Текст книги "Замуж со второй попытки"

Глава 3

Каменные колонны возвышались по бокам от ворот, ведущих на территорию поместья Калькаррон. Милла сказала себе, что у нее нет причин нервничать, ведь она не виновата в том, что вынуждена воспользоваться гостеприимством семьи Бьюкенен. В конце концов, так вышло из-за неисправных труб в коттедже. Это владельцы поместья должны чувствовать себя неловко, а не она.

Милла въехала в ворота и направилась к Калькаррон-Хаус по длинной, обсаженной деревьями подъездной аллее, по сторонам от которой росли гигантские кусты рододендрона с густыми гроздьями розовых и пурпурных цветов. При приближении машины в траве мелькали белые хвосты бегущих прочь кроликов. После поворота подъездная аллея вышла на открытую местность, и Милла увидела внушительный серый особняк из камня, окруженный ухоженными лужайками и цветущими кустарниками. Две башни на его крыше напомнили Милле сказочный замок из детской книжки. Изящные окна выходили на парк, расположенный на берегу озера, а перед парадным входом стоял серебряный спорткар Кормака и целая шеренга джипов. Дом был, несомненно, огромным, и, несмотря на решимость Миллы вести себя храбро, она невольно занервничала.

Осторожно припарковавшись рядом со спорткаром, Милла выключила двигатель. Она едва успела перевести дух, когда увидела, что к ней направляется Кормак. Ее волнение усилилось.

Он открыл дверь ее джипа и неуверенно улыбнулся.

– Добро пожаловать в Калькаррон-Хаус. Вы ладите с собаками?

– Это зависит от собак… – По губам Миллы скользнула улыбка. – Если они со мной ладят, то и я с ними тоже.

Она увидела, как губы Кормака снова изогнулись в улыбке – на этот раз довольной.

– В таком случае, пожалуйста, входите. Моя мама ждет вас. Я принесу вашу сумку.

В большом вестибюле Миллу встретили трое радостно скачущих лабрадоров, а позади них стояла стройная, привлекательная женщина средних лет.

Улыбнувшись, она протянула руку.

– Милла, я Лили Бьюкенен. Очень приятно с вами познакомиться, и мне жаль, что в коттедже возникли проблемы с водой. Такая неприятность!

У нее были такие же светло-карие глаза, как у Кормака, но их взгляд казался более теплым и сочувственным. Милле сразу понравилась эта женщина.

– Здравствуйте, миссис Бьюкенен! Мне тоже приятно с вами познакомиться. Спасибо за то, что пригласили меня.

Лили снова улыбнулась.

– А как же иначе? Вы – наша гостья, где бы вы ни жили: здесь или в коттедже. И, пожалуйста, называйте меня Лили. Давайте я покажу вам вашу комнату. Она расположена рядом со старой студией дедушки Кормака, так что, если вы привыкли рисовать по ночам, можете смело ею воспользоваться. Поступайте так, как вам удобно.

Лили направилась к широкой лестнице, обшитой дубовыми панелями и покрытой голубой ковровой дорожкой. Стены над лестницей были увешаны картинами, рассмотреть которые Милла как следует не успела, стараясь не отстать от Лили, шагающей довольно быстро. Они поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору.

Наконец Лили остановилась и открыла дверь.

– Вот мы и пришли! Надеюсь, вам тут понравится.

Комната была просторная. Здесь пахло новой тканью и свежей краской. В оформлении интерьера преобладали цвета сирени, вереска, мха и торфа, что напомнило Милле о шотландских вересковых пустошах. Ей очень понравились приглушенные тона и гостеприимная теплота текстур. Большая кровать была застелена белоснежным постельным бельем и большим шерстяным покрывалом. По обе стороны кровати поблескивали полировкой столики из красного дерева, шкаф из того же материала стоял у стены. В изножье кровати расположился большой кожаный пуф, а возле окна – удобный стул, сидя на котором, можно было любоваться видом на холмы.

Милла почувствовала внезапный укол вины за то, что была так разочарована перспективой погостить в Калькаррон-Хаус. Она улыбнулась Лили.

– Здесь так красиво!

Лили одобрительно оглядела комнату.

– Моя дочь Рози – дизайнер интерьеров. Она постепенно обновляет все комнаты в доме.

– Кормак сказал мне, что она занималась и внутренней отделкой коттеджа. У нее прекрасный вкус!

– Рози унаследовала свой художественный талант от деда. Это его картины висят на стене.

Милла подошла поближе, чтобы посмотреть.

– Работы замечательные! Мне даже сначала показалось, что это картины Джона Лори Моррисона. Я люблю яркие цвета.

Раздался короткий стук в дверь, и вошел Кормак. Он пересек комнату и поставил сумку Миллы на пуф.

Лили разгладила ладонью складку на шторе и спросила:

– Вы ведь, конечно, не откажетесь с нами поужинать, Милла? Присутствие нового человека оживит застольную беседу и поможет нам отвлечься от всех этих предсвадебных хлопот…

– Предсвадебных хлопот? – ошеломленно переспросила Милла, но тут же вспомнила слова Мэри, которые услышала в магазине: «В субботу в большом доме свадьба, так что тут будет очень многолюдно».

Горло Миллы сжалось, когда до нее дошло, что Рози-дизайнер, оказывается, та самая Рози, о свадьбе которой судачили женщины в магазине. Милла сглотнула внезапно возникший в горле ком. Мало того, что ей предстояло переночевать в огромном доме, с незнакомой семьей, но, ко всему прочему, эта семья еще и была охвачена предсвадебной лихорадкой.

Она заставила себя тепло улыбнуться.

– Ой! Как мило! И кто идет к алтарю?

– Рози. Она выходит замуж здесь, в субботу. Свадьба затевается пышная – и это еще мягко сказано. – Лили обменялась понимающим взглядом с Кормаком. – Ну ладно. Ужин будет подан через четверть часа. Кор, ты не покажешь нашей гостье студию? – Лили повернулась к Милле. – А затем, если желаете, можете немного освежиться. Ванная комната находится вон там.

Было ли это игрой света или его воображения, но лицо Миллы казалось Кормаку сейчас более бледным, чем прежде, а глаза – еще глубже и зеленее. Она, похоже, была поглощена какими-то мыслями и ее едва ли интересовала экскурсия по студии его деда. Кормак не знал, о чем говорить. Он выдвинул небольшой ящик в стенном шкафу и вытащил оттуда пачку бумаги.

– Здесь есть плотная бумага… чистые альбомы для рисования… – Он немного покопался в ящике и добавил: – Вы лучше меня знаете, для чего все эти вещи…

– Спасибо… – Милла посмотрела на бумагу. – Я воспользуюсь ими, если мне понадобится сделать наброски, но, скорее всего, ничего не буду рисовать. – Она пожала плечами. – Я имею в виду, что вряд ли у меня найдется здесь время для рисования, потому что с утра, как только вы разберетесь с поломкой в коттедже, я вернусь туда.

Кормак закрыл ящик и отвернулся. Он не знал, что омрачило настроение Миллы, но чувствовал, что ею владеет глубокое недовольство, отчего еще труднее показалась стоящая перед ним задача – сообщить гостье неприятную для нее новость.

Кормак повернулся к Милле и произнес:

– Прошу прощения, но, боюсь, что ремонт водопровода придется ненадолго отложить.

Он увидел, как в ее глазах вспыхнуло отчаяние, а затем ее взгляд стал жестким.

– Что значит «ненадолго отложить»? Почему?

– Позвонили из компании, которая должна установить свадебный шатер. Их попросили предоставить пять огромных тентов для рок-фестиваля в Инвернессе. Они могут сделать это только в том случае, если доставят шатер для Рози на день раньше, чем было запланировано. Его привезут завтра утром, и мне придется оставаться здесь, пока его не смонтируют.

Милла шагнула к Кормаку.

– Но… но если эта компания сама занимается монтажом своих шатров, для чего здесь нужны будете вы?

Он пытался смягчить выражение своего лица.

– Я вернулся в Калькаррон-Хаус специально для того, чтобы проконтролировать техническую часть подготовки к свадьбе: установку шатра, освещение, генераторы. Я должен убедиться, что все соответствует намеченному Рози плану. Она рассчитывает на меня.

– А как же я? На кого рассчитывать мне?

Строгость в голосе Миллы удивила Кормака, но это ничего не изменило.

– В другой ситуации я бы в первую очередь отремонтировал водопровод в коттедже. Но это просто неудачное стечение обстоятельств, Милла. Мне очень жаль, но мы пока ничего не можем сделать для вас, кроме как предложить вам свое гостеприимство, включая использование этой студии и любые материалы, которые вам нужны. Вам придется провести здесь всего лишь на один день больше.

Кормак обвел взглядом комнату, которую любил его дедушка.

– На мой взгляд, нет ничего ужасного в том, чтобы немного побыть здесь.

Милла вскинула подбородок.

– Я не говорю, что это ужасно. Просто я ожидала совсем иного – полагала, что смогу расположиться в коттедже Стратбурн, чтобы поработать в одиночестве, а вместо этого я здесь, да еще и накануне…

Заметив мелькнувшую в ее глазах уязвимость, Кормак, не сдержавшись, полюбопытствовал:

– Накануне чего?

Пальцы Миллы потянулись к подолу футболки, но она тут же сунула их в карманы джинсов.

– Накануне свадьбы. – Милла потупилась. – Просто я недолюбливаю все, что связано со свадьбами.

– Ладно. Тогда постараюсь не предлагать вам руку и сердце…

Она подняла голову и нахмурилась.

– По-вашему, это смешно?

Кормак пожал плечами. Он и сам не знал, почему у него вырвались эти слова. Они походили на те тонкие остроты, которыми он славился прежде. Было время, когда он мог всего одной шуткой рассмешить всех ребят из своего взвода. А еще Кормак постоянно смешил Дункана. Возможно, сейчас ему захотелось заставить улыбнуться и Миллу, потому что улыбка шла ей намного больше, чем хмурый взгляд.

Милла вздохнула, повернулась к шкафу и начала по очереди открывать ящики.

– Вся эта суета, беспокойство… бесконечные планы и мечты… а в конце концов в день твоей свадьбы может пойти дождь или жених не явится к алтарю. Я имею в виду, к чему столько хлопот?

Кормаку показалось, что Милла, возможно, говорит о себе. Его взгляд невольно скользнул к ее левой руке.

– Я так полагаю, это риторический вопрос?

Она либо не расслышала Кормака, либо предпочла не отвечать. Он наблюдал, как Милла роется в нижнем ящике, и думал о том, что, возможно, эту девушку кто-то сильно подвел – бросил у алтаря или что-то в этом роде. Вероятно, придурок, который так с ней поступил, был не достоин даже целовать землю, по которой ступала Милла, но ее личная жизнь Кормака не касалась.

Словно почувствовав на себе его взгляд, Милла закрыла ящик и встала.

– Прошу прощения за свои жалобы. Я очень надеюсь, что у вашей сестры будет прекрасная свадьба. Но мысль о том, что мне придется пытаться работать в доме, охваченном предсвадебной лихорадкой, меня, если честно, пугает.

– Пугает? – Кормак попытался перейти на примирительный тон. – Если вы такая же, как мой дед, то за мольбертом вы, наверное, так увлекаетесь, что даже не знаете, какой нынче день недели…

Что-то в выражении ее лица прогнало его улыбку. У Кормака никак не получалось поладить с Миллой. Зачем он вообще пытался?

Кормак посмотрел на часы.

– Нам пора спускаться к ужину. – Он подошел к двери и открыл ее, пропуская вперед гостью. – Уверен, что вы почувствуете себя в Калькаррон-Хаус лучше, когда познакомитесь со всеми, кто здесь живет.

– Возможно. – Она прошла мимо него и остановилась у дверей своей комнаты. – Извините, это прозвучало так грубо. – Милла подняла глаза и посмотрела на Кормака. – Я вам благодарна, конечно, просто…

– Просто вы недолюбливаете все, что связано со свадьбами, я понял.

Она кивнула.

– Мне нужно немного освежиться, а потом я спущусь в столовую.

– Конечно. Можете не торопиться.

Когда Милла закрыла за собой дверь, Кормак глубоко вздохнул. Он знал, что сообщить новость о шатре будет непросто, но он и подумать не мог о том, что эта художница, оказывается, питает отвращение к свадьбам.

Кормак знал, что причиной такой острой реакции может быть только скрытая в глубине души боль. Разве он не был полон ненависти к снайперам, которые убили Дункана? Кормак вспомнил уязвимость, мелькнувшую в глазах Миллы, еле заметное дрожание ее губ. Кто же мог так сильно ранить ее?

Отогнав от себя эти мысли, он пошагал по коридору к лестнице, ругая себя за любопытство к Милле О’Брайен. Интерес к кому-либо опасен, потому что открывает двери для других чувств, способных привести к путанице и беспорядку, а Кормаку и без того хватало смятения в мыслях.

Раз Милла терпеть не может «все, что связано со свадьбами», надо будет постараться перевести беседу за ужином на более безопасную территорию. Людям, как правило, нравится рассказывать о своих любимых занятиях, поэтому Кормак решил, что за столом будет расспрашивать Миллу о ее работе и о том, что ее вдохновляет на написание картин…

Милла опустилась на пуф и посмотрела на темные холмы за окном. Она все еще не могла до конца поверить, что ее планы нарушены, и теперь ей придется терпеть ужин с семьей Кормака, где главной темой разговора должна была стать «большая свадьба» Рози.

Милла расстегнула молнию на сумке со своими вещами и вытащила шелковую блузку. Это была единственная нарядная вещь, которую она взяла с собой. Перед зеркалом в ванной Милла пригладила волосы и умыла лицо.

Ужин наверняка станет тяжелым испытанием. Придется улыбаться и проявлять интерес к идеальной свадьбе Рози, хотя в душе царит уныние.

Она глубоко вздохнула и ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец. Мать Миллы использовала эту маленькую хитрость, чтобы скрыть бледность, вызванную прохождением курса химиотерапии. Она хотела, чтобы люди не догадывались о ее болезни. Это был самоотверженный маскарад, чтобы избавить других от боли сопереживания умирающему. Милла не могла притворяться, что у нее такая же благородная мотивация, но если у ее матери хватало силы духа, то и у нее хватит.

– Итак, Милла, над чем вы сейчас работаете?

Она не хотела говорить о своей работе, но вопрос Кормака подоспел вовремя, прервав болтовню Рози, которая пыталась привлечь гостью к обсуждению вариантов свадебного декора.

Милла положила суповую ложку и промокнула рот салфеткой. Она не знала, что сказать, понимая, что вряд ли сможет объяснить Кормаку, что не может найти свой путь в искусстве. Сейчас она пытается писать урбанистические портреты, хотя всегда тяготела к пейзажной живописи.

Все, кто сидел за столом, обратили взгляды на Миллу. Она почувствовала, что ее щеки заливаются румянцем, и улыбнулась.

– Я в основном предпочитаю классическую школу живописи, но в настоящее время пустилась в эксперименты…

– В эксперименты? Какие? – спросил Сэм.

Милла посмотрела через стол на младшего брата Кормака. Ему было двадцать лет, долговязый и неуклюжий, он еще не успел сформироваться во взрослого мужчину. Его волосы были светлее, чем у Кормака, с рыжеватым оттенком, а глаза – голубые и озорные.

– В основном портретная живопись…

Сэм мило улыбнулся.

– Если хотите, могу попозировать для вас. У меня очень выразительные скулы.

Милла рассмеялась.

– Спасибо за предложение, Сэм, но я работаю с фотографиями, которые сделала в Лондоне.

– А, значит, вы рисуете яппи или гуппи, или как они там себя называют в наши дни?

У главы семьи, Аласдера Бьюкенена, Милла подметила такой же озорной блеск в глазах, какой раз или два видела в глазах Кормака.

Она покачала головой.

– Нет. Это не яппи. Просто случайные люди, чьи образы я использую.

– Но у вас ведь есть что-то, что их связывает, какая-то общая идея?

Кормак казался Милле безжалостным в своей настойчивости. Его вопросы словно пригвождали Миллу к стулу, заставляли искать ответы, которых у нее не было.

Она вспомнила слова своего наставника о том, что он увидел в отснятых ею фотографиях.

– Полагаю, тема как-то связана с одиночеством. Все лица на моих снимках – грустные.

Милла увидела, что глаза Кормака на мгновение помрачнели. То, что она в них прочла, заставило ее почувствовать головокружение и отвести взгляд. Но даже повернувшись к Сэму, она по-прежнему ощущала взгляд Кормака на своей коже.

Сэм отщипнул кусок от булочки, щедро намазал его маслом и спросил:

– Почему художники никогда не рисуют счастливых людей? На всех портретах, которые я могу припомнить, лица выражают целую гамму эмоций – от слегка раздраженных до совершенно несчастных. Но никто не улыбается.

– За исключением Моны Лизы, – заметила Лили.

Сэм опустил нож.

– Это не улыбка, это гримаса…

Милла снова взяла свою ложку. Она была рада, что тема разговора изменилась. Нужно было что-нибудь съесть, даже если присутствие Кормака за столом заставляло Миллу нервничать. Стоило ей поднять глаза, каждый раз она неизменно встречалась взглядом с Кормаком и опять отворачивалась, чувствуя, как голова идет кругом. Миллу озадачивало сочетание жара в его глазах с прохладой его тона. Она не могла понять, почему Кормак то молчит, не участвуя в застольной беседе, то вмешивается, когда разговор заходит о свадьбе, чтобы сменить его направление.

Когда Рози заговорила о том, что в ее свадебном торте все уровни будут разного вкуса, Кормак положил вилку и ложку на тарелку.

– Ради всего святого, Рози, неужели ты не оставишь нам сюрпризов? Слушая тебя, мы уже раз десять пережили день твоей свадьбы еще до его наступления!

Когда за столом после этих слов воцарилась тишина, Милла медленно подняла на Кормака глаза. Только сейчас она осознала, что он ради нее на протяжении всего ужина старался переводить разговор с обсуждения приготовлений к свадьбе на отвлеченные темы – то задавал Милле вопросы о ее работе, то спрашивал отца о том, как идут дела в поместье.

Она почувствовала прилив противоречивых эмоций. Все это время Милла считала Кормака жестким по натуре, а он весь вечер пытался ей помочь.

Кормак взглянул на нее, затем повернулся к своей сестре и провел рукой по волосам.

– Извини, Рози, я не хотел тебя обидеть…

Рози заморгала в легком недоумении, а затем расплылась в улыбке.

– О боже, это действительно произошло…

Сэм с любопытством посмотрел на нее.

– Что произошло?

Рози покачала головой и рассмеялась.

– Я превратилась в капризную невесту.

Глава 4

Двери церкви распахнулись, и Милла сжала руку отца. Он нервно улыбнулся в ответ.

– Идем, дорогая. Держись крепче.

Она посмотрела на букет в своей руке, затем медленно пошагала по проходу между церковными скамьями, на которых сидели приглашенные гости. Все лица повернулись к Милле. Она наслаждалась написанным на них восхищением.

Кинув взгляд вперед, Милла попыталась разглядеть своего жениха, ожидающего ее у алтаря, но не смогла его увидеть, потому что проход был очень длинный.

Внезапно начался дождь. Она хихикнула, когда крошечные капли воды прилипли к ее ресницам и украсили розы в ее букете. Затем дождь пошел сильнее, намочив украшения на церковных скамьях.

Милла посмотрела вниз и увидела, что шагает по грязи, которая уже испачкала ее свадебные туфли и забрызгала подол свадебного наряда.

Отец и гости куда-то исчезли. Милла пыталась приподнять подол своего платья, чтобы тот не пачкался, но платье вдруг стало слишком тяжелым, и она едва могла в нем передвигаться.

Милла уронила букет и заплакала, продолжая дергать платье, чтобы идти дальше, но не могла сдвинуться с места. Она искала взглядом жениха, но у алтаря стоял только священник.

Он подошел к Милле, качая головой, и спросил:

– Почему ты здесь?

Милла застонала и открыла глаза. Сердце бешено колотилось. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что церковь, дождь, грязь, отсутствующий жених – все это было лишь во сне. Она вздрогнула от облегчения и вытерла влажные щеки ладонями. К счастью, Дэн порвал с ней прежде, чем все зашло так далеко. Возможно, в каком-то смысле ей повезло.

Кошмар исчез. Милла лежала в постели и слушала звуки незнакомого дома: шаги по каменным плитам в зале, поскуливание собаки, звук газонокосилки на лужайке.

Мысли Миллы обратились к событиям предыдущего вечера, а затем она подумала о том, как чувствовала бы себя сейчас, проснувшись в коттедже, где стоит полная тишина. В этом доме Милла чувствовала себя чужой, и меньше всего ей сейчас хотелось завтракать с Бьюкененами – особенно с Кормаком.

* * *

Накануне вечером Лили сообщила, что в этом доме не собираются все вместе на завтрак в столовой, а каждый завтракает на кухне в удобное ему время. Милла ценила неформальность, но мысль о том, что ей придется рыскать по чужим кухонным шкафам в поисках кофе и хлопьев, казалась немного пугающей, поэтому, войдя в кухню и обнаружив, что там никого нет, Милла вздохнула с облегчением.

Она успела приготовить и выпить чашку кофе с молоком, когда раздались чьи-то шаги, дверь распахнулась и вошел Кормак, отчего у Миллы тут же перехватило дыхание, а щеки покраснели.

Он явно только что вернулся с пробежки. Его серая майка была влажной от пота. Заметив Миллу, Кормак замер. Он улыбнулся, но его взгляд остался настороженным.

– О, привет! То есть доброе утро! Хорошо ли вам спалось?

– Да. – Милла поймала себя на том, что разглядывает его бицепсы, и заставила себя встретиться с собеседником взглядом. – Спасибо, что поинтересовались.

Кормак подошел к раковине, наполнил стакан водой, выпил ее, а затем вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

– Хорошо.

На мгновение задержав взгляд на Милле, Кормак отвернулся, чтобы снова налить в стакан воды.

Волосы на его затылке были влажными. Милла невольно окинула взглядом широкую спину, узкие бедра и мускулистые ноги Кормака. Когда он снова обернулся, она сделала вид, что заинтересовалась лежавшей на столе газетой.

– Когда я отправлялся на пробежку этим утром, шел дождь, но сейчас он прекратился, – сказал Кормак, посмотрев на газету. – Может даже, сегодня распогодится, что облегчит установку шатра.

Милла ощутила прилив надежды.

– Вы хотите сказать, что монтаж закончится быстро и у вас найдется время заняться ремонтом водопровода в коттедже?

Кормак нахмурился.

– То, что я сказал о погоде и шатре… Я не имел в виду, что успею починить трубы. – Он отпил из стакана и пожал плечами. – Я просто пытался поддержать беседу.

Милла вздохнула, поднялась со стула и понесла свою пустую кружку в раковину. Кормак отступил в сторону. Стараясь не встретиться с ним взглядом, Милла вымыла кружку и сказала:

– Я не хотела давить на вас – просто я специально приехала в Шотландию, чтобы успеть закончить свои работы для выставки, но уже отстала от намеченного графика из-за этих неприятностей с водой.

Бросив взгляд на Кормака, она заметила, что выражение его лица мгновенно смягчилось.

– Я понимаю, но речь идет всего об одном дне, а затем вы сможете вернуться в коттедж. – Он поставил свой стакан на стол. – Пойду приму душ. Если вам что-нибудь понадобится, просто дайте знать.

Из кухни Милла отправилась в студию, где вынула из ящиков шкафа и расставила на скамье краски и палитры, а также установила мольберт возле окна, где было самое лучшее освещение. Но она не могла избавиться от разочарования из-за невозможности поработать в коттедже. Эта студия прекрасно подходила для занятий живописью, а семья Бьюкенен оказалась очень гостеприимной, но Милла все еще чувствовала себя напуганной величием Калькаррон-Хаус и смущенной своими мыслями о Кормаке.

Наверное, только усердная работа поможет выкинуть его из головы. Она запахнула кардиган и потянулась за альбомом для рисования. Сделанные ею фотоснимки остались в коттедже. Сможет ли она работать по памяти?

Едва Милла коснулась карандашом бумаги, как в дверь постучали. Открыв ее, она обнаружила Сэма, держащего в руках огромную корзину.

– Привет, Милла! Кор попросил меня принести вам дрова для камина. Он сказал, что здесь холодно.

Ошеломленная, Милла отступила назад, пропуская Сэма в студию.

– Он очень заботлив. И вам тоже большое спасибо.

Сэм поднес корзину к очагу и опустил ее на пол.

– Дедушка всегда держал камин в студии растопленным. Но комната какое-то время пустовала. – Лицо Сэма на мгновение опечалилось, а затем просветлело. – Хотите, я разведу огонь прямо сейчас?

– Это было бы здорово, но только если у вас есть время. Я знаю, вы сегодня заняты.

Сэм улыбнулся.

– Все в порядке. Кор проследит за установкой шатра. В конце концов, отдавать приказы – это его работа.

Милле стало любопытно. Кормак оставался для нее загадкой. Возможно, если она будет знать о нем больше, это поможет ей общаться с ним.

– «Его работа»? Кем он работает? Он сказал мне, что выполняет поручения.

Сэм от души рассмеялся.

– У Кора специфическое чувство юмора. Так и вижу, как брат говорит вам эти слова! – Он чиркнул спичкой о коробок и поджег дрова, сложенные в камине. – Кор – командир взвода в Корпусе королевских инженеров.

Внезапно все для Миллы стало на свои места. Так вот откуда у этого человека такой четкий, целеустремленный шаг, очень загорелые руки и коротко стриженные волосы. Она улыбнулась. У Кормака действительно неплохое чувство юмора.

– А где он служит?

– В данный момент он находится в увольнении из казарм Чатема, а до этого был в Афганистане.

Сэм замолчал, смутившись, словно почувствовал, что сболтнул лишнее.

Милла улыбнулась снова.

– Ну, после Афганистана, уверена, установка свадебного шатра покажется Кормаку парой пустяков.

Сэм поднялся на ноги и улыбнулся в ответ.

– Вы, верно, шутите? Рози Бьюкенен более требовательна, чем сам главнокомандующий.

– Полагаю, свадьба – это очень важное дело. Ваша сестра хочет, чтобы все было идеально, – и я ее понимаю.

* * *

Когда Сэм ушел, Милла открыла альбом для рисования, но ее мысли снова вернулись к Кормаку. Он послал Сэма с дровами, чтобы ей не было холодно. Хотя, возможно, это всего лишь проявление гостеприимства.

Милла взяла карандаш, тупо посмотрела на него, затем бросила. В студии было прохладно – неудивительно, что не удается сосредоточиться. Нужно подождать, пока комната прогреется.

Чтобы убить время, Милла подошла к книжному шкафу и начала рассеянно рассматривать коллекцию семейных фотографий в серебряных рамочках. Одна из них привлекла ее внимание, и Милла поднесла ее к окну, чтобы хорошо разглядеть на свету.

Это был снимок Кормака и, наверное, его друга. Оба в солдатской униформе, обняли друг друга за плечи, а вокруг – пустыня под лучами палящего солнца. Милла смотрела на лицо Кормака, удивляясь его замечательной, широкой улыбке, которую никогда у него не видела.

Поставив рамку с фотографией обратно, Милла потерла озябшие руки. Она не удивилась, узнав, что Кормак служил в армии. Тем не менее Сэм смутился, когда заговорил об Афганистане. Почему? В памяти всплыли слова из разговора в магазине. «Кормак все еще не в себе. Такая жалость!» – сказала одна из собеседниц, а вторая поддакнула: «Рано или поздно ему придется жить как прежде. Нельзя носить в себе это вечно».

Сердце Миллы пропустило удар. Должно быть, в жизни Кормака случилось что-то плохое, наполнившее его сердце скорбью, которую она сразу заметила в его глазах, когда он остановился на дороге, чтобы помочь.

И внезапно все предубеждения Миллы о Кормаке начали рушиться. Она так долго смотрела сквозь призму своей грусти и перестала замечать, что происходит вокруг. Кормак старался вежливо держать дистанцию с окружающими, и впервые с тех пор, как они познакомились, Милла начала понимать, что, как и у нее, у него тоже могут быть причины так себя вести.

– А Милла – очень даже ничего, – заявил Сэм.

Кормак вспомнил, как она притворялась, что читает за кухонным столом газету, которую держала вверх ногами, и рассмеялся. Но веселье быстро его покинуло, стоило подумать о том, насколько неуверенно он чувствовал себя в ее обществе и как должен быть осторожен. Даже самый простой разговор с этой девушкой походил на прогулку по минному полю.

– Хочешь сказать, она темпераментная?

Сэм покачал головой.

– Нет. Я не об этом. Она красивая.

Кормак поднял голову и увидел, что глаза брата сверкают знакомым озорством.

– Может, она просто предпочитает тебе меня? – добавил Сэм.

Кормак вспомнил, как дружелюбно Милла беседовала с его братом за ужином прошлым вечером, и проворчал:

– Очень даже вероятно.

– Однако Милла, похоже, была тронута тем, что ты послал меня отнести ей дров для камина. – Сэм пристально посмотрел на брата. – Она просила поблагодарить тебя от ее имени.

Кормак понял, к чему клонит Сэм.

– Студию нужно было хорошенько протопить – вот и все. Слушай, не поможешь парням, что устанавливают шатер? Кажется, у них что-то не ладится – нужна еще одна пара рук.

Сэм вздохнул.

– Ладно, помогу. Скоро вернусь.

Кормак смотрел в спину удаляющемуся Сэму. Брат снова попытался вывести его из тени скорби. Такие же попытки предпринимали и остальные члены семьи. Они хотели, чтобы Кормак подвел черту под тем, что произошло, и продолжил жить как раньше. Но он не мог просто взять и выключить свое горе. Вот почему Кормак нечасто бывал в Калькарроне. Он знал, что его семья беспокоится за него, но не мог выносить их осторожные расспросы. Родственники вглядывались в Кормака, ища признаки того, что он преодолел владеющую им скорбь. Но Кормак знал, что уже никогда не станет прежним, и хотел, чтобы его близкие смирились с этим, как смирился он сам.

Перед глазами Кормака до сих пор стоял тот момент, когда его лучший друг упал замертво. Это воспоминание преследовало его. В тот день ему нельзя было раскисать – ради своих людей. Скрыв свою боль, он вывел взвод в безопасное место, а позднее доставил тело Дункана домой.

Кормак разработал стратегию преодоления терзавших его страданий. Хитрость заключалась в том, чтобы держать весь мир на расстоянии вытянутой руки и никого не впускать в свою душу.

Вот почему Милла вывела его из равновесия. Ее боязнь всего, что касалось свадеб, чем бы она ни была вызвана, пробудила в Кормаке желание защитить эту девушку. Боль, которую она пыталась скрыть, отвлекла его внимание от собственного бремени и заставила помочь Милле. Но каждый раз встречаясь с ней взглядом, Кормак страшился того, что она сумеет заглянуть в его душу.

Хотя Миллу никто не тревожил в студии, ее все равно отвлекали звуки, наполняющие этот огромный особняк, живущий кипучей, беспокойной жизнью. Отложив карандаш и альбом, Милла подошла к окну. Кормак оказался прав – день выдался погожим. Возможно, прогулка поможет немного отдохнуть.

Взяв куртку из своей комнаты, Милла прокралась по коридору и тихо спустилась по парадной лестнице. Из комнаты рядом с главным залом доносился голос Лили, разговаривающей по телефону. Из соседней комнаты слышалось несколько женских голосов – там Рози и ее подружки обсуждали подготовку к свадьбе. Милла, не желая ни с кем общаться, поспешно выскользнула в парадную дверь.

Снаружи в теплом воздухе стоял сладкий аромат влажной травы. Если бы не облака на небе, погоду можно было бы считать совсем замечательной. Милла направилась через широкую лужайку прочь от дома. Собаки подбежали, чтобы ее поприветствовать, а затем увязались за ней.

Пройдя парк, Милла пошагала по тропе, идущей вдоль озера к лесу, вдыхая всей грудью свежий воздух, слушая пение птиц и чувствуя, как исчезает не отпускавшее ее так долго напряжение.