Текст книги "Свадебный переполох"

– Ну уж нет, – ответил Тимофей. – Все равно завтра собирались все рассказывать. Расскажем сегодня. К тому же в публичном месте твой отец не осмелится устроить драку.

Тимофей поправил воротничок рубашки и уверенным шагом двинулся в сторону кафе в надежде, что его красноречие и интеллигентный внешний вид произведут на отца Арусяк должное впечатление и с завтрашнего дня статус его повысится с просто знакомого до официального жениха либо придется совершать «ахчик пахцнел». Но не успел он даже открыть рот и представиться, как получил удар в нос и, запрокинув голову, полетел на соседний столик.

– Петя, не надо! – завизжала Аннушка и стала хватать разъяренного мужа за руки.

На помощь ей пришел Вачаган, который схватил несостоявшегося тестя и стал заламывать ему руки. Арусяк подскочила к Тимофею и стала вытирать кровь, хлынувшую из его носа.

– Убил! – всплеснула руками Аннушка.

– Со мной все в порядке. – Тимофей выхватил из рук Арусяк платок и встал на ноги.

– Убью негодяя! Отпусти меня, Вачаган, я и тебя убью! – вопил Петр, пытаясь выкрутиться из цепких объятий Вачагана.

– Дядя Погос, дядя Погос, успокойся! Давай поговорим, это я во всем виноват! Давай поговорим, дядя Погос, – кряхтел Вачаган, пытаясь удержать вырывающегося Погоса, который в эту минуту походил на бешеного бизона.

– Я тебе поговорю! Я вас обоих здесь и закопаю! И тебя закопаю! – заорал Погос еще громче, продолжая изворачиваться. Перед глазами его стояла картина: дочь, целующая белобрысого русского парня при всем честном народе.

– Хватит! – стукнула по столу кулаком Аннушка, понимая, что Петр может перебить всех, кто попадется ему под руку. – Если ты немедленно не успокоишься, я завтра же куплю билет и увезу дочь в Харьков, а ты сиди здесь со своими родственниками, дикарь!

Петр обмяк и с удивлением посмотрел на жену. Такой разъяренной он ее не видел с тех времен, когда беременная Аннушка, пославшая мужа за хлебушком, спустя два часа обнаружила его пьяным в парке в компании какого-то алкаша, который поил Петра самогоном.

– Ладно, я спокоен, спокоен, все, спокоен, – сник Петр.

Вачаган осторожно разжал руки, опасаясь подвоха, и быстренько отскочил назад. Тимофей вытер нос и подошел к Петру вплотную.

– Садись, – настороженно сказал ему Петр, указывая на стул.

Тимофей сел и зло посмотрел на своего обидчика.

Разговор длился до глубокого вечера. Сначала говорил Вачаган, который извинялся перед Петром за свой бесстыдный во всех отношениях поступок и клятвенно обещал броситься с моста в Разданское ущелье, если только дядя Погос прикажет ему, поскольку поступок его подл и не имеет оправданий.

– Теперь ты говори, – рыкнул Петр, с ног до головы окинув взглядом Тимофея.

Тимофей оказался многословнее. Официант дважды подходил к столику, извинялся и просил освободить кафе, поскольку оно закрывается, и дважды уходил, сжимая в руке десятидолларовую купюру, которую вручал ему Петр, возжелавший здесь и сейчас разобраться во всем происходящем, наказать виновных и отправиться домой спать с чувством выполненного долга.

– Я люблю Арусяк и готов прислать к вам «миджнорд кин», – выпалил Тимофей, который к концу своего рассказа осмелел, приободрился и стал более убедителен, чем вначале, когда запинался через каждое слово.

– Это мы еще посмотрим, кто кого и куда пошлет, – проворчал Петр. – Иди на остановку, Арусяк.

Арусяк, все это время сидевшая тихо, как мышь в норе, и следившая одновременно за выражением лиц папы, мамы, Вачагана и Тимофея, встала и пошла, думая, что самое время красть паспорт и убегать с Тимофеем хоть в Москву, хоть за Северный полярный круг, поскольку грозный отец вряд ли даст согласие на свадьбу дочери с русским.

– Ты, Вачаган, поступил подло. Нет тебе прощения, не показывайся мне на глаза. С отцом твоим я сам поговорю, – сказал Петр и повернулся к Тимофею: – Тебя я чтоб тоже не видел.

После этого Петр-Погос встал из-за стола и походкой человека, внезапно ощутившего на плечах тяжелый груз, пошел к остановке.

– Все будет хорошо. – Аннушка улыбнулась Тимофею и пошла вслед за мужем.

Тимофей и Вачаган встали и уныло поплелись в сторону остановки.

– Может, выпьем чего-нибудь? – предложил Вачаган.

– А, пошли! – махнул рукой Тимофей.

Всю дорогу до дома Петр сидел молча и думал. Будущее дочери, которое он уже успел расписать на много лет вперед, рушилось на его глазах, как карточный домик. Сначала пропал дом, который он собирался купить для молодых, потом испарилась машина, вслед за ней – Вачаган и его родственники, а самыми последними разбежались, как тараканы, маленькие армянские детки – так и не родившиеся внуки безутешного Погоса Мурадяна.

Когда они вошли в квартиру, Аннушка шепнула дочери:

– Не трогай его сегодня, иди спать.

– Угу, – ответила Арусяк, пошла в спальню и горько зарыдала.

Петр, ничего не говоря ни матери, ни сестре, пробурчал «спокойной ночи» и пошел в свою комнату. Через несколько минут туда же вошла Аннушка, села рядом с мужем на кровать, обняла его и стала нежно гладить по голове.

– Для кого старался? Как она могла так со мной поступить, а? – всхлипнул он, утирая слезу.

– Ну-ну, Петенька, успокойся, успокойся, моя буйная головушка, – ласково сказала Аннушка. – Сам ведь такой был! Удрал ведь от своей армянской невесты в Харьков!..

– Я мужчина, к тому же я порядочный человек, а этот? Да у него на лице написано, что он неженка и прохвост! Сын профессора! Езидов они тут изучают! Тьфу! – махнул рукой Петр.

– Ну, тихо, тихо, Петенька! Разве плохо, что человек из интеллигентной семьи? Да и сам он самостоятельный парень. Видишь, в Москве адвокатом работает. Нормальный парень. Плохо, конечно, что русский, – сказала Аннушка, которая знала мужа как облупленного и чувствовала, когда нужно прикрикнуть, а когда промолчать или сделать вид, что согласна.

– Я не отдам свою дочь за русского! Не отдам, и все тут! – Петр зло посмотрел на жену.

– Я тоже не отдам, пока не буду уверена, что он нормальный парень из приличной семьи. Зря мы, что ли, нашу красавицу растили, холили, лелеяли, чтобы отдать первому встречному? А то, что он русский, тут уж, Петенька, дело такое: одну взял – одну отдай. Может, оно и к лучшему, а?

– Не отдам, – пробурчал Петр, лег на кровать и с головой накрылся простыней.

– Конечно, не отдашь, милый, не отдашь, – прошептала Аннушка, легла рядом и крепко обняла мужа. Еще час она гладила его волосы, елейным голоском нашептывала нежные слова, и, уже засыпая, Петр пробормотал:

– Не отдам, пусть сначала докажет, что он ее достоин, а потом посмотрим!

– Конечно, посмотрим, спи, милый, спи, – прошептала Аннушка и закрыла глаза.

Тимофей и Вачаган в это время бродили по городу, пили вино прямо из бутылки и горланили песни.

– «Красивая девушка Еревана – брови дугой», – по-армянски голосил Вачаган.

– Я люблю тебя до слез, каждый день, как в первый раз», – с воодушевлением подпевал ему Тимофей.

Рассвет настиг молодых людей в парке на лавочке, где они лежали, прижавшись друг к другу, и в унисон храпели.

– Ну что за люди! Ни стыда ни совести! Уже и на улицах позором занимаются! Ну что за нравы, а? Тьфу! Какая гадость! – возмутилась дворничиха, размахивая веником перед носами сонных парней.

– До встречи, Вачик, – икнул Тимофей, отряхивая пыль с брюк.

– До встречи, брат мой. Надо будет – приезжай в Воронеж, – икнул в ответ Вачаган и обнял Тимофея.

Глава 12
Помолвка

Целую неделю Петр держал дочь взаперти, запрещая ей не то что выходить из дома, но и приближаться к двери.

Целую неделю бабка Арусяк названивала родителям Вачагана и осыпала проклятиями Вардитер Александровну, Сурика и его жену Карину, вырастивших такого негодяя. Вардитер Александровна никак не могла смириться с тем, что ее любимый внук тайно, под покровом ночи, улизнул из дома, не попрощавшись с бабушкой, которая в нем души не чаяла, и улетел к какой-то Катеньке в Воронеж. На проклятия бабки Мурадян она отвечала проклятиями похлеще и винила во всем «бесстыдницу» Арусяк, воспитанную не в армянских традициях и подтолкнувшую ее внука к такому подлому поступку.

– Я сразу сказала, что она непутевая. Пе-ре-вод-чик, что с нее возьмешь. И семья у вас непорядочная, – язвительно заметила Вардитер Александровна.

– Это кто еще непорядочный! Да я тебе глаза выцарапаю! Да я тебя со света сживу! Да ты… – заорала в трубку Арусяк-старшая и стала называть старуху такими словами, что Аннушке с мужем пришлось вдвоем оттаскивать ее от телефона.

– Пустите меня! Пустите! Я все равно до нее доберусь! – кричала бабка, оказывая яростное сопротивление.

Целую неделю Аннушка обхаживала мужа, выполняя любые его капризы и периодически намекая на то, что пора сменить гнев на милость и пригласить в гости родителей Тимофея, пока дочь не совершила еще какой-нибудь безумный поступок. Погос Мурадян хмурил брови, но свое решение сообщать не спешил.

Через неделю Петр Мурадян вышел из дома и ушел в неизвестном направлении.

– Куда ты, Петенька? – попыталась удержать его Аннушка, заметив хищный блеск в глазах мужа.

– Не твое дело, женщина! Я иду решать судьбу дочери! – Петр грозно сдвинул брови и покосился на дверь комнаты, где сидела Арусяк.

– Господи, только бы беды не натворил! – Аннушка молитвенно сложила руки.

– А если и натворит, так тому Симофею и надо: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Пусть знает наших – мы народ горячий, – ехидно усмехнулась бабка Арусяк.

– Молчали бы уже, типун вам на язык, – вздохнула Аннушка.

– И что за имя такое – Симофей? – пренебрежительно фыркнула свекровь.

– Имя как имя! Все же лучше, чем Погос! – отрезала Аннушка и, не желая продолжать разговор, удалилась в свою комнату.

– Э-эх, ашхах-ашхар[15]15
  Ашхах-ашхар – дословно «мир-мир»; выражение, близкое по значению к русскому «ну и нравы».


[Закрыть], – цокнула языком Арусяк-старшая и пошла к соседке Хамест пить кофе.

Петр Мурадян вышел из дома, поймал такси и скомандовал:

– В театр меня вези.

– В какой? – спросил водитель. – Их у нас много.

– Какой, какой… Не знаю названия, помню только, где находится. Ты вези по всем театрам, а я скажу, где остановить. Не переживай, заплачу хорошо. Сто долларов хватит?

– За сто долларов я тебя по всему Еревану три раза покатаю, братец-джан, – улыбнулся водитель и дал газу.

Катался Петр часа три. Возле каждого театра он выходил из машины, присматривался и отрицательно качал головой:

– Нет, не этот, тот театр серого цвета был.

Наконец Петр Мурадян поднял палец и воскликнул:

– Вот он! Тормози.

Расплатившись с водителем, Петр выскочил из машины и пошел по направлению к театру.

– Спектаклей сегодня нет, билетов на завтра тоже нет, – выпалил вахтер.

– Мне спектакли не нужны. Арминэ Асатрян здесь работает?

– Здесь, но к ней нельзя так, надо заранее договариваться, – испуганно промямлил вахтер, пытаясь закрыть проход своим тщедушным телом.

– Мне можно. Скажи ей, что Погос Мурадян пришел, – ответил Петр, присаживаясь на стул.

– Сейчас поинтересуюсь… Если вы из министерства культуры, то вчера ваши уже приходили… Мы не виноваты, что спектакль сорвался, у нас… у нас… как это говорят за границей, как же это, а, у нас форс-майор, – засуетился вахтер.

– Иди, я тебе говорю, не зли меня!

Вахтер скрылся в глубине коридора.

Не прошло и минуты, как послышался цокот женских каблучков и восторженный голос:

– Погос, ты ли это?!

Погос Мурадян поднял глаза и оторопел: перед ним стояла тучная крашеная блондинка с крючковатым носом, большим ртом и двойным подбородком.

«Вот что время с людьми делает», – подумал Погос Мурадян, пытаясь отыскать в лице стоящей перед ним женщины хоть одну черточку некогда горячо любимой им одноклассницы.

– Здравствуй, Арминэ, – улыбнулся он.

– Здравствуй, столько лет не виделись, здравствуй, дорогой! – Женщина обняла Петра и с умилением посмотрела на него: – Все такой же красавец! – Потом повернулась к вахтеру и пригрозила пальцем: – Меня ни для кого нет, даже для министра культуры!

Вахтер кивнул и занял свое место.

В кабинете Арминэ заварила кофе, уселась в кожаное кресло и нежно посмотрела на Петра:

– Рассказывай, дорогой!

Петр вздохнул, закурил и начал свой рассказ. Арминэ внимательно слушала, кивала и улыбалась.

– Да, драться ты зря полез, – вздохнула она, когда Петр дошел до описания сцены в кафе.

– Не сдержался, – виновато шмыгнул носом Петр и продолжил свою историю.

– Так чем я могу тебе помочь? – поинтересовалась Арминэ, ожидавшая услышать от Погоса Мурадяна совершенно другую историю – исповедь со словами раскаяния в том, что когда-то он пообещал на ней жениться и не выполнил обещания.

– Я тут подумал: ты в театре работаешь, есть у тебя наверняка актрисы красивые, молодые. Давай проверим этого Тимофея, что он за птица, – замялся Петр.

– А, это запросто! – Арминэ Асатрян вытащила из ящичка в столе папку с фотографиями и стала ее листать:

– Вардуи Мелконян, специализируется на сборе информации о семье жениха или невесты. Вынюхает все!

– Мне вынюхивать не надо, мне бы… ну… соблазнить… проверить… – покраснел Петр Мурадян.

– И соблазним, и проверим. Надо проверять со всех сторон. Мало ли, семья у них непорядочная, или сам он… – прищурилась Арминэ, пытливо всматриваясь в Погоса.

– Согласен, – кивнул в ответ Погос, вспотевший от волнения.

– Смотрим дальше: вот, Лилит Егиазарян, очень способная девочка. Трижды срывала помолвки по просьбам отцов невест. Проверит по высшему классу!

– Нет, мне она не нравится: она блондинка, а нужна брюнетка, – запротестовал Петр.

– Тогда Сюзи Петросян, брюнетка, красавица, дело свое знает.

Погос Мурадян внимательно посмотрел на фотографию, почесал подбородок и вздохнул:

– Ладно, давай!

– Вот и хорошо, вот и славно! – Арминэ потерла руки, достала калькулятор и стала что-то считать, бормоча себе под нос: – Та-ак… платье вечернее, макияж, деньги на такси, завтрак, обед, соседям взятки, та-ак… итого пятьсот долларов! Вот! – Она щелкнула пальцами, протягивая Петру калькулятор.

– Да у тебя тут целый бизнес, все предусмотрено, – усмехнулся Петр.

– А что ты хочешь, Погос-джан, культура нынче в плачевном состоянии, приходится выкручиваться. Не зарывать же людям талант в землю, вот и стараемся, – вздохнула Арминэ, прикуривая.

– По рукам. Когда ждать результат? – поинтересовался Петр.

– Через неделю. Мы работаем оперативно! – не без гордости ответила Арминэ.

– Долго что-то, – задумался Петр, испугавшись, что Арусяк, чахнущая не по дням, а по часам, выкинет еще какой-нибудь фортель.

– Хорошо, четыре дня устраивает? Но придется доплатить еще двести пятьдесят долларов за срочность!

– Ладно, – ответил Петр, готовый выложить за счастье дочери все свое состояние.

– Через четыре дня приходи за ответом. – Арминэ протянула Петру руку.

Петр откланялся и поехал домой.

Весь вечер, к удивлению близких, Погос Мурадян находился в самом что ни на есть замечательном настроении. За ужином он даже попытался наладить отношения с дочерью и стал рассказывать смешные истории из ее детства, но та, поковыряв вилкой в тарелке и почти ничего не съев, отправилась скорбеть в свою комнату.

– Ничего, ничего, скоро все наладится, – улыбнулся Петр.

– В третьем подъезде есть хороший парень, Мхитар. Надо бы сходить к ним в гости, – сказала как ни в чем не бывало бабушка Арусяк, косясь на невестку.

– Потом, мама, потом, – отмахнулся Петр Мурадян и побежал в большую комнату смотреть футбол.

– Что это с ним? – поинтересовалась Аннушка.

– Что-что, довела мужа, э-эх, – отмахнулась Арусяк-старшая.

Как ни пыталась Аннушка выведать у Петра, что происходит, как ни ублажала его, он молчал, как партизан на допросе, и обещал рассказать все через четыре дня.

К концу четвертого дня Петр Мурадян стал нервничать, метаться по квартире и, улучив момент, когда каждый был занят своим делом, позвонил Арминэ.

– Приходи сегодня часов в семь вечера, – ответила Арминэ.

– Конечно, Арминэ-джан. В семь вечера я у тебя, коньяка принесу, выпьем с тобой за наш успех, – прошептал Петр, положил трубку и оглянулся: позади стояла бледная как полотно Аннушка.

– Подлец, подлец… – всхлипнула она.

– Я… я… Аннушка, да я… – засуетился Петр.

Аннушка гневно посмотрела на мужа, влепила ему пощечину и побежала в спальню, где упала на кровать и забилась в горьких рыданиях. Понимая, что у него есть два выхода: либо рассказать жене всю правду, либо подавать заявление на развод, Петр Мурадян присел рядом и выложил все как на духу.

– Дикарь ты, Петя! Варвар! Дикарь! Чай, мой отец тебя не проверял, не рыскал, как собака, не вынюхивал, а ты… Как дочери в глаза смотреть будешь? Господи, бедная моя девочка, бедная девочка! – Аннушка схватилась за голову и вновь зарыдала.

– Ну, твой отец не армянин, – вздохнул Петр. – Мне и самому неловко, но сделанного не воротишь. Поедешь со мной?

– Поеду, – ответила Аннушка, утирая слезы. – Посмотрю, что там за информатор.

Арминэ Асатрян ждала Погоса в своем кабинете при полном параде. На столе лежало досье на Тимофея и его семейство, стояла коробка конфет и две свечи. Арминэ надеялась на романтический вечер воспоминаний – с коньяком и задушевными разговорами с любовью своей юности. Надежды ее разбились в пух и прах, когда на пороге появился Петр с женой.

– А, заходите, заходите, приятно познакомиться, – засуетилась Арминэ и спрятала конфеты в стол, объясняя: – Ко мне должны еще люди прийти из министерства, вот я тут… Присаживайтесь.

Аннушка окинула соперницу презрительным взглядом, села на стул и приготовилась слушать.

Глубокое разочарование ждало Петра в тот вечер. Сюзи Петросян узнала все по максимуму. Досье гласило, что отец Тимофея предпочитает ужинать в ресторане «Арарат», покупать сосиски и коньяк в магазине напротив дома, ложится спать часов в девять, якшается с каким-то подозрительным езидом и ни с кем никогда не ругается. Мать Тимофея делает прически в дорогом салоне, брезгливо морщится, проходя мимо мусорки, никогда не ходит на рынок за покупками и поет в ванной комнате.

– Какую-то русскую песню, слова уловить не удалось, – прошептала Арминэ, пригнувшись к столу.

– И как вы это узнали? – поинтересовалась Аннушка.

– У нас есть свои методы, – ответила Арминэ с видом заправского шпиона.

– А что с сыном?

– С сыном все плохо, – вздохнула Арминэ.

– Совсем? – насторожился Петр.

– Совсем. Один раз сидел на лавочке в парке, знакомиться не захотел. Второй раз на теннисном корте соблазняли, результата никакого. В третий раз вечером подкараулили, он ведро выносил. Знакомиться отказался. А вчера он из дому не выходил. Правда, Сюзи гуляла весь вечер под его балконом, но он не обратил на нее внимания. Радуйся, Погос, твоя дочь выбрала достойного мужа. Хотя надо бы хорошенько проверить езида, с которым общается отец жениха, мало ли…

– Не надо, пойдем, Петя, – отрезала Аннушка, гневно сверкнула глазами и хлопнула дверью.

– Спасибо тебе, Арминэ, – вздохнул Петр и побежал вслед за женой.

– Не за что, приходи, если что! – крикнула ему вдогонку Арминэ и процедила сквозь зубы: – Без жены приходи, дурак старый.

Вечером за ужином Петр Мурадян долго косился на жену, на зареванную дочь, на мать, потом тяжело вздохнул и молвил:

– Звони своему Котофею или как там его, пусть приходит с родителями на ужин, посмотрим, что за люди.

Арусяк, которая за это время успела послать через Офелию письмо возлюбленному, в котором оповещала его о том, что в ближайшее время выкрадет паспорт и убежит с ним в Москву, вскочила со стула, завертелась на месте, как волчок, и, радостно завизжав, стала целовать отца в макушку.

– Ну ладно, ладно, я еще свое слово не сказал, – сердито пробормотал Петр.

– Мало нам одного уруса, а тут еще трое, – проворчала Арусяк-старшая, жуя отбивную. – Вон в соседнем доме парень есть хороший, Давидом зовут. Умный мальчик, сын Манушак Погосовны, я ее знаю, женщина она порядочная, и деньги у них водятся…

– Обойдемся без Погосовны, хватит дочь мою терзать! – отрезала Аннушка.

На кухню вбежала взволнованная Арусяк и сообщила, что сегодня вечером родители Тимофея готовы нанести им визит.

– Готовить надо срочно, чем гостей кормить будем? Кололак сделаю, – предложила Арусяк-старшая.

– Ну уж нет, Петр купит мяса, приготовим шашлык, не надо возню разводить. – Аннушка грозно посмотрела на свекровь.

– И то правда, – согласился Петр. – Сделаем шашлык.

Елизавета Анатольевна, услышав известие о том, что их пригласили на ужин к родителям Арусяк, забегала по квартире, то и дело выкрикивая:

– Боря, как ты думаешь, что лучше надеть – фиолетовое вечернее платье или коктейльное бирюзовое?

– Все равно, мне ни то, ни другое не нравится, – отмахнулся Борис Иванович, у которого появился новый объект для изучения: молокане, торговавшие на рынке квашеной капустой[16]16
  Христианские сектанты, русские; квашеная капуста молокан славится далеко за пределами Еревана. – Прим. ред.


[Закрыть].

– Тима, где мое жемчужное ожерелье? – переключилась Елизавета Анатольевна на сына, понимая, что от мужа толку мало.

– Мама, я не знаю, оставь меня в покое, – возмутился Тимофей, не находивший себе места с того самого момента, как Арусяк позвонила ему.

В шесть вечера профессор Борис Иванович Столяров, его жена Елизавета Анатольевна и сын Тимофей наконец увидели своих будущих родственников.

– Прошу, проходите. – Петр Мурадян поклонился и проводил гостей в комнату.

В комнате был накрыт пышный стол, посреди которого возвышался поднос с шашлыком. Шашлык был еще горячим и испускал такой аромат, что у всех собравшихся, в частности у Бориса Ивановича, потекли слюнки. И только Елизавета Анатольевна, увидев гору мяса, поджала губы и с ужасом посмотрела на мужа. Гости расселись, выпили по бокальчику вина за знакомство и завели неспешную беседу. Великие шмотницы Аннушка и Елизавета Анатольевна сразу нашли общий язык, когда Елизавета Анатольевна вдруг заметила на шее Аннушки колье от Тиффани, которое любящий муж подарил ей на пятнадцатилетие совместной жизни.

– О, у меня есть похожее, – с восхищением сказала Елизавета Анатольевна. – А каких модельеров вы предпочитаете?

Аннушка призадумалась. Она сразу поняла, что перед ней настоящая аристократка (то, что Елизавета Анатольевна просто хочет казаться таковой, осталось для матери невесты тайной). Сама Аннушка в душе так и осталась девушкой из Ахтырки, хотя муж ее стал зарабатывать приличные деньги. Как говорится, можно сколько угодно холить и кормить обычную лошадь, но она все равно не станет прекрасным арабским скакуном.

– Пожалуй, в этом сезоне мне близок Лагерфельд, – выдала она через пару минут.

– О, я с вами абсолютно согласна, абсолютно, у него потрясающая коллекция. Впрочем, Гуччи тоже был весьма недурен.

– Разделяю ваше мнение, – кивнула Аннушка. Не желая ударить в грязь лицом перед такой утонченной дамой, она стала есть шашлык при помощи вилки и ножа, аккуратно отрезая маленькие кусочки.

– Я, кстати, уже три года вегетарианка. Очень рекомендую, очень. Такая легкость появляется, – заявила Елизавета Анатольевна, с ужасом наблюдая, как ее муж уплетает мясо.

– Кто-кто она? – толкнула внучку в бок бабушка, которой Елизавета Анатольевна сразу не понравилась.

– Вегетарианка, человек, который мяса не ест, – прошептала Арусяк.

– А чего не ест? Денег не хватает, что ли? Ты же говорила, что он профессор. – Старушка недобро покосилась на Бориса Ивановича, который увлеченно рассказывал Петру о том, о чем он мог говорить сутки напролет, – о езидах.

– Есть у них деньги. Она из принципа не ест, животных любит.

– Не понимаю я такого! Есть деньги – покупай мясо, нет денег – не покупай, а так ерунда какая-то получается, – недоумевала Арусяк-старшая.

Но младшей Арусяк было не до бабки. Она сжимала под столом руку Тимофея и обещала Господу, что больше никогда в жизни не совершит ни одного дурного поступка и станет самой примерной девушкой на свете, если два семейства все же найдут общий язык и примут решение породниться.

В отличие от дочери Петр Мурадян родниться не спешил. Он внимательно изучал профессора и его жену, пытаясь понять, что они за люди и стоит ли отдавать им самое ценное, что у него есть. И только к концу третьего часа, когда Аннушка и Елизавета Анатольевна успели обсудить всех модельеров, последние светские хроники и даже кое-что совсем интимное, а Арусяк-старшая прожужжала Тимофею все уши, рассказывая о том, что ее внучка – редчайший алмаз, которому нужна соответствующая золотая оправа, Петр Мурадян кашлянул, посмотрел на дочь, встал и поднял бокал, после чего произнес такую речь, от которой некоторые собравшиеся чуть не прослезились, а другие – едва не упали в обморок.

– Дочь моя, Арусяк! – сказал Петр, взглянув на светящееся от счастья лицо дочери. – В тот светлый день, когда ты родилась, над головой моей засияло еще одно солнце. И пускай Господь не дал мне сына, но я всегда надеялся, что твой избранник станет мне сыном. Когда я привез тебя в Ереван, я всем сердцем надеялся, что ты выйдешь замуж за хорошего армянского парня и осчастливишь меня здоровыми армянскими внуками. Но как говорит твоя мать, от судьбы не убежишь. Может быть, знай я наперед, что все сложится именно так, то никогда не привез бы тебя в Ереван, но что случилось – то случилось. Если это твоя судьба – будь счастлива, дочь моя. Но если избранник твой не оправдает твоих надежд, – Петр грозно посмотрел на Тимофея, – помни, дочь моя, что у тебя есть отец, который зарежет любого, кто тебя обидит.

Закончив речь, Петр опрокинул бокал и залпом выпил его содержимое. Елизавета Анатольевна посмотрела на сына, потом на кровожадного Петра и прошептала:

– Господи, ну нельзя же так, мы ведь цивилизованные люди. Что значит – «зарежет»?

– Зарежет, только так! – закивала головой Аннушка, подумав, что будущим родственникам неплохо было бы знать, что с их дочерью надлежит обращаться очень бережно, чтобы не заснуть вечным сном с кинжалом в груди.

– Тима, ты уверен, что хочешь на ней жениться? – осторожно поинтересовалась Елизавета Анатольевна, когда они возвращались домой в два часа ночи, уставшие и подвыпившие.

– Абсолютно. Ты зря боишься Петра, он хороший мужик. – Тимофей потрогал нос, который все еще болел после удара «хорошего мужика» Петра Мурадяна.

– Мне они тоже нравятся, славные такие. Особенно бабушка, душевная старушенция, – засмеялся Борис Иванович. – Сказала, что их соседка продает какое-то народное средство, от ревматизма помогает. Обещала отправить с внучкой. Может, поможет, а?

– Не знаю, не знаю. Странно мне все это, тревожно, – вздохнула Елизавета Анатольевна и задумчиво посмотрела в окно такси.