Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Сэр Фрэнсис Брайан некогда был сторонником консерваторов, но теперь, благодаря дружбе с Уильямом Парром, которому он посвятил свой перевод книги Антонио де Гевары «Порицание жизни придворного», перешел на сторону реформатов. Брайану было около пятидесяти, но он не утратил юношеской энергии, и пылкий поэт Суррей искал его дружбы, невзирая на противостояние между их партиями.

Католики и реформаты могли сколько угодно враждовать и бороться за власть, но верховным авторитетом в религиозных делах был король, ставший «весьма суровым и непреклонным»²⁸. В основном он исповедовал ортодоксальные убеждения, однако сохранил гуманистические идеалы юности и уважение к Новому учению, В последние годы жизни он охотно окружал себя людьми, которые разделяли его интересы. Вероятно, при этом Генрих не вполне отдавал себе отчет в том, что большинство из них придерживались крайне радикальных, а то и еретических религиозных взглядов.

В 1543 году была опубликована так называемая Королевская книга, написанная под руководством Генриха и отчасти им самим²⁹; ее настоящее название – «Учения и наставления, необходимые для всякого христианина». В ней излагались наиболее ортодоксальные и реакционные положения вероучения, принятого Церковью Генриха. Однако повернуть время вспять было уже невозможно. Наличие Библии на английском языке побуждало подданных короля мыслить самостоятельно, и многие отходили от беспрекословного послушания, установленного для правоверных католиков, которые, как хотелось думать Генриху, составляли большинство населения страны. Некоторые реформаты даже отзывались с пренебрежением о Королевской книге, проникнутой патерналистским догматизмом и традиционной моралью, говоря, что она не стоит «выпущенных газов»³⁰.

Пэджет убедил Генриха в том, что одиннадцать из двенадцати его подданных ведут себя ортодоксально в религиозных вопросах, но Гардинеру этого было мало: он предлагал королю запретить самостоятельное чтение Библии. Генрих тоже считал это опасным, и в 1543 году парламент издал Акт об утверждении истинной религии, осудив «хитрые, лживые и неверные» переводы Библии, включая текст Тиндейла, и предоставив право читать Писание только представителям высших и средних классов³¹.

Король был не единственным, кто ухаживал за Екатериной Парр. Сэр Томас Сеймур тоже оказывал знаки внимания богатой вдове. Много лет спустя она призналась ему: «Так же как Бог есть Бог, верно то, что разум мой, когда я была свободна, целиком склонялся к тому, чтобы выйти за вас, а не за любого другого известного мне мужчину». Однако Екатерина «подпала под власть высшей силы»: в мае король, который не терпел соперников, отправил Сеймура с посольством в Брюссель, а затем поставил под начало сэра Джона Уоллопа, командовавшего английскими войсками в Нидерландах.

Екатерина покорилась судьбе. К середине июня она и ее сестра Анна, жена Уильяма Геберта, эсквайра тела короля, стали частыми гостьями при дворе, и мало кто сомневался в том, что вскоре король сделает ее своей шестой супругой.

59
«Большие надежды его величества короля»

Двенадцатого июля 1543 года епископ Гардинер обвенчал Генриха VIII и Екатерину Парр в праздничной молельне королевы в Хэмптон-корте; «никто не возражал, и все рукоплескали»1. В числе двенадцати гостей были две дочери короля, лорды Хертфорд и Расселл, а также Уильям Герберт, который вскоре стал сэром Уильямом, и Анна Герберт. Шлейф невесты несла леди Маргарет Дуглас, которая снова обрела милость короля2. Новую королеву не короновали – вероятно, по причине оскудения казны. Девиз, выбранный Екатериной, – «Быть полезной во всем, что я делаю» – весьма подходил ей.

Екатерина, как и все другие жены Генриха, составила свой двор из родственников и людей, близких ей по взглядам. Камергером сперва был сэр Энтони Коуп, ученый-гуманист, но уже в декабре 1543 года его сменил лорд Парр из Хортона, дядя королевы. Сэр Томас Тируит, пасынок Екатерины по браку, стал распорядителем. Сестра королевы Анна Герберт заняла должность главной придворной дамы. В числе других дам были: Кэтрин Уиллоуби, герцогиня Саффолк; графини Хертфорд и Сассекс; Хонор Гренвилл, леди Лайл; Джоан Чемпернаун, жена сэра Энтони Денни; кузина королевы леди Мод Лейн и ее падчерица леди Элизабет Тируит. Другая приемная дочь Екатерины, Маргарет Невилл, была фрейлиной, так же как Анна Бассет³. В 1546 году леди Джейн Грей, дочь лорда Дорсета от Франсес Брэндон, хорошо образованная племянница короля, поступила на службу к королеве в качестве фрейлины. Элизабет Биллингхэм, давняя подруга Екатерины, стала главной наставницей девушек. Своим подателем милостыни королева назначила епископа Винчестера Джорджа Дея. В число ее священников вошли такие известные религиозные радикалы, как Майлс Кавердейл и Джон Паркхерст, позже епископ Норвича. Членом двора королевы был и юный Николас Трокмортон, ставший впоследствии одним из самых видных вельмож при дворе Елизаветы; его брат Клемент служил у Екатерины виночерпием.

Новая королева была «тише, чем любая другая из юных жен короля, и так как она лучше знала мир, то всегда ладила с королем и не имела капризов»⁴. Как утверждают многие авторы, Екатерина стала едва ли не нянькой для супруга, постепенно терявшего дееспособность, однако свидетельства показывают, что, если не считать периодов, когда короля беспокоили боли в ноге, Генрих и Екатерина отличались большой подвижностью и постоянно куда-нибудь ездили. Генрих отказывался уступать болезни, которая временами грозила перебороть его, и сдался лишь за несколько месяцев до смерти. Нет сведений о том, что королева находила его грубым или вспыльчивым. В целом, как представляется, у них были вполне гармоничные отношения: в письме к брату королева признавалась, что третий брак стал «величайшей радостью и утешением, какие только могли выпасть» на ее долю. Даже Ризли вынужденно признавал, что Екатерина, «по моему разумению, женщина довольно мудрая и кроткая, весьма подходящая для его высочества; и я уверен, что у его величества никогда не было супруги более милой его сердцу, чем она»⁵.

С самого начала Екатерина оказывала благотворное влияние на двор. После Екатерины Арагонской и Анны Болейн не было королевы, которая с бóльшим энтузиазмом поддерживала бы гуманистическую науку. Екатерина привлекала ко двору ученых мужей и тратила много личных средств на оплату обучения бедных студентов. Один из домашних священников королевы, Фрэнсис Голдсмит, обязанный своим выдвижением ее щедрости, говорил, что «ее редкостная доброта превращала каждый день в воскресный, а это вещь, доселе неслыханная, особенно в королевском дворце»⁶.

Екатерина внешне была привержена религиозной ортодоксии. Судя по ее сочинениям, благочестие Екатерины имело больше общего с учением Эразма, чем Лютера. В замке Садели хранится молитвенник королевы, датируемый 1534 годом. У нее имелись прекрасные рукописи Посланий апостолов на латыни и на английском, а также французский перевод Нового Завета; обе проиллюстрировал Уильям Харпер, клерк ее молельни.

Однако втайне королева, видимо, разделяла радикальные воззрения Кранмера, как и большинство ее приближенных. Кроме придворных дам, в их число входили леди Элизабет Хоби, леди Джейн Лайл и леди Маргарет Баттс, которые придерживались лютеранских взглядов, хотя это было сопряжено с немалой опасностью. Герцогиня Саффолк, которая с восторгом приняла новую веру и осмеливалась открыто критиковать католических епископов, в шутку назвала своего спаниеля Гардинером и охотно окликала его, призывая к ноге⁷.

Покои Екатерины стали прибежищем радикалов. Там звучали проповеди реформатов вроде Николаса Ридли, Хью Латимера и Николаса Шекстона, там читали Писание, после чего нередко разгорались жаркие дискуссии. Много времени посвящалось самосовершенствованию и благочестивым занятиям. Николас Юдалл, побывавший при дворе, был впечатлен тем, что королева и ее дамы заняты «добродетельными делами, чтением и письмом, а также самым серьезным учением, стараясь расширить свои познания. Теперь в Англии нередко видишь юных дев из благородных семейств не с картами или другими орудиями пустых забав, а со сборниками псалмов и пастырских наставлений или другими религиозными сочинениями»⁸. Все это чрезвычайно благоприятствовало делу реформ, но было связано с риском, так как вызывало недовольство и подозрения у консерваторов.

Екатерина наверняка обсуждала с Генрихом религиозные вопросы⁹, однако Джон Фокс, протестант Елизаветинской эпохи, вероятно, преувеличивал, утверждая, что она беспрестанно побуждала короля «к ревностному труду ради реформы Церкви». Генрих любил беседовать с супругой на религиозные темы, но не давал ей приобретать серьезное политическое влияние, и она не вовлекалась сколь-нибудь активно в борьбу партий. Ее родственники, вполне довольные полученными преференциями, не стремились управлять королем. Тем не менее, поскольку приближенные королевы по большей части держались реформатских воззрений, ее саму тоже относили к партии реформатов, что усиливало враждебность консерваторов к ней.

В 1543 году началось создание апартаментов для Екатерины Парр в юго-восточном углу Нижнего двора Хэмптон-корта. Корабельный плотник из Ламбета построил для нее новую барку. Жизнь Екатерины не вращалась исключительно вокруг ученых занятий и религии, она получала удовольствие и от простых радостей – к примеру, нарядов, особенно сшитых по итальянской и французской моде. Шелка для нее доставляли в основном из Антверпена; известны жалобы на то, что королева не оплачивала свои покупки вовремя. И все же она была менее расточительна, чем предыдущие жены короля: многие украшенные драгоценными камнями платья, сшитые для Екатерины Говард и хранившиеся в замке Байнардс, подгоняли по ее фигуре. Однако королева питала слабость к туфлям; был год, когда она приобрела 47 пар. У нее имелись, в частности, парадные бархатные туфли с золотым кантом за 14 шиллингов (210 фунтов стерлингов), 6 пар туфель на подошве из пробкового дерева и «туфель с берцами», которые стоили по 5 шиллингов (75 фунтов стерлингов) за пару и изнашивались очень быстро¹⁰.

Екатерина обожала цветы: счета из покоев королевы содержат сведения о ежедневных выплатах за цветочные украшения для ее апартаментов, а также за «ароматы для комнаты»; больше всего она любила запахи можжевельника и цибета¹¹. Екатерина Парр искусно обращалась с иглой и создавала изысканные вышивки, образцы которых сохранились в замке Сайзерг. При ней состояли шуты, включая карлика и женщину по имени Джейн, для которой Екатерина купила красную юбку; в качестве домашних животных она держала грейхаундов и попугаев.

Помимо этого, Екатерина любила танцевать и разделяла любовь короля к музыке. Она содержала ансамбль музыкантов, игравших на итальянских виолах, которые получали 8 пенсов (10 фунтов стерлингов) в день. Однажды королева написала письмо леди Марии об одном музыканте, который, «насколько я могу судить, будет весьма полезен вам благодаря своему умению исполнять музыку, от коей вы, в чем я совершенно уверена, получаете такое же удовольствие, как я сама»¹².

Екатерина, без сомнения, ценила сочинения великого композитора, певца и органиста Томаса Теллиса, который поступил в Королевскую капеллу в 1542 году, до того служил певчим-мирянином в Кентерберийском соборе, а еще раньше был органистом и руководителем хора в аббатстве Уолтем, оставшись без работы после его упразднения в 1540 году. Король восхищался талантом Теллиса с тех пор, как услышал его пение в Уолтеме.

Теллиса, которого называют отцом английской музыки, ждала долгая и успешная работа в Королевской капелле, где он оставался до самой смерти в 1585 году. Под его покровительством английская церковная музыка достигла своего расцвета. В правление Генриха VIII Теллис написал пять антифонов, три мессы, мотет «Misereri Nostri» и, вероятно тогда же, еще один латинский мотет на сорок голосов; все это были сочинения в сдержанном средневековом стиле. Однако лучшие свои творения Теллис создал позже, при Елизавете I.

Тем летом в Лондоне вспыхнула чума, и король запретил горожанам приближаться ко двору, а придворным – посещать Сити¹³. В июле Генрих с женой и старшей дочерью отправился в продолжительную поездку на охоту, через Отлендс на юг и запад Англии. После краткой остановки в Вулфхолле двор направился на север, в Вудсток, Лэнгли и Графтон, затем в сторону Лондона через Данстейбл и Эшридж¹⁴. Король в последний раз отважился на такую дальнюю поездку. В дальнейшем он путешествовал лишь по долине Темзы и позаботился о том, чтобы прибрежные дворцы перестроили с учетом его увеличившегося веса и уменьшившейся подвижности.

В течение 1543 года по желанию короля была возведена «Великая стоянка» – ныне известная как «Охотничий приют королевы Елизаветы» – в парке под названием Фэйрмид (Прекрасный луг) посреди леса Эппинг, в двух милях к северо-востоку от Чингфорда. Выстроенное из дерева в форме латинской буквы «L», это сооружение имело открытую галерею на верхнем этаже, откуда король мог стрелять дичь или просто наблюдать за охотой вместе со своими спутниками¹⁵.

К осени, когда Генрих вернулся из поездки, чума в Лондоне не прекратилась; между 7 октября и 29 ноября она унесла жизнь Ганса Гольбейна. Незадолго до того художник отчасти вернул себе милость короля, и Екатерина Парр заказала у него круглые портреты троих детей Генриха (сохранились только портреты Эдуарда и Марии). Последняя работа Гольбейна – большая картина с изображением Генриха VIII, дарующего хартию лондонской гильдии хирургов-брадобреев, заказ на которую был получен стараниями доктора Баттса, – осталась незавершенной¹⁶. Художник умер в своем доме, расположенном в приходе церкви Святого Андрея, и был похоронен в церкви Святой Екатерины. Он оставил деньги на содержание двоих внебрачных детей, мать которых, вероятно, тоже пала жертвой чумы. Для семьи, которую он оставил в Базеле, не нашлось ничего. В уайтхолльской мастерской Гольбейна осталось много его рисунков. Скорее всего, они стали частью коллекции Генриха VIII.

Никто не мог заменить гениального Гольбейна. Лукас Хоренбоут в 1544 году вновь сделался королевским художником – Генрих хорошо знал, насколько он «учен и опытен» в «живописном искусстве», – но вскоре после этого умер в Лондоне. В 1547 году его жена Маргарет получила плату в 40 шиллингов (600 фунтов стерлингов) за портрет Екатерины Парр; неизвестно, написала она его сама или деньги были частью расчета с ее покойным супругом¹⁷.

Служитель-художник Генриха Эндрю Райт скончался в 1543 году. Его сменил Антонио Тото, который исполнял свои обязанности до начала следующего правления. Тото стал первым иностранцем, назначенным на эту должность, и, без сомнения, самым опытным из всех, кто до тех пор занимал ее.

Король искал новых мастеров. Не всех, кто работал на него, мы можем идентифицировать – например, живописца, примерно в это время создавшего групповой семейный портрет из Уайтхолла. Однако были и те, кто получил известность. Самым значительным из последователей Гольбейна стал даровитый художник Ганс Эворт, приехавший в Англию из Антверпена в 1543 году; считается, что он завершил начатые Гольбейном портреты. Эворт пользовался покровительством Екатерины Парр, которая поручила ему написать миниатюры с изображением себя самой и короля; за каждую было заплачено 30 шиллингов (450 фунтов стерлингов). Другой последователь Гольбейна, известный как «мастер Джон», создал портреты Екатерины Парр (в полный рост) и леди Марии с использованием сусального золота¹⁸.

Вероятно, наиболее выдающимся художником последних лет правления Генриха был голландский мастер Уильям (Гиллим) Скротс, с 1537 года служивший главным художником у Марии Венгерской, регентши Нидерландов. Осенью 1545 года король убедил его приехать в Англию, посулив высокое жалованье – 62 фунта 20 шиллингов (18 750 фунтов стерлингов). Скротс ввел в английскую живопись новые ренессансные элементы, такие как классическая скульптура, путти, маски и геральдические щиты. Их можно видеть на мастерски исполненном ростовом портрете графа Суррея, который создан около 1546 года и приписывается голландцу. Кроме того, Скротс, как и другие мастера Северного Ренессанса, проявлял чрезвычайное внимание к деталям костюма и выполнял их с подлинным искусством, почти не пытаясь передать характер модели. Этот стиль распространился благодаря ему в английской портретной живописи и преобладал до начала XVII века. Одна из наиболее известных работ Скротса и единственная, подписанная им, – это анаморфоза (изображение с искаженной перспективой) принца Эдуарда (1546). Картину повесили во дворце Уайтхолл, и придворные по достоинству оценили новинку¹⁹. Скротсу приписывают много работ, но лишь некоторые можно с уверенностью назвать его оригинальными произведениями. Он считается автором портретов принца Уэльского и леди Елизаветы в три четверти роста, которые по сей день хранятся в Королевской коллекции и датированы примерно 1546–1547 годами.

Джон Беттс Старший, который, судя по его работам, обучался в студии Гольбейна, был умелым живописцем, миниатюристом и гравером. В 1531–1533 годах он трудился над фреской с изображением коронации Генриха VIII в Уайтхолле, а также написал для дворца декоративные геральдические картины. В 1546–1547 годах Екатерина Парр заплатила ему 3 (900) фунтов стерлингов за миниатюрные портреты – свой и короля, – а также за шесть других полотен; кроме того, известно, что Беттс написал портреты нескольких придворных²⁰. К сожалению, ни одну из его миниатюр сегодня нельзя идентифицировать.

Генрих VIII также нанял женщину-художницу – Левину Теерлинк. Дочь Симона Бенинга, выдающегося мастера, принадлежавшего к школе иллюстраторов и портретистов Гента – Брюгге, Левина вышла замуж за Георга Теерлинка из Бланкенберга, поступила на службу к Генриху в 1546 году и получала ежегодное содержание в размере 40 (12 000) фунтов стерлингов²¹; ее супруг стал джентльменом-пенсионером. Есть мнение, что Теерлинк находилась под влиянием Хоренбоута, но ее творчество известно лишь по более поздним миниатюрам, слабым по рисунку и живописным качествам: на них изображены люди с непропорционально худым туловищем и тонкими руками.

Не получивший большой известности Джон Шут тоже создавал портреты придворных. На периферии двора обретался и Герлах Флике, который приехал из немецкого Оснабрюка и осел в Лондоне примерно в 1545 году. Самая известная из его работ – портрет архиепископа Кранмера²², средний по качеству. Флике получал заказы от придворных, но не добился покровительства короля.

Екатерина Парр стала доброй мачехой и помощницей для троих детей короля, которые полюбили ее. Ранее она уже подружилась с Марией, которая была всего на четыре года моложе ее, теперь же пожелала – по внутреннему побуждению, а не из чувства долга – снискать симпатии шестилетнего Эдуарда и десятилетней Елизаветы²³. Для этого Екатерина старалась, чтобы все трое посещали двор, когда появлялась такая возможность и отец детей давал на это разрешение, а во время их отсутствия поддерживала с ними сердечную переписку. Эдуард отвечал ей на латыни; известно, что Елизавета послала Екатерине по крайней мере одно письмо на итальянском. Помимо этого, королева обменивалась со своими приемными детьми подарками и знаками внимания, беспокоилась об их здоровье и благополучии, давала им деньги, покупала для них одежду (Эдуард получил от нее костюмы из алого бархата и белого атласа), а также побуждала их прилежно учиться. Именно Екатерина в 1544 году предложила Марии перевести на английский сочинение Эразма «Парафраз Евангелия от святого Иоанна». Мария с увлечением засела за перевод, который, однако, двигался медленно из-за ее постоянных недомоганий. Тогда королева попросила Николаса Юдалла завершить работу и оплатила расходы на публикацию.

Мария теперь приезжала ко двору чаще, чем когда-либо, и располагала покоями в нескольких королевских дворцах, Елизавете же комнаты были отведены только после женитьбы Генриха на Екатерине Парр. Они располагались рядом с апартаментами королевы в Гринвиче и Уайтхолле. У обеих принцесс имелись слуги Покоев. Эдуарду тоже приготовили помещения, однако король опасался, что от частых приездов ко двору его здоровье пошатнется, и Екатерина видела своего пасынка реже, чем ей, вероятно, хотелось. Тем не менее время от времени, когда они с королем посещали второстепенную резиденцию вроде Хэнворта, Екатерина устраивала общесемейные собрания, а в 1543–1544 годах Генрих распорядился создать в Гринвиче покои с опочивальней для принца рядом с его собственными²⁴.

Король питал теплые чувства ко всем своим детям, однако драгоценный Эдуард, долгожданный сын, естественно, стал его любимчиком. Мальчик был не по возрасту малорослым, страдал близорукостью, к тому же одно плечо у него было выше другого; при этом он отличался живостью, имел светлые волосы и серые глаза. Существует портрет маленького принца: мы видим лицо с миниатюрными чертами и заостренным, как у матери, подбородком; взгляд решительный и прямой, как у отца. Впоследствии Эдуард сознательно подражал манерам короля и принимал, позируя художникам, типичную для Генриха позу: ноги широко расставлены и твердо уперты в пол, рука покоится на бедре или на кинжале.

Принцу с рождения внушали, что он должен «оправдывать большие надежды его величества короля»²⁵, и Эдуард хорошо запомнил это: в письме к отцу, написанном позднее, он клянется, что будет считать себя «заслуживающим позорной порки, если хотя бы в малейшей степени пренебрежет своим долгом»²⁶. Когда в 1546 году Генрих отправил сыну драгоценности из упраздненных монастырей, Эдуард счел это знаком большой любви отца к нему и написал: «Ведь если бы вы не любили меня, то не сделали бы мне таких прекрасных подарков». В своих посланиях Эдуард обращался к отцу так: «Благороднейший отец и знаменитейший король»²⁷. Несмотря на любовь к своим детям, Генрих был далек от них и внушал им трепет.

Когда Эдуарду исполнилось шесть лет, его одели в мужские штаны, забрали у леди Брайан и нянек, которым назначили содержание, и отдали на попечение наставников-мужчин. Долгое время историки считали, что образованием принца занималась Екатерина Парр, однако в современных исследованиях утверждается, что все необходимые решения принимал король, Екатерина же лишь поощряла и поддерживала мальчика, когда речь шла об учении.

Эдуард получал строго классическое образование под руководством известных гуманистов, последователей Эразма – Вивеса и Мора. Принц должен был овладеть языками, включая латынь и греческий, изучить Писание, классическую литературу, философию, астрономию и «все свободные науки»²⁸. К счастью, мальчик был очень умным и любил книги. Помимо этого, его по традиции обучали верховой езде, стрельбе из лука, фехтованию, игре в теннис, музыке и танцам. Все это ему очень нравилось, хотя он не был таким атлетичным, как отец. Чтобы принц не находился в изоляции, король основал дворцовую школу и выбрал четырнадцать мальчиков из аристократических семей, которые должны были учиться вместе с его сыном. В их число вошли сын Саффолка, хорошо образованный Генри Брэндон; сын Суррея, лорд Томас Говард; сын лорда Лайла, Роберт Дадли; лорд Джон Ламли; лорд Маунтжой; лорд Генри Гастингс; Барнаби Фицпатрик, отпрыск ирландских аристократов, которому не посчастливилось, так как он стал мальчиком для битья при Эдуарде, – правда, несмотря на это, они подружились. Возможно, достославная леди Джейн Грей тоже училась вместе с принцем.

Люди, на которых возложили ответственность за обучение принца, были самыми блестящими учеными своего времени. Первым наставником Эдуарда стал доктор Ричард Кокс, бывший податель милостыни при юном принце. Когда-то он работал с Генрихом над созданием Королевской книги, позже занял пост ректора Итона и стал епископом Эли. Кокс старался сделать обучение как можно более приятным и реже, чем другие учителя Тюдоров, прибегал к палке, но известно, что временами он все-таки поколачивал Эдуарда.

В 1544 году к Коксу присоединился Джон Чик, королевский профессор[61]61
   Королевский профессор – профессор, который пользуется покровительством короля или назначен им. Должность существует в университетах Британии и Ирландии по сей день.


[Закрыть] греческого языка в Кембридже, один из самых выдающихся умов своего времени. Вероятно, его порекомендовали королю сэр Уильям Баттс или Энтони Денни, которые оба оказывали ему покровительство. Эдуард очень полюбил Чика, и тот вскоре стал его главным наставником вместо Кокса.

Есть сведения, что для помощи в обучении Эдуарда Чик привел с собой двух помощников – преподавателей Кембриджа с хорошей репутацией. Один из них, гуманист сэр Энтони Кук, который имел четырех дочерей и, как Томас Мор, дал им прекрасное образование, посвятил Генриху VIII свой перевод трактата святого Киприана о единстве Церкви²⁹; Кук мог заниматься с принцем, хотя свидетельства об этом противоречивы. Роджер Эшем, будущий наставник леди Елизаветы, занимался с Эдуардом чистописанием. В 1545 году для обучения принца греческому языку пригласили прославленного Уильяма Гриндала. В числе учителей Эдуарда был и немец по имени Рандольф. Нет никаких сведений о том, что принц осваивал немецкий язык: вероятно, упомянутый Рандольф преподавал какую-нибудь другую науку.

Наставниками Эдуарда были в основном ученые из Кембриджа, преданные своему делу и вдохновленные трудами Эразма; впоследствии, лишь только это стало безопасным, все они перестали скрывать свои протестантские убеждения, но неизвестно, придерживались ли они подобных взглядов в правление Генриха. Чик, к примеру, не был религиозным фанатиком. Король не подпустил бы к своему наследнику никого запятнавшего себя хотя бы малейшим подозрением в причастности к ереси. Наставники принца не давали Генриху поводов сомневаться в них и с успехом обучали принца тому, для чего были наняты. Тем не менее факт остается фактом: сразу по восшествии на престол Эдуард с готовностью обратился к протестантской вере, что указывает на мягкую индоктринацию со стороны учителей.

В 1546 году для Эдуарда и Елизаветы взяли преподавателя французского языка – Жана Бельмена, выходца из Франции. Бельмен был последователем Джона Кальвина, швейцарского реформатора, проповедовавшего лютеранство в его крайней форме, однако понимал, что при английском дворе свои религиозные взгляды лучше держать в тайне.

Филип ван Вильдер обучал Эдуарда, любившего музыку, как и все в его семье, игре на лютне. Иногда утверждают, что музыкальным образованием принца руководил композитор Кристофер Тай, хормейстер собора Эли, но достоверных свидетельств этого нет.

Первой наставницей Елизаветы была ее гувернантка Кэтрин Эшли. Принцесса проявляла незаурядные способности, обладала острым умом и была не по возрасту взрослой. Когда ей было шесть лет, Ризли предсказал, что она прославит свой пол, и признаки этого начали обнаруживаться очень рано. Елизавета успешно осваивала игру на лютне и вёрджинеле, но, кроме того, с первых лет жизни начала проявлять способности к изучению языков и классической литературы. Король – вероятно, по просьбе Екатерины Парр – приставил к ней Уильяма Гриндала. Примерно с 1545 года за образование Елизаветы отвечал Роджер Эшем, проживавший в Кембридже. После смерти Генриха он стал ее наставником.

В 1543 году король – скорее всего, по подсказке Екатерины Парр – пригласил всех своих детей провести Рождество при дворе. Празднования начались 23 декабря, когда Уильяма Парра торжественно наделили титулом графа Эссекса, а его дядя стал лордом Парром из Хортона. Блестящая церемония, что в то время уже было редкостью, прошла в приемном зале Хэмптон-корта. На мужчин надели облачения в пажеском покое, находившемся рядом со сторожевой палатой, и король пожаловал им титулы, сидя на троне под парадным балдахином³⁰. В тот же день Генрих провел собрание кавалеров ордена Повязки и, «к радости всех присутствующих»³¹, ввел в их число сэра Джона Уоллопа. После этого все отправились встречать Рождество в Гринвич.

На Новый год Энтони Денни преподнес королю, любившему технические новинки, часы-солонку работы Гольбейна. Уникальный прибор, оформленный в стиле итальянского ренессанса, служил не только механическими часами и емкостью для соли: в него были хитроумно встроены песочные часы, двое солнечных часов и компас. С разработкой конструкции Гольбейну помогал Николаус Кратцер³².

Елизавета подарила мачехе собственный перевод религиозной поэмы в прозе Маргариты Наваррской «Зерцало, или зеркало, грешной души» на ста семнадцати страницах и сама расшила синий переплет серебряной нитью, изобразив орнамент в виде узлов; в центре стояли инициалы Екатерины³³. Падчерица предупредила королеву, что той, вероятно, придется «вымарывать, шлифовать и исправлять слова, которые, я знаю, во многих местах грубы»³⁴, однако Екатерина, без сомнения, оценила подарок, на приготовление которого ушло немало часов. Эта история показывает, что трое детей, оставшихся без матерей, в полной мере оценили доброту новой королевы.