Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

27
«Непослушание одного человека»

Конец лета 1520 года Генрих провел главным образом в Беркшире и Уилтшире, деля свое время между «добрыми развлечениями и охотами»1. Он также посетил Вудсток, но настроение у него было неважное, так как Уолси отправил нескольких джентльменов Личных покоев с дипломатической миссией за границу – вероятно, чтобы на время избавиться от них2. Чувствуя, что с ним обошлись дурно, Генрих велел Томасу Мору, епископу Ратхолу и остальным быть при нем, чтобы иностранные визитеры «не застали его без достаточного числа дворян и ученых людей рядом с ним»3.

Тем временем Уолси неотступно следил за Бекингемом, который в октябре 1520 года покинул двор и уехал к себе в Торнбери. Отсутствие у короля уже по меньшей мере два года мужского наследника вызывало толки о том, что Бекингем, потомок Эдуарда III, может быть назван преемником Генриха или даже попытается сам заполучить корону⁴. Генрих понимал это и беспокоился: вот почему Уолси был настороже. Подозрения короля усилились, когда кардинал узнал от слуг герцога, что тот отпускал опрометчивые замечания по поводу своей близости к трону и предсказывал, что у Генриха не будет сыновей, а сам он однажды станет королем⁵. Кроме того, герцог разозлил короля настойчивыми попытками получить через суд должность констебля Англии, которую когда-то занимал его отец, не обращая внимания на явное неудовольствие государя. Бекингем действительно мог затевать недоброе, но, если даже нет, он определенно подвергал себя опасности, действуя слишком открыто. Учитывая богатство, обширные владения и происхождение герцога, король, несомненно, мог видеть в нем угрозу.

Бекингем, похоже, пытался усыпить бдительность Генриха и в 1521 году занял денег у Роберта Адамаса, чтобы подарить государю кубок для вина «самого лучшего вида», на котором была выгравирована надпись: «С покорностью и верным сердцем»⁶.

После Рождества королева Екатерина вновь поехала в Уолсингем, «дабы исполнить обет»⁷, а также, вероятно, еще раз помолиться о сыне. Вернувшись ко двору, король узнал, что Франциск I был ранен в голову и коротко постригся, а потому распорядился, чтобы все придворные-мужчины поступили так же в знак солидарности с ним. Постепенно длинные волосы у мужчин стали выходить из моды, однако портреты Генриха свидетельствуют о том, что он снова отрастил их и в какой-то момент сбрил бороду. Лишь около 1525 года он стал носить ее постоянно и уже не расставался с растительностью на лице до конца своих дней.

Зимой Бекингем принялся собирать войско, якобы для того, чтобы защищать себя во время объезда собственных владений в Уэльсе, где он был непопулярен. Однако король опасался, что герцог собирается использовать эти отряды для совершенно иных, изменнических целей. Поговаривали, будто Бекингем закупил большое количество золотой и серебряной парчи для подкупа йоменов стражи. Нельзя было оставить без внимания и донесение о том, что герцог будто бы поклялся убить Генриха – так же, как его отец планировал расправиться с Ричардом III, подойдя к нему со спрятанным под одеждой ножом, чтобы, «встав перед королем на колени, внезапно вскочить на ноги и заколоть его»⁸.

В апреле 1521 года Уолси начал принимать меры против Бекингема. Герцога вызвали в Виндзор, но по пути взяли под арест и отвезли в Тауэр, где ему предъявили обвинение в посягательстве на жизнь короля. Тринадцатого мая его судили пэры во главе с Норфолком, который со слезами на глазах объявил о смертном приговоре. Вину герцога подтверждали главным образом обличающие показания его слуг, которые были недовольны своим господином. Через четыре дня Бекингема обезглавили. Казнь его произвела сильнейшее волнение в обществе, «о нем сожалели все в Лондоне»⁹, так как люди полагали, что кардинал сверг герцога из чистой злобы.

Скелтон, Вергилий и многие другие вменяли падение Бекингема в вину Уолси, так как все прекрасно знали о взаимной ненависти между ними. Карл V выразился так: «Пес мясника загрыз прекраснейшего оленя Англии»¹⁰. На самом деле Уолси советовал Генриху не затевать процесса против герцога – король сам решил расправиться со своим чрезмерно могущественным подданным¹¹. Глупое поведение Бекингема выдало его с головой и позволило королю добиться своей цели. Комптон, издавна ненавидевший Бекингема, видимо, тоже не остался в стороне и сделал все, чтобы привести герцога на плаху.

После этой казни представители старой аристократии, связанные с Бекингемом узами кровного родства, – в частности, герцогиня Солсбери, дочь которой была замужем за сыном герцога, – оказались в опале. Леди Солсбери перестала быть наставницей принцессы Марии; ее старший сын, лорд Монтегю, ненадолго попал в Тауэр, младшие, Джеффри и Реджинальд (тогда учившийся в Венеции), тоже ощутили на себе королевское неудовольствие. Джордж Невилл, лорд Абергавенни, старший брат королевского фаворита сэра Эдварда Невилла, временно перестал бывать при дворе.

Обширные земельные владения Бекингема, которые давали около 5000 (1,5 миллиона) фунтов стерлингов в год, были конфискованы в пользу короны. Часть король оставил себе, а остальное раздал тем лордам и придворным, на преданность которых мог смело положиться. Среди них были Норфолк, Дорсет, Вустер, граф Нортумберленд, сэр Уильям Сэндис, сэр Томас Болейн, сэр Николас Кэрью, сэр Эдвард Невилл, Томас Мор, сэр Ричард Уэстон, член Тайного совета, – на доставшуюся ему долю богатств Бекингема он построил огромный дом, известный как Саттон-плейс, – а также кузен Генриха граф Девон, который не желал иметь никаких дел с Бекингемом и был избран вместо него рыцарем ордена Подвязки. После казни герцога должность констебля Англии упразднили, в результате Норфолк стал верховным графом-маршалом, будучи главнокомандующим, распорядителем государственных церемоний и главой Геральдической палаты.

Король, слегший от малярии – у него случился первый из нескольких приступов, – назначил вдове Бекингема пожизненную пенсию. По совету Уолси он также написал письма с соболезнованиями герцогине и ее сыну, лорду Генри Стаффорду¹². Позже замок Стаффорд и некоторые близлежащие владения Бекингема были возвращены лорду Генри.

Семь из принадлежавших герцогу домов посчитали пригодными для короля: замок Кимболтон в Хантингдоншире, «отличное жилище», построенное в XV столетии, но нуждавшееся в ремонте; замки Стаффорд и Макстоук, тоже требовавшие подновления; недавно построенный усадебный дом в Блетчингли, имевший холл, домовую церковь и гостиную, отделанную деревянными панелями¹³; поместье Риттл в Эссексе, в трех милях от Бьюли, которое было бы удобным охотничьим домом, если бы окружавший его ров очистили от сорняков¹⁴; замок Торнбери; Пенсхерст-плейс. В конечном счете королевской собственностью стали только Кимболтон, отданный в аренду сэру Ричарду Уингфилду¹⁵, Риттл, Блетчингли, арендованный сэром Николасом Кэрью, Торнбери и Пенсхерст. Макстоук достался сэру Уильяму Комптону.

Просторный замок Торнбери так и не был достроен. Генрих останавливался в нем время от времени во время поездок по стране. Как и в Ричмонде – считается, что Торнбери создан по его образцу, – там были обведенные крытыми галереями цветочные сады с клумбами в виде узлов, плодовый сад, розарий с дорожками, увитыми зеленью, беседки и птичники.

Пенсхерст-плейс, укрепленный дом из песчаника, был построен в 1340–1341 годах сэром Джоном Палтени. В начале XV века он стал королевским владением, а затем его приобрело семейство Стаффорд. Здание славилось великолепным главным холлом с крышей на деревянных балках; он сохранился по сей день вместе с одной из четырех угловых башен. Второй холл, ныне не существующий, был пристроен к первому примерно в 1430 году. Пенсхерстом управлял сэр Томас Болейн (живший в замке Хивер). Генрих владел этой резиденцией до самой смерти и, вероятно, использовал ее во время своей связи с Мэри Болейн. В 1552 году Эдуард VI подарил этот дом сэру Уильяму Сиднею.

Когда лихорадка прошла, Генрих, как добрый сын Церкви, решил отправиться в паломничество, чтобы воздать хвалу Господу за выздоровление. Однако Церковь, как ему было известно, находилась под угрозой. В 1517 году монах из Виттенберга по имени Мартин Лютер прибил гвоздями к воротам местного собора список из девяноста пяти тезисов, в которых изобличал злоупотребления духовенства, такие как продажа индульгенций, и отвергал власть папы, святые реликвии, паломничества, покаяния и целибат священников. Осужденный папой, Лютер отказался умолкнуть, и в 1521 году Карл V вызвал его предстать перед Вормсским сеймом, где мятежный монах заявил то же самое. К тому времени он уже имел множество последователей, особенно в Германии, где вызванные его проповедью разногласия привели к беспорядкам. Ересь Лютера быстро распространилась по всей Западной Европе и была признана одной из наиболее серьезных угроз не только для Римско-католической церкви, но и для единства всего христианского мира.

Лютер выступал за более личную веру, за возможность каждого человека обращаться с молитвой напрямую к Господу, а не через посредничество Девы Марии, святых и священников. Это делало ненужными многие обязанности духовенства, как и большинство таинств, из которых Лютер признавал только два – крещение и евхаристию. Уже тогда он и его последователи критиковали доктрину пресуществления, утверждая, что освященная гостия не становится – чудесным образом – телом и кровью Христа, а просто символизирует их. Основой новоявленной религии была вера, а не ритуал и церемониал.

К 1521 году лютеранство (до 1529 года оно не называлось протестантством) проникло в Англию, где пустило корни на благодатной почве – в университетах, а также среди некоторых последователей Нового учения. Власти, разумеется, запрещали еретические трактаты и памфлеты, но они распространялись втайне, хотя карой за ересь была смерть на костре.

Монархи, в том числе и Генрих VIII, не могли допустить, чтобы ереси вроде Лютеровой давали всходы: новые доктрины вызывали социальные разногласия, толкали людей к бунтам и даже революциям, которые разрушали политическую конструкцию из Церкви и государства. Как заметил Генрих, «из-за непослушания одного человека многие стали грешниками». Эти новые идеи «лишили князей и прелатов всякой власти и всякого авторитета»¹⁶. По мнению короля, толковать религиозное учение должны были те, кто лучше всех мог понять и интерпретировать его, а не простолюдины. Генрих был совершенно чужд эгалитаризма и, более того, считал его опасностью для устоявшихся представлений о порядке и иерархии в христианском обществе.

И Карл V, и Франциск I имели особые титулы, дарованные папой: Карл был «Католичнейшим королем» и «Защитником Святого престола», Франциск – «Христианнейшим королем». Генрих начиная с 1512 года намекал, что тоже не прочь получить какой-нибудь титул. Теперь король, встревоженный тем, что он вычитал у Лютера, решил, что имеет шанс заработать его. В 1521 году по настоянию Уолси он написал небольшой трактат с едкой критикой Лютера, которого назвал «сорняком, дряхлой, больной и злобной овцой»¹⁷. Книга была озаглавлена: «Assertio Septem Sacramentorumadversus Martinus Lutherus» («Защита семи таинств от Мартина Лютера»).

Королю помогал Ричард Пейс, который перевел для своего государя вызвавшее много споров сочинение Лютера «De Captivitate Babylonica» («О вавилонском пленении Церкви», 1520) и последовавшую за ним папскую буллу об отлучении мятежного монаха от церкви. Томас Мор «выделял и расставлял по местам основные темы»¹⁸; вместе с Джоном Фишером и другими он также оказывал королю практическую помощь и давал советы, пользуясь своим знанием творений Отцов Церкви. Тем не менее автором книги от начала до конца можно смело считать короля, для которого работа над ней стояла на первом месте – перед государственными делами и даже выездами на охоту¹⁹. В предисловии Генрих объяснял, что труд явился «первым детищем его ума и кое-какой учености», что он счел своим долгом написать эту книгу, «дабы все увидели его готовность защищать Церковь при помощи не только своего войска, но и силы своего разума».

«Что за ядовитая змея вползла к нам и называет Святейший престол Рима „Вавилоном“, власть Папы – „Тиранией“, а святейшего епископа Рима – „Антихристом“?» – громогласно вопрошал Генрих. Томас Мор убеждал его смягчить выражения на том основании, что папа «такой же принц, как и вы, и между вами могут возникнуть недружелюбие и война. Поэтому, как я думаю, если уж и касаться его власти, лучше делать это более тонко». Но Генрих не слушал Мора. «Нет, этого не будет, – заявил он. – Мы столь многим обязаны Римскому престолу, что никакая честь, оказанная ему нами, не будет чрезмерной»²⁰. Спустя годы у него появится причина горько сожалеть о том, что он не последовал совету Мора.

«Assertio…» была завершена к маю 1521 года. Уолси выставил копию рукописи у Павлова креста, где произведения Лютера подверглись публичному сожжению²¹. В июле книгу короля напечатали, и тридцать подарочных экземпляров отправили в Рим; один, красиво переплетенный в золотую парчу, предназначался лично для папы Льва X, причем Генрих собственноручно вывел на нем посвящение²².

Папа воссылал хвалы Господу, сделавшему такого монарха защитником Церкви, и удивлялся тому, что Генрих нашел время написать этот трактат: это было весьма необычным занятием для короля. Желая выразить Генриху благодарность, папа спросил царственного автора, какой титул тот хотел бы получить. После недолгого обсуждения, в ходе которого были предложены варианты «Наиправовернейший» и, что было вовсе неуместно, «Ангелический», Генрих выбрал «Fidei Defensor» («Защитник веры») и получил его согласно папской булле от 11 октября 1521 года²³.

Книга Генриха широко разошлась в Англии и за рубежом, выдержав на протяжении XVI века двадцать изданий. В феврале 1522 года в Англию прибыл папский легат и официально вручил Генриху буллу. Новый титул короля был во всеуслышание провозглашен в Гринвиче, после чего «Защитник веры» с процессией прошествовал на торжественную мессу под триумфальные звуки фанфар²⁴.

Однако Лютер был не из тех, кого может запугать какой-нибудь король. Он ответил пламенной диатрибой, упрекая Генриха в том, что тот беснуется, «как шлюха в припадке недовольства», и язвительно бросил ему: «Если король Англии заносчиво наделяет себя правом изрыгать ложь, я имею право запихнуть ее обратно ему в глотку!»²⁵ Позднее Лютер высказал предположение, что «Assertio…» написано не королем. Генрих ответил: «Сколько бы вы ни притворялись, будто не верите, что эта книга написана мною, и потому считаете ее подделкой, созданной от моего имени хитроумными софистами, есть много свидетельств, заслуживающих гораздо большего доверия, чем ваши пасквили, и говорящих о том, что она моя, и я сам подтверждаю это»²⁶.

Король не опустился до ответов на другие оскорбительные выпады Лютера, поручив это Мору, Фишеру и духовнику королевы брату Альфонсо де Вилья-Санкта, которые чрезвычайно умело опровергли доводы реформатора. В 1525 году Лютер, ошибочно полагавший, будто Генрих смягчился, написал ему длинное письмо с извинениями, но они были отвергнуты самым унизительным образом²⁷.

Вероятно, в знак признательности за помощь в написании «Assertio…» Генрих возвел Томаса Мора в рыцари и назначил его помощником главного казначея. В 1523 году Мора избрали председателем Палаты общин, а в 1525-м он стал канцлером герцогства Ланкастерского. Казалось, Генрих не знал, как еще отблагодарить его. Однако сэр Томас уже осознал, что король не таков, каким его считает большинство людей, и предупредил Томаса Кромвеля, подававшего надежды молодого человека на службе у Уолси, чтобы тот вел себя с государем осторожно: «Ведь стоит льву осознать свою силу, как с ним будет нелегко управиться».

Мор стал состоятельным человеком и купил прекрасный дом в Челси²⁸. Король «ради удовольствия от общения с ним» иногда приезжал туда без предупреждения, «чтобы весело провести время». Однажды Генрих пришел к обеду и «по окончании [трапезы] в его [Мора] прекрасном саду гулял с ним в течение часа, обвив рукой его шею». После ухода короля Уильям Ропер, зять Мора, женатый на его дочери Маргарет, ученой даме, сказал тестю: «Как вы счастливы – король по-дружески обращался с вами, я никогда не видел, чтобы он держался так с кем-нибудь, кроме кардинала Уолси». Мор был тронут, но все же довольно строго ответил ему: «Сын мой Ропер, могу сказать вам, что мне гордиться нечем, ведь если моя голова способна доставить ему замок во Франции, она не замедлит туда отправиться»²⁹. Он хорошо знал, как преходяща королевская милость.

В том году для путешествия по стране «не наметили долгих поездок»³⁰, однако известно, что король посетил Оксфорд. В декабре Уолси получил новую должность и еще один источник дохода, сделавшись аббатом Сент-Олбани, самого процветающего монастыря в Англии. Ранее в том же году монастырь стал местом упокоения знаменитого музыканта Роберта Фейрфакса, похороненного за счет короля. К несчастью, мемориальная медная дощечка, некогда установленная в память о нем, утрачена. Должность аббата принесла Уолси два обширных поместья, Мор и Титтенхэнгер, в которых он немедленно начал работы.

Не все, однако, складывалось так, как хотел кардинал. Генрих отказался от союза с французами, над которым Уолси трудился так усердно, и повел переговоры о соглашении с императором. Уолси был согласен и на это, так как Карл обещал ему помочь занять папский престол. После смерти Льва Х в декабре 1521 года он был полон надежд. Но император поддержал не Уолси, а своего бывшего наставника, которого и избрали папой под именем Адриана VI. Через два года Адриан скончался. Уолси вновь был уверен в своем успехе, но Карл опять обманул его: на этот раз кандидатом императора стал Джулио де Медичи, ставший Климентом VII. За Уолси не проголосовал никто. Кардинал не простил Карлу двукратного предательства и с тех пор ратовал за сближение с Францией сильнее, чем прежде.

28
«Гордый конь укрощен и взнуздан»

Император, отчаянно нуждавшийся в союзнике, в конце концов разъединил Генриха с Франциском, дав обещание вторгнуться во Францию совместно с английским королем. Союз предполагали скрепить помолвкой двадцатидвухлетнего Карла с принцессой Марией, которой тогда было шесть лет. Второго марта 1522 года король устроил турнир в честь послов Карла, приехав туда на коне в серебристой попоне с вышитым на ней пронзенным сердцем и девизом: «Elle mon coeur a navera» – «Она ранила мне сердце»1. Эта открыто демонстрируемая, но при этом загадочная символика, скорее всего, была посвящена Мэри Болейн. Однако, если принять во внимание, как далеко порой заходила придворная куртуазная любовь, адресатом могла быть какая угодно дама.

Через два дня, во вторник Масленой недели, послов принимал Уолси у себя в Йорк-плейсе. Была показана живая картина, наделенная символическим значением, с названием «Château Vert» – «Зеленый замок». Замок действительно имелся – зеленый, с тремя башнями, и на каждой развевался вымпел:

…Один – с тремя разбитыми сердцами, другой с женской рукой, держащей сердце мужчины, и третий с изображением женской руки, которая вертит мужское сердце. В замке обитали дамы со странными именами: Красота, Честь, Упорство, Доброта, Постоянство, Изобилие, Милость и Благочестие. Все восемь были в платьях из белого атласа, отделанных миланским кружевом, и у каждой на оголовье было вышито золотой нитью ее имя, а поверх него надет миланский капор, расшитый драгоценными камнями. Внизу, рядом с крепостью, находились другие дамы – Опасность, Презрение, Ревность, Злоба, Насмешка, Острый Язык и Странность, одетые как индийские женщины [в черных головных уборах].

Потом явились восемь лордов в шапках из золотой парчи и просторных накидках из синего атласа. Их звали Любовь, Благородство, Юность, Увлечение, Преданность, Удовольствие, Нежность и Свобода. Этих мужчин, среди которых был сам король, вел человек в одеянии из алого атласа с золотыми вставками в виде всполохов пламени. Его звали Страстное Желание, и дамы так заинтересовались им, что едва не оставили замок, однако Насмешка и Презрение сказали, что будут охранять твердыню².

Засим последовала обычная шутливая осада:

Лорды подбежали к замку, раздалась громкая стрельба, и дамы принялись защищать крепость, брызгая розовой водой и бросая в нападающих конфеты. Мужчины ответили на это «залпом» из фиников, апельсинов и других вкусных фруктов, и наконец замок был взят. Леди Насмешка и ее подружки убежали. Лорды взяли остальных дам за руки, свели их, как пленниц, с помоста на пол и стали с ними танцевать, что безмерно порадовало иноземных гостей. Когда все натанцевались, маски были сняты. После этого состоялся пышный банкет³.

Автором постановки и исполнителем роли Страстного Желания, вероятно, был Уильям Корниш⁴: Холл ясно дает понять, что это был не король. «Зеленый замок» стал последней из масштабных живых картин Корниша, который умер в 1523 году. Устроителем придворных развлечений стал Джон Райтвайз, латинист, продолживший заложенные Корнишем традиции и в том же году сменивший Уильяма Лили в должности директора школы Святого Павла.

Мария Тюдор, герцогиня Саффолк, возглавляла танцующих дам, исполняя роль Красоты; графиня Девон была Честью, Мэри Болейн – Добротой; Джейн Паркер, дочь лорда Морли, вскоре помолвленная с братом Мэри Джорджем Болейном, – Постоянством. Анна Болейн, младшая сестра Мэри⁵, недавно покинувшая французский двор из-за роста политической напряженности, предстала в образе Упорства.

Анна Болейн только начинала свою головокружительную, но окончившуюся катастрофой карьеру, и это был ее дебют при английском дворе. Родившаяся около 1501 года⁶, она провела детство и юность при блестящем дворе Маргариты Австрийской, а потом была фрейлиной благочестивой королевы Клод. При бургундском и французском дворах Анна получила прекрасное образование и приобрела изощренные умения (некоторые, вероятно, были сомнительного свойства). После возвращении Анны в Англию отец – а может, и влиятельная сестра – помог ей получить место при королеве Екатерине. Анна выделялась среди дам английского двора, будучи настоящей француженкой по своим манерам и стилю одежды, которые тогда были последним криком моды.

В то время, о котором идет речь, ей исполнился двадцать один год, и она считалась перезрелой девушкой. Отец Анны уже два года вел переговоры о ее браке с сэром Уильямом Батлером, наследником графа Ормонда, чтобы уладить спор по поводу наследства Ормонда, однако дело по неясным причинам разладилось⁷.

Благодаря способностям сэра Томаса Болейна как дипломата и его ловкости как придворного, а также, без сомнения, тому, что его дочь Мэри временно оказалась в королевской постели, Болейны постепенно входили в силу. Сэр Томас, занявший множество выгодных должностей и ставший состоятельным человеком, в 1520 году⁸ был назначен ревизором, а осенью 1522-го – еще и казначеем двора⁹. В 1523-м его возвели в рыцари ордена Подвязки.

После Болейна ревизором стал сэр Генри Гилдфорд, а освободившаяся должность главного конюшего досталась сэру Николасу Кэрью. В течение следующих десяти лет Кэрью часто посещал Париж в качестве королевского представителя. Открыто признававший себя «распутником», который «не прочел ни одной книги из Писания»¹⁰, наслаждаясь вместо этого «Хрониками» Фруассара, Кэрью тем не менее пользовался большим уважением у Франциска I, который много раз побуждал Генриха VIII еще более возвысить его.

В 1522 году Генрих сделал своим французским секретарем Брайана Тьюка, бывшего клерка печати и секретаря Уолси. Хорошо образованный гуманист, состоявший в переписке с Эразмом, и усердный чиновник, Тьюк предпочитал вести дела по старинке. В 1532 году он написал изящное вступление к первому печатному изданию «Кентерберийских рассказов» Чосера.

Двадцать шестого мая 1522 года состоялась пышная церемония по случаю государственного визита императора – для подписания нового договора и помолвки с принцессой Марией. Уолси встретил Карла в Дувре и сопроводил его в замок, где позже в тот же день очутился, якобы случайно, король, «так что императору могло показаться, будто он прибыл по собственному побуждению и из добрых чувств к нему»¹¹. Генриху не терпелось показать Карлу свой военный корабль «Генри Грейс э’Дью», что он и сделал самолично. Монархов провезли в гребной лодке по гавани и вокруг «Великого Гарри», император восхищался прекрасно вооруженным английским флотом.

После этого короли со свитами поехали верхом через Кентербери и Рочестер в Грейвзенд, откуда на тридцати барках отправились в Гринвич. Все суда на Темзе были «украшены вымпелами и флагами, на них стояли пушки», дававшие залпы, когда мимо проезжал император¹². Второго июня в Гринвиче Карл встретился со своей нареченной невестой: «У дверей холла королева, принцесса и все дамы встретили и приветствовали его». Карл опустился на колени, чтобы получить благословение Екатерины, «как принято в Испании между тетей и племянником», и выразил «великую радость» при виде ее, «а особенно своей юной кузины Марии»¹³, подарившей ему коней и ловчих соколов. Вечером состоялся роскошный ужин, за ним последовали танцы, во время которых император торжественно шел в паре со своей миниатюрной невестой. Места для всей свиты Карла, состоявшей из двух тысяч человек и тысячи лошадей, в Гринвиче не хватило, многим пришлось разместиться в близлежащих домах придворных или местных гостиницах.

Затем Карл совершил парадный въезд в Лондон, где члены ливрейных и ремесленных гильдий, а также проживавшие в Сити немецкие купцы устроили ему пышный прием с сезонным праздничным убранством и восхитительными живыми картинами, одну из которых подготовил Джон Растелл. Приветственную речь произнес сэр Томас Мор. Императору и королю подарили мечи отличной выделки.

Карл и его приближенные разместились в монастыре Черных братьев, рядом с недавно достроенным дворцом Брайдуэлл, и в домах богатых горожан. Чтобы на всех хватило кроватей, пришлось взять их также из Ричмонда и Тауэра¹⁴. Император привез с собой не только знатных вельмож, но и докторов, хирургов, органиста, повара, кондитера и мастера по соусам. Генрих каждый день выставлял четыре большие бочки пива своим гостям, которые наедались до отвала отборными блюдами¹⁵.

В Лондоне Генрих показал императору церковь Генриха VII в Вестминстерском аббатстве и Вестминстер-холл. Монархов обступила толпа людей, желавших поглядеть на них и прикоснуться к ним. В Брайдуэлле они сыграли в теннис один против другого, в парах с принцем Оранским и маркграфом Бранденбургским. «После 11 геймов они разошлись на равных»¹⁶. Восьмого июня Генрих устроил пир для императора во дворце Брайдуэлл, а на следующий вечер Саффолки дали большой обед в Саффолк-плейсе (Саутуарк).

Затем Генрих повез Карла на охоту в Ричмонд и далее – в Хэмптон-корт и Виндзор, где 10 июня они подписали новый договор. Во время мессы император был одет в костюм ордена Подвязки и сидел на своем почетном месте в церкви Святого Георгия. Оба поклялись на освященной просфоре, что останутся друзьями навеки; договор был скреплен «великим пиршеством»¹⁷. Тем вечером двор собрался в Сент-Джордж-холле, чтобы посмотреть «маскарад или пьесу» Уильяма Корниша. «Гордый конь», представлявший Франциска I, был «укрощен и взнуздан» аллегорической фигурой по имени Дружба. Далее последовали «роскошное представление масок» и «пышный банкет»¹⁸.

Следующие несколько дней были посвящены охоте. Девятнадцатого июня состоялась помолвка императора с Марией. Третьего июля Генрих и Карл охотились близ Винчестера, а после этого пировали в Винчестерском замке под висевшей на стене «столешницей» от артуровского Круглого стола; в центре ее по случаю визита Карла поместили большую розу Тюдоров¹⁹. Шестого июля император, увозивший с собой дорогие подарки, отплыл из Саутгемптона в сопровождении тридцати кораблей Генриха, командам которых было поручено произвести разведку возле французского побережья.

Сохранился двойной портрет Генриха и Карла, вероятно написанный в память об этом визите. Оба сидят за столом, на котором лежит документ (договор?), у них над головой – роскошный парадный балдахин. Тот и другой держат мечи. В глобусе, который находится на столе перед королями, вероятно, изображена сцена из живой картины Растелла²⁰.

Работа над гробницей короля продвигалась довольно медленно, но в 1522 году Генрих, предположительно, высказал недовольство задержкой или обнаружил какие-то изъяны, и Пьетро Торриджано не смог обуздать свой буйный нрав. Генрих так разгневался, что скульптору велели вернуться во Флоренцию²¹. Между тем другой флорентиец, ученик Доменико Гирландайо, Антонио ди Нунциато д’Антонио, известный как Антонио Тото, остался на службе у кардинала Уолси. Тото, один из наиболее выдающихся итальянских художников, работавших тогда в Англии, изначально изготовлял декорации и писал задники для живых картин, но вскоре занялся созданием живописных произведений на религиозные темы для Хэмптон-корта. Позже Тото стал известен как автор написанных для короля сюжетных полотен. Джорджо Вазари, итальянский историк искусства, сообщает, что Тото исполнил для Генриха «множество работ», «некоторые были архитектурными, особенно в главном дворце этого монарха [Уайтхолле], который щедро вознаградил мастера»²². В 1530 году Тото была назначена пожизненная ежегодная выплата в размере 25 (7500) фунтов стерлингов. Винченцо Вольпе был его ассистентом.

Работу над гробницей забросили. В 1528 году Генрих приказал соорудить для себя простую усыпальницу на хорах церкви Святого Георгия.

В феврале 1523 года принцессе Марии исполнилось семь лет, и было решено приступить к ее обучению. В то время очень немногие женщины получали образование: Екатерина Арагонская и дочери сэра Томаса Мора были яркими, но редкими примерами. Однако отношение к этому вопросу уже начало меняться. «Ученость женщин – укор праздности мужчин», – писал просвещенный Мор. Но даже он наряду со многими другими держался мнения, что брак – это наивысшее призвание женщины, уделял большое внимание тому, чтобы его дочери приобрели необходимые в домашнем хозяйстве навыки, и не позволял им демонстрировать свою образованность за пределами дома.

Находясь под влиянием Мора, а также учитывая тот факт, что Мария в один прекрасный день могла стать королевой Англии, король и королева озаботились тем, чтобы их дочь получила лучшее классическое образование в традициях гуманизма. Вслед за ними то же самое стали делать образованные люди и аристократы. Формальное обучение, до тех пор доступное только мальчикам, в высшем обществе теперь считалось желательным и для девочек.