Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

46
«Эта тощая старуха»

Двор изменился: в центре внимания теперь были не рыцарские обычаи и увеселения, а религия и интересы соперничающих группировок. Утверждение Новой монархии проходило не без трудностей, однако Церковь, верховным главой которой стал Генрих, обладала неиссякаемыми сокровищами. В начале 1535 года король сделал Кромвеля своим вице-регентом по духовным делам и велел ему произвести осмотр всех монастырей в Англии, дабы выявить злоупотребления и, что еще важнее, установить, кто чем владеет. Результаты этого обследования, занявшего много месяцев, были изложены в огромной книге, известной под названием «Valor Ecclesiasticus» («Церковные ценности»)1. На ее титульном листе поместили миниатюру работы Лукаса Хоренбоута: Генрих VIII, восседающий на троне.

Суровое обращение с монастырями не было чем-то новым. Так поступали Генрих V в начале XV века, Уолси и папа Климент, который до разрыва короля с Римом намеревался закрыть некоторые английские аббатства. Монашеские ордена находились в упадке: после аббатства Сион, основанного в 1415 году, новых монастырей не открывали, если не считать шести францисканских обителей, появившихся между 1482 и 1507 годом.

Королевские чиновники обнаружили многочисленные нарушения и несколько случаев мошенничества: так, широко известная святая кровь из Хейлсана на поверку оказалась утиной – монахи регулярно добавляли новую. Несколько монашеских общин не желали признавать верховенство короля. Анна лично отправилась в аббатство Сион и сделала внушение «распростершимся перед нею и заискивавшим» сестрам, упрекнув их в особенности за то, что они читают молитвы на латыни, ничего в них не понимая. Перед отъездом королева вручила каждой монахине молитвенник на английском языке². Однако Анна не соглашалась с Кромвелем в том, что нужно закрыть все монастыри. Она старалась сохранить те, которые имели хорошую репутацию, и считала, что лучше преобразовать их, а не упразднить.

Кромвель же хотел сделать Генриха «богатейшим королем за всю историю Англии»³. Завладев имуществом и землями монастырей, тот мог не только пополнить оскудевшую казну, но и вознаградить тех, кто продемонстрировал верность новому порядку, создав тем самым широкое движение своих сторонников.

Приняв решение о роспуске монастырей, Генрих позаботился о том, чтобы сохранить их литературные сокровища. Он поручил своему библиотекарю Джону Леланду «осмотреть и тщательно обследовать все книжные собрания», принадлежавшие монастырям и колледжам, изучить хранившиеся там книги и рукописи, отыскать в них тексты, говорившие в пользу верховенства короля над Церковью и Новой монархии. Леланд взялся за выполнение этой грандиозной задачи в 1535 году и закончил свою работу только в 1543-м. Путешествуя по Англии, он «сохранил многих хороших авторов, которые в противном случае, скорее всего, исчезли бы навсегда», и перевез множество книг, в конечном итоге оказавшихся в королевской библиотеке⁴. Кроме того, Леланд делал пространные записи о тех местах, где побывал, обычаях и легендах, а также людях, которые там жили. Все они были собраны воедино и опубликованы в 1710–1712 годах как «Путевые заметки» Леланда.

К февралю 1534 года король устал от своей безымянной любовницы и начал ухаживать за одной из кузин королевы – либо за Мадж Шелтон, либо за ее сестрой Мэри⁵. Мадж была сладкоречивой и миловидной, белолицей, с ямочками на щеках. В отличие от своей предшественницы, кузина королевы (о какой бы из них ни шла речь) не имела намерения поддерживать Екатерину и Марию. Однако Анну возмущало то, что сэр Фрэнсис Уэстон и другие джентльмены Личных покоев короля оказывали ей знаки внимания⁶. Более того, девушка оказалась легкомысленным созданием. Обнаружив, что она пишет «глупые стишки» в своем молитвеннике, королева «превосходно отчитала ее» за порчу книги «такими дикими нелепицами»⁷.

Желание Анны играть роль добродетельной королевы проявилось и во время пасхальных празднеств 1535 года: на Страстной седмице она раздала больше денег, чем любая королева до нее⁸. Король позволил бывшей супруге исполнять традиционные обряды Великого четверга: в предыдущем году она «соблюдала Великий четверг», и Генрих не возражал против этого – его бабка Маргарет Бофорт показала, что возглавлять пасхальные торжества может не королева, а другая женщина из королевской семьи, Екатерина же теперь официально считалась вдовствующей принцессой Уэльской⁹.

Пятого мая сторонники Болейнов во множестве отправились на холм Тайберн, чтобы наблюдать за первой казнью тех, кто отказался принести присягу и признать Акт о престолонаследии. Среди осужденных на смерть были Джон Хьютон, приор лондонского картезианского монастыря, и Ричард Рейнольдс, монах из аббатства Сион, известные в Европе своей ученостью и прямотой. Уилтшир, Рочфорд, Норфолк и Ричмонд стояли «молча рядом со страдальцами» и смотрели на ужасную казнь, заключавшуюся в повешении, волочении тела и его четвертовании. По слухам, Генрих сам хотел присутствовать на экзекуции, что «вполне вероятно, ведь там собрался почти весь двор». Однако некоторые придворные явились в масках или в одежде шотландцев¹⁰. Известие о чудовищном деянии, совершенном королем, стало распространяться по всему христианскому миру, вызывая потрясение.

Весной одна из дам королевы заболела корью. Генрих ошибочно принял ее недуг за чуму и немедля уехал с Анной в Хэмптон-корт. Однако вскоре в Лондоне действительно разразилась чума, и горожанам запретили приближаться ко двору¹¹. Конец весны и лето король провел, охотясь вдали от столицы, а затем отправился в поездку по стране.

В мае знаменитый французский гуманист и поэт, друг Эразма Никола Бурбон попросил убежища при английском дворе, так как испортил отношения с французскими властями из-за своих евангелистских убеждений. Его прошение передали Генриху VIII и Анне Болейн французский посол Жан де Дентевиль и доктор Баттс, с которыми Бурбон состоял в переписке. Монаршая чета добилась освобождения узника и с радостью приняла его у себя, оказав ему покровительство. Бурбон сперва жил на содержании королевы в доме доктора Баттса, который, по его собственным словам, был для него как отец. Позже он нашел приют у королевского ювелира Корнелиуса Хейсса. Анна назначила его учителем своих подопечных – племянника Генри Кэрью, сына сэра Генри Норриса и Эдмунда, сына сэра Николаса Харви, еще одного придворного-реформата из ее окружения¹². Во время пребывания в Англии Бурбон, писавший под псевдонимом Борбониус, позировал Гольбейну, которого называл «несравненным художником», и подружился с Кромвелем – о котором отзывался как о человеке, «горящем любовью к Христу», – Николаусом Кратцером и архиепископом Кранмером, являвшимся «главой своего народа»¹³.

В 1535 году в Цюрихе вышел английский перевод Библии Майлса Кавердейла с посвящением Генриху VIII и его «дражайшей супруге и добродетельнейшей государыне, королеве Анне», однако он так и не был допущен к распространению в Англии. На фронтисписе издания, оформление которого приписывают Гольбейну, мы видим Генриха VIII в образе ветхозаветного правителя – вероятно, царя Давида, – который сидит на троне и возвышается над владыками, духовными и светскими; в руках он держит меч и Библию, передавая ее трем коленопреклоненным епископам. Этот образ был революционным для своего времени – до тех пор королей наделяли духовной властью епископы. Экземпляр этой Библии, который сейчас хранится в Британской библиотеке, принадлежал Анне Болейн: на переплете вытиснены ее инициалы.

В июне 1535 года при дворе, в присутствии короля, была разыграна сатирическая пьеса, пародировавшая Апокалипсис. После Реформации драматическое искусство становилось все более политизированным; за постановками надзирал Ричард Морисон, один из кромвелевских пропагандистов. Кромвель рекомендовал королю использовать пьесы, ибо они позволяют «живо показать людям порочность и злодеяния епископа Рима, монахов, братьев, монахинь и им подобных, а также объявить и сделать понятным послушание, какое ваши подданные, согласно Божьим и человеческим законам, должны выказывать Вашему Величеству»¹⁴. В конце 1530-х годов при дворе ставили множество подобных произведений, включая, вероятно, «Короля Иоанна» Джона Бейла – первую историческую пьесу на английском языке и одновременно изощренное пропагандистское сочинение, которое доказывало несостоятельность притязаний папы на власть над Английской церковью. «Желчный епископ Бейл», как его называли, – он действительно был епископом Оссори – являлся тайным протестантом. Пользуясь покровительством Кромвеля, он собрал собственную труппу и использовал ее для продвижения идей Реформации и Новой монархии. Другой его пьесой была «Вавилонская блудница» (ок. 1546). Тем не менее, учитывая настроения того времени, драматурги не могли выходить за пределы приемлемого при дворе: антипапские выпады могли быть истолкованы как нападки на католическую веру.

Театральные постановки всегда пользовались популярностью при дворе. В 1537–1538 годах на короля, королеву, лорда-камергера, лорда-канцлера Одли, Саффолка, Эксетера и лорда – хранителя Пяти портов работали семь трупп, которые носили имена своих хозяев. Они состояли из актеров-любителей, являвшихся служителями королевского двора и дворов знати. Ставились хорошо известные пьесы, например «Фульгенций и Лукреция», «Продавец индульгенций и монах». Последняя была написана Джоном Хейвудом по мотивам «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера; позже Кристофер Марлоу создал на ее основе «Мальтийского еврея».

Генрих шел к союзу с императором. Казалось, на этом пути его ждали непреодолимые препятствия, однако правители времен Ренессанса часто относились к таким вещам прагматически, и Карл V наверняка испытывал облегчение оттого, что дружба английского короля с Франциском I начала ослабевать. Король гневался из-за того, что французы отказались от брака принцессы Елизаветы с сыном Франциска, и одновременно переживал, что его дочь, как незаконнорожденная для всей католической Европы, будет невысоко цениться на брачном рынке. В июне новый французский посол Антуан де Кастельно, епископ Тарба, обиделся на короля за отказ предоставить ему дворец Брайдуэлл для размещения посольства, как было при его предшественниках. Еще больше его уязвляло то, что Кромвель подчеркнуто избегал общения с ним. Генрих усугубил положение, оказывая явные знаки внимания Шапюи – приглашал его на охоту и в целом искал расположения испанского посла¹⁵.

Однако гонения, которым Генрих подвергал видных католиков, угрожали загубить союз с императором в самом начале. В июне епископа Фишера судили и приговорили к казни за измену. «Сама смерть во плоти»¹⁶, он вышел из темницы 22 июня, после многих месяцев строгого заключения, чтобы преклонить колени у плахи палача на Тауэрском холме. Фишер надел свою лучшую одежду: для него, как он объяснил, это был день свадьбы. На эшафоте он заявил, что умирает во славу Господа, и был обезглавлен мечом. Перед этим из Рима пришло известие, что папа назначил его кардиналом и послал ему красную шапку. Король мрачно заметил, что Фишеру придется носить ее на плечах. Жестокая казнь этого праведного человека вызвала широкое возмущение в стране.

Первого июля состоялся суд над сэром Томасом Мором, которого тоже приговорили к смерти по лжесвидетельству Ричарда Рича, одного из приспешников Кромвеля. Шестого июля, когда король охотился в Рединге¹⁷, Мору отрубили голову на Тауэрском холме. Перед кончиной он заявил, что умирает «верным слугой короля, но прежде – Бога»¹⁸. Казнь Мора вызвала еще большее потрясение, чем расправа над Фишером, но лишь немногие набрались храбрости, чтобы последовать его примеру. Король вскоре пожалел о смерти Мора и обвинил Анну Болейн в том, что именно она стала причиной этого несчастья. Анна старалась отвлечь Генриха, устраивая пиры и шумные праздники¹⁹.

Леди Рочфорд вернулась ко двору, но больше не была подругой и союзницей королевы. После ее изгнания в предыдущем году, вероятно, произошло то, что отдалило ее от невестки. Вероятно, она винила Анну в своем позоре или испытывала ревность, наблюдая за ее тесными отношениями с лордом Рочфордом. Судя по всему, брак Рочфордов не был счастливым, и Джейн, вероятно, возмущало влияние Анны на ее супруга. Позднейшие события подтверждают, что между двумя женщинами возник серьезный разлад: в июле леди Рочфорд вместе с несколькими дамами устроила в Гринвиче демонстрацию в поддержку леди Марии и оказалась в Тауэре с другими зачинщицами, среди которых были, в частности, Кэтрин Боутон, жена лорда Уильяма Говарда, и супруги нескольких видных лондонцев²⁰.

Уилл Сомерс попал в немилость: сэр Николас Кэрью подговорил его заявить, что королева – «вульгарная особа», а принцесса Елизавета – «бастард». Обычно шутам короля позволялось очень многое, но на этот раз, по словам Шапюи, Генрих пригрозил, что убьет Сомерса собственными руками. Тот счел за лучшее спрятаться в беддингтонском доме Кэрью, выжидая, пока гнев повелителя не утихнет²¹.

Лето близилось к разгару, и настроение короля улучшилось: он весело «развлекал дам» и, вероятно, заходил дальше, так как Шапюи отмечал, что его амурные похождения стали печально известными²². Генриху было сорок четыре года, он начал прибавлять в весе, носил коротко стриженные волосы и небольшую квадратную бородку, ожидая, что его примеру будут подражать другие мужчины. Джон Стоу утверждает, что 8 мая 1535 года король «велел всем при дворе обстричь головы и, дабы подать пример, распорядился обрезать волосы себе, и с тех пор бороду, пусть и клочковатую, ему никогда не брили». Портреты Генриха доказывают, что это так.

Страсть короля к обзаведению недвижимостью не ослабевала. В 1535 году он приобрел пять новых домов. Купив окруженный рвом Чобхэм-парк в Суррее у аббатства Чертси, он тут же принялся расширять его и создавать там королевские апартаменты²³. Он также получил в собственность усадебные дома в Хакни, рядом с Лондоном, и в Леконфилде (графство Хамберсайд), последний – по обмену с графом Нортумберлендом²⁴, который, кроме того, продал королю Петворт-хаус в Сассексе²⁵. Наконец, Генрих получил дом в Мортлейке (Суррей), обменявшись с архиепископом Кранмером.

В 1535–1536 годах король превратил одно из зданий в Хэмптон-корте – вероятно, бывшую трапезную Уолси – в сохранившуюся до наших дней Большую сторожевую палату. Там были прекрасное эркерное окно и кессонный потолок с золочеными балками, подвесками и медальонами из кожи-маше, содержавшими 130 девизов и эмблем короля и Джейн Сеймур, при которой работы были завершены²⁶. Этот зал стал первым из наружных королевских покоев, но те, что располагались за ним, не сохранились.

В то же время Генрих начал перестраивать Гринвичский дворец. Переоборудованные личные покои короля на втором этаже донжона имели эркерные окна с видом на Темзу, увешанные гобеленами стены и гротескный декор, пол устилали ковры. Потолок в античном стиле украшали позолоченные свинцовые листья, помещенные на перекрестьях деревянных балок. Работы выполнил королевский столяр Ричард Рич, который также изготовил резные украшения для потолка в главном холле Хэмптон-корта²⁷.

Летом 1535 года король отправился в самое важное путешествие по стране за все годы своего правления. Это был не только тщательно спланированный выезд на охоту, но и мероприятие по налаживанию связей с общественностью, «для повышения своей популярности у подданных»²⁸ и пропаганды религиозных реформ. Король нанес визиты не только тем придворным, которые поддерживали его политику, но и традиционалистам, расположение которых желал сохранить. Во время этой поездки Гардинер, у которого было время, чтобы пересмотреть свои взгляды, вернул себе милость короля, весьма своевременно опубликовав трактат «De Vera Obedientia» – «Истинное послушание», в котором одобрял идею королевского верховенства. Король вознаградил его, назначив послом во Францию.

Пятого июля, в сопровождении огромного числа придворных и слуг, с большим обозом багажа, Генрих с Анной направились из Виндзора на запад – в Рединг, Юэлм, Абингдон, Вудсток, Лэнгли и замок Сьюдли, где остановились на неделю. Кромвель присоединился к ним 23 июля, чтобы послать королевских чиновников для осмотра всех монастырей на западе страны.

К концу июля Генрих с королевой добрались до Тьюксбери, затем поехали на юг, в Глостер, и остановились в близлежащем поместье Пейнсвик, где имелись прекрасные охотничьи угодья. С 2 по 8 августа король и королева находились в замке Беркли, потом перебрались в Торнбери. После этого Генрих намеревался посетить Бристоль, но его удержали известия о появлении чумы, и он остался на месте, приняв в Торнбери видных горожан. В Айрон-Актоне король почтил своим присутствием Актон-корт, где сэр Николас Пойнтц к его приезду выстроил роскошный восточный корпус в ренессансном стиле²⁹. Многие члены знатного рода Пойнтцев служили при дворе: дед Николаса, сэр Роберт Пойнтц, был вице-камергером королевы Екатерины, а его дядя, сэр Джон Пойнтц, – членом двора королевы Анны и другом Уайетта, который посвятил ему две из своих сатир, бичевавших бездумную жизнь при дворе. Сам Николас был реформатом, входил в круг Кромвеля и дружил с Ричардом Ричем.

Из Айрон-Актона Генрих отправился в Литл-Содбери и Бромхэм, где государя принимали два горячих сторонника реформ – сэр Джон Уолш и сэр Эдвард Бейнтон, вице-камергер королевы. Затем король совершил знаменательный визит в Вулфхолл³⁰, поместье сэра Джона Сеймура, где провел три ночи³¹. Некоторые авторы относят начало любовной связи Генриха с Джейн Сеймур к этому моменту. Может быть, так и есть, но доказательств этого не существует.

В октябре о короле, королеве и их приближенных сообщали, что они веселы, здоровы и каждый день охотятся³². Тем не менее у Анны вновь появился повод для тревоги: в начале октября французский посол утверждал, что любовь короля к ней убывает с каждым днем, поскольку у него есть «новые увлечения»³³.

Генрих уже утратил интерес к Мадж Шелтон (или ее сестре). За Мадж ухаживал овдовевший сэр Генри Норрис, с которым она обручилась в 1536 году. Король теперь имел виды на Джейн, сестру сэра Эдварда Сеймура и фрейлину королевы. Двадцатисемилетняя Джейн явно засиделась в девицах, но, похоже, отец не мог обеспечить ее хорошим приданым. Она не блистала особыми талантами, не была образованна или хороша собой. «Она – не великая красавица», – писал Шапюи. «Лицо у нее такое белое, что ее можно даже назвать бледной»³⁴. Портреты Джейн Сеймур работы Гольбейна³⁵ подтверждают слова французского посла о том, что она была невзрачной: широкое угловатое лицо с поджатыми губами, маленькие глаза и крупный нос. Полидор Вергилий называл Джейн «женщиной весьма очаровательной», и, вероятно, именно это ее качество привлекло короля, хотя по портретам сказать что-либо затруднительно. Кроме того, она представляла собой полную противоположность Анне Болейн, от которой Генрих начал заметно уставать. Джейн была тихой, серьезной, покорной и сдержанной: как раз эти качества король начал ценить в женщинах. Она умела читать и могла написать свое имя, но если и была так умна, как утверждали ее сторонники, то хорошо скрывала это. Король доверительно сообщил Шапюи, что у нее мягкий характер и она «склонна к миролюбию»³⁶. Однако поведение Джейн в следующие месяцы показывает, что эта женщина отличалась твердостью характера, честолюбием и безжалостной решительностью.

В октябре двор четыре дня провел в знакомых окрестностях поместья Вайн, где лорд Сэндис, как обычно, оказывал своему государю теплый прием. К концу месяца король вернулся в Виндзор³⁷, и вскоре после этого королева обнаружила, что снова беременна.

К осени 1535 года отношения Генриха с Анной заметно ухудшились, несмотря на показную теплоту. Анна больше не была привлекательной молодой женщиной, покорившей сердце короля: ее портрет из Нидд-холла, вероятно датируемый 1535–1536 годами, показывает, что она к тому времени сильно постарела. Шапюи вскоре стал называть ее «эта тощая старуха», а один придворный описывал королеву как «чрезвычайно некрасивую»³⁸. Король «пресытился ею»³⁹; она так и не научилась проявлять сдержанность и соблюдать внешние приличия, как подобало королеве, а также продолжала упрекать его за неверность. Анна осмеливалась спорить с королем на людях, смеялась над его нарядами, его стихами, даже демонстрировала скуку в его обществе⁴⁰. Она по-прежнему не пользовалась популярностью и нажила много врагов; само ее существование являлось препятствием для сближения короля с императором. Анна приобрела такое влияние в общественных делах, что поговаривали, будто у нее больше власти, чем у Генриха или Кромвеля. «Король не смеет ей перечить, – писал Шапюи. – Леди хорошо знает, как управлять им»⁴¹. Генрих, вероятно, немного трепетал перед грозной супругой, не стеснявшейся выражать свое мнение в резкой форме и обладавшей вспыльчивым нравом, и, конечно, имел много причин для недовольства ею. Тем не менее Анна была королевой, и сохранялась надежда, что вскоре он станет проявлять к ней уважение как к матери своего сына. Однако к декабрю 1535 года супруги почти перестали разговаривать друг с другом. В феврале 1536-го Шапюи утверждал, что Генрих в течение трех месяцев мало общался с Анной⁴².

Партия Болейнов сохраняла свое могущество при дворе и в Тайном совете. В нее входили Уилтшир, Рочфорд, архиепископ Кранмер и лорд-канцлер Одли. Кромвель, по крайней мере внешне, оставался сторонником королевы, хотя в июне 1535 года они поссорились и он сказал Шапюи, что Анна грозила отправить его на плаху⁴³. Другой союзник Анны, Гардинер, находился во Франции. Норфолка она давно оттолкнула от себя, и он был скорее врагом, чем другом. Однако мало кто выступал против нее в открытую. Из англичан, поддерживавших Екатерину, при дворе оставались только Эксетер, Брайан и Кэрью, но они ничего не предпринимали. В декабре 1535 года Генрих ясно дал понять, куда дует ветер, с расчетливой любезностью приняв Шапюи в Гринвиче: приобняв посла рукой за шею, он некоторое время ходил с ним «в присутствии всех придворных»⁴⁴. Король уже знал, что еще одно препятствие к альянсу с императором вскоре будет устранено: стало известно, что вдовствующая принцесса Уэльская находится при смерти.

Екатерина Арагонская уже некоторое время страдала от недуга, который, как выяснилось позже, был раком сердца в последней стадии. Она давно уже не покидала одной-единственной комнаты в замке Кимболтон, располагавшемся среди болот, в области Фенс. При ней были только врач, духовник, аптекарь и три женщины, которые готовили для своей госпожи пищу и пробовали ее на глазах у Екатерины, так как она опасалась отравления. Мария де Салинас, леди Уиллоуби, находилась рядом с Екатериной во время ее болезни и в момент кончины, последовавшей 7 января 1536 года. Среди нескольких вещей, отправленных Генриху, было и последнее письмо его бывшей жены, в котором она уверяла: «[Мои] глаза желают видеть вас превыше всего». Под ним стояла дерзкая подпись: «Екатерина, королева».

Хотя король плакал, читая его⁴⁵, он испытал большое облегчение: ему больше не угрожала война с императором, который до последнего держал сторону Екатерины. Генрих и Анна теперь появлялись при дворе в атласных нарядах желтого цвета – обозначавшего траур по королям, по тогдашнему испанскому обычаю, – а также, согласно одному имперскому источнику, в лиловых. При этом в целом обстановка была скорее праздничной, чем скорбной: король под звуки труб внес в церковь свою дочь Елизавету для участия в торжественной мессе, а потом гордо показывал ее придворным на банкете, за которым последовали танцы и турнирные поединки⁴⁶.

Сорокачетырехлетний Генрих иногда участвовал в турнирах, однако перестал делать это после 24 января 1536 года, когда во время состязаний в Гринвиче он, облаченный в полный доспех, был сбит с лошади соперником. Король упал на землю, а сверху на него повалился конь, тоже в защитном снаряжении. Король пролежал без сознания два часа. «Он так тяжело упал – чудо, что не разбился насмерть: таково было общее мнение», – писал Шапюи⁴⁷. В какой-то момент даже возникли опасения, что Генрих умер, и герцог Норфолк поспешил к королеве с этой новостью. Однако король пришел в себя и «не получил никаких ранений»⁴⁸. Хотя поединки остались в прошлом, он, как и прежде, с удовольствием скакал верхом и много гулял.

Некоторые современные авторы высказывают предположение, что это происшествие привело к повреждению мозга, которое влияло на мыслительные способности и поведение короля в последний период его жизни. Однако нет никаких сообщений о внезапной перемене в характере Генриха, которые подтверждали бы эту теорию. Если бы такие изменения произошли, современники не преминули бы отметить это. Но все же падение могло обострить боль от язвы на ноге или остеомиелита либо спровоцировать разрыв варикозной вены, позднее приведший к тромбозу. Генриха уже беспокоила одна нога, и это могло вызвать болезненные проявления на другой.

К 29 января, когда Екатерину Арагонскую похоронили в соборе Петерборо, Генрих еще не оправился от болезни. Главной плакальщицей была Франсес Брэндон, маркиза Дорсет, которой помогали леди Уиллоуби и ее дочь, юная герцогиня Саффолк. Король облачился в черное и посетил заупокойную мессу в Гринвиче.

Тогда же у Анны начались преждевременные роды. Как сообщил утром того дня один из слуг Эксетера в разговоре с Шапюи, расстроенный сверх меры король сказал одному из своих джентльменов, что его околдовали и заставили вступить в этот брак, «а потому он считает его недействительным. Это очевидно, так как Господь не допускает появления у них отпрыска мужского пола, и король полагает, что может взять себе другую жену»⁵⁰. После случившегося у королевы выкидыша Шапюи узнал, что зародыш «имел вид пятнадцатинедельного мальчика», и выразил общее мнение: все считают, что у Анны есть «изъяны в телосложении» и это не дает ей вынашивать здоровых детей⁵¹. Некоторые даже полагали, будто она вообще не была беременна⁵².

Потеря сына стала жестоким разочарованием и для Генриха, и для Анны, которая относила это несчастье на счет потрясения из-за принесенного Норфолком известия о смерти короля и своих переживаний по поводу измен Генриха⁵³. Придя к ней, король с горечью сказал: «Я вижу, что Господь не даст мне мальчиков. Когда вы оправитесь, я поговорю с вами»⁵⁴.