Палату общин было избрано немало депутатов, стоявших за новый порядок. Все это делалось для того, чтобы как можно больше ослабить противодействие принятию важнейших законодательных актов. Таким образом, монарх, пэры и парламент стали союзниками в деле установления нового порядка, имея общие цели и интересы. Выступать против этой объединенной силы практически не имело смысла.

Вновь был задействован имперский символизм: выпустили новую монету с профилем короля в образе римского императора, изготовили третью Большую печать в ренессансном стиле, на которой король восседает на античном троне и назван верховным главой. Вероятно, эскиз разработал Лукас Хоренбоут – изображение на ней очень напоминает портреты Генриха, выполненные этим мастером³⁰. К королевскому гербу добавили императорскую корону в знак того, что Генрих не признает над собой никакой власти, кроме Божьей³¹. Власти принялись возрождать культ короля Артура, чьими потомками выставляли себя Тюдоры, – он якобы владел печатью с надписью: «Артур, император Британии и Галлии»³². Получалось, что Генрих VIII всего лишь возрождал титул и достоинство своего предка. Кроме того, распространялось утверждение о том, будто предшественники короля, впав в заблуждение, в течение тысячи лет подчиняли Англию Риму, а теперь Генрих освободил ее³³.

Ни один английский монарх до Генриха VIII не возвеличивал себя в такой степени и не проявлял такой заботы о своем публичном образе. При активном содействии Кромвеля появилось множество трактатов и брошюр, восхвалявших героические добродетели Генриха и его нравственное превосходство. Проповедники, художники, ремесленники, писатели, поэты, драматурги и историки, такие как Полидор Вергилий, были вынуждены восхвалять Новую монархию. Пропагандисты вроде Гардинера изображали Генриха VIII полубогом, называли его «образом Божьим на Земле», который «превосходит в глазах Господа все другие человеческие создания»³⁴. Человек, с которым вел переписку сэр Энтони Браун, заявлял, что подданные короля «имели дело не с человеком, а с более совершенным и божественным существом», в присутствии которого нельзя стоять без трепета³⁵.

В результате Генрих превратился в деспотичного и опасного самодержца, зачарованного легендой о самом себе. В 1536 году он писал: «Господь не только сделал нас королем по праву наследования, но даровал нам в изобилии мудрость, благоразумие и прочие добродетели, необходимые государю, дабы управлять делами к своей чести и славе»³⁶.

Новая монархия нашла свое зримое воплощение в искусстве. Государственная политика была направлена на то, чтобы образ короля и символы монархии распространялись как можно шире. Генрих всегда любил дарить свои портреты тем, к кому проявлял милость, но теперь от подданных требовали заявлять о своей лояльности к монарху, выставляя его изображения в домах. Так была заложена традиция, просуществовавшая триста лет.

Наибольший вклад в создание иконографии Новой монархии внес Ганс Гольбейн. В 1534 году он написал миниатюру: царь Соломон принимает царицу Савскую³⁷. Под «Соломоном» почти наверняка подразумевался Генрих VIII. Это первое известное нам изображение короля, созданное Гольбейном. Генрих показан восседающим на троне посреди великолепной ренессансной обcтановки, роскошь которой подчеркивает использование золота. Сверху имеется надпись: «Да будет благословен Господь Бог твой, Который благоволил посадить тебя на престол Свой в царя у Господа Бога твоего». Смысл считывается безошибочно, послание выглядит убедительно. Царица Савская, преклонившая колени в знак почтения, может символизировать только Церковь Англии. Миниатюру, вероятно, заказал Кромвель, чтобы преподнести ее королю.

Реформация оказала глубокое влияние на английское искусство. Портретная живопись прочно вошла в моду, а картины религиозного содержания стали выглядеть старомодными и претенциозными. Библейские сюжеты все реже использовались в гобеленах и живописных полотнах, часто их заменяли античные мотивы. В области искусства Англия была изолирована от основных направлений, развивавшихся в Европе.

При дворе искусство являлось действенным инструментом пропаганды, хотя образцов его сохранилось очень мало. Около 1535 года фламандский художник Йос ван Клеве написал портрет Генриха VIII³⁸, на котором король держит свиток с цитатой из латинского перевода Евангелия от Марка, глава 16: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». Возможно, по случайному совпадению именно эти слова стоят на титульном листе английской Библии Майлса Кавердейла, изданной в 1535 году и подвергшейся запрету. Предполагалось, что портрет был создан до разрыва с Римом – в таком случае надпись должна свидетельствовать о верности короля Католической церкви. Однако, судя по костюму, картина не могла быть написана раньше 1530 года, а в то время отношения Генриха с папой стремительно ухудшались. Следовательно, этот портрет относится к периоду Реформации, с чем вполне согласуется процитированный текст.

Примерно в 1538–1540 годах Генрих заказал Джироламо да Тревизо картину с четырьмя евангелистами, побивающими камнями папу римского, которая была выполнена по методу гризайля с последующим золочением. Она висела на стене личной галереи короля в Хэмптон-корте, рядом с его спальней. Если не считать портретов и крупных сюжетных полотен, это единственная сохранившаяся картина, о которой точно известно, что она происходит из коллекции Генриха. Тревизо был учеником Рафаэля в Риме, после чего работал на мантуанских герцогов Гонзага. Генрих нанял его не только как художника, но также как военного инженера и архитектора. Возросший престиж короля придал новый импульс его программе строительства, починки и приобретения зданий: королевские дворцы должны были стать великолепными декорациями для жизни при Новой монархии, и такие мастера, как Тревизо, отныне пользовались большим спросом.

При дворе были и те, кто критически относился к идее главенства короля над Церковью. Консерватор Гардинер изначально возглавил клерикальную партию, выступавшую против нового порядка, и стоически пережил опалу. Еще один консерватор, Норфолк, испытывал смешанные чувства: священникам он сочувствовал мало, но при этом презирал гуманистические принципы. «Я никогда не читал Священное Писание и никогда не буду этого делать», – говорил он. Вот другое его заявление в том же духе: «В Англии было весело до того, как появилось Новое учение; да, хотел бы я, чтобы все стало так, как в прежние времена»³⁹. Тем не менее Норфолк был бесконечно верен королю, и Генрих не ставил под сомнение его преданность, хотя Кромвель по-прежнему относился к нему с подозрением и делал все возможное, чтобы выжить его. После главного секретаря Норфолк был самым опытным и уважаемым членом Совета, но он воплощал собой старый феодальный порядок; между ним и выскочкой, которому он помог прийти к власти, могли существовать только отношения соперничества. Другой противник Норфолка, Саффолк, так и не вернул себе высокое положение; он не участвовал в борьбе партий и поддерживал Реформацию, хотя его грозная теща находилась в противоположном лагере.

В ноябре 1534 года Норфолк принимал специального посланника Франциска I – Филиппа Шабо де Бриона, адмирала Франции, прибывшего для восстановления добрых отношений между Англией и Францией, которые заметно испортились. Адмирала поселили во дворце Брайдуэлл, его развлекали Норфолк и Саффолк, а король приглашал обедать при дворе⁴⁰. Королева, встречавшаяся с де Брионом в Кале в 1532 году, была обижена, когда тот не прислал ей, по обычаю прежних французских послов, вежливое письмо с пожеланиями благополучия, так как собиралась устроить банкет в его честь. Однако адмирал не попросил у нее аудиенции. Король заметил это упущение и недвусмысленно намекнул, что послу следует засвидетельствовать свое почтение королеве. Тем не менее де Брион держался в ее присутствии холодно и отстраненно, не принимал участия в танцах и теннисных матчах, которые Анна устраивала для него. Вместо этого он завел дружбу с Шапюи, что сильно встревожило королеву.

Но худшее было впереди. Адмирал предложил заключить брак между леди Марией и дофином, не связавшись с Елизаветой, после чего заявил: если Генрих не согласится, его государь женит своего сына на дочери императора, и Англия окажется одна, без союзников в Европе, в это сложное время⁴¹. Генрих с Анной обомлели, и король гневно отверг предложение, выразив желание помолвить Елизавету с третьим сыном Франциска, Карлом. Де Брион остался непреклонен.

Анна в те дни находилась в невероятном напряжении. Король Франции больше не был ей другом, она не смогла родить Генриху желанного сына и страдала оттого, что король поддерживал связь с неизвестной любовницей. Она попросила леди Рочфорд помочь ей избавиться от соперницы, однако Генрих вмешался и холодно сказал, что «у нее есть все причины быть довольной тем, что он сделал для нее, и, если бы ему пришлось взяться за это снова, он, конечно, не зашел бы так далеко, и пусть она лучше не забывает, откуда вышла». Леди Рочфорд временно удалили от двора. Когда Анна осмелилась на глазах у нескольких придворных пожаловаться королю, что фрейлина, которую он соблазнил, ведет себя грубо и неуважительно по отношению к ней, Генрих в ярости вылетел из комнаты⁴².

По случаю визита адмирала король пригласил ко двору нескольких красивых дам, в том числе свою любовницу. «Он увлечен танцами и женщинами больше, чем когда-либо», – заметил Шапюи. В начале декабря де Брион сидел рядом с королем и королевой на устроенном в его честь придворном балу и наблюдал за танцами; Генрих поднялся и подошел к секретарю адмирала Пальмедесу Гонтье, сказав, что хочет представить его Анне. Адмирал заметил, с какой тревогой королева следила за Генрихом, пробиравшимся сквозь толпу в приемном зале. Вдруг она истерически расхохоталась. Изумленный посол спросил ее, не над ним ли она потешается. Анна взглянула на него со слезами на глазах и ответила: «Не могу удержаться от смеха – король предложил познакомить меня с вашим секретарем, но пока искал его, встретил даму, из-за которой забыл обо всем!» Приблизительно тогда же сэр Николас Кэрью сказал Шапюи, что король недоволен жалобами супруги⁴³.

В декабре у Анны появился новый повод для печали: Малыш Пуркуа упал и умер от полученных травм. Никто из слуг не отваживался сказать ей о происшествии, так что король взял это на себя⁴⁴. Затем к печали добавились гнев и унижение: ее сестра Мэри появилась при дворе, явно беременная, и заявила, что вышла замуж по любви за безземельного Уильяма Стаффорда, дальнего родственника покойного герцога Бекингема, служившего в Кале солдатом. Болейны пришли в ярость из-за этого мезальянса, и по их настоянию король запретил опальной чете появляться при дворе. Когда Уилтшир лишил Мэри содержания, та в отчаянии написала Кромвелю, умоляя заступиться за нее перед королевой и другими родными, но тщетно: ее больше не принимали при дворе⁴⁵. Мэри и ее муж удалились в деревню. Позже Уилтшир смягчился и разрешил им пользоваться Рочфорд-холлом в Эссексе, который оставался их главной резиденцией вплоть до смерти Мэри Болейн 19 июля 1543 года⁴⁶.

В Рождество 1534 года король с королевой держали «большой дом»⁴⁷. Генрих демонстрировал «самое искреннее радушие»⁴⁸, но при дворе царило ощутимое напряжение.