Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

30
«Следующий по положению после его величества»

Если бы Уилл Сомерс осмелился, он, вероятно, постарался бы раскрыть перед публикой комическую сторону происшествия, случившегося с королем в 1525 году. На самом деле ничего смешного в этом не было: Генрих в очередной раз едва не погиб. «Следуя за своим соколом» неподалеку от Хитчина, он пытался перескочить через канаву с помощью шеста, который треснул, и король полетел вниз головой в мутную воду. Крепко завязший в глине Генрих утонул бы, если бы не его лакей Эдмунд Моди, который прыгнул в воду и вытащил своего повелителя1. Этот случай – как, впрочем, и травма, полученная на турнирной площадке годом ранее, – мог стать причиной головных болей, от которых позже страдал Генрих. Но ближайшим его последствием стало осознание – более ясное, чем когда-либо, – того факта, что проблему с наследованием престола необходимо решить как можно скорее.

К тому моменту стало уже понятно, что королева не подарит ему сына. Разумеется, у Генриха был отпрыск мужского пола, незаконнорожденный Генрих Фицрой, и король стал серьезно задумываться о передаче ему трона. Рождение вне брака тогда являлось серьезным препятствием к престолонаследию, но при определенных обстоятельствах таких детей можно было признать законными. Прежде всего следовало предъявить народу мальчика – уже шестилетнего, жившего в Дарем-хаусе на Стрэнде – и понять, как к нему отнесутся.

Двадцать третьего апреля, на ежегодном собрании кавалеров ордена Подвязки, Фицроя приняли в него, а 7 июня в виндзорской церкви Святого Георгия торжественно посвятили в рыцари, причем он сидел с той же стороны, что и государь, во втором кресле от него. Королева, давно знавшая о существовании этого ребенка и как будто не питавшая личной неприязни к нему, наблюдала за церемонией из своей молельни над часовней Эдуарда IV. Восемнадцатого июня Генрих впервые с 1514 года произвел в пэры сразу нескольких человек. Его сын получил громкие титулы герцога Ричмонда и Сомерсета, а также графа Ноттингема. Герцогство Ричмонд принадлежало Генриху VII еще до его вступления на престол. Герцогом Сомерсета король ранее сделал своего младшего сына Эдмунда, умершего пятнадцатимесячным в 1500 году; до того титул принадлежал Бофортам. Носитель этих титулов не обязательно был наследником престола; тем не менее они подчеркивали высокий статус нового герцога и его королевское происхождение. Герб для Фицроя придумал сам Генрих.

В тот же день племянник короля Генри Брэндон стал графом Линкольном; Генри Куртене, граф Девон, – маркизом Эксетером; лорд Генри Клиффорд – графом Камберлендом²; Томас Меннерс, лорд Рус, – графом Ратлендом³, а сэр Томас Болейн, уже ставший одним из наиболее влиятельных советников короля, – лордом Рочфордом. Церемония пожалования сана происходила в приемном зале дворца Брайдуэлл. Король стоял под балдахином с гербами, при нем находились кардинал Уолси, герцоги Норфолк и Саффолк, а также графы Арундел и Оксфорд. В помещении, набитом придворными, стояла нестерпимая духота. Первым под звук фанфар в зал вошел Генрих Фицрой, вставший на колени перед отцом. На него надели сине-алую накидку, возложили церемониальную шапку и герцогский венец, а в руки дали меч; одновременно с этим зачитывался патент на владение титулом. Затем Фицрой занял место на помосте рядом с королем, получив первенство над всеми присутствовавшими в зале пэрами⁴.

Смысл послания был предельно ясен: «Теперь он [Фицрой] – следующий по положению после его величества, и король может с легкостью вознести его еще выше», – отметил венецианский посол⁵. Однако королева была сильно задета таким выдвижением юного Фицроя, видя в этом угрозу положению своей дочери, принцессы Марии⁶. Новоявленный лорд Рочфорд тоже не слишком обрадовался: сделавшись пэром, он был вынужден уступить должность лорда-казначея сэру Уильяму Фицуильяму без всякой финансовой компенсации – по вине Уолси, как считал он.

Генри Куртене, новый маркиз Эксетер, пользовался расположением короля. В то время его определили в Личные покои⁷, сделали смотрителем Виндзорского замка и главным управляющим герцогства Корнуолл. Богатый человек, имевший обширные владения на востоке страны, он жил на широкую ногу, пребывая по большей части в Хорсли (Суррей) и в своем лондонском доме под названием «Красная Роза». Его женой стала Гертруда Блаунт, дочь лорда Маунтжоя, гуманиста и камергера королевы. Гертруда, наполовину испанка, была одной из придворных дам Екатерины и много значила для нее.

Как и прежде, никто не мог сравниться по своему влиянию с Уолси. Однако его враги постепенно усиливались, и кардиналу приходилось считаться с их мнением. Король продолжал во многом полагаться на Уолси, но теперь, когда он стал взрослым человеком, его взгляды на жизнь изменились; вероятно, он начал с подозрением смотреть на богатство кардинала. В июне 1525 года Уолси сделал широкий и политически оправданный жест – подарил Генриху свой только что достроенный дворец Хэмптон-корт со всем его содержимым⁸, получив взамен дворец Ричмонд, далеко не такой большой и роскошный. Очевидно, король, увидев, что покои, которые Уолси устроил для него в Хэмптон-корте, превосходят своим великолепием все, что имелось в его собственных резиденциях, обронил несколько прозрачных намеков⁹. Тем не менее кардинал сохранил за собой право при необходимости использовать дворец, особенно для официальных приемов.

В то время Уолси переключился на другие дела. Он заказал у итальянского скульптора Бенедетто ди Ровеццано впечатляющую гробницу для себя самого. Ее предполагалось поставить в небольшой часовне, построенной восточнее церкви Святого Георгия в Виндзоре Генрихом VII для упокоения останков Генриха VI (канонизации которого он добивался)¹⁰. Однако Генриха VI так и не причислили к лику святых, а гробница Генриха VIII, которую собирались соорудить на ее месте, не была завершена. В 1524 году Генрих предоставил пустующую часовню кардиналу для устройства усыпальницы, которая соответствовала бы его статусу и отражала его величие.

В 1525 году колледж Кардинала, основанный Уолси в Оксфорде, принял первых студентов. Он разместился в прекрасных зданиях, возведенных работавшими на короля искусными каменщиками. Уолси выделил средства на его содержание из доходов упраздненных монастырей. Во главе хора колледжа встал выдающийся музыкант и композитор Джон Тавернер, чьи услуги Уолси ценил так высоко, что, когда в 1528 году его обвинили в ереси, он избежал наказания. Королева тоже проявляла интерес к новому учебному заведению: в январе доктор Лонгленд подробно рассказал ей о целях его создания, пояснив, что колледж «будет привлекать студентов со всей Англии, а студенты и руководители станут неустанно молиться о ее благополучии»¹¹.

Однако Екатерина не испытывала к Уолси дружеских чувств, и он знал об этом. Королева считала его виновником возвышения Фицроя. В июне 1525 года кардинальские соглядатаи при дворе королевы сообщили ему, что три испанки из окружения Екатерины побуждают ее выразить возмущение в связи с недавним присвоением мальчику высоких титулов. Кардинал немедленно удалил женщин от двора, а когда королева попросила Генриха вернуть их, тот отказался. Екатерина, «обязанная подчиняться и проявлять терпение»¹², была уязвлена этим и с горечью осознала, что оказалась в изоляции. Ей было уже почти сорок лет, она не отличалась крепким здоровьем, утратила доверие к своим слугам и понимала, что ее желания больше ничего не значат для супруга.

И без того тяжелую ситуацию усугубил император, пренебрегший ее дочерью. Ему предложили в жены прекрасную Изабеллу Португальскую, за которой давали миллион фунтов стерлингов, и Карл решил не ждать, пока Мария повзрослеет. Естественно, Генрих сразу охладел к своему бывшему союзнику. Теперь мечты Екатерины о браке Марии с испанцем едва ли могли сбыться.

Дитя, невольно доставившее неприятности королеве, вскоре убрали с ее глаз. Летом 1515 года произошла самая страшная за последние десять лет вспышка бубонной чумы. В Лондоне умирало по пятьдесят человек в день, и король, как обычно, стал искать убежища в более безопасных местах. В июле юный герцог Ричмонд, ранее в том же месяце ставший лордом – верховным адмиралом, генеральным стражем северных марок и лордом-наместником Англии, обязанным руководить всеми военными операциями к северу от Трента (последние две должности до вступления на престол занимал его отец), был отправлен на север, в Йоркшир, где для него создали почти королевский двор в замке Шериф-Хаттон¹³. Помимо замка, Ричмонд получил еще восемьдесят имений, разбросанных по всей Англии, ежегодный доход от которых составлял 4000 (1 200 000) фунтов стерлингов¹⁴. Шериф-Хаттон являлся резиденцией бабки Ричмонда, Елизаветы Йоркской, до ее замужества с Генрихом VII. Молодого герцога разместили в крыле с роскошными жилыми покоями. Часовню в замке обустроили на средства Уолси, крестного отца Ричмонда¹⁵.

Двор принца состоял из 245 служителей, которые носили желто-синие ливреи; на его содержание король отпускал по 3200 (960 000) фунтов стерлингов в год. Возглавлял двор Томас Магнус, архидиакон Восточного Рединга, ранее – английский посланник в Шотландии. Главным конюшим у Ричмонда служил сэр Эдвард Сеймур¹⁶. Этот юный джентльмен происходил из старинного уилтширского рода. Его отец, Джон Сеймур, – «умный, обходительный человек»¹⁷ и один из любимых придворных короля – был рядом с Генрихом во Франции в 1513 году и на Поле золотой парчи в 1520-м. Сеймур также присутствовал в Кентербери во время визита императора (1522). Его супруга Маргарет Уэнтворт, которой посвятил стихотворение Джон Скелтон, состояла в родстве с Эдуардом III. Один из десяти детей Сеймуров, Эдвард был пажом у Марии Тюдор в бытность ее королевой Франции, а потом перешел на службу к Уолси. Эдвард оказался храбрым и умелым воином и был посвящен в рыцари Саффолком во время французской кампании 1523 года, а на следующий год стал эсквайром тела короля. Таким образом, он обладал всеми качествами, необходимыми для службы юному герцогу.

Короли часто возвышали своих незаконнорожденных отпрысков, но этого мальчика явно готовили к тому, чтобы занять престол. Его растили и воспитывали «очень хорошо, как сына короля» и содержали «в почете, как принца»¹⁸. Он руководил своим двором, сидя в обтянутом золотой парчой роскошном кресле, под гербовым балдахином, и к нему обращались как к королевской особе. Находясь в Йоркшире, Фицрой номинально возглавлял бывший Совет Севера, переименованный в Совет герцога Ричмонда, хотя фактически дела вел Томас Магнус. Кроме того, Генрих подумывал женить Ричмонда на португальской принцессе.

Юный герцог также должен был получить образование, достойное принца крови. Его наставником назначили Ричарда Кроука, выдающегося ученого-классика из Колледжа Святого Иоанна в Кембридже, который когда-то давал уроки греческого языка Генриху VIII. Король хотел, чтобы мальчик усвоил Новое учение.

Генрих лелеял сына, «как собственную душу», называл его своим «мирским сокровищем»¹⁹. Судя по всему, мальчик, в свою очередь, любил и почитал отца. Они регулярно переписывались. Генрих присылал сыну подарки, в том числе лютню: у Ричмонда, как у всех Тюдоров, обнаружились способности к музыке. Юный герцог также обменивался письмами с Уолси. В одном из его посланий говорится: «Я написал его королевскому высочеству, смиренно прося о доспехах, чтобы упражняться с оружием». Письмо, подписанное «Гарри Ричмонд», вероятно, было отправлено в надежде, что крестный замолвит за него словечко. Обращаясь к королю «Мой самый грозный и властный государь», Ричмонд в своем послании намекал, что Юлий Цезарь улыбнулся бы в ответ на просьбу о доспехах, и заверял отца: «Я употребляю все свои усилия, разум и занятия для усердного изучения всех наук и получения образования», а в конце письма, как обычно, просил благословения²⁰. Получил ли мальчик вожделенные доспехи, неизвестно, но, скорее всего, его желание было исполнено.

Королева выражала недовольство тем, сколько всего получает сын Генриха, и королю оставалось лишь сделать то же самое для дочери. Для Екатерины это обернулось и радостью, и огорчением – Марию удалили от нее в августе 1525 года, отправив в замок Ладлоу, расположенный в Валлийской марке[51]51
   Валлийская марка – традиционное название областей на границе Англии и Уэльса.


[Закрыть], и отдав на попечение леди Солсбери, которая вернула себе расположение короля и вновь сделалась наставницей принцессы. Девочку сопровождали 304 члена ее двора, многие из которых носили ливреи²¹ геральдических цветов принцессы – синего и зеленого. Среди них был и учитель Марии, доктор Фетерстон.

Екатерина очень скучала по дочери, но в письмах подчеркивала, что все это к лучшему: «Что касается обучения письму на латыни, я рада, что вы перешли от меня к господину Фетерстону, так как это пойдет вам на пользу: у него вы научитесь правильно писать»²².

Как и Ричмонд, Мария должна была овладеть искусством управления и номинально председательствовала в Совете по пограничным вопросам, как делали до нее два принца Уэльских: Эдуард V и Артур Тюдор. Леди Солсбери следила за тем, чтобы указания королевы о воспитании дочери соблюдались буквально: принцессе полагалось много времени проводить на воздухе, «умеренно заниматься упражнениями», получать хорошую, здоровую пищу, которую следовало «подавать, сопровождая приличным, радостным и веселым общением», а все, что ее окружало, должно было быть «приятным, чистым и благотворным». Помимо уроков, выделялось время для занятий музыкой и танцами²³. Когда принцесса болела, за ней присматривал новый врач, доктор Уильям Баттс. Этот сорокалетний джентльмен из Норфолка, выдающийся ученый-гуманист, учился в Кембридже, в 1518 году получил квалификацию врача, а в 1524-м был назначен директором приюта Пресвятой Девы Марии в Кембридже. Баттс, носивший такую же ливрею, как все служители двора Марии, имел под своим началом двух помощников и аптекаря²⁴. Жена доктора, Маргарет Бэкон, также являлась членом двора принцессы²⁵.

В замке Ладлоу, официальной резиденции Совета марки, Мария бывала редко. Основной ее резиденцией стал Тикенхил. Из этого особняка, стоявшего на холме, открывался вид на соседний Бьюдли; именно там мать Марии жила с принцем Артуром в течение нескольких месяцев, вплоть до его кончины в 1502 году. В 1473–1474 годах дом, построенный в XIII веке, подновил и расширил Эдуард IV, предназначая его для своего сына, будущего Эдуарда V; в 1490 году, при Генрихе VII, он стал еще больше по размерам. К приезду Марии Тикенхил отремонтировали. Это было фахверковое здание с кирпичными дымоходами, массивными дубовыми балками и большим залом²⁶.

Примерно в то же время король приобрел еще один дом, впоследствии ставший одной из любимых резиденций Марии. Поместье XV века Хансдон в Хертфордшире было куплено у герцога Норфолка в качестве убежища от чумы, из-за «целительного воздуха» этих мест²⁷. В течение следующих девяти лет Генрих потратил 2900 (870 000) фунтов стерлингов на работы в нем: дом окружили рвом, внутри создали королевские покои – стекла с геральдическими эмблемами изготовил Галион Хоне, – а снаружи здание частично облицевали кирпичом²⁸. Вид Хансдона в 1546 году можно видеть на заднем плане портрета будущего Эдуарда VI, который сейчас находится в Виндзоре²⁹.

31
«Установление доброго порядка»

В Лондоне продолжала свирепствовать чума, поэтому в конце 1525 года Генрих не стал праздновать Йолетиды, а провел «тихое Рождество» (как его стали называть впоследствии) в Элтеме – спокойно и боязливо – вместе с немногочисленной свитой; «никому не дозволялось приезжать туда, кроме названных поименно»1. Тем временем в Ричмонде Уолси, запасшийся апельсинами, которые будто бы ограждали от заразы, «держал двор открытым для лордов, леди и всех прочих, кто бы ни пришел, и устраивал театральные постановки и маскарады в истинно королевской манере»2. Мария оставалась в Ладлоу, далеко от зараженной болезнью территории.

Угроза чумы не отступала до лета 1526 года. Болезнь унесла жизни по меньшей мере двух приближенных Генриха. После Рождества Уолси присоединился к королю в Элтеме, где они вместе сочинили знаменитые Элтемские постановления – «Объяснения по пунктам, составленные его высочеством королем по рекомендациям Совета для установления доброго порядка и исправления различных ошибок и злоупотреблений в его достойнейших службах Придворного хозяйства и Покоев»³. Целями были реформирование королевского двора, экономия денег и устранение расточительства. Еще в 1519 году, после изгнания фаворитов, Генрих – вероятно, вознамерившийся и дальше вести себя похвально – сообщил Уолси о своем желании, чтобы двор «без дальнейшего промедления был приведен в приличествующий ему, основательный и выгодный порядок»⁴. Но эта идея короля, как и многие другие, не воплотилась в жизнь. Однако теперь, накануне очевидного финансового кризиса, вызванного разорительной войной с Францией, королю и кардиналу не оставалось выбора – приходилось идти на радикальные изменения.

Те, в чьих услугах не нуждались, были уволены с выплатой содержания, а различные прихлебатели немедленно изгнаны. Число йоменов стражи сократили до одной сотни, часть их обязанностей возложили на джентльменов-пенсионеров, которые с тех пор стали носить церемониальные боевые топоры; усилили контроль над тратами на съестное и другие припасы, ввели новые правила, касавшиеся отсутствия на службе и вообще дисциплины. Отныне все члены двора назначались согласно их заслугам, и те, кто отличался на своем поприще, получали новые карьерные возможности.

Согласно Элтемским постановлениям, Личные покои становились полноправным подразделением двора и преобразовывались. Проводя эти реформы, Генрих всецело следовал советам Уолси. Ранее король проявлял невероятную сговорчивость и щедрость, подыскивая придворные должности для своих фаворитов и их выдвиженцев; все они привозили с собой слуг. Кардинал воспользовался шансом и свел к минимуму опасность для себя со стороны единственного центра силы при дворе, на который он имел мало влияния. Число служителей Личных покоев сократилось, якобы ради экономии: джентльменов Покоев осталось шесть (вместо двенадцати), лакеев – шесть (вместо сорока пяти), а грумов Покоев – четыре (вместо пятнадцати). «Увы, сколько было печали и горьких сетований, когда всем этим людям пришлось покинуть двор», – отмечал Холл.

Кардинал также постарался обуздать амбиции служителей Личных покоев, повелев им нести службу «скромно, почтительно, тайно и смиренно, не оказывая давления на короля, не стараясь возвыситься посредством выполнения заданий, полученных от короля, или же посредством тяжб и не вмешиваясь в любые другие дела, какими бы они ни были»⁵. К великой досаде Уолси, эти распоряжения почти не выполнялись.

Разумеется, первыми были изгнаны враги Уолси, в том числе грум стула сэр Уильям Комптон, сэр Фрэнсис Брайан, сэр Николас Кэрью, лорд Рочфорд и Джордж Болейн⁶. Смещенные со своих должностей придворные, естественно, кипели от недовольства, многие решительно намеревались вернуть утраченные позиции. Тем не менее король позволил убедить себя в том, что их удаление пойдет на пользу, хотя и настоял на оставлении при дворе – без жалованья – своего кузена Эксетера, главного «аристократа Личных покоев» и недруга кардинала. Дабы уравновесить влияние Эксетера, Уолси сделал служителем Покоев своего сторонника сэра Джона Расселла, честолюбивого придворного, воина и дипломата, который поступил на придворную службу в 1506 году в качестве джентльмена-ашера Генриха VII. Генрих VIII посвятил его в рыцари во время французской кампании 1513 года и после этого несколько раз отправлял с посольствами во Францию и в Италию. В 1522 году Расселл потерял глаз в битве при Морле. Примерно в то же время, когда его назначили в Личные покои, он женился и получил загородное имение – дом постройки XV века в Бекингемшире, известный под названием Ченис.

Комптона в должности грума стула и хранителя личного кошелька сменил человек, на беспристрастность которого кардинал мог положиться, – обаятельный и учтивый Генри Норрис, который, по его собственному признанию, «очень полюбился королю»⁷ и прекрасно подходил для придворных должностей, сопряженных с особо щекотливыми поручениями.

«По желанию его милости» внутренние покои короля следовало «держать закрытыми, без существенных починок». Отныне и впредь в них не мог «надеяться, пытаться [войти] или быть допущенным» никто, «кроме тех, кого время от времени будет призывать лично его милость». Помимо этого, были изданы строгие распоряжения, призванные уменьшить фамильярность при общении с королем и в его присутствии, а также обеспечить добропорядочное и благоразумное поведение личных слуг государя, на которых возлагалась обязанность обеспечивать ему «покой, отдых и комфорт, а кроме того, следить за сохранением его здоровья»⁸. Короля всегда должны были сопровождать пятнадцать служителей Личных покоев: Эксетер, грум стула; пять других джентльменов – сэр Уильям Тейлор, сэр Томас Чейни, сэр Энтони Браун, сэр Джон Расселл и Уильям Кэрью; два джентльмена-ашера – Роджер Ратклифф и Энтони Найвет; четыре грума – Уильям и Уриан Бреретоны, Уолтер Уэлч и Джон Кэрью; парикмахер Пени; паж, четырнадцатилетний Фрэнсис Уэстон, сын сэра Ричарда Уэстона из Саттон-плейса⁹.

Постановления учитывали тот факт, что Тайный совет все чаще собирался при дворе, и гласили, что короля должны всегда сопровождать десять советников; среди них были Джон Клерк, епископ Бата и Уэллса, сэр Томас Мор и руководитель Королевской капеллы. Как минимум двоим полагалось «присутствовать каждый день до полудня, [являясь] самое позднее к десяти часам утра, а после полудня, к двум часам, – в столовую короля или в другое место, которое будет выбрано для заседания Совета»¹⁰.

Постоянно находиться при короле следовало и доктору Уильяму Найту, недавно сменившему Ричарда Пейса в должности королевского секретаря. Протеже Уолси, Найт получил образование в Оксфорде, был рукоположен в сан и в 1515 году сделался одним из священников короля. Он не раз исполнял дипломатические поручения и доказал свои деловые способности. Позже король назначил его епископом Бата и Уэллса.

Карьера несчастного Ричарда Пейса приближалась к трагическому финалу. Убежденный, что Пейс работает против него, Уолси добился того, что его сместили с должности секретаря и отправили в Испанию с трудной дипломатической миссией. В 1527 году, по-прежнему сомневаясь в лояльности Пейса, Уолси засадил его в Тауэр. Это стало слишком тяжелым испытанием для чувствительного Пейса. После освобождения в 1530 году он навсегда ушел из публичной жизни, будучи совершенно сломленным.

Претворение в жизнь Элтемских постановлений повлекло за собой изменения в составе группы главных служителей двора. Вместо пожилого и больного графа Вустера, скончавшегося в апреле того же года, лордом-камергером сделался Уильям Сэндис, давно пользовавшийся расположением короля; в 1523 году он стал лордом Сэндисом из Вайна. Выполнять свои обязанности ему помогал новый казначей двора, сэр Уильям Фицуильям, способный флотоводец и дипломат, которого в том же году произвели в кавалеры ордена Подвязки. Одновременно Уолси уволил за самовольное отбытие в отпуск придворного кассира Джона Шерли, заменив его сэром Эдмундом Пекхэмом.

Нет сомнений в том, что Элтемские постановления достигли многих целей, ради которых создавались, несмотря на широко распространенное мнение, что они были «больше рассчитаны на извлечение выгоды, чем на наведение порядка»¹¹, однако остается неясным, насколько строго их соблюдали. Кое-какие пункты явно игнорировались, о чем свидетельствуют королевские воззвания. Численность служителей Личных покоев начала увеличиваться с 1530 года: в общей сложности там подвизались девять джентльменов и двадцать должностных лиц (их число к 1532 году возросло до одиннадцати и двадцати четырех соответственно и продолжало расти все последующие годы)¹². Двор оставался огромным и хаотичным образованием, на которое оказывали серьезное влияние борьба партий и существенные изменения в политике; через тринадцать лет возникла необходимость в очередных реформах. Все это говорит о том, что для искоренения расточительства и всевозможных злоупотреблений удалось сделать очень немного, так как средств для реализации постановлений на практике было недостаточно.