Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

62
«Трудная служба»

Первого января 1546 года знаток древностей Джон Леланд подарил Генриху VIII «новогодний подарок» – краткое изложение своего исследования о сокровищах английских монастырей и древностях Англии. «Я сохранил многих хороших авторов, – писал Леланд в посвящении, – которые в противном случае исчезли бы; часть их остается в великолепнейших библиотеках ваших королевских дворцов». Генрих уже одаривал Леланда церковными должностями, но тот предпочел остаться в Лондоне и не прерывать связи с двором во время создания своих записок. К сожалению, он не выдержал умственного напряжения и помешался. По счастью, смерть наступила быстро – в следующем году1. Еще одним новогодним подарком Генриху стал изящный перевод «Молитв и размышлений» Екатерины Парр на латынь, французский и итальянский, выполненный леди Елизаветой.

В январе король поставил Кранмера во главе комиссии, призванной выяснить, насколько обоснованны некоторые церковные обряды, и сам рекомендовал упразднить отдельные освященные временем ритуалы как суеверные и отдающие папизмом, включая колокольный звон в канун Дня Всех Святых и «величайшее поношение – ползание к Кресту в Страстную пятницу». Но, получив от Гардинера длинное письмо, где тот возражал против изменений, Генрих передумал. Когда сэр Энтони Денни принес ему на подпись окончательный перечень, король отказался утвердить его, сказав: «Я теперь решил иначе»², и до конца дней придерживался ортодоксии в собственном понимании.

В 1546 году, под влиянием Екатерины Парр и Джона Чика, Генрих VIII наконец уделил внимание пострадавшим во время Реформации университетам. В Оксфорде он воссоздал колледж кардинала Уолси, переименовал его в колледж Церкви Христовой, повелел преподавать там теологию, греческий и древнееврейский и обеспечил постоянным доходом, более высоким, чем у всех соперничавших с ним колледжей; тамошняя церковь стала собором вновь образованной епархии Оксфорда. Первым деканом учебного заведения стал доктор Ричард Кокс, наставник принца Эдуарда, а сам король исполнял роль инспектора. В Кембридже Генрих основал Тринити-колледж (колледж Троицы) взамен трех средневековых: Майклхауса, Кингс-холла и Фисвик-хостела. Над входными воротами Тринити-колледжа и сейчас можно видеть статую Генриха VIII. Еще в 1540 году он начал выделять средства на содержание в Кембридже трех королевских профессоров, преподававших греческий, древнееврейский, гражданское право, богословие и медицину.

После роспуска монастырей придворные Генриха зарились на земли университетов, а потому «разинули рты», узнав, сколько земель король выделил своим колледжам. Тот упрекнул их: «Послушайте меня, господа: я считаю, нет в Англии земель, пристроенных лучше, чем те, что отданы нашим университетам, так как благодаря их существованию нашим королевством будут хорошо управлять, когда мы умрем и сгнием»³.

В начале 1546 года Суррей, действуя, как обычно, с бездумной храбростью, потерял четырнадцать капитанов и несколько штандартов в стычке с французами при Сент-Этьене, неподалеку от Булони. Разгневанный Генрих отозвал графа домой и заменил на его врага Хертфорда; Суррей горько сетовал, причем во всеуслышание. Пэджет убеждал его искать менее высокую должность, на которой он мог бы восстановить свою честь, но горячий граф проигнорировал мудрый совет и вместо этого стал вынашивать план мести Хертфорду⁴.

В феврале король вновь слег с лихорадкой, которая три недели не давала ему выйти из покоев. К 10 марта Генрих уже вставал с постели и садился за карты, проигрывая деньги Лайлу и другим⁵. Вскоре после этого король, невзирая на слабость, объявил о намерении совершить краткую поездку в отдаленные части своего королевства. Двадцать второго марта он встретился с послами Карла V и сказал, что, хотя нога еще немного болит, крепкое сложение помогло ему выздороветь. Тем не менее на лице государя были видны следы перенесенных страданий, и послы заключили, что болезнь короля была серьезнее, чем он хотел показать⁶.

Королева все это время ухаживала за мужем и, вероятно, писала новую книгу на религиозную тему – стодвадцатистраничное сочинение под названием «Плач грешника», в котором король изображался Моисеем, выводящим свой народ «из рабства и пленения». Генрих, утверждала она, показал ей, как вести более благочестивую жизнь, и вывел ее из «тьмы невежества». Делая упор на личной вере, королева опасным образом приближалась к протестантским идеалам; вероятно, по этой причине ее книга так и не была опубликована при жизни Генриха. Она вышла в свет только в 1548 году и стала самым знаменитым творением Екатерины.

Враги королевы из числа консерваторов давно уже подозревали ее в ереси. Но наибольшее недовольство и даже страх у них вызывало влияние Екатерины на короля и принца Уэльского. Становилось ясно, что Генрих не доживет до совершеннолетия Эдуарда, и соперничающие партии настраивались на борьбу за власть при регентстве. Гардинер, Ризли и следовавшие за ними католики намеревались очистить двор от ереси и были готовы устранить даже королеву – так же, как Кромвель избавился от Анны Болейн, когда та стала угрожать его положению. Консерваторы не сомневались, что найдут доказательства еретических воззрений Екатерины Парр, если проявят бдительность.

Ход событий благоприятствовал им. Во время Великого поста Томас Говард, младший сын Норфолка, стал возмущаться ортодоксальными темами проповедей, которые читали священники короля, открыто критикуя их «в покоях королевы и повсюду при дворе». Его вызвали в Тайный совет и сделали строгое внушение⁷. В мае доктора Эдварда Кроума, популярного придворного проповедника, возглавлявшего также тайный кружок протестантов в Лондоне, арестовали за ересь. Во время допроса он назвал имена своих сообщников, в том числе нескольких придворных и женщины из Линкольншира по имени Анна Эскью. Анна, открыто исповедовавшая протестантизм, имела связи при дворе и была знакома с некоторыми дамами королевы; консерваторы надеялись, что она предоставит им нужные сведения о Екатерине Парр. Анна отказалась говорить, и ее отправили на дыбу, но она по-прежнему хранила молчание, и смотритель Тауэра отказался продолжать экзекуцию. Лорд-канцлер Ризли и сэр Ричард Рич сами стали крутить колесо, но не добились результата. Анну вернули в тюрьму, искалеченную, но не сломленную.

Доктор Кроум назвал нескольких членов Тайного совета, и в июне Гардинер бросил в темницу всех. В их числе были сэр Джордж Благге, поэт и друг Суррея; паж Воурли; лакей Джон Ласселс, который сыграл заметную роль в свержении Екатерины Говард; наконец, некий Уильям Морис. Король был «глубоко обижен», узнав, что Благге арестовали, не уведомив его, и приговорили к сожжению за ересь, так как сильно привязался к этому юному глупцу, которого прозвал «кабанчиком». Тотчас вызвав к себе Ризли, Генрих отчитал его за то, что тот «подобрался так близко к нему, влез даже в его Личные покои», и приказал тут же на месте составить указ о помиловании. Когда король в следующий раз увидел Благге, он воскликнул: «Ах, мой кабанчик! Ты опять на воле?» – «Да, сир, – ответил тот, – и если бы вы, ваше величество, не отличались в лучшую сторону от своих епископов, вашего кабанчика на этот раз успели бы поджарить!»⁸ Затем консерваторы попытались обвинить в ереси сэра Энтони и леди Денни, но не преуспели. Иначе было с королевой.

В начале июля Генрих снова был не в духе. Четвертого числа, «одевшись, чтобы идти к мессе, он на нее не пошел, не отправился он и на прогулку по саду, хотя имел привычку делать это в летнее время»⁹. Через два дня король переехал из Гринвича в Уайтхолл, потом «слег с коликой»¹⁰. Так как консерваторы пользовались тогда преобладающим влиянием при дворе, с ним были Гардинер, Ризли, Норфолк, Поулет, Петре и сэр Энтони Браун.

Согласно рассказу писателя Елизаветинской эпохи Джона Фокса, который является единственным источником сведений о случившемся, однажды королева разозлила Генриха, проявив чрезмерное упорство при обсуждении какого-то теологического вопроса. Когда Екатерина ушла, Генрих ворчливо сказал Гардинеру: «Мне совсем не нравится, что в старости меня поучает собственная жена». Гардинер посочувствовал королю и рискнул предположить, что королева тайно придерживается взглядов, которые Генрих не одобрил бы. Король разрешил ему выяснить это. Хранившиеся в кабинете королевы книги тщательно перебрали, ее дам допросили. Те не сообщили ничего, и тогда Ризли получил подпись Генриха на постановлении об аресте Екатерины, которую собирался тоже подвергнуть допросу. Эта бумага случайно выпала из кармана советника, ее нашел один из членов двора королевы и сразу же принес Екатерине. Поняв, что это предвещает, и придя в ужас, королева легла в постель и залилась громким плачем. Король, находившийся в своих покоях, услышал истерические крики и послал лечившего его доктора Венди, чтобы узнать причину переполоха. Екатерина объяснила врачу, в чем дело, Венди велел ей успокоиться, одеться, пойти к королю и молить его о прощении.

Екатерина послушалась совета и сказала Генриху, что если и позволила себе спорить с тем, кого Природа так щедро наделила превосходством, то лишь для того, чтобы развлечь его во время болезни. «Неужели это так, дорогая? – умилился Генрих. – Тогда мы снова лучшие друзья». На следующий день, когда король с королевой вместе сидели в личном саду, лорд-канцлер Ризли прибыл с отрядом стражи, чтобы арестовать Екатерину. Генрих гневно поднялся, резко отчитал его и ударил по голове с криком: «Отъявленный негодяй! Скотина! Дурак!» Канцлер с позором удалился¹¹.

Рассказанная Фоксом история звучит как вымысел, однако такое поведение было характерно для Генриха – проверять лояльность окружающих и натравливать их друг на друга, как он делал раньше с Кранмером и Гардинером. Екатерина Парр была спасена, но Анне Эскью и Джону Ласселсу повезло меньше: 16 июля их сожгли в Смитфилде.

Провал заговора против королевы и возвращение ко двору Хертфорда в июне обозначили завершение краткого периода всесилия консерваторов и конец охоте за еретиками. Вскоре после этого Хертфорд заключил союз с лордом Лайлом, чтобы заполучить власть после смерти короля, для чего они решили не склоняться «ни на одну, ни на другую сторону» в борьбе религиозных партий¹². Оба были обязаны своим возвышением военным успехам, однако позиция Хертфорда подкреплялась еще и тем, что он был дядей будущего короля. При поддержке влиятельного и умелого Пэджета, который до лета, казалось, отдавал предпочтение консерваторам¹³, они сформировали внушительную по силе коалицию.

Норфолк, заботившийся о своих интересах и понимавший, что его влияние уменьшается, поступился собственной гордостью и попытался заключить союз с партией Сеймуров. Однако, добившись разрешения короля на брак своей дочери Мэри, вдовы Ричмонда, с сэром Томасом Сеймуром, герцог столкнулся с яростным противодействием своего сына Суррея, который к тому же отказался выдавать одну из своих дочерей за сына Хертфорда. Мэри Говард тоже была не в восторге от предложенного ей союза. Тем не менее Суррей полагал, что сможет использовать его с пользой для своей семьи, и сказал Мэри, что, когда король пришлет за ней, чтобы поздравить с помолвкой, она должна использовать свои женские уловки, стать его любовницей и приобрести как можно больше влияния на него, «наподобие мадам дʼЭтамп в ее отношениях с французским королем». Мэри пришла в ярость и крикнула, что она скорее «перережет себе горло», чем «согласится на такое паскудство»¹⁴. На этом брат с сестрой разошлись, и разлад между ними имел трагические последствия.

По причине ухудшавшегося здоровья король бóльшую часть времени проводил в тайных покоях «и, будучи сильно не в духе, редко выходил из своих комнат», разве что для прогулки по саду. Характер короля стал еще более непредсказуемым, чем прежде; боль в ногах так мучила его, «что он делался все более капризным и раздражительным»¹⁵ и имел склонность срываться по малейшим поводам. Помимо джентльменов и служителей Покоев, к королю допускали только королеву, избранных советников «по особому распоряжению», изредка – иностранных послов. Генрих не хотел, чтобы весь свет или придворные, ожидавшие за дверями в приемном зале, думали, будто он теряет хватку.

Однако его здоровье обсуждалось беспрестанно, а приближенные задавались вопросом, сколько еще острых приступов боли он способен перенести. Но Генрих не сдавался, «не желал слушать никаких упоминаний о смерти»¹⁶ и вел себя так, будто у него впереди еще много лет; превозмогая боль в ногах, он стремился жить как прежде, насколько это было возможно. Для него сделали два инвалидных «кресла, называемые тележками», чтобы «его величество мог сидеть в них, и его носили бы туда-сюда по галереям и покоям Уайтхолла». Одно было обтянуто простеганным рыже-коричневым бархатом, другое – золотым бархатом и шелком; у обоих имелись украшенные вышивкой подножки и шесты для переноски, как у паланкинов. Кресла держали вместе с королевскими картами и картинами в «потайном кабинете», который стали называть «кладовой кресел»¹⁷.

По свидетельству Холла, «король теперь так заплыл жиром, что стал совсем неповоротливым. Он не мог ни подняться, ни спуститься по лестнице без особого приспособления». Норфолк тоже говорил, что Генрих «не мог ходить вверх и вниз по ступенькам, его поднимали и опускали с помощью некоего механизма»¹⁸. Описаний механических воротов, лебедок или подъемников, имевшихся в королевских дворцах, не сохранилось, но это не означает, что таких приспособлений не существовало.

Советникам короля было ясно, что государь долго не протянет, и борьба за власть при будущем регенте, которую вели партии, усилилась. По свидетельству ван дер Делфта, личный интерес и страх сплачивали людей¹⁹. Конфликт был острым, и нараставшее напряжение прорывалось наружу в жарких ссорах, возникавших по малейшему поводу. Зачастую все заканчивалось кровопролитием.

В одном лагере находились Хертфорд, Лайл, Пэджет, Денни, Гейтс, Эссекс и остальные реформаты, в другом – Гардинер, Ризли, Рич, Норфолк, Суррей, больной Брайан и прочие консерваторы. Партия Сеймура – Дадли без труда заняла господствующее положение. Шапюи и другие полагали, что никто лучше Хертфорда, родного дяди принца, не подходит для правления при нем²⁰, однако оппозиция не желала сдаваться без борьбы. Суррей, похоже, строил свои планы и в какой-то мере утратил связь с реальностью: он напал на Лайла, оскорбил Рича и заявил, что Хертфорд, отобравший у него командование войсками во Франции, еще «пожалеет» об этом²¹. Кроме того, Суррей рассорился с Джорджем Благге, который противился его упорному стремлению заправлять всем при принце после смерти короля. По мнению Суррея, лучшим опекуном для Эдуарда был бы Норфолк. Благге на это ответил, что скорее заколет Суррея кинжалом, чем допустит переход власти к Говардам²².

Многие не без оснований подозревали Хертфорда в радикальных убеждениях, а ван дер Делфт в сентябре 1546 года выражал опасения по поводу числа его ставленников и сторонников, которые постоянно вертятся вокруг короля²³. Хертфорд не ладил ни с кем, кроме Лайла и Пэджета, и сильнее всего враждовал с Ризли, который переметнулся на другую сторону, поняв, что консерваторы теряют позиции. В октябре Лайл ударил Гардинера во время жаркого спора «на заседании всего Совета» и был удален от двора, но в ноябре вернулся, ничуть не раскаявшись; вскоре после этого люди слышали, как он и Хертфорд говорили «грубые и оскорбительные» слова в адрес Гардинера и Ризли²⁴.

Король силился сохранять контроль над враждующими партиями, но его нежелание разбираться в вопросах, вызывавших распри, лишь обостряло напряжение. Каждый из советников опасался, как бы его враги не попытались напустить «тумана» в глаза Генриху или нашептать ему клеветнические измышления²⁵. Двор начал бурлить от нараставшей нервозности, которую ощущали и французский посол, и испанский: их источники сведений иссякали, так как люди отказывались говорить с ними, страшась обвинения в изменническом заговоре²⁶.

Последняя важная постановка живой картины в правление Генриха VIII была осуществлена в августе 1546 года, когда в Англию с двумя сотнями джентльменов приехал адмирал Франции лорд Клод дʼАннебо, чтобы заключить мирный договор между двумя державами. Из-за немощи короля его встретил в Хаунслоу принц Эдуард с эскортом из восьмидесяти облаченных в золотые одежды джентльменов и восьмидесяти йоменов гвардии. Французы были удивлены умением мальчика управляться с лошадью не меньше, чем произнесенной им на латыни приветственной речью, в которой проявились его «острый ум и большая смелость».

Проводив адмирала в Хэмптон-корт, где его встретили лорд-канцлер Ризли и лорды из Тайного совета, Эдуард заменял отца на мероприятиях в течение десяти дней, пока для гостей устраивали приемы, банкеты, представления масок, танцы и поездки на охоту; принц также демонстрировал свое умение играть на лютне²⁷. Свиту адмирала разместили в шатрах из золотой парчи и бархата, разбитых в дворцовых садах. Кроме того, там построили два новых банкетных дома, повесив в них гобелены, расшитые золотом и драгоценными камнями.

На второе утро король дал аудиенцию дʼАннебо в приемном зале и проводил его на мессу в королевскую церковь. В другой раз Генрих появился на приеме, устроенном на открытом воздухе; он стоял под пологом, однако наблюдатели заметили, что король тяжело опирался на плечи адмирала и архиепископа Кранмера. Говорят, Генрих напугал дʼАннебо предположением, что «месса в обоих королевствах» будет заменена на «службу с причащением»²⁸. Его слова прозвучали так, будто он заигрывал с лютеранством, но, вероятнее всего, это была провокация. Возможно, эту историю впоследствии выдумал Джон Фокс, приняв желаемое за действительное.

По окончании визита французов отправили домой с прекрасными подарками – посудой, лошадьми и собаками²⁹. Эдуард ненадолго заехал в Дарем-хаус, а затем обосновался в Хансдоне, где провел почти всю оставшуюся часть года³⁰.

Король, как обычно, отправился на охоту, но не заезжал за пределы долины Темзы и предпочитал останавливаться в «домах, удаленных от городов». Сперва он посетил Отлендс, где стрелял в прогоняемых мимо него оленей с площадки, и один раз съездил в Чертси, где помчался на коне за оленем, взяв собак и пуская в него копья и дротики. Три дня король «целиком провел на охоте»³¹. В Отлендсе для Генриха выстроили помост, чтобы ему было легче забираться на коня; в других дворцах для этой цели сделали специальные блоки³². В августе Генрих охотился в Чобхэме (Суррей), а его придворные жили в шатрах³³. В сентябре он поехал в Гилдфорд, но тяготы путешествия оказались непосильными для него – пришлось вернуться в Виндзор. На этом поездка завершилась.

Ризли объявил, что король простудился, но позднее ван дер Делфт узнал, что он был «в большой опасности» и королевские врачи «оставили все надежды на выздоровление»³⁴. Вопреки всему Генрих опять поправился. К началу октября он снова выезжал на верховую и соколиную охоту и, как прежде, держал в руках бразды правления. Он принял в Виндзоре ван дер Делфта и, узнав, что посол тоже болел, предложил ему услуги своего врача. Однако король все же был не настолько здоров, чтобы дать аудиенцию новому французскому послу Одету де Сельву, и того принял Пэджет³⁵.

В октябре сэр Энтони Денни занял должность грума стула вместо сэра Томаса Хиниджа. Последний прослужил королю двадцать лет, и причина его увольнения неясна; похоже, он покинул двор, попав в немилость. Оказавшись в непосредственной близости к королю и получив полный контроль над Личными покоями, тайными покоями и сухим штампом, Денни в последние месяцы правления Генриха стал самым влиятельным лицом в стране. Партия, которую он поддерживал, скорее всего, получила бы власть во время регентства, а Денни был близок к Сеймурам. Должность его не была синекурой. После смерти Генриха Пэджет говорил о «трудной службе»³⁶ сэра Энтони, намекая на то, что иметь дело с больным королем было тяжело и не слишком приятно. Большую помощь Денни оказывал его родственник по браку сэр Джон Гейтс, который выполнял различные поручения и держал в узде остальных служителей Личных покоев. Гейтс также исполнял должность смотрителя парка Пирго в Хейверинге, где жил в большой роскоши, когда не находился при дворе. В подчинении у Гейтса находились Уильям Клерк, тоже имевший право пользования сухим штампом, и счетовод Николас Бристоу.

Пэджет, друг и наставник Хертфорда, пользовался, как и Денни, большим влиянием. Будучи главным секретарем короля, он имел доступ ко всей информации, поступавшей в Личные покои и исходившей из них, а когда Генрих болел, полностью контролировал высшие органы власти. Именно Пэджет способствовал заключению альянса между Денни и партией Сеймуров, что сделало Хертфорда, потенциального будущего правителя, де-факто самым могущественным человеком при дворе. Пэджет похвалялся своими доверительными отношениями с королем, говоря, что Генрих «во многих вещах открывал мне одному все свои желания»; Денни и сэр Уильям Герберт наперекор ему утверждали, что король «в отсутствие мистера секретаря сообщал нам, что происходило между ними»³⁷. Это еще один пример политики «разделяй и властвуй», которую проводил Генрих.

В ноябре партия консерваторов получила тяжелый удар: Гардинер, о котором ван дер Делфт еще в августе отзывался как об одном из главных советников короля³⁸, вызвал недовольство Генриха, отказавшись обменяться с ним какими-то епископальными землями. Король не позволил ему входить в личные покои, из чего Гардинер заключил, что это козни Хертфорда, и возложил на него ответственность за свое изгнание. Он попросил Пэджета о заступничестве, но король отказался дать тому аудиенцию.

В середине ноября Генрих переехал в Уайтхолл, чтобы принимать «приготовительные средства для особых лечебных ванн, как обычно в это время года»³⁹. Гардинер не покидал наружных покоев дворца, но Генрих по-прежнему отказывался встречаться с ним. Опальному епископу оставалось лишь нарочито держаться в обществе советников, сохранявших расположение государя, чтобы люди не прознали о его позоре. Второго декабря Гардинер написал королю, попросив об аудиенции и наконец согласившись на обмен землями, но получил в ответ резкую записку. В ней говорилось, что его величество «не видит причин, по которым вам следует докучать нам и дальше», и предлагалось устроить обмен имуществом через правительственных чиновников в Лондоне. На послании стояла подпись короля, засвидетельствованная Денни и Гейтсом⁴⁰. Гардинер, вероятно, не ошибался, полагая, что враги роют ему яму.

Вскоре после этого Генрих отправился в Отлендс⁴¹. В Лондоне ходили слухи, что его здоровье ухудшается⁴², но 7 декабря король занимался упражнениями на воздухе. Правда, это случилось в последний раз.