Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Празднования резко оборвались при получении ужасающей новости о разграблении Рима неуправляемым войском наемников, нанятых императором. Папа сбежал и попал в плен. Рассказы о совершенных жестокостях леденили кровь присутствующих.

Все были потрясены. Французские послы тихо уехали домой. Банкетный дом и театр по приказу короля ненадолго открыли для публики, валом повалившей туда, затем все украшения сняли и аккуратно убрали на хранение²⁷. Впоследствии Генрих вновь использовал их время от времени, подбирая в соответствии с каждым конкретным случаем.

34
«Noli me tangere[52]52
   Noli me tangere – не прикасайся ко мне (лат.); фраза, сказанная после Воскресения Христом Марии Магдалине, которая первой увидела его.


[Закрыть], ведь Цезарева я»

В течение пяти лет обладавший чувствительной совестью король тревожился по поводу законности их с Екатериной брака. Генрих верил, что, будучи добрым сыном Церкви, он согрешил, вступив в союз с женой брата, и отсутствие у них наследника мужского пола – доказательство Господнего гнева. По словам Генриха, глава французского посольства Габриэль де Граммон, епископ Тарбра, высказывал сомнения относительно законнорожденности Марии, и хотя король сумел уверить француза, что папа Юлий дал разрешение на брак с Екатериной, сам он не был уверен в правомочности этого союза с точки зрения канонического права.

Генрих облегчил душу перед Уолси. Кардинал, предвидя, что вопрос о наследовании престола может решиться благодаря французскому браку, вместе с архиепископом Уорхэмом созвал церковный суд для разбора мучивших короля сомнений; тайное заседание состоялось в Вестминстере 17 мая. Тем временем Марию вместе с ее двором отправили в Хансдон. Генрих носился с идеей сделать своего сына Ричмонда королем Ирландии, чтобы тот стал более желанным женихом для Марии Португальской, племянницы Карла V. Подозревая, что это может стать прелюдией к объявлению мальчика наследником престола, королева открыто выразила свое неодобрение¹.

Но это было ничто в сравнении с тем, что ждало ее впереди. Двадцать второго июня король пришел в покои Екатерины, прямо заявил ей, что они должны развестись, объяснил причину и сказал, что послал доверенного человека в Рим – просить у папы согласия на расторжение брака. Эти новости сильно опечалили королеву и побудили ее искать совета у испанского посла Мендосы, а также обратиться за помощью к своему племяннику Карлу V.

Так начался ошибочно называемый «разводом» cause célèbre – знаменитый судебный процесс, который получил известность как «Великое дело короля» и стал не только одним из наиболее бесславных судебных дел по расторжению брака за всю историю человечества, но и катализатором революционных изменений как при дворе, так и во всем королевстве. В течение следующих десяти лет Великое дело будет доминировать над всей внутренней и внешней политикой Англии и омрачать жизнь двора.

Открытого разлада между королем и королевой не было. Ожидая решения папы, они вместе появлялись на публике, обедали, проводили время наедине и выказывали всю возможную любезность по отношению друг к другу. Однако Екатерина знала, что за ней следят, несколько ее дам, подкупленные с помощью подарков, денег и даже секса, шпионили за нею по поручению Уолси², и каждое написанное или полученное королевой письмо тщательно изучалось, прежде чем попадало к адресату. Все ее попытки встретиться с Мендосой без свидетелей пресекались. Поэтому неудивительно, что Екатерина ошибочно обвиняла во всем происходящем Уолси. Ее мнение на этот счет разделяли многие, в том числе Карл V. Она и представить себе не могла, что за всем происходящим стоит Генрих.

Вскоре король и кардинал поняли, что папа, пленник императора, едва ли осмелится обидеть Карла, аннулировав брак его тетки. Поэтому в июле 1527 года Уолси поехал во Францию, чтобы заручиться поддержкой Франциска I в деле восстановления папы Климента на престоле и расторжения союза с Екатериной, а также обсудить возможность французского брака для короля. Кардинал еще не понимал, что Анна Болейн значит для короля больше, чем все его прежние любовницы. Уолси опасался, что, пока он отсутствует, враги не упустят случая подорвать его влияние. В письме к сэру Уильяму Фицуильяму кардинал интересовался, чем занимается король и кто находится рядом с ним. Фицуильям отвечал, что король совершает поездку по стране. «Он ежедневно охотится. Он ужинает в своих личных покоях, с ним за столом бывают герцоги Норфолк и Саффолк, маркиз Эксетер и лорд Рочфорд»³. Едва ли Уолси успокоился, узнав об этом.

Екатерина тоже отправилась в эту поездку вместе с Генрихом, но по вечерам король не приходил к ней. Они появились вместе, только навещая Марию в Хансдоне. Настало время уезжать в Бьюли, и хотя Генрих «уже давно был готов, он задержался ради королевы, и они поехали дальше вместе»⁴. Тем не менее в Бьюли Генрих встретился с Анной Болейн, которая осталась там на месяц, ездила с ним на охоту и ужинала в его личных покоях.

Анна по-прежнему изображала неприступность. Когда король становился слишком страстным, она, следуя своей тактике, уезжала домой, в Хивер. Екатерина, предположительно уже знавшая, что происходит, с радостью отпускала ее, и Генрих умолял беглянку вернуться. Похоже, Анна хорошо понимала, что если правильно разыграет свои карты, то получит не только короля, но и корону консорта. Хотя монархи, как правило, не женились на простых женщинах, имелись прецеденты: в 1464 году Эдуард IV вступил в брак по любви с Елизаветой Вудвилл, вдовой рыцаря.

Окружающие видели, какую игру ведет Анна. В августе 1527 года Мендоса писал: «Король поглощен своей страстью. Распространено мнение, что, если ему удастся получить развод, он в конце концов женится на дочери господина Болейна»⁵.

В архиве Ватикана сохранились семнадцать писем Генриха к Анне, датированные 1527–1529 годами; ее ответы, к сожалению, утрачены. Послания короля выдают его глубокую страсть, желание обладать ускользающей возлюбленной и едва скрываемую чувственность: «Отныне мое сердце будет принадлежать вам одной, проникнутое желанием, как и мое тело», – можно прочесть в одном из них, завершающемся словами: «Написано рукой того, кто сердцем, телом и волей есть ваш верный и самый преданный слуга, H. autre ♥ ne cherche R.»[53]53
   Генрих, другой любви не ищущий король (фр.).


[Закрыть]. «Отдайтесь мне телом и душой», – молил Генрих, добавляя, что желает самому себе «быть сейчас наедине с вами». «Хочу держать вас в своих руках», – заявляет он в другом письме, а затем весьма дерзко извещает Анну, что посылает ей «немного плоти, символизирующей мое имя, которая есть плоть сердца для Генриха, рассчитывая, что в будущем вы насладитесь моей, чего я желал бы сейчас… Я хотел бы провести с вами вечер». Одно из посланий короля написано «его рукой, которая страстно желала бы быть вашей», другое заканчивается словами: «Желаю себе [провести] особенный вечер в объятиях моей милой, чьи прекрасные груди я надеюсь вскоре облобызать». Генрих становился более страстным и в одном из более поздних писем открыто признавался: «Я надеюсь в скором будущем насладиться тем, чего так желал, к нашему обоюдному утешению… Хочу держать вас в объятиях или быть в ваших, ибо думаю об этом уже давно, с тех пор как поцеловал вас». Еще в одном послании король сообщает, что велел приготовить при дворе комнаты для Анны, «которые, я надеюсь, вы вскоре займете; а потом сам надеюсь занять ваши». Должно быть, Анне требовались все силы и присутствие духа, чтобы устоять перед такими страстными призывами.

И тем не менее она устояла. Любовная история не получила окончательного завершения, что подтверждается сообщением испанского посла в 1530 году об «отсутствии положительных доказательств прелюбодеяния… напротив, некоторые письма указывают на обратное»⁶. В 1531 году Генрих клялся Екатерине, что не изменял ей с Анной⁷. В Риме ходили слухи, будто у Анны случился выкидыш, но других свидетельств об этом нет⁸.

В конце 1526 года Генрих понял, что не является единственным ухажером Анны. Поэт Томас Уайетт был влюблен в нее и однажды украл принадлежавший ей медальон. Несмотря на возмущение Анны, он не вернул украшение и носил его на шее как трофей. Примерно через день король взял у нее одно из колец в качестве подарка на память. Вскоре после этого он играл в шары с Саффолком, Брайаном и Уайеттом и поспорил с последним относительно того, кто выиграл. Указывая пальцем с надетым на него кольцом Анны, Генрих воскликнул: «Я говорю тебе, что я!» Уайетт попросил разрешения измерить расстояние и, сняв с себя медальон Анны, использовал в качестве мерки цепочку, говоря: «Надеюсь, что все же я». Король рассвирепел и затопал прочь, бормоча: «Может, и так, но тогда я обманут». Когда он обратился с расспросами к Анне, та сказала, что Уайетт ничего не значит для нее⁹.

Отношения Анны Болейн с Томасом Уайеттом долгое время вызывали разногласия среди исследователей. Джордж Уайетт заявлял, что поэт выразил свои чувства к Анне «где-то в своих стихах», с тех пор историки ищут в его строках аллюзии и строят всевозможные предположения. Но фактически только четыре стихотворения могут служить свидетельствами любовной истории, если между ними вообще что-нибудь было: Уайетт проявлял интерес к Анне, но она как будто отвергала его авансы. Первое – это загадка под названием: «О его любви по имени Анна».

 
Какому слову перемена не страшна,
Хоть задом наперед его прочти, хоть надвое разъемли?
Бог знает, это моя Анна,
Она же и причина выпавшей мне боли,
Та, что любовь презрением позорит.
 

Второе стихотворение – это знаменитое «Noli me tangere» («Не тронь меня»), основанное на труде Петрарки.

 
Чья она добыча, мне предельно ясно,
Быть может, его время я трачу понапрасну.
Чеканные слова сложились из бриллиантов,
Вкруг шеи вьются лентой, четко, без изъянов:
«Noli me tangere, ведь Цезарева я,
Дика, не удержать, пусть с виду кроткая».
 

Третье стихотворение написано после того, как Уайетт нашел себе новую возлюбленную, вероятно, ею стала Элизабет Даррелл, с которой он был связан до 1537 года.

 
И вот я вновь люблю;
Кого, ты спросишь, раз оставил ту,
Что переполошила всю страну.
 

После казни Анны Болейн, когда упоминать о прежних отношениях с ней было опасно, Уайетт переделал последнюю строку: «Темноволосую, что так проредила мою казну». Четвертое стихотворение появилось, когда Уайетт сопровождал Генриха и Анну в ходе государственного визита в Кале в 1532 году.

 
Бежал я от огня, сжигавшего меня,
По морю, по земле, водой несом и ветром,
Теперь плетусь за углями, его не затушив,
Из Дувра до Кале, желанью супротив.
Гляди, как страсть, возникнув раз, проходит!
 

История о стычке Генриха с Уайеттом рассказана внуком поэта Джорджем Уайеттом и, вероятно, передавалась в семье из уст в уста. Нет оснований сомневаться в ее достоверности, хотя кое-какие детали могли быть добавлены с течением времени. Это и приведенные выше стихи Уайетта можно считать достаточными доказательствами того, что поэт желал добиться расположения Анны.

Некоторые утверждали, что свидетельства такого же рода содержатся в Девонширской рукописи – сборнике из примерно двух сотен стихотворений, сочиненных и имевших хождение в придворном кружке Анны Болейн¹⁰. На полях одного листа написано: «Я ваш, Эн.». Почерк явно принадлежит не Анне, и рукопись, скорее всего, создана в 1530-е годы: первой ее владелицей, чьи инициалы обозначены на обложке, была, вероятно, леди Мэри Говард, дочь Норфолка, которой в 1526 году исполнилось всего семь лет. К созданию сборника, похоже, были причастны также Мадж Шелтон, кузина Анны, и леди Маргарет Дуглас – обе стали появляться при дворе в 1530-е годы, – но не сама Анна. Сто двадцать пять стихотворений приписывались, частью ошибочно, Уайетту, который творил в то десятилетие.

В мае 1530 года имперский посол Эсташ Шапюи сообщил императору, что герцогу Саффолку запретили появляться при дворе: тот предупредил короля, не желавшего ничего слушать, что Анна не подходит на роль королевы, так как состоит в «преступных» отношениях с неким придворным, «которого очень любит и которого король прежде изгнал от двора из ревности». Узнав о словах Саффолка, Анна испугалась возобновления скандала и упросила короля еще раз отослать неназванного джентльмена от двора. Генрих уступил, но сразу пожалел о своем решении и уговорил Анну согласиться на его возвращение¹¹.

В то время Саффолк, который начал утрачивать расположение короля, имел основательные причины желать дискредитации Анны, а сам Шапюи не гнушался выдавать простые сплетни за достоверные факты, так что, вероятно, эту историю не стоит воспринимать всерьез. Более того, все эти сообщения могли вообще не относиться к Уайетту, хотя другие авторы полагают, что речь идет именно о нем.

В трех источниках более позднего происхождения, авторы которых были католиками, – «Испанская хроника» (написанная до 1552 года)¹², Николас Харпсфилд (ок. 1557) и Николас Сандер (1585) – заметно желание очернить память об Анне Болейн: все три говорят о любовной связи между Анной и Уайеттом. Автор «Испанской хроники» приводит скабрезные подробности истории; как он утверждает, эта история началась однажды ночью в Хивере. Позже Уайетт будто бы признался во всем королю, но тот отказался верить ему. По словам Харпсфилда, именно Уайетт предостерег Генриха, сказав, что Анна – «неподходящая пара для вашей милости», и признался, что ему известно об этом, «как тому, кто получил свое плотское удовольствие». Генрих похвалил Уайетта за честность и велел не повторять сказанное. Харпсфилд утверждает, будто получил эти сведения от торговца, некоего Антонио Бонвизи, близкого к Уолси, Мору, Томасу Кромвелю и знакомого с Уайеттом. Сандер пишет, что Уайетт поведал о своей любовной истории членам Совета, а потом отправился к королю, который обвинил поэта в клевете. Когда Уайетт послал к Генриху Саффолка с известием о том, что он может привести доказательства, король не захотел углубляться в это дело, назвав Уайетта наглым мерзавцем, которому нельзя верить. Разумеется, не исключено, что Анна имела связь с Уайеттом до того, как вступила в отношения с королем, и в 1526 году поэт пытался вновь сблизиться с бывшей возлюбленной, несмотря на ее холодность и желание отринуть сомнительное прошлое.

Похоже, Уайетту становилось все сложнее оставаться при дворе, по мере того как страсть короля к Анне усиливалась. В январе 1527 года, узнав, что сэр Джон Расселл отправляется с посольством в Рим, Уайетт обратился к нему: «Если вы не против, я бы взял отпуск, получил деньги и поехал с вами». Расселл согласился¹³. Возвратившись в мае 1527 года, Уайетт стал держаться в тени и не встречался с Анной.

Пока Уолси находился во Франции, влияние Анны неуклонно возрастало. Кардинал еще этого не знал, но его монополия на власть постепенно ослабевала. Как только о связи Анны с королем стало известно всем, придворные устремились к ней, поняв, что при дворе появился еще один могущественный покровитель¹⁴, и Анна сразу же принялась использовать новообретенную власть для возвышения родных и друзей. Отныне уверенная в собственных силах, она стала «очень заносчивой и гордой, приобретала самые лучшие украшения и дорогие наряды, какие только можно получить за деньги»¹⁵. Однако с королевой она вела себя осмотрительно, на что та отвечала отстраненной любезностью. Тем не менее Екатерине не всегда удавалось сдерживаться. Однажды, когда король играл в карты с ними обеими и Анне выпало несколько королей кряду, Екатерина, повернувшись к ней, сказала: «Миледи Анна, вам везет на королей, но вы не такая, как другие, вам нужно все или ничего!»¹⁶

Вскоре Уолси был неприятно поражен, обнаружив, как обстоят дела. Семнадцатого сентября он вернулся из Франции и сразу поехал в Ричмонд с дорогими подарками Генриху от Франциска I. Как было у него заведено, он отправил королю записку с просьбой о личной аудиенции для обсуждения результатов миссии и вопросом о том, где королю будет угодно принять его. Однако, когда записка была доставлена, рядом с Генрихом находилась Анна. Не успел король ответить, как она звонким голосом сказала вестнику: «Куда же еще идти кардиналу? Скажите ему, пусть явится сюда, к королю»¹⁷. Перчатка была брошена: между министром и возлюбленной короля началась упорная борьба за власть.

В сентябре 1527 года договор с Францией был подписан. Генрих VIII и Франциск I обменялись рыцарскими орденами. Генрих отправил Франциску орден Подвязки, а тот сделал его кавалером ордена Святого Михаила, основанного Людовиком XI (1469) в подражание бургундскому ордену Золотого руна. Каждый из государей послал другому прекрасно иллюстрированную копию устава соответствующего ордена¹⁸. Генрих с гордостью принял регалии ордена Святого Михаила и официально дал обещание носить в положенных случаях широкую цепь с восемью золотыми раковинами гребешка, на которой висел медальон с изображением архангела Михаила, длинную, подбитую горностаем мантию из серебряной парчи, с золотыми раковинами гребешка по краям, а также пелерину и шапку из алого бархата, расшитую золотом¹⁹.

Посол Генриха во Франции, «милейший»²⁰ сэр Энтони Браун, сводный брат сэра Уильяма Фицуильяма и джентльмен Личных покоев, присутствовал на собрании ордена Святого Михаила, которое по традиции (но не регулярно) устраивалось в Михайлов день, 29 сентября. Церемония ему не понравилась, и Браун пренебрежительно сказал Генриху: «Они желали подражать вашему ордену, но сплоховали во всем. Думаю, нигде в мире нет другого такого ордена, как ваш»²¹.

Десятого ноября, в тот же день, когда Франциск I получил регалии ордена Подвязки от Артура Плантагенета, виконта Лайла, Генрих VIII официально стал кавалером ордена Святого Михаила. Банкетный дом в Гринвиче вновь украсили дорогими гобеленами, а в маскарадном доме поставили белый мраморный фонтан и два дерева из шелка: боярышник и тутовник – символы династий Тюдоров и Валуа. После инвеституры, во время которой Анн де Монморанси, главный распорядитель французского двора, облачил короля в орденские одежды, состоялись турнир (закончившийся рано, так как осенний день был тусклым), банкет и представление масок. Все прошло с таким блеском, что на следующий день казалось «небывалым сном»²².

Зима 1527/28 года выдалась на редкость холодной – даже море местами замерзло. Король провел Рождество в Гринвиче, но Анна Болейн осталась в Хивере. В январе 1528 года – вероятно, благодаря ее влиянию – сэр Николас Кэрью, ее кузен, занял прежнюю должность в Личных покоях, к вящему неудовольствию Уолси. Кэрью уже не был буйным повесой, а превратился в серьезного политика и сторонника союза с Францией.

В марте, когда Анна с матерью гостили у короля в Виндзоре, погода заметно улучшилась. Генриха сопровождал только его верховой двор. Каждый день они с Анной охотились в Виндзорском лесу верхом, с соколами, возвращаясь затемно, или гуляли вместе в Большом парке, а по вечерам развлекались игрой в карты или кости, танцевали, музицировали, читали стихи. Однажды король велел устроить пикник, который прошел в поместье Виндзор. Столы и стулья позаимствовали у местных жителей, пищу и кухонные принадлежности принесли из замка. Генрих с Анной и их спутники угощались ржанками, куропатками, жаворонками и кроликами, а также сластями с обилием сливок, которые доставляла жена смотрителя парка²³. Как-то раз Анна попросила Томаса Хиниджа, одного из слуг Уолси, которого вот-вот должны были назначить джентльменом Личных покоев, узнать у кардинала, не будет ли тот так добр прислать ей к столу карпов и креветок.

Анна любила выезжать на охоту с Генрихом: это были те немногие случаи, когда король оказывался почти полностью в ее распоряжении, так как его сопровождали лишь несколько самых доверенных спутников. Генрих с удовольствием проводил время за своим любимым занятием вместе с Анной. Он купил ей четыре французских седла, обтянутые черным бархатом и окаймленные бахромой из шелка и золота, выдержанные в том же стиле наборы упряжи и поводьев, скамеечки для ног, луки, стрелы и перчатки²⁴. Иногда Анна сидела за спиной у короля на его жеребце, используя для этого дополнительное седло из черного бархата: «неслыханное дело», как писал об этом шокированный имперский посол²⁵. Анна заказывала для себя кобыл из Ирландии²⁶. Во время разлуки Генрих сообщал ей о своих успехах в охоте и посылал в подарок оленину. Не все их совместные вылазки оказывались благополучными: однажды грейхаунд Анны набросился на пасшуюся невдалеке корову и убил ее. Королю пришлось уплатить разгневанному владельцу животного 10 шиллингов (150 фунтов стерлингов). Еще Анна любила стрелять из лука и однажды попробовала сыграть в шары, но была побеждена Ричардом Хиллом, сержантом Погреба, одним из партнеров короля по азартным играм. Генрих уплатил ему от имени Анны 12 (3600) фунтов стерлингов²⁷.

Анна «прекрасно умела играть во все модные при дворе игры»²⁸. Она была чрезвычайно азартным игроком и часто увлекалась до безрассудства, поэтому король выдавал ей из своего Личного кошелька «в качестве денег на игру»²⁹ всего по 5 (1500) фунтов стерлингов зараз, часто мелкой монетой. Тем не менее счета короля показывают, что он сам часто проигрывал Анне крупные суммы. Одна из их любимых игр называлась «Папа Юлий»: похоже, она изображала в сатирическом ключе процесс расторжения брака с Екатериной³⁰.

В Виндзоре Анна умудрилась обидеть сэра Джона Расселла, влиятельного служителя Личных покоев: тот в пух и прах рассорился с сэром Томасом Чейни, кузеном Анны, которому она покровительствовала, тоже джентльменом короля, из-за брака двух своих падчериц, находившихся под опекой Уолси. Чейни и другой придворный, сэр Джон Уоллоп, хотели жениться на них, однако Уолси и Расселл не дали разрешения. Прежде Анна успешно вмешивалась, когда Чейни попадал в немилость к кардиналу. Однако в этот раз Генрих встал на сторону Расселла и запретил Чейни входить в личные покои, пока тот не помирится с Расселлом. Взаимная неприязнь, однако, не исчезла, и несколько месяцев спустя, когда Уолси запретил Чейни бывать при дворе, Анна вернула своего кузена, «презрев волю кардинала и не погнушавшись использовать грубые слова по отношению к Уолси». Уолси капитулировал, и Чейни женился на его наследнице³¹. Эта история подчеркнула растущее могущество Анны и обозначила ее победу над Уолси в борьбе за власть. Расселл же стал первым из ее многочисленных врагов.