Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Пейс остался королевским секретарем, одновременно работая на Уолси. Генриху он очень нравился, а потому сразу был назначен «на третье место в Тайном совете»³². В 1519 году Пейс, друживший с Эразмом и Мором, сменил Колта в качестве настоятеля собора Святого Павла; три года спустя в Венеции вышел его латинский перевод «Моралий» Плутарха, пользовавшийся огромным спросом. Тем не менее Пейсу не хватало времени на ученые занятия, поскольку он сидел над королевской корреспонденцией или выполнял дипломатические поручения за границей. Пейс был прекрасным человеком, обладал удивительным остроумием и недюжинным интеллектом, всецело отдавался работе. Генрих доверял ему как «самому себе». Говорили, что, если бы надежды Уолси на избрание папой сбылись, Пейс занял бы его место³³.

Из Гринвича Генрих поехал в Элтем, оттуда – в Фарнем, Рединг и Уолингфорд. В марте 1518 года он вместе с Саффолками пребывал в Абингдоне, где начал немного успокаиваться, так как «никто не приходил к нему с сообщениями о чьей-либо смерти, а прежде это случалось каждый день»³⁴. Однако Уолси посоветовал Генриху ограничить число людей, которые будут присутствовать при дворе на Пасху, не только из-за чумы, но и потому, что до него из-за границы дошли слухи: некие дворяне строят заговор против короля. Пейс написал Уолси: «Его Высочество передает вашей милости искреннюю благодарность за ваши послания, касающиеся важных персон, и вследствие этого хорошо понимает и с любовью принимает особое внимание, какое ваша милость проявляет к благополучию его милости»³⁵.

Генрих прислушался к словам кардинала и велел своим советникам удалиться. В нем пробудилась всегдашняя подозрительность, и, возможно, именно в это время он написал недатированное письмо, в котором наставительно рекомендовал кардиналу «пристально следить за герцогом Саффолком, герцогом Бекингемом, милордом Нортумберлендом, милордом Дерби, милордом Уилтширом и другими лицами, которых вы считаете подозрительными». Письмо предназначалось «исключительно и только вам и мне»³⁶. Никаких подробностей о предполагаемом заговоре нет, неясна и причина сомнений Генриха в преданности Саффолка. У Нортумберленда незадолго до того возникли проблемы, так как он держал при себе слишком много ливрейных слуг, и, как все знали, Бекингем выражал открытое недовольство тем, что его обошел Уолси; но остальные, судя по всему, не провинились ничем. Тем не менее Уолси не ослаблял бдительности.

Генрих стремился вернуться в Лондон, однако Екатерина предостерегала его от этого³⁷. Поэтому после празднования Дня святого Георгия поредевший двор перебрался во дворец Вудсток, в восьми милях от Оксфорда. Этот большой каменный дом, украшенный геральдическими эмблемами, с начала XII века был любимой резиденцией английских королей. Генрих VII потратил изрядную сумму на работы в Вудстоке, а Генрих VIII, которого привлекали великолепные охотничьи угодья в округе замка, отремонтировал его и несколько раз останавливался там во время объездов страны. В этом доме помещались все придворные, а король со своим выездным двором имел возможность уединяться в расположенных неподалеку Лэнгли или Юэлме³⁸.

Однако вскоре появились сообщения о случаях чумы в окрестностях Вудстока. Король с королевой спешно удалились в Юэлм, к Саффолкам, а оттуда перебрались в приорат Беркшир, после чего отправились на юг – в Гринвич, Ричмонд и Эшер.

В августе Генрих гостил у Бекингема в Пенсхерст-плейсе, затем поехал охотиться и останавливался вместе со своим выездным двором в домах знати. Вернувшись к королеве в Вудсток, он получил радостное известие о ее беременности: «Королева встретила его милость у дверей его покоев, в качестве приветствия показала ему свой живот, слегка округлившийся, и заявила во всеуслышание, что у нее скоро родится ребенок»³⁹. Надежды на обретение наследника ожили, чума наконец отступила, король посчитал, что опасность миновала и пришла пора вновь собрать двор в Лондоне.

25
«Мать сына короля»

В мае 1518 года Уолси был назначен папским легатом и получил беспримерную власть над Церковью Англии – больше, чем у архиепископа Кентерберийского, выше которого он теперь стоял. Отныне перед Уолси несли два креста, и про него начали говорить, что это «самый горделивый прелат, когда-либо живший на свете»1. Казалось, мечты кардинала взойти на папский престол вот-вот станут реальностью, но для достижения своей цели он по-прежнему нуждался в поддержке короля Франции и императора. Чтобы заручиться их содействием, Уолси решил активно вмешиваться в международные дела. Как говорили, ничто не вызвало бы у него бóльшую радость, чем «призыв стать третейским судьей христианского мира»2.

В 1518 году Уолси от имени Генриха VIII вел переговоры о заключении Договора о всеобъемлющем и вечном мире между Англией, Францией и Святым престолом, по условиям которого Максимилиан и Карл Кастильский обязывались не нарушать в одностороннем порядке мир в Европе. Чтобы скрепить договор с Францией, принцессу Марию решили обручить с дофином Франциском, наследником Франциска I, а Генрих и Франциск договорились встретиться в следующем году. Генрих поставил себе в заслугу заключение этого амбициозного союза, хотя переговоры в основном вел Уолси, а «сам король едва ли знал о положении дел»³. Однако Генрих отметил «свое» достижение серией пышных торжеств в Лондоне, которые обошлись ему в 9600 (2 880 000) фунтов стерлингов.

Французское посольство во главе с Гийомом Гуффье де Бонниве, адмиралом Франции, состоявшее из восьмидесяти модно одетых аристократов со свитами, прибыло в Англию 25 сентября. Во время аудиенции у короля гостям показали двухлетнюю принцессу Марию. Увидев Диониссио Меммо, девочка закричала: «Священник! Священник!», желая, чтобы он поиграл для нее. Король подхватил дочку на руки, а Меммо послушно исполнил просьбу, к великой радости маленькой принцессы⁴.

Третьего октября в соборе Святого Павла собрались члены королевской семьи, дворяне и сановники. Король с послами подошел к главному алтарю, где все подписали Лондонский трактат и поклялись исполнять его условия. Уолси отслужил торжественную мессу, «великолепие которой невозможно [было] описать»⁵, а Ричард Пейс произнес «прекрасную и достаточно длинную речь» на латыни, восхваляя своего государя, который сидел перед ним на троне, обтянутом золотой парчой.

После этого король устроил для своих новых союзников обед в епископском дворце, а вечером Уолси дал во дворце Йорк-плейс «роскошный ужин, каких доселе не давал никто, даже Клеопатра или Калигула»⁶. По окончании пира Генрих и его сестра Мария ввели в зал двадцать четыре танцора в масках; среди них были Саффолк, Невилл, Брайан, Кэрью, Гилдфорд, всеобщий любимец Генри Норрис, недавно появившийся при дворе, и любовница короля Элизабет Блаунт⁷: это был последний отмеченный в источниках случай, когда она появлялась на публике с Генрихом, хотя в то время у них наверняка были интимные отношения. После представления с масками на столы водрузили большие чаши, до краев полные золотых монет, и положили игральные кости, чтобы вся компания могла развлечься крупной игрой. «После этого снова завели танцы, и они продолжались до полуночи»⁸.

Через два дня в главном покое королевы в Гринвиче принцессу Марию обручили с дофином. На церемонии присутствовали король с королевой, кардинал Уолси, кардинал Лоренцо Кампеджо, представлявший папу, послы, придворные лорды и леди; все, по словам Джустиниана, были «в таких роскошных нарядах, каких я никогда не видел ни здесь, ни где-либо еще»⁹. Принцессу Марию одели в платье из золотой парчи и черный, украшенный драгоценными камнями капор. Адмирал Бонниве заменял будущего жениха. Уолси поднял Марию и надел на ее крошечный палец перстень с большим бриллиантом, который был ей слишком велик. Девочка спросила Бонниве: «Вы дофин Франции? Если да, я хочу вас поцеловать!» – и тем нарушила серьезность церемонии. После этого два кардинала благословили Марию и отслужили мессу «со всей возможной торжественностью»¹⁰. На последовавшем за этим банкете королю прислуживали три герцога – Норфолк, Саффолк и Бекингем (втайне порицавший союз с Францией), а также маркиз Дорсет¹¹. Королева, отягощенная большим животом, рано удалилась к себе, но веселье длилось до двух часов пополуночи.

Седьмого октября, в честь мирного договора и помолвки, состоялся турнир в Гринвиче, за которым последовали грандиозный банкет и живая картина, изображавшая даму, дельфина и крылатого коня Пегаса; последний сообщал радостную весть христианскому миру. В тот вечер король был одет в длинную жесткую мантию из золотой парчи на горностаевой подкладке. Адмирал Бонниве восхитился ею; тогда Генрих великодушно сбросил ее с плеч и отдал ему¹².

Через пару дней король взял гостивших у него послов на охоту в Ричмонд, после чего все отправились в Хэмптон-корт, к Уолси, устроившему поразительно экстравагантный банкет. Он не пожалел ни средств, ни трудов на то, чтобы французы «привезли в свою страну блестящий отчет, к чести короля и его страны»¹³. Повара кардинала занимались стряпней «день и ночь» и приготовили несметное количество блюд, которые были поданы участникам торжества в обстановке вызывавшего благоговейный трепет великолепия. Кроме того, гостям предоставили роскошные покои для сна. Французы, как свидетельствуют источники, были сражены и «словно вознеслись в рай небесный»¹⁴. Отправляясь домой со множеством подарков, они оставили при дворе Генриха четверых родовитых заложников в подтверждение добрых намерений своего государя.

В свите Бонниве было несколько «дышавших свежестью молодых кавалеров»¹⁵, придворных-фаворитов, которых Франциск I недавно наделил титулом «Gentilhommes de la Chambre» – «джентльмены Покоев». Во время торжеств они работали в парах с любимцами Генриха, исполнявшими те же должности в его Личных покоях, но не имевшими официальных титулов. Король, желавший устроить свой двор согласно «тому же образцу и порядку, что у французского короля»¹⁶, поспешил исправить этот недочет, и в сентябре 1518 года официально учредил должность джентльмена Личных покоев¹⁷. Ее занимали влиятельные молодые люди, которые служили ему, «пользовались большим авторитетом в королевстве» и «были истинной душой короля»¹⁸. Уолси, контролировавший другой центр силы при дворе – Тайный совет, тревожился, видя, как усиливаются его соперники, обладавшие влиянием в той сфере, куда его полномочия не простирались, и находившиеся под особым покровительством короля. Кардинал опасался, «как бы эти молодые фавориты не отстранили его от управления»¹⁹, и собирался расправиться с ними при первой же возможности.

Надежды Генриха на рождение сына вновь окончились разочарованием. В ноябре 1518 года королева Екатерина родила девочку, которая умерла, не дождавшись крещения. Через два месяца произошла еще одна смерть – скончался Максимилиан, а это означало, что предстоят выборы нового императора Священной Римской империи. Генрих VIII был в числе кандидатов. Он отправил Ричарда Пейса в Германию, чтобы тот вел кампанию в его пользу.

В феврале 1519 года король провел неделю в гостях у сэра Николаса Кэрью в его поместье Беддингтон-парк, рядом с Кройдоном (Суррей). Местные жители готовились к этому визиту целый год. В доме Кэрью был внушительный по размерам главный холл с великолепной крышей на открытом каркасе из крепких брусьев, по образцу которой, как считается, была сделана кровля Хэмптон-корта²⁰.

Примерно в то же время один из любимцев Генриха, сэр Уильям Комптон, несколько лет находившийся в любовной связи с леди Гастингс, сестрой Бекингема, получил от короля разрешение посвататься к графине Солсбери. Однако та отвергла предложение, и около года спустя церковный суд вынес Комптону приговор за открытое греховное сожительство с замужней женщиной²¹.

В 1519 году король праздновал День святого Георгия в Виндзоре «с большой торжественностью». Затем он поехал в Ричмонд, «а также в Гринвич и оставался там до мая»²².

Уолси воспользовался этим, чтобы очистить Тайный совет от своих соперников. Он заявил его членам, что поведение «молодых фаворитов», таких как сэр Николас Кэрью, Фрэнсис Брайан, сэр Эдвард Невилл, сэр Джон Печи, сэр Генри Гилдфорд и сэр Эдвард Пойнтц, идет вразрез с достоинством и честью короля. Они дают ему «недобрые советы», побуждают ставить крупные суммы в азартных играх, «слишком фамильярны с ним и позволяют себе такие вольности, что просто забываются. За такие вещи, хотя король по мягкости своей натуры страдает от них, [он никого] не отчитывает и не порицает»²³. Но это было еще не все. Незадолго до того Невилл и Брайан, отправленные в Париж с дипломатическим поручением, опозорились: сопровождая короля Франциска, когда тот инкогнито ехал верхом по улицам, они «швыряли в людей яйца, камни и другие пустячные вещицы». Вернувшись домой, оба «стали совсем французами в еде, питье и нарядах, а также приобрели пороки французов и их бахвальство»; они насмешливо сравнивали английский двор с французским, отпускали едкие шутки в адрес старших придворных и служителей двора и в целом вели себя вызывающе²⁴.

Норфолк, Вустер и Болейн, говоря от лица остальных членов Совета, потребовали, чтобы король положил конец этим выходкам, так как это плохо отражается на нем самом. Генрих, должно быть, понял, что их слова звучат здраво, и сразу, не увиливая, согласился исполнить просьбу. Вероятно, короля тоже беспокоила чрезмерная фамильярность любимчиков, которую он допускал и даже поощрял. Вустер, как лорд-камергер, вызвал самых злостных нарушителей порядка, снял их с должностей и приказал им покинуть двор, «не добавив ничего особенного к своим обвинениям». Трое, включая Кэрью и Невилла, были отправлены в Кале – помогать в строительстве защитных укреплений, остальным велели исполнять их официальные обязанности в графствах. «Отставка сильно опечалила сердца этих молодых людей», но «их падение мало огорчило умудренных опытом»²⁵.

Вместо них Уолси призвал в Тайный совет сэра Уильяма Кингстона, сэра Ричарда Уингфилда, сэра Ричарда Джернингема и сэра Ричарда Уэстона, «четверых печальных [серьезных] и стародавних рыцарей»²⁶, которых любил король и на которых мог положиться кардинал: несомненно, они поддержали бы все его начинания. Из молодых людей разрешили остаться только Генри Норрису, когда-то служившему пажом в Покоях, а потом, благодаря расположению Генриха, ставшему джентльменом-официантом. Норрис, чей старший брат занимал должность ашера Покоев²⁷, был человеком, достойным доверия, вдумчивым и деликатным, и впоследствии сделался одним из самых близких к королю людей.

Уолси, Норфолк и другие советники обрадовались, узнав о переменах. А Генрих, освободившись от влияния своих фаворитов, решил вести более серьезный образ жизни, свойственный зрелому человеку²⁸, стал уделять меньше внимания пирам и развлечениям и обратился к государственным делам.

Бекингем имел шанс объединиться с опальными любимцами короля против Уолси, но упустил инициативу. Говарды с удовольствием глядели в спину фаворитам, но еще бóльшую радость им доставило бы падение кардинала, вознесшегося так высоко. Аристократы по-прежнему были недовольны им. Норфолк покровительствовал бывшему наставнику короля Джону Скелтону, который примерно в это время сочинил несколько особенно непристойных виршей с нападками на кардинала, обвиняя его в честолюбии, бесстыдстве, порочности, насмехаясь над его «грязным происхождением». В одном из этих стихотворений, под названием «Колин-дурень», все зло в Англии вменяется в вину развращенным клирикам. В другом говорится:

 
Зачем ты не едешь никак ко двору?
Туда, где король, или в Хэмптон?
Двор королевский главнее всех,
Но хэмптонский больший имеет успех.
 

Уолси пришел в такую ярость, что приказал арестовать Скелтона, однако поэт успел найти убежище в Вестминстерском аббатстве.

Скелтон никогда не боялся открыто высказывать свое мнение. Примерно в 1516–1519 годах он написал нравоучительную пьесу «Великолепие»: это единственное его драматическое произведение, дошедшее до нас. В ней Скелтон резко порицает короля за неумеренное пристрастие к удовольствиям и советует ему найти компромисс между показной роскошью и скаредностью. Однако монарх не слушает разумных доводов, прогоняет мудрого министра, которого зовут Умеренность, и дает слишком много власти другому, взбалмошному и расточительному, по имени Вольность. Это было укоризненное послание бывшему ученику, не слишком завуалированное.

«Великолепие» задало тон придворной драме 1520-х годов, в которой часто звучали сатирические мотивы. Уолси сам заказал несколько таких произведений и стал мишенью для насмешек в других, хотя вряд ли последние исполняли при дворе, пока кардинал был у власти. Многие пьесы сочинялись на античные сюжеты. К 1519 году относится первая из известных нам пьес на латыни – «добрая комедия Плавта», которую исполняли для короля²⁹. Вскоре после этого по инициативе Уолси во дворце Йорк-плейс поставили пьесу Плавта «Два Менехма»³⁰.

В 1519 году король поручил Пьетро Торриджано возвести для себя гробницу в Виндзоре³¹, которая достойно отражала бы величие самого государя и его свершений. Предполагалось, что это будет огромный монумент из белого мрамора и черной яшмы, на четверть больше надгробия Генриха VII. Сверху предполагалось поставить триумфальную арку с конной статуей короля, окруженного 142 ростовыми фигурами из золоченой бронзы. Торриджано взялся завершить работу за четыре года и 2000 (600 000) фунтов стерлингов.

В том же году Генрих пригласил к себе на службу знаменитого немецкого математика и астронома Николауса Кратцера, выдающегося человека, который «блистал остроумием»³² и находился в дружеских отношениях с Эразмом и Альбрехтом Дюрером. Мор называл его «своим большим другом» и, когда Кратцер в 1516 году приехал читать лекции в Оксфорде, сделал его учителем своих детей. Вскоре Генрих VIII обратил внимание на ученого и назначил его своим астрономом и часовщиком. Исполняя вторую должность, Кратцер конструировал солнечные часы и другие типы часовых механизмов. Он оставался на службе у короля до конца правления, хотя так и не научился хорошо изъясняться по-английски. Королю он говорил, что тридцать лет – это недостаточный срок для выполнения такой задачи.

Генрих с нетерпением ждал исхода императорских выборов, которые состоялись 28 июня 1519 года. Он снова гостил у Бекингема в Пенсхерст-плейсе, когда прибыл Ричард Пейс с известием о том, что Карл Кастильский стал императором Карлом V. Генрих, игравший в теннис с французскими заложниками, принял Пейса «ласково» и отнесся к досадному известию без особого разочарования. Пейс сообщил королю, сколько денег Карл потратил на подкуп выборщиков. Как сказал ему Генрих, он «очень рад, что не дошел до такого». Затем король настоял, чтобы Пейс отужинал с ним, и, как записал сам Пейс, «наговорил множество таких хороших слов, каких я не заслуживаю»³³.

Из-за пристального интереса Генриха к выборам императора его встречу с Франциском I отложили до следующего года. В ознаменование твердости своих намерений оба монарха договорились не бриться, пока не увидят друг друга, и вскоре у Генриха отросла «борода, которая выглядела как золото». Королеве Екатерине очень не нравилась эта растительность на лице Генриха, она «каждый день настоятельно просила его, чтобы он побрился ради нее»³⁴, и Генрих сдался. Дипломатический инцидент был улажен матерью Франциска Луизой Савойской, которая заявила, что любовь, которую испытывают друг к другу короли, «заключена не в бородах, а в сердцах»³⁵.

Очевидно, Екатерина еще имела влияние на Генриха, но шестилетняя разница в возрасте между ними становилась все более заметной. Франциск I, получавший отчеты от послов, в 1519 году отзывался о Екатерине как о «старой и бесформенной»³⁶, тогда как король, по словам Джустиниана, по-прежнему был «гораздо красивее любого монарха в Христианском мире, очень хорош собой, и вся его фигура [была] восхитительно пропорциональной. Природа не могла сделать для него больше»³⁷.

Природа действительно сделала для Генриха больше, чем могла Екатерина. Примерно в июне 1519 года Элизабет Блаунт родила ему сына, «славного ребенка мужского пола, красотой пошедшего и в отца, и в мать»³⁸. Малыша назвали Генри Фицрой. Он родился в доме, известном как «Иерихон», в Блэкморе, рядом с Чиппинг-Онгаром (Эссекс). Король купил это здание у августинского монастыря Святого Лаврентия, основанного в Блэкморе около 1160 года; настоятелем обители около 1527 года стал Уолси³⁹. Иерихон был окружен рвом и огражден высокой кирпичной стеной; ров соединялся с рекой Кан, которую местные жители именовали «Иорданом», откуда и происходило название дома. Иерихон уже приобрел известность как одно из мест, предназначенных для тайных забав короля: Генрих приезжал туда для свиданий с Элизабет и навещал ее там во время беременности. В доме «имелись личные покои и внутренние комнаты, которые держали в секрете по желанию его милости, и не проводили там сколь-нибудь крупных починок»⁴⁰. Когда Генрих был там, придворные говорили, что он «ушел в Иерихон».

Тем не менее после рождения сына Генрих, который, вероятно, ощущал отсутствие мужского наследника как удар по его мужскому достоинству, отбросил осторожность и признал мальчика своим сыном. Уолси был восприемником на крестинах, а потом взял на себя заботу об отпрыске короля. В первые годы жизни мальчик, судя по всему, оставался с матерью.

Элизабет Блаунт, которую с тех пор стали называть «матерью сына короля», не вернулась ко двору, а ее любовная связь с Генрихом, видимо, прервалась. Уолси быстро выдал ее замуж за одного из молодых людей, которым покровительствовал, – обеспеченного юного джентльмена по имени Гилберт Тейлбойс. Отец Гилберта, «безумный» лорд Кайм⁴¹, находился на попечении герцога Норфолка. Поместьями Кайма управляла корона, направляя доходы его сыну, однако после заключения брака земли в Линкольншире и Сомерсете отошли к Гилберту, а парламент выделил Элизабет значительное приданое. Враги кардинала заработали на этой истории политический капитал: Уолси, по их словам, «побуждал наших юных джентльменов к тому, чтобы они, женясь на богачках вроде Бесси Блаунт, превращались в содержанок»⁴².

Тейлбойса возвели в рыцари в 1525 году, и он стал членом парламента Линкольна, а также шерифом этого графства⁴³. В браке у него родилось трое детей, но в 1530 году он скончался. Четыре года спустя его вдова отвергла сватавшегося к ней лорда Леонарда Грея и вышла за подопечного короля – Эдварда Файнса де Клинтона, девятого барона Клинтона⁴⁴, который был на четырнадцать лет моложе ее. Элизабет родила ему трех дочерей и умерла в 1540 году.

Уолси недолго торжествовал над фаворитами короля. К осени 1519 года Генрих, несмотря на его протесты, возвратил почти всех изгнанных джентльменов в Личные покои, где они служили бок о бок с протеже кардинала. Некоторые из них присутствовали на банкетах, устроенных королем и королевой в Бьюли для французских заложников 3 и 4 сентября. После этого фавориты прочно закрепились при дворе.

Четвертого февраля 1520 года⁴⁵ король присутствовал на свадьбе Мэри, дочери сэра Томаса Болейна, и двадцатичетырехлетнего Уильяма Кэрью, подававшего надежды джентльмена Личных покоев, который через свою бабку Элеонору Бофорт приходился дальним родственником Генриху. Кэрью был выходцем из прославленного девонширского рода; его портрет, недавно атрибутированный как произведение Гольбейна, находится у одного ирландского коллекционера. В замке Хивер хранится портрет некой леди по имени Мэри Болейн, ошибочно приписываемый тому же мастеру, но он, вероятно, датируется XVII или XVIII веком⁴⁶. Молодоженам, у которых был загородный дом – Рочфорд-холл в Эссексе⁴⁷, – выделили квартиру при дворе, рядом с покоями короля, и осыпали милостями. Генрих был очень высокого мнения о Кэрью, которому, судя по всему, предстояло пойти далеко.

Для этого имелись очевидные причины. В какой-то момент – вероятно, еще до вступления в брак, хотя точное время определить трудно, – Мэри Болейн стала любовницей короля вместо Элизабет Блаунт. Но еще до того она приобрела сомнительную репутацию. Мэри отправилась во Францию с Марией Тюдор в 1514 году⁴⁸ и после отъезда той в 1515-м осталась при французском дворе, на службе у королевы Клод. «Редкая дева или жена покидала этот двор целомудренной», – отмечал Брантом⁴⁹, и Мэри, конечно, дарила свою благосклонность направо и налево: среди ее любовников был Франциск I, который, упоминая о том, сколько раз он «катался на ней верхом», называл Мэри «моей английской кобылой»⁵⁰, а по прошествии двадцати лет отзывался о ней как о «распутной девке, самой гнусной из всех»⁵¹. Мэри вернулась в Англию приблизительно в 1520 году. Учитывая ее прошлое, можно сказать, что ей повезло заполучить такого мужа, как Уильям Кэрью, но, вероятно, решающее значение имел интерес к ней короля.

Генрих поддерживал эту связь, принимая еще больше мер предосторожности, чем во время предыдущей, поэтому о ней не сохранилось почти никаких свидетельств современников. Мы знаем об этом увлечении короля, потому что в 1528 году он обратился к папе за разрешением на брак с Анной Болейн: из-за отношений с ее сестрой он находился в недопустимом сродстве с ней.

Известно, что в 1523 году у Генриха был корабль «Мэри Болейн», но он не называл судно в честь своей любовницы, а купил его у отца Мэри вместе с другим – «Анна Болейн»⁵². В 1525 году король милостиво произвел Томаса Болейна в пэры: это, вероятно, было связано с положением дочери последнего, которое он, похоже, не стеснялся использовать к своей выгоде. В 1524 и 1526 годах⁵³ муж Мэри получил обширные земельные угодья, а в 1526-м, кроме того, был назначен смотрителем дворца Гринвич.

В 1524 году Мэри родила девочку Кэтрин, а 4 марта 1526-го – сына Генри, который, как говорили, был очень похож на короля. В 1535 году Джон Хейл, викарий Айлворта, утверждал, что некая монахиня из близлежащего аббатства Сайон показывала ему «юного господина Кэрью» и говорила, что мальчик – побочный сын короля⁵⁴. Однако сам Генрих, уже признавший одного внебрачного отпрыска и по-прежнему переживавший из-за недостаточного числа наследников, наверняка объявил бы о своем отцовстве и в этом случае, если бы тот Кэрью действительно был его ребенком.

Вероятно, связь Мэри с королем прекратилась до 1526 года. К этому времени Генрих уже испытывал роковую влюбленность в ее сестру.