Текст книги "Опрометчивость"

ГЛАВА 23

В ожидании прибытия Фитца МакБейна Билл поправил узел своего строгого синего галстука и нервно перестегнул пуговицы серого фланелевого пиджака. Он пытался угадать, для чего тот сюда прибыл. Телефонный звонок был как гром с ясного неба – не сам МакБейн, но кто-то из его помощников, или секретарей: «Мистер МакБейн прибудет в Лос-Анджелес в четверг и хочет встретиться с мистером Кауфманом, чтобы обсудить некоторые деловые вопросы».

Возможно, мистер МакБейн подумывал о том, чтобы заняться кинобизнесом или, что вероятнее, кабельным или спутниковым телевидением. Но, если так, почему приглашает его? Есть другие, более впечатляющие имена, которые приветствовали бы такой интерес мистера МакБейна. У Билла было какое-то неприятное предчувствие, что здесь что-то не так. Но что?

Он взглянул на небольшую картину в позолоченной рамке, стоящую на столике с магнитофоном. Он готов был поклясться съесть свою шляпу, если это не Матисс.

А Фитц уже стоял в дверях, наблюдая за ним, бывшим агентом Дженни, бывшим другом. Ее Иудой. Или одним из них – другой был уже мертв.

– Это Матисс, – сказал он. Билл неловко отскочил. – Я стал коллекционировать полотна, как только начал делать деньги. Настоящие деньги.

Проигнорировав протянутую руку Билла, он знаком указал ему на кресло.

– Садитесь, Кауфман. То, что я хочу сказать, не займет много времени… Я уверен, вы деловой человек.

– Никак не пойму, чем я могут быть вам полезен, мистер МакБейн, – ответил Билл, – но если вы скажете…

– Разумеется, я сделаю это.

Билл осторожно опустился в глубокое, модное кресло. Чувствовал он себя определенно очень неуютно. Почему МакБейн не пожал ему руку? И что, черт побери, все это могло бы значить?

– Я здесь для того, чтобы поговорить о Дженни Хавен, – сказал Фитц, – и об интересах ее трех дочерей.

Дженни! Господи, вот в чем дело, эти дочери что-то хотят от него.

– Очень печальная история, – согласился Билл, – мы все сожалеем, и я уверен, девушки рассказали вам, что Стэн и я – Стэн Рабин – юрист, который так трагически умер пару месяцев назад, так вот, Стэн и я всегда говорили девочкам, что сделаем для них все, что в наших силах. И, если у них сейчас затруднительное положение, я уверен, что юридическая контора Стэна будет рада и сочтет за честь выполнить свои обязательства без всякой платы.

– Рад слышать это, Кауфман, – спокойно произнес Фитц. – И я надеюсь, вы тоже сочтете за честь выполнить свои обещания.

Билл почувствовал, как у него отлегло на душе. Значит, вот в чем дело. Девушки нуждаются в помощи, возможно, они попали в трудное положение, хотя, если им помогает Фитц МакБейн, это не могут быть финансовые трудности.

– Конечно, конечно! – сердечно заявил он. – Вы знаете, я вел все дела Дженни двадцать пять лет. Для меня большая радость сделать что-то и для девочек.

– Теперь вот что, Кауфман, эти девочки бедны. А бедны они потому, что, когда мисс Хавен стала чуть меньше, чем звезда, и, тем самым менее выгодной клиенткой, чем она была для вас и мистера Рабина все двадцать пять лет – так, кажется, вы заметили? Вы бросили ее. Вы бросили ее в то самое время, когда она особенно нуждалась в совете и помощи. Вы бросили ее стервятникам – а они кружились и ждали. В конце концов, вы тоже включились в их число. И мистер Рабин. – Пронизывающие глаза Фитца встретились с наполненными дурным предчувствием карими глазами Кауфмана. – А также Рори Грант.

Во рту Билла мгновенно пересохло. Его голос скрипел, как металл по наждачной бумаге, когда он пытался выдавить слово:

– Рори?

Фитц снова улыбнулся.

– Рори, – подтвердил он любезно. – Мне довелось некоторое время назад встретиться с ним на Барбадосе. Очень красивый молодой мужчина, располагающий к себе, открытое лицо, добрая улыбка – прямо создан для телевидения. И я слышал, что его роль в «Челси Гейм» – только первая ступенька на лестнице успеха. Да, молодой Рори встал на тропу успеха, и вы помогли ему.

«Но какого черта он заинтересовался Рори? – беспокойно подумал Билл. – Или этот ублюдок нажаловался Фитцу МакБейну, что его эксплуатируют?»

– Нет, подождите-подождите. – В его пересохшем горле прорезалась злость. – Рори – мой клиент. У нас с ним все абсолютно законно. Каждый актер нуждается в агенте, вы это знаете, и в юристе. Без нас они во всем только запутались бы. Поверьте мне, мистер МакБейн, мы честно зарабатываем наши деньги.

– Меня не интересует, как вы зарабатываете деньги на Рори Гранте, и сколько. Моя забота связана с деньгами Дженни Хавен, теми деньгами, которые украл у нее ваш клиент, мистер Грант.

Фитц видел, как на лице Кауфмана отразился ужас.

– Что вы говорите? Рори не украл в своей жизни ни цента.

– А затем, разумеется, мы обсудим значительную сумму, которая поступит от судебного процесса, который я намерен провести в пользу дочерей.

Господи, Господи, что он говорит? И что рассказал ему Рори? Билл уцепился за гнутые деревянные ручки кресла, чувствуя, как внутри у него все обрывается, а неслыханная тяжесть словно вдавливает его в дерево.

– Какой судебный процесс? – выпалил он. – Вы сумасшедший! Эти девочки ввели вас в заблуждение.

Фитц подошел к столику с маленьким магнитофоном, стоящим рядом с Матиссом.

– Прежде чем мы продолжим, – сказал он, – я думаю, вы должны услышать это. – Он нажал на кнопку «воспроизведение» и сделал шаг назад, наблюдая за реакцией Билла на узнаваемый голос Рори, доносящийся из динамиков.

– Знаешь, Боб, как трудно молодому человеку быть одному… Тебе никогда не было так плохо, как мне, у твоей семьи были деньги. Я любил Дженни, понимаешь, прежде всего я любил ее, но она была так набита этими проклятыми деньгами. Я одевался в лучшее от «Родео Драйв», но в кармане у меня не было ни цента. Господи, я даже ставил ее имя на счете у проклятого парикмахера. Я скажу тебе, Боб, как такие вещи могут унижать мужчину… Между тем, у нее были проблемы в бизнесе. Парень, который был ее агентом и менеджером, выдаивал ее, а она уже не зарабатывала столько, чтобы ему был смысл стараться и выдергивать ее из петли. Я полагаю, что ее юрист даже перестал отвечать на ее звонки. Она начала сама вести свои дела, а делать это не умела. Сознаюсь тебе, парень, это было так просто. Я нуждался в деньгах, а у нее они были. Что в этом плохого? Я мог тратить, сколько хотел, на одежду, я знал, что по закону это нехорошо, но, Боб, черт побери! Мне нужны были наличные, ты знаешь, кокаин стоит недешево, к тому же, я встречал девочек на студиях… Ты же понимаешь…

Билл сидел, обхватив голову руками, и слушал рассказ Рори, как тот прибирал деньги Дженни. Просто немыслимо было представить, что он окажется таким непроходимым дураком. И кому он все это рассказывал? Очевидно, кому-то, кого он считал хорошим другом, он повторял это несколько раз, подчеркивал, как хорошо иметь друга, с которым можно поговорить по-настоящему, выложить все, что накопилось на душе, что даже преследует во сне.

Фитц нажал кнопку и остановил ленту.

– А вот эту часть, я полагаю, вам следует выслушать очень внимательно, – сказал он и снова включил прибор.

– Я должен рассказать что-то, Боб, я знаю, что могу доверять тебе.

Голос Рори прерывался от волнения, слезы мешали ему говорить, и тут Билл почувствовал, как в животе у него заболело от нахлынувшего чувства ужаса.

– Когда я как-то ушел, Дженни все посчитала. И она позвонила мне на съемочную площадку, пригрозила, что обратится в полицию, и заставила меня обещать ей встретиться и поговорить обо всем. Я собирался пойти, но в тот вечер мы работали допоздна. Я путал свой текст, потому что перенервничал из-за нее, и мы все время выбивались из графика. Когда я пришел домой, было уже девять тридцать, и у меня сидела Марги. Она принесла немного кокаина… Он подействовал так, что я немного обезумел. Я обалдел сильнее, чем обычно. Но чувствовал я себя хорошо, ну, знаешь, все нипочем! А тут еще Марги, милашка. Я просто позабыл о Дженни. А потом она позвонила и сказала, что будет лучше, если я все же оторву свой зад от того, на чем сижу. Бог, я бы хотел, чтобы ты слышал, как она разговаривала со мной, Рори Грантом! Словно я был каким-то мальчишкой-ублюдком. Еще я сказал, что не в состоянии ради кого бы то ни было ехать в Беверли-Хиллз. Тогда она сказала мне, чтобы я приехал в пляжный домик, и немедленно. Я решил, что как только увижу ее, то скажу, что ни одной истасканной киноактрисе не позволю учить меня хорошим манерам… Я взял «севилл» Марги, потому что мой черный «феррари» выглядел бы чертовски подозрительно у пляжного домика… Она уже была там и ждала меня… Я думаю, что уже было часа три; она увидела, в каком я состоянии, и прямо с ума сошла, прямо-таки обезумела. Она орала, что должна открыть окна, чтобы проветрить свежим воздухом мои легкие, а я тогда прямо врубил ей, чтобы она не очень-то напрашивалась, черт побери, ко мне в мамочки. У меня уже была одна мамочка, и с меня достаточно… И тут она меня ударила, Боб. Своими длинными чертовыми ногтями она расцарапала мне всю щеку – а у меня на следующий день съемки крупным планом. Господи, она довела меня до бешенства. И я должен был выдать ей, нет, не физически, я не ударил ее, даже под балдой я не тот парень, который способен ударить женщину. Но я ранил ее словесно, Боб, я достал ее, так как знал, что для нее самое больное. И с тех пор я все размышляю, что не из-за меня ли она покончила с собой на дне Каньона Малибу…

Клянусь Богом, я ничего такого не хотел – это были всего лишь слова, избитые фразы, которые в тот момент обрушивались на нее сгоряча… Я сказал ей, что, конечно, брал деньги, а из-за чего еще я бы оставался с ней? Что она вышедшая в тираж старая кинозвезда, никому не нужная. Я посоветовал ей хорошенько посмотреть на себя в зеркало при дневном свете – без заднего освещения и грима. Ее тело уже обрюзгло, и подбородок обвис, а она все еще воображала, что может играть молоденьких героинь… даже ее агент оставил ее… Никто не хотел знаться с ней. Она должна была быть счастлива, что я оставался с ней так долго, потому что она меня держала на тугом поводке… конечно, я брал ее деньги. А чего еще она могла от меня ожидать?

Наступила долгая пауза, а затем Рори снова заговорил, теперь уже немного спокойнее.

– А она просто стояла и смотрела на меня своими огромными синими глазами, и я увидел в них страх – страх, что я прав, страх за будущее… о, я не знаю, что еще. А она хорошо оделась, чтобы встретиться со мной…

И неожиданно я вдруг почувствовал, что старше ее, а она просто ребенок, хорошенькая девочка в своем прекрасном вечернем платье, девочка на своем первом свидании. Она еще могла так выглядеть, понимаешь, это не было связано с возрастом. Она всегда выглядела такой, чистой и невинной, несмотря на сексуальное тело и репутацию… И она была невинной… Вот чудеса… Потому я и брал деньги у нее, она верила всему. Дженни была прямодушна. Я готов даже сейчас поспорить, что, если бы я сказал ей тогда, что сожалею обо всем, она бы простила меня. Но я зашел слишком далеко. Она не плакала, она не угрожала, не пыталась вернуть меня. «Значит, так…» – сказала она, пошла к двери, а потом повернулась… она выглядела так, словно в сердце ей воткнули нож… Голос Рори перешел на шепот.

– Я не могу тебе передать, что еще она сказала, Боб, я просто не могу. Но это, скажу тебе, мне не забыть до конца…

Я не осознавал, что сделал, что это значило для нее. Она повернулась и вышла из домика… Я мог бы остановить ее, сказать, что виноват, что я не хотел всего этого, что деньги способны кого угодно сбить с пути истинного…

Потом наступила еще одна пауза, и раздался вздох.

– Ты знаешь, что произошло дальше.

– Значит, Рори, она покончила самоубийством после вашего разговора?

– Я не знаю. Можешь ты это понять, Боб? Я не знаю! Но то, что не позволило мне заснуть в ту ночь и что мне снилось, когда я наконец заснул – это Дженни в ее красивом синем платье и ее потрясающие детские синие глаза… Я чувствовал себя как настоящий убийца. Но я никогда не узнаю все… Понимаешь, что я хочу сказать, Боб? Я никогда не узнаю, произошло ли это из-за меня. А самое дурацкое заключается в том, что я никогда не думал о ней как о молодящейся бывшей актрисе, она была прелестной женщиной – и все еще прекрасной. Черт побери, я никогда не трахал ни одну старую женщину, а Дженни была чем-то особенным. И она была так добра к такому куску дерьма, как я.

Рори захлебнулся в своих собственных слезах. Одно из его лучших представлений, злобно подумал Билл.

– Я никогда никому не рассказывал, что был в этом домике в Малибу, – сказал Рори, взяв себя в руки. – Никто ничего не знал, за исключением Марги, а она тоже была слишком под кайфом, чтобы свести все воедино. Я не мог пойти в полицию и заявить, что это со мной она встречалась, и мы поссорились – они бы копнули глубже… Знаешь, как одно цепляет другое? Я просто не мог допустить скандала такого рода в благоприятный момент моей карьеры. Можешь представить, как бы реагировали все на студии? «Челси Гейм» закрылась бы для меня… Что бы могла сделать реклама с таким шоу, где звезда впутана в скандал? Я могу представить заголовки газет: «Секс. Наркотики. Деньги. Самоубийство?» Может быть, они даже подумали бы, что это я убил ее. Люди всегда горазды думать об убийстве или самоубийстве, а ведь это мог быть просто несчастный случай… И я решил, – сказал он слабо, – что все позади… Прошлогодний скандал, ты же понимаешь… А затем позвонил Стэн Рабин…

Билл Кауфман одеревенел, чувствуя на себе глаза МакБейна.

– Дженни неделей раньше выложила всю эту историю Стэну и Биллу Кауфману, про деньги. Она попросила их как друзей помочь ей, но, очевидно, они ей сказали, что ничего поделать не могут. В ту ночь, перед выездом, она снова позвонила Стэну и сказала, что встречается со мной в пляжном домике, чтобы разобраться во всем. Я полагаю, Стэну не понравилось, когда бывшая клиентка будит его в час ночи, но он посоветовал Дженни сказать мне, что если я верну ей назад все деньги, что украл у нее – не украл, Боб, нет, черт возьми, я их заработал, тогда она не станет преследовать меня и просто забудет, как о плохом вложении.

Они пришли встретиться со мной, Боб. Эта парочка. Они поймали меня в конце рабочего дня, когда я действительно очень устал, а возбуждение от дневной порции кокаина улетучилось. Билл был само очарование, улыбался, сказал, что понимает мое положение как растущего актера и что Дженни – сложная женщина. Стэн был обтекаем и официален. «Намерен защищать мои интересы…» все, что для этого должен сделать – это рассказать обо всем, что произошло, и он сумеет защитить меня. Ну, я ему все и выложил. И тут вся сцена сразу изменилась. Господи, Боб, эти ублюдки угрожали мне! Стэн говорил, что я могу быть осужден за мошенничество и крупную кражу. – При этих словах Рори передернуло. – Даже если я выкручусь, это разрушит мою карьеру. Они пойдут в полицию. Потом они изменили свой подход и сказали, что хотят забыть все услышанное, если мы придем к удовлетворительному соглашению. Вот почему Стэн Рабин стал моим адвокатом, а Билл Кауфман моим агентом – за самые высокие проценты, чем у кого-либо другого в бизнесе. И я делал то, что они велели – Рори Грант подпрыгивал, когда они командовали «прыгай!»

Фитц выключил магнитофон и опустил кассету в карман.

Испуганные глаза Билла встретились со спокойным взглядом Фитца.

– Как вы намерены этим распорядиться? – хрипло осведомился он. – Вы ничего не можете доказать. Во всяком случае, я не делал ничего противозаконного. Рори в сущности сопливый юнец, он был потрясен смертью Дженни. Стэн и я просто взяли его за руку, чтобы защитить от себя самого… он наркоман, вы это знаете, ему никто не поверит.

– Я верю ему. – Фитц контролировал презрение и гнев, которые он испытывал, наблюдая за Кауфманом. – Я верю, что вы и Рабин обложили Рори Гранта податью за гибель Дженни Хавен в Малибу Каньоне.

И то, что вы сделали с Рори, очень близко подходит под определение – шантаж.

Впервые в жизни Билл утратил дар речи. Он молча взирал на Фитца.

– Однако, – коротко сказал Фитц, – я здесь не для того, чтобы защитить Рори Гранта от шантажа или спасти его совесть, или вашу. Я здесь в интересах дочерей Дженни Хавен. Им причитается значительная сумма – это и деньги, украденные Грантом, и упущенная выгода, которая могла бы состояться, если бы не ваша с Рабином деятельность. Мои собственные юристы сказали мне, что получится весьма значительная сумма. – Фитц сделал паузу, наблюдая за реакцией Кауфмана. Он, очевидно, был очень напуган, его глаза часто мигали, а рука выбивала такую дробь по чудесному креслу времен Карла II, что на дереве могли остаться царапины от кольца.

– По желанию дочерей Хавен, – продолжал Фитц, – их имя без нужды не должно трепаться в судах. Они не выдержат еще одного скандала вокруг умершей матери. Вот почему, Кауфман, и только по этой причине, я предлагаю обсудить условия.

Условия? Значит, он готов обсудить дело?

Билл перевел дыхание.

– Условия?

– Девушки согласны, чтобы вы выплатили им гораздо меньшие суммы, чем мог бы присудить любой суд. И мы оба – и вы, и я – знаем, что действительно присвоенные вами суммы гораздо больше, чем те, что они просят.

– Сколько? – простонал Билл.

– Полтора миллиона.

Билл едва удержался, чтобы не переспросить: «Каждой?». Его сознание начало проясняться, мозг снова заработал. В конце концов, из любой ситуации можно выпутаться.

– Полтора миллиона долларов, – повторил Фитц, – это не так уж и много для данного дела. И, еще раз повторяю, это много меньше, чем присудил бы суд. – По лицу агента ему стало ясно, что сумму он рассчитал правильно. Полтора миллиона – приемлемые деньги. С этим он справится.

– Полтора миллиона наличными… Такого рода деньгами я не располагаю, МакБейн. – Билл ослабил свою хватку на кресле.

– А вы прикиньте так, – сказал Фитц. – Пятьсот тысяч от Рори, пятьсот тысяч с имущества Стэна Рабина и пятьсот тысяч персонально от вас. Вы еще легко отделались, Кауфман, слишком легко.

Пятьсот тысяч с каждого, быстро прикидывал цифры Билл. Он знал, что у Рори деньги есть: он только должен отменить покупку дома на Бенедикт и получить аванс от студии… Вот имущество Стэна – с Джесси, можно быть уверенным, договориться не удастся… Может быть, лучше переговорить с партнерами Стэна – да, именно так, он должен переговорить с ними, они тоже не хотят, чтобы названия их фирмы вовлекли в скандал, это может разорить их. Они заплатят. Может быть, даже затребовать с них миллион, они ведь не знают точную цифру запрашиваемой суммы, и заплатят все, что с них потребуют. Билл почти облегченно улыбнулся. Он уже углядел способ соскочить с крючка, и не только соскочить, но еще немного и заработать.

– Посмотрю, что я смогу сделать, мистер МакБейн, – пообещал он.

– И еще одно, – сказал Фитц, направляясь к двери, – мое имя не должно фигурировать в этом деле. Это понятно?

Он распахнул дверь, и Билл с удивлением уставился на крутого неулыбчивого молодого человека, стоявшего в прихожей.

– Если это условие будет нарушено, – сказал Фитц, – я об этом узнаю.

Билл не сомневался, что он узнает, разве же не узнал он про Рори?

– Хорошо. – Он шмыгнул к двери, остановившись на пороге. – А как насчет кассеты? – спросил он. – Я получу ее, когда доставлю деньги?

– Нет. У меня есть несколько копий этой кассеты, все они будут храниться в различных сейфах, разбросанных по всему миру. Они принадлежат мне.

– Но тогда… Я не знаю… – Билл понял, что попал в ловушку.

– Верно. Вы получите только мое слово. – Фитц был явно доволен собой. – Передо мной всегда остается выбор: обратиться в полицию.

Билл прошел через холл, направляясь к выходу. Молодой человек даже не шевельнулся, чтобы открыть перед ним дверь. Когда Билл положил ладонь на ручку двери… он снова услышал голос Фитца:

– И еще одно.

Билл, вздрогнув, обернулся.

– В вашем распоряжении ровно неделя. Вас будут ждать здесь в полдень в следующий четверг. Меня здесь не будет. Но мистер Ронсон позаботится о вас.

Глаза Билла встретились с глазами Ронсона. Они были настолько холодными, что его передернуло.

– Я буду, – пообещал он, поспешно выскочил наружу и затворил за собой дверь.

ГЛАВА 24

Парис забросила последний из ее шести чемоданов в грузовой отсек нанятого ею автомобиля и с треском захлопнула дверцу. С таким же успехом она могла зашвырнуть их вместе со всем находящимся в них добром в море. Она проехала от Монако до Антибов, заходила в каждый бутик и не продала ни одной вещи, чтобы получить хоть пятак. Все восхищались ее одеждой, но в каждом магазине ей повторяли одно и то же – если бы только она оказалась здесь в феврале или марте, но сейчас они полностью забиты товаром. Она опоздала на этот сезон. В одном или двух магазинах у нее купили пару изделий – у них были какие-то пробелы в ассортименте, но это лишь позволило ей чуть покрыть расходы, и она снова оказалась перед фактом, что ее постигло поражение. И не только в том, что ее вера в себя, ее талант дизайнера дважды были побеждены. Недостаточно иметь талант дизайнера и уметь тяжело работать, так же как и быть своей собственной моделью, нужно быть напористой, деловой женщиной и обладать полезными связями. И еще – необходимо хоть чуточку удачи, это уж наверняка! Она не понимала, как работает бизнес по продаже в мире моды, ее взор всегда устремлялся только вверх – ей хотелось стать второй Шанель, разве не так? Слишком высокая мечта! Единственное, на что она могла реально рассчитывать – это стать моделью в доме Шанель.

Парис пробилась через толчею праздношатающихся к тенистой террасе кафе и заказала апельсиновый сок. Было совсем раннее утро, а туристы, одетые в простые шорты и рубашки, уже наслаждались своим утренним кофе, читали газеты и сплетничали. Парис чувствовала себя здесь чужой, отделенной тяжкими проблемами от ленивого мира отпусков. Она поразмышляла над тем, позвонить ли ей Венни, как она намеревалась ранее, или развернуть машину и снова направиться в город. В этом месяце он, конечно, пуст, магазины и рестораны будут закрыты, вся Франция – в отпуске.[17]17
  Во Франции принято, что служащие и рабочие почти всех предприятий уходят в отпуска не по графику, или выбору, а одновременно в самый жаркий месяц лета.


[Закрыть] Нет, она одна просто не справится с бременем одиночества; она должна позвонить Венни на «Фиесту».

У мужчины за стойкой Парис купила несколько жетонов, набрала номер, нетерпеливо выждала гудки и звяканье и наконец соединилась с «Фиестой». Через несколько секунд Венни позвали к телефону.

– Привет, – сказала Парис, – Венни, я в Антибах. Мне хочется приехать и повидаться с тобой.

– Парис, о, Парис, ты даже не представляешь, как я рада слышать твой голос. Ты сможешь остаться у меня? Мы находимся в Сен-Тропез. Пожалуйста, приезжай, Парис. Ты мне так нужна…

Венеция была на грани того, чтобы разрыдаться. И Парис нахмурилась.

– Что-то случилось? Твой голос звучит так странно.

– Нет. Да. О, все очень плохо, Парис. Расскажу, когда увидимся. Как скоро ты сможешь доехать?

– Я приеду очень скоро, Венни – и, что бы ни случилось, все, в конечном счете, будет хорошо. Не переживай, жди меня.

Парис повесила трубку и поспешила к машине. Что же могло случиться, почему так взволнована Венни? Нажав на педаль газа, она направилась обратно через город на восток, на дорогу, ведущую на Сен-Тропез.

По натуре Олимпи была дружелюбной и легко приспосабливалась к обстоятельствам. С ее точки зрения изменения были частью жизни. Некоторые из них были хорошими, некоторые – плохими, как бы то ни было, от плохих она предпочитала просто отмахнуться. Вот почему исчезновение Фитца с «Фиесты» скорее раздражало ее, чем тревожило. И, хотя его неожиданный отлет в Лос-Анджелес он объяснил срочным делом, она подозревала, что истинной причиной была младшая из дочерей Дженни Хавен. И это ни в какие ворота не лезет, подумала она, передвинув шезлонг так, чтобы подставить солнцу спину. Неужели он не понимает, что слишком стар для этой девочки… Но – он был как раз подходящ для нее. Они понимали друг друга.

На «Фиесте» стояла необычная тишина. Большинство гостей решили устроить пикник и отправились на маленьких суденышках на весь день в поисках пляжей на побережье. Олимпи отказалась отправиться с ними. Она знала, что они вернутся обратно, все исколотые морскими ежами, которых полно в прибрежных скалах или обожженные после слишком долгого пребывания на солнце, а она слишком заботилась о своей внешности, чтобы так рисковать. Еще через пять минут она должна перейти в тень, достигнув своей дневной дозы в пятнадцать минут под прямыми лучами солнца с каждой стороны тела. Все это очень успокаивало – но было довольно скучно, некого было дразнить, не с кем поиграть. Олимпи закрыла глаза и вся отдалась нежному прикосновению солнечных лучей к спине.

А Венеция бродила по палубе, поджидая Парис и думая о Фитце. Она в сотый раз перечитала коротенькое письмо, которое он ей оставил, и каждый раз видела в нем только то, что было написано, ничего – между строк. Он очень сожалел, что причинил ей такое волнение, и извинялся за свой гнев. Он надеялся, что она попытается понять, что все они попали в одинаково трудную ситуацию. Его вызвали по срочному делу, и он не ожидает, что вернется в этом сезоне на «Фиесту». Он надеется, что она чувствует себя в состоянии продолжать свою работу и получит удовольствие, отдыхая до конца лета. Но как же она сможет получить это удовольствие без него?

В письме не было никаких намеков на то, что он проявляет какую-то заботу о ней, ни нежных сожалений, ни признаний в тайных желаниях. Она вспомнила беззаботные времена тысячу лет назад, когда они смеялись с Кэт Ланкастер насчет того, что значит быть объектом «тайной страсти». Тогда они имели в виду Моргана. Каким далеким все это казалось ей теперь, и как просто, когда она всего лишь разыгрывала состояние влюбленности. Никто не говорил ей, насколько тяжело все это на самом деле. Потом, наконец, она сменила направление мыслей и стала думать о том, что через несколько недель надо возвращаться в Лондон и подыскивать там какую-нибудь работу. Ее не пугал такой ход жизни, ей нужна тяжелая работа, и в один прекрасный день она планировала открыть свой собственный ресторан.

Ей хотелось, чтобы поскорее приехала Парис, ей нужно было перед кем-то выговориться… Она сойдет с ума, если не сделает этого. Венеция нетерпеливо расхаживала по палубе, прикидывая в уме, сколько времени требуется, чтобы проехать через Антибы при летнем дорожном движении. Может быть, это вообще невозможно. Она запустила руку в свои всклокоченные, выгоревшие на солнце волосы. Она должна что-то делать, она не может просто шататься и думать. Потому что каждый миг от этого в ее воображении представал образ Олимпи, прекрасной и нагой в объятиях Фитца, хотя она изо всех сил пыталась забыть об этом. И воспоминание о ее унижении. Она не могла осуждать Фитца за это, это была ее собственная дурость, наивная ошибка. Она действовала как ребенок, веря, что он там один и ждет ее, как в прошлый раз. Что ж, больше она не будет такой дурой, в этом она вполне уверена. И пусть уезжает Олимпи Аваллон, но она останется. Олимпи нисколько не выглядела расстроенной отсутствием Фитца, она хорошо проводила время, посещала все вечеринки на других яхтах и виллах. И она, в конце концов, была потрясающе красива!

Венеция держалась подальше от кают гостей и задней палубы, на которой все собирались, чтобы позагорать, или на коктейли. Она надеялась, что никогда больше не встретится с Олимпи.

Черт побери, она действительно должна чем-то заняться. Она не имеет права непрерывно думать обо всем этом. В ожидании Парис необходимо написать очередное письмо Кэт.

Парис приехала взмокшая от жары, пропыленная и усталая. Вся дорога к побережью была сплошной изнурительной пробкой, которой, казалось, не будет конца. Она стояла под душем в превосходно оборудованной ванной комнате, которая разделяла предоставленную ей каюту от каюты Венни; она наслаждалась струями воды и размышляла, что же, черт побери, ей делать с сестрой. Конечно, Венни повела себя как дурочка, но ведь и она ненавидела воспоминания о том, как она сама много раз совершала подобные глупости… И дрожь, пробежавшая по ее телу, была вовсе не из-за холодной воды. Похоже, никому из них не досталось слишком много удачи.

Вытеревшись, она облачилась в шорты и коротенькую майку, больше похожую на полоску ткани. Венеция была занята на камбузе. Пожалуй, стоит осмотреть эту чудесную яхту. Парис не представляла, что судно может производить такое сильное впечатление. Она оглядела просторные помещения, большой салон с глубокими, комфортабельными диванами и картиной Сезанна на одной из стен, столовую со столом, достаточно большим, чтобы за ним разместилось, по крайней мере, две дюжины персон. Все было в высшей степени основательно, но в то же время просто и ненавязчиво, разве что считать навязчивым Сезанна, подумала она с улыбкой. На палубах не было ни единого пятнышка, и молодой матрос полировал все медные детали, хотя, кажется, уже невозможно было представить, чтобы они сияли еще жарче. Парис подумала, насколько же надо быть богатым, чтобы позволить себе иметь яхту, подобную этой, насколько богатым, чтобы вообще не задумываться над тем, что сколько стоит. Гуляние по палубам «Фиесты» значительно усилило ее понимание того факта, насколько сломана была она.

Солнце палило еще сильнее, и она ушла под голубой тент на задней палубе. Там уже кто-то сидел… стройное загорелое тело женщины нежилось в полуденной жаре, тело, которое она знала!

– Олимпи!

У Олимпи широко раскрылись глаза.

– Парис! Как я рада видеть тебя – и какой сюрприз! А я и не знала, что ты знакома с МакБейном. Ах… подожди-подожди, я догадываюсь, ты приехала повидаться со своей сестрой – этой загадочной Венецией.

– Венеция таинственна? – Парис не представляла никого, кто меньше всего подходил бы под это определение.

– Ладно, может быть, позже я расскажу тебе одну историю. – Улыбка Олимпи была озорной, а ее серые загадочные глаза оглядели Парис от головы до кончиков пальцев на ногах. – Ты изумительно выглядишь, Парис, впрочем, ты всегда изумительна. Подойди и присядь поближе. – Она подвинула к ней шезлонг, а сама откинулась в своем, закинув руки за голову.

Парис расположилась на подушках, отводя глаза от выставляемой напоказ роскошной, загорелой, упругой плоти Олимпи. Жар другого рода, чем от солнца, опалил ее, когда она опять вспомнила о той ночи вместе с Олимпи и Хьюго… Она поспешила отбросить это воспоминание.

– Я должна извиниться перед тобой, – сказала Олимпи. – Я должна была позвонить тебе после твоего шоу, Парис, я обещала сделать это, но меня неожиданно забрал в тот самый вечер, когда я уже намеревалась сделать это, Бени. – Она засмеялась. – Ладно, ты же знаешь Бени. Но я очень сожалею, Парис, – добавила она серьезно, – что ничего не получилось. Не повезло.