Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

60
«Булонское предприятие»

Последние годы правления Генриха VIII были омрачены финансово обременительными войнами с Францией и Шотландией, в результате которых Англия оказалась в неоплатных долгах. К 1544 году отношения между Англией и Францией разладились настолько, что угроза войны стала реальной. Чтобы предотвратить вторжение, король приказал выстроить вдоль южного побережья цепь оборонительных замков и сам принялся строить планы нападения на французов.

В феврале 1544 года парламент издал Акт о престолонаследии – во избежание споров по поводу того, кому достанется трон, если король не вернется живым из Франции. Акт объявлял первым наследником Эдуарда и его потомков, вторым – Марию и ее детей, третьим – Елизавету и ее детей, за которыми следовали дети младшей сестры Генриха, покойной Марии Тюдор, герцогини Саффолк¹. Потомков Маргариты Тюдор, старшей сестры Генриха, умершей в 1541 году, обошли, так как король не собирался объединять Англию и Шотландию под началом Стюартов, упорно настаивая вместо этого на браке Эдуарда с маленькой королевой шотландцев. Акт свидетельствует о том, что власть Генриха стала к этому времени абсолютной и он мог пренебречь давно установленным правилом примогенитуры[62]62
   Примогенитура – переход титулов и имущества от отца к старшему сыну, рожденному в законном браке, исключая младших детей и прочих родственников.


[Закрыть]. Возможно также, что в нем отразилось благотворное влияние Екатерины Парр.

В феврале, пока шли приготовления к войне, нога у короля распухла, он вновь слег с лихорадкой на восемь дней и оставался «слегка недовольным» еще некоторое время после этого. Чтобы заботиться о муже и подбадривать его, королева велела перенести свою кровать в кабинет рядом с опочивальней короля², и ее не раз видели сидящей с больной ногой супруга на коленях. В счетах Екатерины зафиксированы выплаты королевским аптекарям за медицинские свечи, лакричные пастилки, коричные конфеты, пластыри и губки³. Когда в марте Генрих наконец вышел из своих личных покоев, он «так плохо держался на ногах, что с трудом стоял». Шапюи полагал, что «хроническая болезнь и ожирение» угрожают жизни короля и требуют незамедлительного лечения, «однако никто не смеет увещевать его»⁴.

Семнадцатого февраля, во время болезни Генриха, ко двору прибыл испанский герцог Нахера, специальный посланник Карла V, союзника Генриха. Посланника милостиво приняли королева и леди Мария, к которым его проводил Шапюи. Педро де Гант, секретарь Нахеры, оставил описание этой аудиенции. Королева надела роскошное платье из алой и золотой ткани с золотым поясом и шлейфом длиной в два ярда. На шее висели два распятия и украшение, усыпанное великолепными бриллиантами; «на ее головном уборе тоже было множество прекрасных бриллиантов». Леди Мария выглядела превосходно в наряде из золотой парчи и пурпурного бархата⁵.

Герцог поцеловал руку королеве, и она отвела его в другой зал, где гостя несколько часов развлекали музыкой и «многими прекрасными танцами». Хотя королева чувствовала себя неважно, она танцевала «весьма изящно, дабы почтить собравшихся», со своим братом Эссексом. Леди Мария вставала в пару с леди Маргарет Дуглас, затем – с джентльменами двора, один из которых, венецианец, танцевал гальярду «с такой необыкновенной живостью, словно у него на ступнях были крылья». Когда вечер близился к завершению, королева вызвала одного дворянина, говорившего по-испански, чтобы преподнести подарки герцогу, после чего встала и подала Нахере руку для поцелуя. «Он склонился бы и к руке принцессы Марии, но та подставила ему губы, поэтому он поцеловал ее и всех остальных дам»⁶.

Примерно через день Нахера получил вызов в личные покои короля в Уайтхолле.

Прежде чем попасть в королевский покой, он прошел через три гостиные, увешанные гобеленами, во второй из которых [сторожевой палате] стояли в строгом порядке телохранители короля, одетые в красные накидки и с алебардами в руках. В третьей комнате [приемном зале] находились дворяне, рыцари и джентльмены, там был балдахин, сделанный из дорогой узорчатой парчи, и кресло из того же материала. Здесь брат королевы и другие знатные господа четверть часа занимали герцога, пока наконец не объявили, что мы все должны войти в комнату короля [то есть в личный покой].

Педро де Гант обомлел, когда сопровождать Нахеру разрешили только двум испанским дворянам, «и никому другому; нам не позволили также увидеть короля»⁷.

Как дядя будущего короля, граф Хертфорд был одним из самых влиятельных людей при дворе, однако ему не хватало качеств, которые делают человека выдающимся политическим лидером. К 1544 году он обрел немало противников: Норфолк, Гардинер и Ризли давно уже были его врагами, но, кроме того, заносчивый и бестактный Хертфорд умудрился настроить против себя большинство членов собственной партии. В марте он поссорился с лордом Расселлом, обвинив того в неспособности отстаивать его интересы перед королем и назвав «притворным другом», который, похоже, «питает к нему злобу или зависть». Благодаря усилиям Пэджета и Ризли они помирились, но затаили взаимную неприязнь⁸.

Весной Хертфорд по совету Норфолка возглавил вместе с Лайлом королевское войско, отправленное на север, чтобы добиться согласия шотландцев на брачный союз. Они разграбили Эдинбург и безжалостно опустошили Равнинную Шотландию, после чего эту кампанию стали называть «грубым ухаживанием Англии».

Двадцать второго апреля скончался лорд Одли. В следующем месяце лордом-канцлером вместо него стал способный, но беспринципный Ризли. На церемонии введения в должность, прошедшей в личных покоях короля, последний вручил ему Большую печать Англии.

Вероятно, Генрих остановил свой выбор на Ризли, рассчитывая, что этот яростный противник ереси станет противовесом могущественной партии реформатов. Это назначение состоялось в то время, когда Гардинер начал утрачивать свое влияние, так как защищал от преследований своего племянника-паписта Германа Гардинера. Все же Германа казнили, и Саффолк убедил короля завести дело об измене против самого Гардинера, однако друзья епископа из Личных покоев, «заподозрив неладное, предупредили его об этом». Гардинер ринулся к королю, признался во всем, молил о пощаде и был прощен⁹. Это типичный пример того, как Генрих стравливал две партии между собой.

В 1544 году король счел необходимым создать литанию (богослужебную книгу) на английском языке и поручил это архиепископу Кранмеру. Результатом стала написанная прекрасным языком Книга общей молитвы, которую Генрих не увидел при жизни; в Англиканской церкви ее используют до сих пор по особым случаям. В мае Томас Бертелет опубликовал сборник псалмов-молитв в переложении королевы, которые она отобрала сама. Джордж Дей, податель милостыни при королеве, регулярно пользовался этой книгой в переплете из золоченой кожи.

Генрих хотел лично возглавить армию вторжения и по мере приближения отъезда, казалось, заново обретал вкус к жизни. Однако оставались дела, которые нужно было уладить до выступления в поход. В конце июня король с королевой присутствовали на свадьбе леди Маргарет Дуглас, племянницы Генриха, и Мэтью Стюарта, четвертого графа Леннокса, в королевской церкви Сент-Джеймсского дворца. Брак состоялся благодаря тому, что Леннокс был одним из немногих шотландских пэров, которые поддерживали Генриха в его стремлении объединить два королевства под властью Тюдоров. После свадьбы Леннокс вернулся в Шотландию, чтобы подготовить заговор в пользу Генриха, но его разоблачили, лишили прав и состояния и выслали в Англию, где он жил с женой в Темпл-Ньюшем-хаусе, рядом с Лидсом. Первого сына, родившегося в 1545 году, супруги назвали в честь короля¹⁰.

Седьмого июля Генрих назначил Екатерину Парр регентшей Англии на время своего отсутствия и передал ей поместья Хэнворт, Челси и Мортлейк¹¹. Хертфорд, который предпочел бы заключить мир с Францией, был оставлен в Англии на второстепенной должности наместника королевства; позже он присоединился к королю в Булони. Четырнадцатого июля Генрих отплыл из Кале, предварительно составив детальный план кампании и послав своим военачальникам карты и инструкции. Обширные познания короля в таких областях, как фортификация, применение метательных орудий и военная стратегия, впоследствии сослужили его армии хорошую службу. Доспехи Генриха отполировал до блеска мастер Эразмус Киркенар¹². Война была популярна у придворных; многие уже получили рыцарство и престижные военные должности, а потому были кровно заинтересованы в кампании.

Шапюи извещал обо всем Карла V, и тот был уверен, что больная нога и неповоротливость Генриха помешают ему. Однако король, казалось, вновь обрел прежние силы в надежде еще раз оказаться на поле брани. Когда войско выступило из Кале, он ехал впереди, «в полном боевом облачении, на огромном скакуне», с тяжелым мушкетом поперек седла; за ним следовал офицер, который вез шлем и копье короля. Мушкет и копье Генриха позже были выставлены в Оружейной палате Тауэра; видевшие их удивлялись, что на свете есть человек, способный поднять копье такого размера. При последовавшей затем осаде Булони Генрих не дремал с восхода до заката. Незадолго до отбытия в поход Хертфорд находил его «веселым и в таком добром здравии, какого я не видел у его милости за последние семь лет»¹³, а Шапюи признавался, что потрясен неожиданной жизненной силой Генриха¹⁴. Королева писала из Англии: «Я радуюсь прекрасной новости о вашем добром здравии». Однако поднять Генриха в полном боевом облачении на коня с помощью лебедки было совсем непросто, а во время осады Булони его нога так сильно разболелась, что с нее пришлось срезать доспехи.

Находясь во Франции, Генрих регулярно обменивался нежными письмами с Екатериной Парр, которая оставалась с детьми в Хэмптон-корте. Она сообщала мужу об успехах отпрысков, заверяла, что все они, «благодарение Господу, в добром здравии», спрашивала у него разрешения на отставку нескольких дам своего двора, «которые не могут хорошо служить ей по причине болезни». Генрих считал, что женщины, предложенные Екатериной на замену выбывающим, тоже хрупки здоровьем и не подходят для службы. Тем не менее он писал: «Мы оставляем их принятие на ваш выбор. Вы можете, если сочтете это правильным, взять их в свои покои, чтобы они проводили с вами время за игрой или сопровождали вас, когда вы предаетесь другим забавам».

Тем летом в Лондоне вновь вспыхнула чума, поэтому королева со своими приемными детьми отправилась в короткую поездку по стране. Остановившись в Энфилде, он направилась в замок Окем, к графине Ратленд, которая пришла в панику, узнав о грядущем визите, и попросила отца прислать ей свежую рыбу, «так как здесь мало запасов, а двор любит веселиться!»¹⁵.

Тем, кто контактировал с носителями чумы, не дозволялось приближаться к жившим при дворе «под страхом вызвать гнев королевы и подвергнуться наказанию, какое ей будет угодно назначить»¹⁶. К счастью, эпидемия быстро утихла, и уже в августе Екатерина смогла вернуться в Гринвич.

Пока король исполнял роль верховного главнокомандующего, грозный герцог Норфолк, которому был уже семьдесят один год, руководил войсками во Франции. Шестидесятилетнему Саффолку поручили командование частями, осаждавшими Булонь, в которых состояли среди прочих джентльмены-пенсионеры. Джордж Дадли, лорд Лайл, тоже отличился во время кампании и укрепил свою репутацию доблестного воина. Суррей, в прошлом году служивший в императорской армии и отчаянно подставлявший себя под вражеский огонь, чтобы прослыть настоящим рыцарем¹⁷, исполнял должность маршала при осаде Монтрё силами Норфолка и в стремлении покрыть себя славой едва избежал смерти, когда повел войско в атаку, ставшую решающей. Соперник Суррея, сэр Томас Сеймур, служил лордом – верховным адмиралом. Художник Джироламо да Тревизо был убит при осаде Булони, в которой участвовал как военный инженер.

Булонь пала 14 сентября, вскоре за ней последовал Монтрё. Меч, изготовленный для Генриха испанским мастером Диего де Сайясом в память об этой победе, хранится в Королевской коллекции Виндзора.

Тридцатого сентября, по завершении кампании, король с триумфом вернулся в Англию. По пути домой он воссоединился с королевой в кентском замке Лидс и провел там заседание Тайного совета, на котором разрешил специальным посланникам императора вернуться домой. Перед приездом короля в Лидс стекольных дел мастер Галион Хоне изготовил декоративные стекла для банкетного зала, личных покоев и церкви¹⁸. Остаток осени Генрих провел, совершая выезды на охоту.

61
«Худшие ноги в мире»

Примерно в 1544–1545 годах неизвестный художник написал групповой портрет королевского семейства – мастерское произведение, созданное в целях прославления династии. В центре находится величественная фигура короля, восседающего на троне среди великолепной обстановки: богато декорированный кессонный потолок, деревянная обшивка стен, колонны с гротескными мотивами, крашеный пол, расшитый гербами балдахин. По одну сторону от короля стоит принц Эдуард, по другую – не Екатерина Парр, а Джейн Сеймур, родившая королю наследника; ее фигура, вероятно, скопирована с фрески Гольбейна. С левого края стоит Мария, с правого – Елизавета. Помост с троном располагается между двух арочных проемов, сквозь которые открываются восхитительные виды Главного сада Уайтхолла с геральдическими животными короля на колоннах. На заднем плане можно различить покои Марии с их гротескным декором, вестминстерский Часовой дом, туррет большого закрытого теннисного корта и часть северного трансепта Вестминстерского аббатства, а также мужчину и женщину – вероятно, Уилла Сомерса и шутиху Джейн. Возможно, картина была написана для приемного зала Уайтхолла, где, как нам известно, она висела в 1586–1587 годах1.

Изображение короля, заимствованное у Гольбейна, призвано показать великого правителя в зените славы. Однако на других портретах Генриха, датированных последними годами его правления, мы видим преждевременно состарившегося, заплывшего жиром человека. Один из наиболее известных находится в замке Говард: это копия – одна из нескольких – утраченного оригинала кисти Гольбейна, которая относится к 1542 году. Генрих смотрит вперед и стоит в той же позе, что на стенной росписи из Уайтхолла, но лицо у него толще, и он опирается на палку. Другие копии находятся в замке Хивер, Национальной портретной галерее и больнице Святого Варфоломея в Лондоне.

В 1544 году Корнелис Массейс, живший и работавший в Антверпене, создал гравированный портрет короля². Это одно из наиболее известных изображений Генриха VIII в конце жизни, хотя и принадлежащее к числу гротескных, – мы видим короля с глазами-щелочками и толстыми щеками; однако оно едва ли было сделано с натуры, так как Массейс, по всей видимости, никогда не посещал Англию. Вероятно, более достоверное представление о том, как выглядел король в эти годы, дает медаль, на которой Генрих изображен в чепце и берете. Несмотря на более пропорциональные черты, лицо его также выглядит опухшим и постаревшим³.

В последние годы жизни у короля оставалось больше времени для интеллектуальных занятий – больная нога и отяжелевшее тело не позволяли ему так часто, как раньше, предаваться физическим упражнениям, которые он очень любил. Вынужденный оставаться в своих тайных покоях, он много читал и делал пространные заметки на полях книг. В счетах Генриха отражены выплаты за книги, календари, альманахи, писчую бумагу и глобус⁴. Теперь ему были нужны очки для чтения, которые называли в то время «gazings» – «гляделки», и он заказал сразу десять пар у мастера из Германии. Оправы, сделанные из золота или серебра, крепились на переносице, а не держались при помощи дужек; линзы из горного хрусталя выточил венецианский мастер.

С марта по июнь 1545 года Генрих снова болел. У него «несколько дней была жгучая лихорадка, и после этого болезнь напала на его ногу»⁵. Он не появлялся на публике, и о состоянии его здоровья ничего не сообщали, но, естественно, поползли разные слухи. Гардинер опасался, что король не доживет до того времени, когда «милорд принц достигнет мужеского состояния»⁶.

Когда Генрих наконец появился на публике, он сказал Шапюи, что чувствовал себя «в десять раз лучше во Франции», чем по возвращении оттуда. Посол был потрясен: король выглядел «еще более разбитым» и сильно подавленным. Он проводил целые дни в кресле, погруженный в меланхолию, одевался только для посещения мессы и иногда вставал, чтобы сыграть в карты с Хертфордом или Лайлом⁷. Генриху приходилось постепенно смиряться с тем обстоятельством, что он до конца жизни останется полуинвалидом – невеселая перспектива для человека, который прежде вел очень активную жизнь и блистал в спорте. Он сетовал, что время «из всех утрат – самая невосполнимая, так как его не вернешь ни деньгами, ни молитвами»⁸.

Вынужденное бездействие и боль обострили присущую королю раздражительность, и он «часто держался утром одного мнения, а после обеда – совершенно другого»⁹. Однако вскоре стальная воля Генриха возобладала: он заставил себя вести нормальную жизнь, выезжал на прогулки верхом, охотился, в том числе с соколами, играл в шары, как только позволяло здоровье, часто и с завидной неутомимостью переезжал из одного дома в другой. Шапюи считал удивительным, что король вообще способен передвигаться, так как у него были «самые плохие ноги в мире» и он стал очень слаб¹⁰.

Это подтверждается тем фактом, что в 1540–1546 годах для королевского джентльмена-аптекаря Томаса Элсопу нанимали все больше помощников. Некоторым аптекарям, не состоявшим при дворе, платили за приготовление лекарств для короля. Траты на такие препараты неуклонно возрастали¹¹. Врачи теперь играли подчиненную роль – аптекари решали, чем пользовать короля. Они следили за здоровьем Генриха, сравнивали количество мочи и выпитой им жидкости, изучали его экскременты. К счастью, ни один из медиков Генриха не прибегал к радикальным, болезненным и обычно бесполезным методам лечения, применявшимся некоторыми докторами Тюдоров. Но очевидно, что они мало чем могли облегчить страдания короля. «В конце концов из-за больной ноги, причинявшей все больше мучений, он стал плохо себя чувствовать, сделался угрюмым, и ему было трудно угодить»¹². Когда король пребывал в неважном настроении, его приближенные знали, что «в такие минуты лучше не общаться с ним, чтобы не задеть его чем-нибудь и не рассердить еще сильнее, учитывая его болезненное состояние»¹³.

Врачи короля, часто находившиеся рядом с ним, вошли в число наиболее влиятельных людей при дворе, особенно сэр Уильям Баттс, которому Генрих доверял больше других. Баттс был убежденным евангелистом и, вероятно, тайным протестантом; известно, что он использовал свое влияние для защиты единомышленников. Однажды, когда Генрих собирался покарать некоего Ричарда Тернера, молодого реформиста, за подстрекательство людей в Кенте к антипапским выступлениям, Баттс подождал, пока королю не подстригут бороду, и «с приятным намерением поддержать и утешить его» «бодро и весело объяснил ему, в чем дело». Генрих «настолько изменил свое мнение, что если раньше он приказал выгнать упомянутого Тернера из страны кнутом, то теперь распорядился оставить его как верного подданного»¹⁴. Баттс много занимался покровительством, к нему часто обращались люди, желавшие, чтобы об их деле узнал король, но он хорошо умел хранить секреты и оставался чрезвычайно надежным человеком. В последние годы жизни Генрих открывал свои тайны Баттсу, Кранмеру и Сомерсу, облегчая душу в беседах с ними.

Состояние здоровья Шапюи тоже оставляло желать лучшего: из-за подагры его носили в кресле. В мае 1545 года он сказал королю, что вскоре навсегда уедет из Англии. Однажды посол сидел, наслаждаясь солнцем, в саду напротив покоев королевы в Уайтхолле; к нему подошла Екатерина Парр со своими дамами и выразила сожаление по поводу его отъезда. Генрих, как записал впоследствии Шапюи, сказал ей, что «я всегда хорошо выполнял свои обязанности, и король доверял мне; но с другой стороны, она не сомневается, что мое здоровье улучшится по ту сторону моря». Королева настояла, чтобы Шапюи простился с Марией, чьи интересы он защищал столько лет. Даже уйдя в отставку, Шапюи живо интересовался происходящим в Англии, отпуская короткие и проницательные комментарии по поводу различных событий¹⁵. После отъезда Шапюи император прислал нового посла, Фрэнсиса ван дер Делфта.

Война между Англией и Францией продолжалась. Хертфорд командовал силами, оставленными в Булони, и в январе, применив блестящую тактику, успешно отбил атаку французов¹⁶. Позже в том же году Генрих заменил его Норфолком, поручив Хертфорду руководить военными действиями против упрямых шотландцев.

В июле, когда французские корабли совершали набеги на южное побережье Англии, король отправился в Портсмут, чтобы проверить состояние своего флота и понаблюдать за его действиями. Девятнадцатого июля, когда французы отошли от острова Уайт, Генрих стоял на зубчатой стене замка Саутси и следил за тем, как «Великий Гарри» выводит его корабли из Солента на битву. Внезапно «Мэри Роуз» со всей командой на борту накренилась, перевернулась и пошла ко дну. Более шестисот человек утонули. Король, пришедший в ужас от этого зрелища, слышал их вопли.

«О, мои джентльмены! О, мои доблестные люди!» – воскликнул он и обернулся, чтобы утешить леди Кэрью, супругу сэра Джорджа Кэрью, вице-адмирала флота, который погиб вместе с кораблем¹⁷. Потеря «Мэри Роуз» стала тяжелым ударом для Генриха, однако, несмотря на это, английский флот сумел разбить французов и прогнать их прочь от берега.

После этого король отправился охотиться, ощущая такую уверенность в «отваге своих подданных и их привязанности к нему», что мог спокойно возложить на них оборону королевства, велев посылать ему отчеты о ходе событий¹⁸. Он остановился на три дня в Нонсаче, проверяя, как движутся работы, приказ о которых отдал в мае – тогда Генрих выразил недовольство тем, что отделку дворца никак не могут завершить. На этот раз король приехал вместе с двором, и в садах поднялся целый лес шатров для его приближенных, а из Уайтхолла срочно привезли мебель и гобелены, дабы приготовить дом к приезду короля.

Средств стало меньше, и страсть короля к приобретению недвижимости поутихла. Последним из домов, купленных Генрихом, стал Эйпторп-холл в Нортгемптоншире. Его бывшим хозяином был Чарльз Блаунт, лорд Маунтжой. Сделка состоялась в 1543 году¹⁹.

Двадцать второго августа, когда двор находился в Гилдфорде, неожиданно умер герцог Саффолк, сопровождавший короля в поездке на охоту. Генриха потрясла утрата одного из самых давних и верных друзей. Он велел похоронить герцога в виндзорской церкви Святого Георгия и взял на себя расходы на погребение. Членам Совета король заявил, что за все то время, что Саффолк служил ему, он ни разу не предал друга и не воспользовался бесчестным образом слабостью врага. И большего никто из присутствующих сказать не сможет, добавил Генрих, обведя всех взглядом. Отцовский титул унаследовал одиннадцатилетний Генри Брэндон, а вдова покойного, Кэтрин Уиллоуби, продолжила управлять его обширными владениями в Линкольншире. Уильям Поулет, лорд Сент-Джон, камергер двора, занял вместо Саффолка должность лорда-распорядителя.

Норфолк принял у Хертфорда командование войсками во Франции, но быстро доказал свою полную несостоятельность. Король отозвал герцога и сделал ему, вероятно, самый обидный за всю его карьеру выговор, обвинив в том, что тот действовал «в полном несогласии с нашими распоряжениями», после чего предупредил, что в будущем тому следует «учиться и стремиться восстановить нашу честь, несколько запятнанную этим»²⁰.

Вместо Норфолка во Францию отправился его сын, Суррей. Уже около года граф занимался строительством прекрасного особняка Маунт-Суррей рядом с Норвичем²¹. В сентябре 1545 года Генрих назначил Суррея королевским наместником во Франции, отвечавшим за все сухопутные и морские силы. Обосновавшись в Булони, Суррей служил королю с такой показной отвагой, что Генрих и Пэджет сочли необходимым отчитать его за ненужный риск, которому он подвергал себя²². Члены Совета не испытывали особого восторга от деятельности Суррея, так как тот позволял себе чрезмерную расточительность и не слишком эффективно вел дела²³.

Шестого ноября 1545 года Екатерина Парр опубликовала свою первую книгу религиозного содержания под названием «Молитвы или размышления, побуждающие разум терпеливо переносить все невзгоды»; ее напечатал Томас Бертелет. Хотя это сочинение было строго евангелическим по тону и содержанию, оно не выходило за границы ортодоксии и появилось с полного одобрения короля. В раннетюдоровскую эпоху книга, изданная женщиной, была в Англии крайней редкостью: при первых двух Тюдорах на это решились, помимо Екатерины Парр, только семь дам²⁴. Книга сразу стала очень популярной, особенно среди женщин, и выдержала девятнадцать изданий в течение XVI века. Университеты Оксфорда и Кембриджа обратились к Екатерине, создавшей прославленное сочинение, с просьбой стать их покровительницей, что она сделала с удовольствием. Николас Юдалл посвятил ей свой перевод Евангелия от Луки.

В 1544 году Роджер Эшем завершил свой блестящий сатирический трактат «Toxophilus», в основном касавшийся стрельбы из лука – «занятия, полезного для ума, придающего крепость телу, подходящего для всякого мужа и не вредного ни для кого», – однако содержавший также краткое описание состояния королевства и призыв заменить латынь английским в качестве языка гуманистической науки. Эшем долгое время надеялся представить свой труд королю, но война с Францией помешала этому, и только в 1545 году – вероятно, благодаря содействию сэра Энтони Денни, своего друга и покровителя, – он получил аудиенцию у Генриха. Король принял Эшема в галерее Гринвичского дворца. Ему «так понравилась книга», что он тут же назначил автору содержание в 10 (3000) фунтов стерлингов, дав ему, таким образом, возможность заполучить новых покровителей при дворе.

В ноябре 1545 года Генрих – и лагерь реформатов – потеряли еще одного верного друга и сторонника: умер сэр Уильям Баттс. Его заменил доктор Томас Венди, не являвшийся, однако, интеллектуалом такого же масштаба. Советов Баттса очень не хватало, когда зимой у короля случился очередной приступ болезни. В канун Рождества ван дер Делфт сообщал, что Генрих был «очень плох, учитывая его возраст и дородность, и существуют опасения, сможет ли он перенести новое обострение своего недуга»²⁵.

Тем не менее несколькими часами позже король отправился в Вестминстер и в последний раз за время своего правления обратился к парламенту. С необычной для себя скромностью он поблагодарил спикера за речь, в которой тот напомнил ему об обязанностях суверена, «состоящих в том, чтобы стремиться приобрести превосходные качества и необходимые добродетели, какими должен обладать принц или правитель, и я признаю, что не имею этих даров. Но за те невеликие достоинства, какими наградил меня Господь, я воздаю Его милости самую смиренную благодарность». Посетовав, что «ценнейшее сокровище, Слово Господне, теперь обсуждают, приправляют рифмами и распевают в каждой таверне», он призвал своих подданных: «Будьте милосердны друг к другу, как брат к брату. Любите Бога, бойтесь Его и служите Ему, к чему я, ваш государь, призываю и чего требую от вас; и тогда, не сомневаюсь, любовь и согласие между нами никогда не распадутся и не прервутся»²⁶. Речь короля произвела глубокое впечатление. Один из парламентариев заметил: «Не часто нам приходилось слышать подобные слова от него, это было такой радостью и таким удивительным утешением, что я считаю этот день одним из счастливейших в своей жизни»²⁷.

В 1545 году, дабы не утомлять недужного короля рутинными делами, был введен в употребление «сухой штамп» с подписью Генриха, которым заверялись официальные документы²⁸. Обмакнув штамп в чернила, можно было оставить оттиск подписи короля. Этим приспособлением могли пользоваться лишь уполномоченные на то лица, а именно сэр Энтони Денни, сэр Уильям Герберт, сэр Уильям Пэджет, сэр Джон Гейтс и Уильям Клерк, все – доверенные члены Личных покоев. Только трем из них позволили ставить штамп; двое других должны были выступать в роли свидетелей. Первоначально король хранил его у себя, но позже отдал, поместив в черный мешочек, на сохранение Гейтсу²⁹.