Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Кромвель позаботился о том, чтобы должность грума стула, которую исполнял Норрис, занял верный ему человек, Томас Хинидж. Брайан стал главным джентльменом Личных покоев.

Анна Болейн являлась одной из самых влиятельных женщин, когда-либо носивших корону консорта, но ее стремительное и фатальное падение показало, как неустойчиво равновесие сил при английском дворе.

48
«Обязана слушаться и служить»

Двадцатого мая, на следующий день после казни Анны Болейн, Джейн Сеймур привезли на барке в Хэмптон-корт, где произошла ее официальная помолвка с королем. Вскоре Генрих забрал ее в Йорк-плейс. В том же 1536 году его переименовали в Королевский дворец Вестминстер, он стал главной резиденцией монарха вместо старого Вестминстерского дворца и местом заседаний правительства1, однако с конца 1530-х годов в народе его именовали Уайтхоллом (Белым залом): название, вероятно, произошло от светлого тесаного камня, из которого при Уолси был построен главный холл дворца. Строения, оставшиеся от средневекового дворца, вошли в новый комплекс, иногда их использовали для государственных церемоний. Генрих VIII потратил на Уайтхолл более 8000 (240 000) фунтов стерлингов, и дворец стал самым большим в Европе: вполне подходящее местопребывание для главы Новой монархии.

Тридцатого мая 1536 года Генриха и Джейн обвенчал епископ Гардинер; местом проведения скромной церемонии стала молельня королевы в Уайтхолле. Позже в тот же день Джейн «сидела на месте королевы под балдахином с гербами»².

В сорок пять лет – при Тюдорах это была средняя продолжительность жизни мужчины – Генрих все еще мог похвастаться впечатляющей физической формой: в 1536 году его доспехи имели 37 дюймов в талии и 45 в груди. Он по-прежнему был подвижен, с удовольствием ездил на охоту, скакал верхом и танцевал. Однако иностранные наблюдатели уже не восхваляли его красоту. Генрих заметно облысел, лицо его постарело и стало таким, каким мы его знаем по портретам более позднего времени: узкие глаза, тяжелый подбородок, маленький, плотно сжатый рот. Неприятности последних десяти лет сказались не только на внешности, но и на характере короля. Раньше Генриху были свойственны открытость, свободомыслие и идеализм, теперь же он стал замкнутым, скрытным, догматичным и непредсказуемым. «Непостоянство и естественная склонность к новым или странным вещам в короле так сильны, что я не могу подобрать слов для их описания, – отмечал Шапюи. – Он постоянно вступает в спор по любому поводу и очень гордится, убежденный, что заставил всех верить в одно, а не в другое»³. Его самомнение было безграничным. «Он никогда не забывает о собственном величии и не вспоминает о величии других», – заметил французский посол⁴. Вспышек королевского гнева боялись все.

Некоторые предполагали, что это было маской стареющего мужчины: Генрих будто бы хотел скрыть свое разочарование и стыд оттого, что так и не обзавелся наследником, а также прогрессирующую импотенцию. Однако этому нет серьезных подтверждений. В августе, после заключения брака с Джейн Сеймур, король – вероятно, раздосадованный из-за того, что его жена все еще не забеременела, – сказал Шапюи, что чувствует, как надвигается старость, и усомнился в том, что у него будут дети от королевы⁵. Это нельзя считать окончательным доказательством наличия у него проблем интимного свойства: то же самое Генрих говорил, обращаясь к парламенту в 1532 году⁶, а между тем Анна Болейн беременела четыре раза за время их брака. Через четыре месяца после разговора с Шапюи Джейн Сеймур зачала ребенка. Импотенция короля не подтверждается ничем, кроме сомнительных показаний Рочфорда: Анна Болейн якобы говорила ему о неспособности Генриха к совокуплению с ней и о том, что в постели он не проявляет ни умения, ни силы⁷. В действительности Кромвель мог сфабриковать это свидетельство, желая показать, что Анна не уважает своего мужа и государя, а также, ссылаясь на его мнимое бессилие, оправдывает свою похоть.

Есть доказательства того, что Генриху и в поздние годы были свойственны сексуальные порывы. Многие современники говорили о его пристрастии к женскому обществу. Норфолк, хорошо знавший Генриха, заявлял, что тот имел «постоянную склонность предаваться любви»⁸. В Европе английского короля считали распутником. Карл V в беседе с Шапюи обмолвился, что, как всем известно, Генрих «склонен к любовным приключениям»⁹. В 1533 году один наблюдатель предсказал, что принцесса Елизавета будет слабым ребенком из-за «склонностей и образа жизни»¹⁰ ее отца: тогда господствовало убеждение, что половая распущенность мужчины сказывается на его потомках.

В 1535 году Джон Хейл, викарий Айлворта, говорил священнику Роберту Ферону, что король предается «грязным удовольствиям» и погряз в пороках: «Если пристально посмотреть на его жизнь, обнаружится, что он грязнее и зловоннее свиньи, которая валяется и оскверняет себя в любой мерзости. Несмотря на свое величие, он полностью отдается плотским удовольствиям и прочему сладострастию». Хейл заявлял, что Генрих изнасиловал большинство женщин при своем дворе и женился на Анне Болейн из чистой жажды «блуда, к величайшему стыду и умалению достоинства, своего и всего королевства». Викарию также стало известно, что «наш государь» содержит собственный бордель, который Хейл описывал так: «Несколько девиц, обитающих над одним из его покоев в Фарнеме»¹¹.

Как уже говорилось, существует множество упоминаний о том, что король заглядывался на женщин. Вскоре после женитьбы на Джейн Сеймур он обратил внимание на двух придворных дам, красивых и молодых, и «сказал, приняв удрученный вид: жаль, что он не видел их до свадьбы»¹².

Другое свидетельство, хоть и отрывочное, подтверждает слова Хейла. В конце 1530-х некий Уильям Уэбб жаловался, что однажды посреди дня катался верхом со своей любовницей рядом с дворцом Элтем и они натолкнулись на короля, которому сразу понравилась «милая деваха». Он затащил ее на своего коня и ускакал во дворец, где изнасиловал похищенную девицу и держал ее у себя какое-то время. Уэбб пришел в ярость и поклялся отомстить, но мало что мог сделать, кроме как рассказывать о своем горе каждому встречному¹³.

Есть одна любопытная история, вероятно случившаяся в 1536 году: когда Гольбейн писал портрет неизвестной дамы, тайно заказанный королем, некий «благородный человек» – вероятно, претендент на ее благосклонность – ворвался в комнату. Памятуя о необходимости хранить тайну, Гольбейн без зазрения совести вытолкал его вон и спустил с лестницы, после чего запер дом, поспешил к королю, пал перед ним на колени и стал молить о прощении за то, что совершил насилие в пределах двора. Вслед за художником явился «благородный человек», чтобы изложить свою версию событий. Однако ревность возобладала над Генрихом, он вышел из себя и в запальчивости сказал: «Вам ни к чему предъявлять претензии Гольбейну, имейте дело со мной! Послушайте, я могу сделать из семерых крестьян столько же лордов, но ни одного Гольбейна»¹⁴.

Генрих заработал распутством такую репутацию, что в 1537 году кто-то сказал: чтобы его порадовать, хватит «яблока да красивой девки для забавы»¹⁵. Скрытность короля, а также естественное нежелание наблюдателей доверять известное им бумаге могут объяснить скудость сведений, однако их все же достаточно, чтобы предположить у Генриха скорее наличие здорового сексуального аппетита, чем импотенцию.

Второго июня 1536 года Джейн Сеймур впервые публично обедала с королем, и все ее слуги принесли клятву верности ей. Позже в тот же день двор переехал в Гринвич, где два дня спустя, в праздник Троицы и Духова дня, Джейн была провозглашена королевой «и вслед за королем проследовала с процессией и большой свитой, состоявшей из дам, на мессу, где сделала приношения как королева, и ужинала в своем приемном зале под балдахином с гербами»¹⁶.

Брат Джейн занял видное место при дворе, став в день ее провозглашения королевой виконтом Бошамом из Хэча (Сомерсет), а также губернатором Джерси и канцлером Северного Уэльса. Став самым могущественным джентльменом Личных покоев, он оказывал большое влияние на короля, своего зятя, и добился назначения своих союзников и клиентов на ключевые должности при дворе.

Высокомерный и замкнутый, Сеймур находился под каблуком у своей капризной супруги Анны Стэнхоуп, на которой женился примерно в 1534–1535 годах. Его сестра Джейн стала восприемницей на крестинах их старшего сына в феврале 1536 года. Образованный и проницательный, Сеймур отличался чрезмерным идеализмом, чтобы стать крупным политическим деятелем, однако его амбициозность и высокий статус позволяли пренебречь этим обстоятельством, а его верность короне никогда не ставилась под сомнение. Будучи гуманистом, он симпатизировал делу реформ, «но действовал так осторожно, что все считали его своим человеком»¹⁷. Наибольший талант Эдвард Сеймур проявил в качестве военачальника: даже Норфолк восхищался им, и позднее по его рекомендации Сеймур успешно руководил королевской армией на севере Англии.

Седьмого июня король с королевой отправились водным путем из Гринвича в Уайтхолл, с большой помпой. Когда они проплывали мимо Тауэра, где лежала в могиле Анна Болейн, казненная меньше трех недель назад, им салютовали четыреста пушек; «все стены Тауэра, выходившие на реку, были увешаны вымпелами и флагами»¹⁸. У Редклиффской пристани королевская барка остановилась, чтобы Шапюи мог засвидетельствовать монаршей чете свое почтение; облаченный в лиловый атлас и окруженный одетыми в бархат слугами, он стоял под навесом, расшитым имперскими лилиями, и кланялся. Затем по его знаку три небольшие лодки с музыкантами, игравшими на тромбонах, шомах и сакбутах, поплыли вслед за королем и королевой в Вестминстер. Сойдя на берег, Генрих и Джейн отправились с процессией в Вестминстерское аббатство на торжественную мессу¹⁹.

На следующее утро Джейн стояла на галерее над «воротами Гольбейна» в Уайтхолле и махала Генриху, уезжавшему открывать сессию парламента.

В качестве королевы Джейн полностью покорялась воле короля. Шапюи обнаружил, что ее невозможно вовлечь в споры о политике или религии²⁰. Она была участливой и благочестивой, однако подчеркнуто держалась на расстоянии от нижестоящих, а потому казалась «гордой и надменной»²¹. Будучи всего лишь дочерью рыцаря и не обладая самоуверенностью Анны Болейн, она, похоже, считала необходимым всячески подчеркивать свой новый статус и поэтому строго относилась к соблюдению протокола и этикета²². Шапюи пришлось пересмотреть свое прежнее представление о ней, теперь он писал, что Джейн принимает королевские почести с достоинством²³.

Тем временем множество каменщиков, плотников, художников, стекольщиков и вышивальщиков срочно заменяли инициалы, девизы и эмблемы бывшей королевы во всех дворцах²⁴. В Большой сторожевой палате Хэмптон-корта до сих пор можно видеть переплетенные инициалы «Н» и «I»[60]60
   Имя Джейн (Jane) происходит от старофранцузского Jehanne, женской формы мужского имени Johannes (Ioannes) (отсюда же – английское мужское имя John – Джон), которое, в свою очередь, является латинизированной формой греческого Ἰωάννης (Iōannēs), происходящего от еврейского Yochanan. Поэтому, видимо, и ее инициал не «J», а «I».


[Закрыть]. Эмблемой Джейн стал фамильный феникс, взлетающий с объятого огнем замка, а ее геральдическим животным была пантера. Она выбрала себе удачный девиз: «Обязанная слушаться и служить».

Генрих приказал, чтобы из церкви Хэмптон-корта убрали витражное окно с изображением святой Анны, покровительницы его бывшей жены²⁵. Майлс Кавердейл, намеревавшийся посвятить последнее издание своего перевода Библии Анне, спешно вставил в посвящение имя Джейн, прежде чем книга отправилась в печать²⁶. В качестве вдовьей доли Джейн получила замок Байнардс и Хейверинг-атте-Бауэр. Апартаменты королевы в Хэмптон-корте, которые начали обустраивать для Анны Болейн, были завершены с тем расчетом, что в них поселится Джейн. На кровати новой королевы красовался деревянный медальон с живописным изображением ее герба²⁷.

Король хотел устроить для Джейн великолепную коронацию, которая должна была состояться в октябре. Предполагалось построить огромную барку по образцу знаменитого буцентавра венецианских дожей и доставить на ней королеву из Гринвича в Лондон, где ее должны были встретить великолепные живые картины и музыка. Далее Джейн проследовала бы в Вестминстер.

Многие чиновники и слуги Анны перешли к Джейн Сеймур, двор которой состоял из двухсот человек. Некоторых сменили клиенты Сеймуров. Ближе к концу 1536 года леди Рочфорд вернулась ко двору в качестве одной из придворных дам королевы. Мэри Зуше, тоже служившая Анне Болейн, стала фрейлиной: вероятно, это та «миссис Зуше», которой королева Джейн подарила украшенную драгоценными камнями тесьму и которая позже присутствовала на ее похоронах. В 1542 году король назначил ей, в награду за верную службу Джейн и ему самому, содержание в 10 (3000) фунтов стерлингов. Сохранился также сделанный Гольбейном набросок женщины, обозначенный как «M. Souch»: скорее всего, на нем изображена Мэри Зуше или Анна Гейнсфорд, бывшая придворная дама Анны Болейн, которая стала госпожой Зуше после брака с Джорджем Зуше из Коднора²⁸.

В числе дам, окружавших Джейн Сеймур, была также Анна Парр, жена Уильяма Герберта, позднее графа Пемброка; ее сестра Екатерина впоследствии стала шестой женой Генриха VIII. Элизабет Даррелл, любовницу Уайетта, которая вместе с Джейн служила Екатерине Арагонской и оставалась с ней до конца, новое назначение спасло от нищеты. Сохранились выполненные Гольбейном наброски портретов еще двух дам королевы. Одна из них – Мэри Брэндон, дочь Саффолка (от Анны Браун), леди Монтигл, которой Джейн дарила украшения, другая – леди Грейс Паркер, невестка леди Рочфорд²⁹.

Джейн решила установить при своем дворе высокие нравственные стандарты. Она ввела строгие правила в отношении не только поведения, но и внешнего вида своих служителей: ее дамам следовало одеваться роскошно, но пристойно, носить шлейфы длиной в три ярда и пояса с определенным количеством жемчужин. Одной девушке было сказано, что появляться перед королевой с поясом, на котором всего 120 жемчужин, неприлично³⁰. Хотя сама Джейн одевалась великолепно, она мало повлияла на моду, разве что ввела в обиход ночные сорочки и шапочки, расшитые по краю золотыми и серебряными нитями. Король осыпал ее драгоценностями, подарив в числе прочего подвеску с инициалами Христа – «IHS» – и со множеством черных бриллиантов, в которой она позировала Гольбейну. Есть сведения, что Гольбейн был автором некоторых украшений, включая подвеску с изумрудом и рубином в окружении золотых листьев аканта, которую можно видеть на портрете: сохранился выполненный им эскиз похожего изделия.

Кроме того, Гольбейн был создателем изысканного золотого кубка в стиле Ренессанса, который, вероятно, стал свадебным подарком короля Джейн. Кубок украшали ее девиз, выгравированный вокруг ножки и на крышке, вплетенные в «узлы истинно влюбленных» инициалы «H» и «I», четыре античные головки в медальонах и увенчанный короной герб королевы, который поддерживают дельфины и херувимы³¹. Лишь немногие работы английских золотых дел мастеров достигали такого уровня совершенства.

К 1536 году, благодаря Кромвелю, Гольбейн уже был королевским живописцем, располагал студией во дворце Уайтхолл и получал жалованье в размере 30 (9000) фунтов стерлингов. Генрих не сомневался, что это исключительно одаренный художник, достойный его покровительства, который запечатлеет деятелей Новой монархии в живописных полотнах. Среди первых заказов короля были портреты его самого и королевы Джейн³². Портрет Генриха VIII невелик по размерам, но удивляет выразительной мощью, которую усиливает использование сусального золота: это единственная дошедшая до нас подлинная картина Гольбейна с изображением короля. Работы, выставленные в галерее Корсини в Риме, замке Бельвуар, художественной галерее Уокера в Ливерпуле, Уорикском замке, а также в замках Хивер и Говард, являются копиями утраченных оригиналов.

По поручению короля Гольбейн также разрабатывал проекты украшений, часов, предметов посуды, печатей, церемониальных подвязок, значков для шляп, книжных застежек, кинжалов, мечей³³ и декоративных конструкций в королевских дворцах. Одни вещи, вероятно, изготавливал королевский ювелир Корнелиус Хейсс, другие – приятель Гольбейна, знаменитый Ганс Антверпенский, который тоже получал заказы от Генриха. В 1537 году Ганса по рекомендации Кромвеля приняли в Гильдию ювелиров Лондона.

Джейн Сеймур нравились простые развлечения. У нее был белый пудель, который изображен на созданной в XVII веке копии фрески Гольбейна «Династия Тюдоров» из Уайтхолла³⁴. Королевские счета говорят о ее любви к садам. Немалой известностью пользовался Чэпмен, главный садовник Джейн в Хэмптон-корте³⁵. Кроме того, Джейн была умелой вышивальщицей – ее работы выставляли в королевских дворцах через сто с лишним лет после ее смерти – и любила подвижные занятия, отправляясь на охоту при любой возможности.

Лето 1536 года прошло в празднествах и забавах, таких как представления масок, выезды на охоту, живые картины на реке, фейерверки. Третьего июля состоялись банкет и турнир в честь трех детей графа Уэстморленда, одновременно вступавших в брак; король появился в костюме турецкого султана. В поединках Генрих не участвовал. Пятнадцатого июня они с Джейн вновь проследовали с процессией в Вестминстерское аббатство на праздник Тела Христова. Шлейф Джейн несла леди Маргарет Дуглас. В ночь святого Петра, 29 июля, оба стояли у окна Мерсерс-холла в Чипсайде и наблюдали за ежегодным факельным шествием Марширующих Стражей лондонского Сити, одетых в алые наряды.

В течение 1536 года король приобрел еще несколько роскошных домов. Саффолк передал ему богато обставленный Саффолк-плейс в Саутуарке и получил взамен Норвич-хаус на Стрэнде, который с тех пор стали называть Саффолк-хаусом³⁶. Лорд Сэндис отдал Генриху усадебный дом в Челси, который занимал часть территории современной улицы Чейни-уок; в этом случае тоже был произведен обмен. Генрих построил там изящный дворец с прекрасным садом, который позже стал местом обитания Екатерины Парр, а затем Анны Клевской³⁷. В июле 1536 года король присоединил Дарем-хаус на Стрэнде к комплексу дворца Уайтхолл. Бывшую лондонскую резиденцию епископов Дарема в разное время занимали Екатерина Арагонская и Анна Болейн. Построенный в XIII веке, этот дом был переоборудован для Анны Болейн³⁸. Генрих получил его по обмену с епископом Дарема Катбертом Танстоллом.

Примерно в то же время аббат Уолтем отдал королю охотничий дом Копт-холл в Эссексе, тщетно пытаясь отвести от своей обители угрозу роспуска³⁹. Еще одним монастырским владением, которое досталось Генриху от аббата Вестминстера, стало поместье Хайд площадью 361 акр, превращенное в королевский охотничий парк и сейчас являющееся частью лондонского Гайд-парка.

49
«Роспуск монастырей»

В июне 1536 года союз Кромвеля с консерваторами распался. Королева хотела, чтобы леди Мария вернулась ко двору и составила ей компанию, но король не разрешал этого до тех пор, пока Мария не признает, что брак ее матери был кровосмесительным и незаконным.

То уговаривая Марию подчиниться отцовской воле, то запугивая ее, Кромвель вновь вступил в противостояние с консерваторами, которые поддерживали Марию и надеялись вновь увидеть ее наследницей престола. Сначала Мария отказывалась повиноваться королю, но после долгих душевных терзаний сдалась. Тем не менее она никогда не простила себе предательства памяти матери и принципов, которые та отстаивала.

Джейн взялась примирить Генриха с дочерью. Шестого июля Генрих с Джейн посетили Марию в Хакни, и король вел себя как любящий и щедрый отец. Вскоре он стал посылать Марии деньги, королева отправила ей придворные платья, а Кромвель – прекрасную лошадь. Мария вновь получила свой двор¹, а ее бывшую гувернантку, леди Солсбери, стали радушно принимать в королевских резиденциях.

Благодаря стараниям Джейн Елизавете тем летом тоже позволили появляться при дворе, хотя она не обедала за одним столом с отцом и мачехой. Все же Генрих был «очень привязан» к ней, и французский посол выражал уверенность, что он «сильно любит ее»². Но маленькая девочка пробыла при дворе недолго: бóльшая часть ее детства прошла во дворцах в долине Темзы, отведенных для детей короля.

В июле 1537 года разразился новый скандал: прекрасная и своенравная племянница короля, двадцатиоднолетняя леди Маргарет Дуглас, вступила в тайную связь с младшим братом Норфолка, лордом Томасом Говардом. В Девонширской рукописи есть несколько стихотворений, рассказывающих об этом; некоторые написала она сама. Когда Генрих узнал, что Маргарет и Томас пообещали друг другу пожениться, не спросив у него разрешения, он страшно разгневался: Маргарет по своему происхождению стояла близко к трону, и дерзость Говарда, по мнению Генриха, граничила с изменой. Несчастных любовников сразу отправили в Тауэр. Маргарет поместили в доме помощника смотрителя, предоставив ей комнаты, которые ранее занимала Анна Болейн. Лорд Томас утешался, сочиняя обращенные к ней горькие стихи:

 
Любовь моя воистину не угаснет,
Ни угрозы ей не страшны, ни казни;
Пусть думают что хотят и пусть себе говорят…³
 

К Акту о престолонаследии добавили пункт, приравнивавший к измене «заключение помолвки, женитьбу или лишение девственности» применительно к любой женщине из королевской семьи. Парламент лишил лорда Томаса прав и состояния и приговорил к смерти. Леди Маргарет могла постигнуть та же участь, но, к счастью, «совокупления не произошло», как сообщает Шапюи⁴.

Король не казнил любовника своей племянницы, но простить ее он не мог. Даже спустя пять месяцев Генрих продолжал жаловаться своей сестре, матери Маргарет, что ее дочь «вела себя так легкомысленно и опозорила нас»⁵. В результате Маргарита Тюдор пригрозила дочери, что лишит ее наследства, если та не будет слушаться короля.

Осенью 1537 года Маргарет и Говард заболели лихорадкой. Король немного смягчился и 29 октября освободил Маргарет, отдав ее под опеку настоятельницы монастыря Сион. Через два дня Томас Говард скончался в Тауэре. В одном из стихотворений Суррей называет своего дядю «кротким зверем», который закончил жизнь «в горе» и добровольно искал смерти «из-за утраты своей истинной любви». Вскоре после этого Маргарет, несколько раз уверявшей Кромвеля в своих письмах, что ее «увлечение» Говардом прошло и она выздоровела, разрешили вернуться ко двору.

В июле 1536 года Томаса Кромвеля посвятили в рыцари, и он стал бароном Кромвелем из Уимблдона. Кроме того, после смерти Уилтшира он сделался лордом – хранителем личной печати и был назначен главным викарием и вице-регентом короля по духовным делам, отвечавшим за роспуск монастырей. Свидетельством карьерных успехов Кромвеля стала женитьба его сына Грегори на сестре королевы, Элизабет Сеймур⁶. Теперь Кромвель контролировал основные органы управления, что дало ему возможность проводить масштабные реформы, поскольку правительственные чиновники могли выполнять свои обязанности независимо от короля и его двора: так были заложены основы гражданской службы. Что касается короля, он был признателен Кромвелю, так как освободился от многих неудобств, связанных с личным управлением страной. Благодаря умелым действиям Кромвеля ведомство главного секретаря теперь занималось всеми вопросами управления. В Тайном совете влияние Кромвеля было безграничным.

Однако Кромвель не смог бы осуществить все это без поддержки и одобрения короля, чьи желания, безусловно, были главной движущей силой реформ. Власть монарха в результате возрастала, а не уменьшалась. За Генрихом оставалось последнее слово во всем, и служить ему было непросто. Когда он пребывал в дурном настроении, то говорил Кромвелю, что ему из-за низкого происхождения не пристало «вмешиваться в дела королей». В 1538 году Джордж Поулет, брат Уильяма, писал: «Король ругает его [Кромвеля] последними словами дважды в неделю и иногда дает ему по башке; и все же, после того как ему хорошенько настучали по голове и задали трепку, как собаке, он выходит из главного покоя, встряхивая волосами, с веселым лицом, будто правит всем курятником». В другой раз король обозвал «милорда хранителя личной печати негодяем и мошенником, дал ему затрещину и вышвырнул из личных покоев»⁷. Кромвель сносил все это с юмором и терпением, зная, что платит небольшую цену за свое положение и что, сколько бы король ни раздражался, он любит его.

Другим человеком, на котором иногда срывался Генрих, был Гардинер⁸. Гардинер и Кромвель никогда не питали симпатии друг к другу, и первый сурово порицал второго за вмешательство в дела Церкви. Помимо разногласий по деловым вопросам, между ними существовала глубокая личная вражда, и каждый ждал возможности низвергнуть другого. Гардинер недолюбливал и Кранмера, будучи консерватором в религиозных вопросах, хотя и признал главенство короля над Церковью.

В 1536 году под руководством короля Конвокация (собор духовенства) сформулировала десять положений доктрины Англиканской церкви, наметив средний путь между учением католицизма и более радикальными взглядами реформатов. Начался роспуск монастырей, и в течение четырех лет все они – числом 563 – были закрыты, а их обитатели отправлены на покой с выплатой содержания, что навсегда изменило облик Англии. Когда Джейн стала умолять короля одуматься, он резко велел ей прекратить делать это, если она хочет избежать участи Анны Болейн. Однако в июле 1537 года, во время беременности Джейн, Генрих захотел порадовать ее и заново открыл приорат Бишем как аббатство, а также основал монастырь в Стиксуолде ради спасения своей души и души королевы. Ни тот ни другой не пережили роспуска.

Руководившему этим процессом Кромвелю помогали такие люди, как Ричард Саутвелл, беспринципный делец, который был наставником юного Суррея, сделал карьеру при дворе и в 1534–1535 годах стал шерифом Норфолка и Саффолка, хотя в 1532 году его осудили за убийство, а позже, после уплаты штрафа, помиловали. Вместе с Ричардом Ричем, еще одним приспешником Кромвеля, Саутвелл стоял за осуждением сэра Томаса Мора. Рич, честолюбивый законник, происходивший из торговцев, женился на богатой женщине, которая родила ему пятнадцать детей, и в 1533 году занял должность главного солиситора. В целом Саутвелл и Рич оказались очень полезны главному секретарю Кромвелю.

Огромные богатства монастырей перешли к государству, доходы короля удвоились, соответственно возросли его могущество и власть. Эти средства он использовал среди прочего для финансирования строительных проектов и приобретения новой собственности. Помимо этого, по распоряжению Генриха из обителей вывозили целыми телегами драгоценные украшения, снятые с распятий, реликвариев, святилищ, алтарей, а также ценную богослужебную утварь. Король заполучил рубин, подаренный Людовиком VII Французским в 1179 году для украшения гробницы святого Томаса Бекета в Кентербери, – Генрих VIII вправил его в перстень для большого пальца – и крупный сапфир из Гластонбери.

К короне также отошли монастырские владения, приносившие доход в 120 000 (36 миллионов) фунтов стерлингов в год, – одна пятая часть всех земель королевства. Одну треть их король раздал, дабы заручиться поддержкой влиятельных людей. В 1536 году для решения вопросов, связанных с проведением этой политики, был создан новый, так называемый Суд по приращениям, подвластный Кромвелю. Ричард Саутвелл стал в нем первым судебным исполнителем, затем солиситором и, наконец, канцлером.

Бóльшая часть крупных земельных пожалований предназначалась для высокопоставленных придворных: 124 землевладения достались светским и духовным лордам, 183 – рыцарям и джентльменам, 147 – служителям двора. Остальные наделы перешли к торговцам, адвокатам, врачам и йоменам, что позволило нарождавшемуся среднему классу превратиться в землевладельцев-джентри, которые были обязаны королю своим возвышением и отвечали ему благодарностью и верностью. Большинству выгодополучателей приходилось платить за свои приобретения, хотя некоторые, в основном джентльмены Личных покоев, получали их бесплатно. Деловые люди были готовы поступаться своими принципами ради имущества и, имея корыстные интересы, охотно включались в новую систему, где король являлся главой Церкви. Поэтому оппозиция религиозным реформам, особенно на юге, была минимальной.

Едва ли был хоть один пэр, не получивший выгоды от роспуска монастырей. Многие превратили монастырские здания в роскошные модные особняки; несколько таких сохранились до наших дней, включая Одли-энд в Саффрон-Уордене, построенный лордом-канцлером Одли⁹, аббатство Баттл, приобретенное сэром Энтони Брауном¹⁰, и аббатство Воберн, сперва взятое в аренду сэром Фрэнсисом Брайаном, но позднее перешедшее к Расселлам, которые возвели ныне существующий дом. Некоторые здания превратились в руины, к примеру аббатства Больё и Тичфилд, перестроенные будущим лордом-канцлером Томасом Ризли; аббатство Уэверли, резиденция сэра Уильяма Фицуильяма; аббатство Нетли, принадлежавшее Уильяму Поулету; аббатство Моттисфонт, которое приобрел у короля лорд Сэндис в обмен на поместье Челси; приорат Лиз в Эссексе, которым владел Ричард Рич. Кромвелю были дарованы приорат Осита в Эссексе, монастырь Серых братьев в Ярмуте и монастырские владения в Лестершире и Сассексе.

Себе Генрих оставил очень немногое из монастырского имущества; некоторые здания он превратил в дворцы. Самыми важными были те, что располагались между Лондоном и Дувром, где король в прошлом устроил апартаменты для себя. Теперь он приказал полностью перестроить их, создав половины короля и королевы с традиционными наружными и внутренними покоями. В 1538 году Генрих приобрел аббатство Святого Августина в Кентербери, отделку которого закончили к приезду Анны Клевской в декабре 1539-го. Комнаты, где жил аббат, превратили в апартаменты короля, а для королевы выстроили новый корпус из кирпича и дерева, с видом на сад. Все вместе стали называть Королевским дворцом¹¹.

В 1538 году Генрих заполучил приорат Дартфорд, где монашествовала его тетка Бриджет Йоркская. Король велел снести бóльшую часть зданий и построить великолепный дворец, на что израсходовали 6600 (1 980 000) фунтов стерлингов. Работы там тоже завершили к прибытию Анны Клевской. В Дартфорде имелся большой внутренний двор, вокруг него, над старыми крытыми галереями, располагались королевские апартаменты, куда вела парадная лестница. По бокам от нее стояли столбы с уэльскими драконами и английскими львами. Для мощения лестницы употребили 9000 плиток¹².

Другие перестроенные королем монастыри стояли на дорогах, которыми он часто пользовался во время поездок по стране. В 1538 году Генрих приобрел приорат Данстейбл, аббатства Рединг и Сент-Олбанс. Данстейбл он иногда посещал, но там были произведены лишь незначительные изменения¹³. После того как аббата Рединга, выказавшего дерзкое неповиновение, повесили на воротах монастыря, из его жилища сделали дворец, «предназначенный только лишь для короля»¹⁴. Дом аббата в Сент-Олбансе отремонтировали специально для Генриха, время от времени приезжавшего туда. В 1539 году к короне перешли еще три крупных монастыря. В доминиканском монастыре Гилдфорда уже существовали королевские апартаменты с садом, теперь же по желанию Генриха их расширили, хотя он появлялся там редко¹⁵. Аббатство Сион до 1542 года оставалось практически нетронутым, затем его превратили в оружейный завод. Картезианский монастырь в Лондоне использовали для хранения королевских шатров и садового инвентаря.