Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Первым наставником Марии, назначенным на эту должность в 1523 году, стал личный врач Генриха, престарелый доктор Линакр; он обучал принцессу латыни и написал для нее начальную грамматику, но в октябре 1524 года скончался. После этого королева попросила выдающегося испанского педагога Хуана Луиса Вивеса составить для Марии расписание занятий, которые позволили бы ей сделаться хорошей женой и матерью, а также при необходимости быть достойной королевой Англии. Ранее, в 1523 году, кардинал Уолси пригласил Вивеса в Англию, чтобы тот преподавал риторику в оксфордском колледже Тела Христова. Королева Екатерина знала о нем, вероятно, от Томаса Мора, который познакомился с Вивесом в Брюгге (1520) и был впечатлен его идеями. В 1522 году королева назначила Вивесу содержание и попросила, чтобы он посвятил Генриху VIII свой перевод «Града Божья» святого Августина. В 1524 году Вивес посвятил свой трактат о женском образовании «De Institutionae Foeminae Christianae» («Наставление женщине-христианке») Екатерине, которая была заказчицей этого труда.

Составленное Вивесом расписание занятий – строгое, требовавшее большого напряжения сил и дисциплины – подходило только для очень способного ребенка. Марию воспитывали в соответствии с высочайшими нравственными стандартами, поэтому она читала только самых серьезных древних авторов и схоластов – Цицерона, Сенеку, Плутарха, Платона, святого Иеронима и святого Августина, – а также Эразма и Мора. Чтение же романов или любых «праздных» книг, которые могли побудить к легкомысленному поведению, возбранялось, так как в женщинах видели обладательниц очень податливого разума, которых легко склонить к дурному. Молчаливость считалась ценным качеством, и по этой причине Вивес возражал против обучения женщин риторике. Для математики же, теологии и философии их интеллектуальные способности, с его точки зрения, были недостаточными.

Принцесса занималась вместе с несколькими соученицами, тщательно подобранными. Всех их учили латыни, французскому, немного итальянскому и греческому, грамматике, музыке, традиционным танцам, управлению домашним хозяйством и хорошим манерам. Каждый день было необходимо прочитывать избранные отрывки из Библии. Скорее всего, уроки латыни Марии давал сам Вивес, а остальные науки преподавал набожный и добрый Ричард Фетерстон, бывший духовник королевы. Сама Екатерина часто читала что-нибудь с дочерью и помогала ей с переводами. Как все Тюдоры, Мария была музыкально одарена, с раннего детства ее учили играть на вёрджинеле и лютне²³, а гордый отец любил похваляться скороспелым талантом дочери.

В мае 1523 года состоялись очередные пышные торжества, на этот раз – по случаю приезда в Англию короля Кристиана II Датского с супругой Изабеллой Австрийской, сестрой Карла V. Мария Тюдор, герцогиня Саффолк, приехала ко двору, чтобы помочь королеве Екатерине развлекать ее племянницу, и занимала за столом более почетное место, чем датская королева.

Летом величавый и могущественный властитель, Чарльз, герцог Саффолк, отправился во Францию с четырнадцатью тысячами воинов для содействия Карлу V, намеревавшемуся захватить Францию. Однако, хотя Саффолк продемонстрировал «отвагу и решимость», его войска не смогли проявить себя из-за ужасных погодных условий, были потрепаны и деморализованы. Герцог ослушался короля, велевшего ему оставаться на месте, и вернулся с армией в Англию. Услышав из первых уст о том, какие несчастья им пришлось претерпеть, Генрих решил закрыть глаза на непослушание своего главнокомандующего²⁴.

Анна Болейн тем временем опрометчиво вступила в близкие отношения с Генри Перси, наследником графа Нортумберленда, который был членом двора Уолси, часто «проводил свободное время в покоях королевы и там ухаживал за фрейлинами». Перси, к несчастью, был обручен с леди Мэри Тэлбот, дочерью графа Шрусбери, – более выгодной партией, чем Анна. Перси набрался храбрости и спросил Уолси, нельзя ли расторгнуть помолвку, но получил выговор за дерзость. Кардинал тут же послал за его отцом, который немедля забрал своего неблагодарного отпрыска на север и устроил свадьбу.

Джордж Кавендиш, рассказывая об этом, утверждает, что Уолси действовал по распоряжению самого короля, тайно желавшего обладать Анной Болейн. Других свидетельств того, что король ухаживал за нею до февраля 1526 года, нет, а сама разъяренная Анна после истории с Перси была с позором удалена от двора и отправлена домой. Она поклялась отомстить Уолси. Если бы Генрих питал такие сильные чувства к ней, то наверняка не позволил бы ей покинуть двор. Более того, в первых своих письмах к ней, датированных 1527 годом, он говорит, что влюблен в нее немногим более года.

В течение 1523 года король увлеченно производил различные переделки в своих резиденциях и приобретал новые владения. Он потратил 500 (150 000) фунтов стерлингов на работы в Гринвиче, где переустроил покои Генриха VII, окна которых выходили на реку, и расширил сад. Кроме того, он купил поместье Парлаунт в Глостершире после смерти владельца, сэра Эдварда Стэнли, не оставившего наследников, и превратил его в дом смотрителя. В 1524 году король приобрел замок Эмптхилл в Бедфордшире, возведенный в XV веке на вершине холма, с прекрасным главным холлом, откуда открывался доступ в центральный двор, и каменными башнями. Эмптхилл был известен своим «на удивление здоровым и чистым воздухом»²⁵ и великолепным охотничьим парком. Генрих часто использовал его для остановок во время поездок по стране. В 1533–1547 годах там были созданы просторные королевские апартаменты²⁶.

29
«Все враги Англии повержены»

В марте 1524 года Генрих заказал мастерским Гринвича «новую упряжь по его собственной задумке и образцу, какой ни один мастер доселе не видывал». Желая поскорее опробовать ее, король устроил турнир с Саффолком в роли его главного противника, но, когда оба появились на площадке, Генрих забыл опустить забрало, и как только они ринулись друг на друга, встревоженные зрители закричали: «Стой! Стой!», поскольку Саффолк направил копье в ничем не защищенное лицо короля. Однако герцог мало что видел и слышал в своем тяжелом шлеме. Он столкнулся с Генрихом, и его копье «ударило короля в лоб прямо под защитной планкой на куполе шлема, или базинета, куда для безопасности крепится на петлях барбет [забрало]. Копье герцога разлетелось в щепки и вдавило забрало короля так глубоко в шлем, что весь купол был полон деревянных обломков». Король, по-видимому, не пострадал, но потрясенный Саффолк поклялся никогда больше не сражаться на турнирах против своего государя. Генрих заверил его, что в этом происшествии «ему некого винить, кроме самого себя», и поучаствовал еще в шести сшибках просто в доказательство того, что он не пострадал; «это стало большой радостью и утешением для всех его подданных, присутствовавших там»1. Однако есть предположение, что головные боли, от которых впоследствии страдал король, стали результатом удара в лоб, полученного тогда.

Король был буквально на волоске от смерти. И он сам, и его современники с ужасом сознавали, что из-за отсутствия у государя наследника мужского пола Англия окажется на грани гражданской войны: кто-нибудь непременно оспорит право девочки на престол, а дворяне, в чьих жилах течет кровь Плантагенетов, могут попытаться захватить власть силой.

Генрих и его советники все больше беспокоились относительно наследования престола. Прошло пять лет с момента последней беременности королевы, и Екатерина, которой исполнилось тридцать восемь, вошла в период менопаузы. С 1522 года Генрих, терзаемый сомнениями, которые разжег в нем его духовник Джон Лонгленд, епископ Линкольна, ставил под вопрос законность своего брака. Библейская Книга Левит предупреждает, что мужчина, вступающий в кровосмесительный союз с женой брата, будет бездетным, и, хотя папа Юлий II дал разрешение на брак с Екатериной, король начал считать отсутствие у него сыновей карой за прегрешения перед Господом. Тем не менее какое-то время он ничего не предпринимал: подданные очень любили королеву, она была добродетельной женщиной, к которой сам Генрих испытывал глубокую привязанность. Но главное, он не желал ставить под угрозу союз с императором Карлом, племянником Екатерины.

И все же отношения короля и королевы разладились. В 1531 году Генрих заявил, что к весне 1525 года, когда у Екатерины прекратились менструации, он, хотя иногда и посещал ее ложе для видимости, перестал вступать с ней в интимные отношения, так как у нее, очевидно, было какое-то женское заболевание и это отталкивало его². Однако в 1528 году, когда Генрих еще спал в одной постели с королевой, он говорил кардиналу Кампеджо, что не имел близости с женой два года³.

Разница в возрасте между венценосными супругами никогда еще не была столь очевидной. Екатерина давно утратила очарование юности и превратилась в обрюзглую пожилую матрону, все чаще искавшую утешения в обществе дочери и религиозных обрядах. Однажды, вернувшись на барке в Ричмонд из аббатства Сион, куда она ездила молиться вместе с Вивесом, королева выразила желание вести более спокойную жизнь. Если бы ей предложили выбрать между тяжелыми невзгодами и нынешним довольством, то, по ее словам, она предпочла бы первое, так как «удовольствованные обычно утрачивают духовную цельность»⁴. Тем не менее, когда в будущем перед ней встал такой же выбор, она поступила совершенно иначе.

В 1524 году Генрих отмечал День святого Георгия в Бьюли. В следующем месяце ему пришлось оплакивать смерть одного из самых выдающихся своих советников – герцога Норфолка, который скончался в своем саффолкском замке Фрамлингем. Генрих в последний раз виделся с Норфолком в 1523 году, и их беседа, хоть и краткая, была проникнута теплотой.

Герцог был пожизненным графом-маршалом, и король, не теряя времени, передал должность Саффолку, что впоследствии уязвляло нового герцога Норфолка, которого тоже звали Томас Говард. Он стал лордом-казначеем вслед за отцом и до 1525 года занимал должность лорда – верховного адмирала. Ему исполнилось пятьдесят два года.

Третий герцог Норфолк был невысоким, худощавым и черноволосым⁵. Этот угрюмый, прагматичный, иногда суровый человек изображен на портрете работы Гольбейна⁶: каменное лицо, тонкие губы, аристократический нос с высокой переносицей. Мучившийся ревматизмом и несварением желудка, он вечно ворчал и вздыхал, но при этом слыл опытным и часто безжалостным военачальником, а также способным и обходительным придворным, который отличался щедростью и учтивостью, издалека видел опасность и обладал талантом к выживанию. Руководствовался он прежде всего личными интересами.

По смерти Бекингема Норфолк стал считать себя главным представителем старой аристократии при дворе и мало считался с «новыми людьми» (выражение, которое придумал он сам). «Король может сделать дворянином, но не джентльменом», – изрек однажды герцог⁷. Кроме того, Норфолк был ярым антиклерикалом и терпеть не мог Уолси, что сделало его естественным союзником Саффолка. В 1525 году они объединились в безуспешной попытке похоронить предложения кардинала относительно налогов⁸. Герцог был человеком самоуверенным, беспринципным и, как ведущий член Тайного совета, являлся одним из самых могущественных и преданных сторонников короля.

Норфолк не отличался от других представителей своей касты – презирал книжную ученость, любил охоту и энергично управлял своими владениями в Восточной Англии. Он был ценителем ювелирных украшений, любителем церемониала и внешнего великолепия, а также всеми силами способствовал возвышению своих родственников. В 1525 году он перестроил Кеннингтон-холл, старое отцовское поместье в Норфолке, превратив его в красивый дворец, сложенный из кирпичей двух цветов, располагавшихся в шахматном порядке, с двумя внутренними дворами. Там герцог жил как истинный вельможа, его прекрасно обставленные покои располагались над домашней церковью⁹. При таких реакционных взглядах он имел достаточно передовые вкусы, предпочитая античные и классические мотивы в искусстве и архитектуре.

Норфолк был тесно связан с Болейнами: его сестра Элизабет была замужем за сэром Томасом. Их сыну Джорджу, которому в то время, вероятно, было не больше двадцати двух лет, предстояло воспользоваться удачными обстоятельствами, в которых оказалась его семья. Этого одаренного молодого человека в 1514 году привез ко двору его отец; тогда Джордж принимал участие в пантомиме. Позже он стал королевским пажом¹⁰. Этот молодой человек был весьма хорош собой¹¹ и неразборчив в любовных связях. По словам Джорджа Кавендиша, Джордж жил «по-скотски», принуждал к сожительству вдов, лишал целомудрия девушек и, очевидно, не останавливался перед тем, чтобы брать их силой. В конце жизни Болейн отказался подробно рассказывать о своих ужасных грехах, дабы никто не возжелал подражать ему¹². Как предполагали некоторые, Болейн вступал и в гомосексуальные связи, но доказательств этого нет, хотя вполне возможно, что он занимался скотоложством.

Другим недостатком Болейна являлась его непомерная гордыня. Если бы не она, то, по словам поэта Томаса Уайетта, Джордж пользовался бы большой популярностью, так как был неглуп и отличался остроумием. Его ценили как поэта, он сочинял баллады и, подобно отцу, отлично говорил по-французски.

Примерно в 1524–1525 годах Джордж Болейн женился на Джейн Паркер, дочери лорда Генри Морли: ученый, переводчик Петрарки, он приходился дальним родственником королю через Бофортов. Морли, имевший резиденцию в Холлингбери-плейс (Эссекс), служил джентльменом-ашером Личных покоев и входил в кружок интеллектуалов, собравшийся вокруг Екатерины Арагонской. Он не мог удовлетворить запросы сэра Томаса Болейна, который хотел получить 300 (90 000) фунтов стерлингов приданого, однако король щедро восполнил недостающую сумму¹³ и передал Джорджу Болейну поместье Гримстон в Норфолке – вероятно, в качестве свадебного подарка¹⁴.

На Рождество 1524 года Генрих, которому было почти тридцать четыре года, в последний раз принимал участие в крупном турнире, составлявшем часть масштабной живой картины под названием «Замок верности». На турнирной площадке в Гринвиче был возведен замок по проекту короля, с каждой стороной длиной в двадцать футов и высотой в пятьдесят футов, «только плотники оказались настолько недалекими, что не поняли его замысла и сделали все не так». Конструкция получилась недостаточно прочной, чтобы выдержать атаку, и живую картину не показали, но турнир состоялся. Появление королевы выглядело отголоском прежних, счастливых времен: перед ней, восседавшей внутри миниатюрного замка, предстали «два древних рыцаря» и «попросили у нее дозволения сломать копья». Королева похвалила их за доблестное желание совершать рыцарские подвиги в таком преклонном возрасте, оба сняли маскировку, и оказалось, что это король и Саффолк¹⁵.

Гораздо более впечатляющее сражение состоялось в Италии. В феврале 1525 года император нанес унизительное поражение Франциску I при Павии и взял короля в плен. Ричард де ла Поль, претендент на престол из рода Йорков, доставивший немало неприятностей королю, сражался за французов и пал на поле брани. Когда гонец привез Генриху эту новость, тот воскликнул: «Все враги Англии повержены!» – и добавил, что нарочный так же желанен, как архангел Гавриил для Девы Марии. Затем король приказал жечь костры на улицах Лондона и раздавать бесплатное вино горожанам. В марте он отправился с торжественной процессией в собор Святого Павла, дабы возблагодарить Господа за победу императора, а позже заказал картину с изображением битвы при Павии.

Сколько бы ни злорадствовал Генрих по поводу пленения Франциска, он по-прежнему благоговел перед культурой французского Ренессанса и был намерен не отставать в этом отношении. Осенью 1526 года сестра Франциска Маргарита Валуа прислала Генриху три миниатюрных портрета своего брата и его сыновей, исполненных французским придворным художником Жаном Клуэ¹⁶. Это были первые попавшие в Англию образцы нового искусства, которое тогда называли «limning» (слово «миниатюра» вошло в употребление лишь в XVII веке); они сразу стали популярны и задали новую моду при дворе Тюдоров.

Искусство миниатюры в живописи имеет истоки в замысловатых иллюстрациях к рукописям, для создания которых пользовались такой же техникой, и в итальянском портретном медальоне. Круглые миниатюрные портреты и раньше встречались в рукописях и официальных документах, теперь же стали существовать отдельно от них. Обычно их писали, взяв плотный картон, яркими красками на синем фоне, делали подписи золотыми буквами и оправляли или вставляли в футляр – вероятно, из золота или слоновой кости. Такие вещицы стоили очень дорого, а потому были относительно редкими и высоко ценились.

Многие рукописи, от которых пошло искусство миниатюры, были изготовлены в Генте и Брюгге. Наиболее известные иллюстраторы принадлежали к семье Хоренбоут (иногда эту фамилию переиначивали на английский лад и в официальных документах писали как «Хорнеболт» (Hornebolte)). Они обосновались в Генте в 1414 году и работали на Маргариту Австрийскую. Около 1524 года трое Хоренбоутов – отец, сын и дочь – прибыли в Англию¹⁷, вероятно по приглашению Генриха.

Главой семейства был Герард Хоренбоут, друг Альбрехта Дюрера, придворный художник регентши Маргариты, поручившей ему восполнить утраченные миниатюры в знаменитом Часослове Сфорца¹⁸. В Англии Герард иллюстрировал рукописи для Уолси и женился на некой Маргарет Саундерс, умершей в 1529 году¹⁹. Примерно с 1528 по 1532 год, когда упоминания о нем исчезают из английских документов, Герард работал на короля в придворной рукописной мастерской, после чего вернулся в Гент, где умер в 1540 году.

Его дочь Сусанна Хоренбоут родилась в 1503 году. Она тоже была художницей и, похоже, писала миниатюры, хотя работы ее авторства нам неизвестны. Вероятно, они были хороши – Дюрер восхищался ими, когда девушке было всего восемнадцать лет. О ее связи с двором свидетельствуют два брака Сусанны с его служителями – Джоном Паркером, йоменом облачений, и Джоном Гилмином, сержантом дровяного двора. Сусанна жила в Англии до самой своей смерти (1545). Однако мы ничего не знаем о ее деятельности в этой стране. В королевских расчетных книгах нет записей о выплатах, которые делались бы ей лично.

Лукас Хоренбоут, сын Герарда, родился приблизительно в 1490–1495 годах и обучался ремеслу в мастерской своего отца. В 1512 году он стал членом Гильдии живописцев в Генте. Имя Лукаса впервые появляется в королевских счетах в сентябре 1525 года, когда ему было назначено щедрое пожизненное содержание – 33,6 (9990) фунта стерлингов в год²⁰, что можно расценить как свидетельство большого почтения короля к его таланту. Лукас Хоренбоут стал первым крупным художником-портретистом времен Генриха VIII. Именно он начал развивать и популяризировать в Англии искусство миниатюры, которое оставалось в моде несколько веков.

Впечатленный работами Лукаса, король, по-видимому, поручил ему написать миниатюры в стиле Клуэ, и тот исполнил их виртуозно. В 1527 году Генрих смог ответить Маргарите взаимностью, послав ей изображения себя самого²¹ и своей дочери Марии, вероятно написанные Хоренбоутом²². В 1528 году Лукаса сделали королевским художником.

До сравнительно недавнего времени творчество Лукаса Хоренбоута не вызывало особого интереса. Сейчас ему приписывают по меньшей мере семнадцать значительных работ в жанре миниатюры, датированных 1526–1535 годами. Среди них – пять портретов Генриха VIII²³, три – Екатерины Арагонской²⁴, два, определенных как изображения Анны Болейн (вероятно, неправильно – см. ниже)²⁵, и по одному наброску с герцога Саффолка²⁶, принцессы Марии²⁷, Карла V²⁸, Генри Фицроя²⁹, Джейн Сеймур³⁰, принца Эдуарда³¹ и Екатерины Парр³². Есть мнение, что Хоренбоут создал портрет Маргарет Поул³³ из так называемой мастерской отбрасываемых теней, а кроме того, еще тринадцать полноразмерных портретов из той же мастерской, исполненных менее искусно. Моделями для них послужили Генрих V, Эдуард VI, Генрих VIII, Джейн Сеймур и принц Эдуард. Утверждают также, что Хоренбоут написал портрет Уильяма Кэрью, мужа Мэри Болейн³⁴.

О коллекции миниатюр Генриха VIII сохранилось мало сведений. Вероятно, он держал ее в потайных комнатах, как и его дочь Елизавета I. Король использовал миниатюры в целях дипломатии (одна сыграла роль, впрочем сильно преувеличенную, во время его ухаживаний за Анной Клевской) и дарил своим придворным в знак особой милости. Миниатюру, которую Генрих преподнес Джейн Сеймур, она носила на шее; вещица бросилась в глаза ее ревнивой госпоже Анне Болейн, и та в гневе сорвала украшение с соперницы.

В 1525 году на службу к Генриху поступил его самый знаменитый шут, Уилл Сомерс. Рассказывали, что этот тощий, сутулый, «с запавшими глазами» фигляр, родившийся в Шропшире, попался на глаза Ричарду Фермуру, торговцу из Кале, который привез его в Гринвич и представил королю. Генриха сразу покорил злой юмор Сомерса, и он предложил ему место при дворе. Между королем и шутом мгновенно установилось взаимопонимание, вскоре стали говорить, что «при всем дворе мало найдется людей, которых любят больше, чем этого дурака». Следующие двадцать лет Сомерс помыкал королем, забавляя его своей веселой болтовней³⁵, и постоянно делил с Генрихом досуг.

Сомерс сделался необходимым. Он забавлял короля и придворных, разражавшихся взрывами хохота, когда его смешное лицо просовывалось сквозь щель в стенной завесе из арраса; порой он с обезьяной на плече семенил по комнате, вращая глазами. Дрессированная обезьяна проделывала трюки, Сомерс же сыпал шутками и сам безудержно смеялся над ними или безжалостно пародировал жертв своего язвительного остроумия. Говорят, однажды он появился в шлеме с бараньими рогами: этот шлем, подарок Максимилиана, надолго стал составной частью образа Генриха. При этом Сомерс никогда не стремился извлечь выгоду из своей дружбы с монархом, держался в тени, когда не развлекал публику, и не впускал никого в свою частную жизнь.