Текст книги "Свадебный переполох"

Глава 13
Армянская свадьба

Свадьбу было решено сыграть через две недели.

Петр Мурадян, поняв, что продажа ресторана и переезд в Ереван не имеют смысла, поскольку дочь его все равно не будет здесь жить, поспешил в Харьков открывать свое заведение после мнимого ремонта.

Тимофей, который и так задержался почти на полтора месяца, тоже торопился в Москву, поскольку за время его отсутствия клиент, который промышлял воровством запчастей на авиационном заводе и был освобожден только благодаря ораторскому искусству Тимофея, успел освоить компьютерную грамоту и, проникнув в бухгалтерию фирмы, попытался украсть со счетов компании ни много ни мало – почти миллион долларов. Правда, операция по перекачиванию денег была завершена, не успев начаться, но срок за такое деяние клиенту грозил немалый.

Подготовка к свадьбе происходила в страшной суете и спешке. За две недели родители молодых успели двадцать раз поругаться друг с другом, обсуждая детали церемонии. Петр Мурадян настаивал на том, что его дочь должна венчаться в армянской церкви, и не где-нибудь, а в самом Эчмиадзине[17]17
  Эчмиадзин – город неподалеку от Еревана, религиозный центр Армении; там заседает католикос и расположена главная армянская церковь.


[Закрыть]. Елизавета Анатольевна сопротивлялась и говорила, что Бог-то, конечно, един, но поскольку дочь его выходит замуж за русского, то пусть венчается в православном храме.

Следующим камнем преткновения стал выбор места для проведения банкета. Борис Иванович, обросший в Ереване знакомыми, решил, что банкет следует организовать в ресторане «Ахтамар», на что Петр Мурадян ответил, что Борис Иванович может идти хоть к подножию горы Арарат и отмечать этот день там с пограничниками, а он организует настоящую армянскую свадьбу: поставит во дворе дома тридцать один по улице Тихого Дона палатку и будет гулять три дня и три ночи, приглашая всех желающих отметить столь радостное событие. В ответ Борис Иванович принес Петру Мурадяну книгу об армянских традициях, в которой черным по белому было написано, что сваты сначала приезжают в дом невесты, садятся за стол, выпивают-закусывают, едут в церковь, а потом гуляют пышную свадьбу в доме жениха.

– Черт с тобой, только я всех своих друзей приглашу, – процедил сквозь зубы Петр.

Поругались и Аннушка с Елизаветой Анатольевной, когда отправились в свадебный салон выбирать платье для Арусяк.

– Нет, в этом она совершенно не смотрится, совершенно! Как на корове седло! – развела руками Елизавета Анатольевна, рассматривая Арусяк, которая кружилась по салону в пышном свадебном платье, выбранном Анннушкой.

– Сами вы корова! – обозлилась Аннушка.

– Померяй вот это. – Елизавета Анатольевна протянула Арусяк, перемерившей почти весь ассортимент салона, узкое длинное платье с огромным шлейфом.

– Ну и что это? Как сосиска в целлофане! Разве это свадебное платье? – фыркнула Аннушка. – Снимай.

Через два часа примерок платье было куплено: пышное, белое, из органзы, с корсетом, расшитым бисером, и камнями от Сваровски. За день до свадьбы выяснилось, что забыли купить фату.

– А может, не надо? Сделаем просто укладку красивую, а? – взмолилась Арусяк, представив, сколько салонов ей предстоит объехать, прежде чем мама и свекровь найдут то, что понравится им обоим.

– Как это – не надо? Ты что? Папа с ума сойдет, да и люди будут потом говорить всякое. Фата – символ невинности. Нужна фата, без нее никак, – сказала Аннушка, схватила дочь за руку и повезла выбирать фату.

В день свадьбы в квартире номер двести тридцать четыре царила суета сует. Гамлет, вернувшийся из деревни, бегал с этажа на этаж и просил у соседей недостающие стулья, чтобы расставить их в палатке, поскольку заказанные лавочки оказались слишком короткими. Петр, Гока, муж Сони и еще пара соседей возились с шашлыками. Аннушка, решительно заявившая, что не собирается торчать на кухне три дня, стояла в дверном проеме и наблюдала, как повар, выписанный из ресторана «Ахтамар», отпускает подзатыльники поварятам и пытается вырезать из морковки клювик для птички, которую он соорудил из яйца. Бабка Арусяк носилась вокруг и причитала:

– Где салфетки? Рузанна! Где полотенца? Рузанна!

– Иду уже, иду, сейчас! – закричала Рузанна.

Повар огляделся вокруг, заметил, что никого нет, откусил кусочек морковки, надгрыз его и прилепил птичке на голову. Соня сидела в палатке вместе с гостями и орала на Сенулика, который таскал еду со стола и скармливал ее окрестным собакам.

– Едут! Едут! – заорала жена Гарника тетя Вартуш, заметив кортеж свадебных машин, которые, сотрясая воздух сиренами, приближались к дому номер тридцать один.

– Боря, не бросай меня, мне страшно! Вон их там сколько, в палатке. – Елизавета Анатольевна вцепилась в рукав мужа.

– Не бойся, все будет хорошо, – заверил ее муж.

Арусяк с Тимофеем спустились только через час, который они угрохали на поиски внезапно испарившейся фаты.

– Может, я так пойду, а? – взмолилась Арусяк.

Утром ее подверг экзекуции парикмахер Левон, к которому ее отвезла без пяти минут свекровь. Он чуть не оторвал Арусяк голову, пытаясь затянуть ее роскошные черные волосы в хвост на макушке. Потом ее долго терзала маникюрша, налепляя на каждый ноготок по жемчужинке, еще дольше старался косметолог-визажист, решивший освежить якобы уставшую кожу Арусяк с помощью чудо-маски. Когда маску смыли, выяснилось, что все лицо Арусяк покрылось пятнами.

– Наверное, аллергия на какой-то из компонентов, сейчас исправим, – засуетился косметолог и положил на лицо Арусяк такой слой тонального крема, что она стала похожа на ожившего мертвеца из фильма ужасов.

– Так, немного румян… Вот теперь хорошо. – Косметолог явно остался доволен своей работой. Посмотрев в зеркало, Арусяк увидела там какую-то размалеванную куклу, но никак не самую красивую невесту. Дома она на свой страх и риск смыла весь макияж, подкрасила ресницы и губы и облегченно вздохнула, вновь увидев в зеркале себя. Парочка пятен, появившихся после чудо-маски, на лице все-таки осталась, в целом невеста выглядела куда лучше, чем с наштукатуренной физиономией.

– Вот фата, вот, нашла, Сенулик спрятал ее под кроватью! – Бабка Арусяк вскочила в комнату и водрузила на голову внучки фату.

К тому моменту, когда Арусяк с Тимофеем вошли в палатку, гости уже успели выпить (а некоторые – так и основательно назюзюкаться) и встретили молодых радостным криком: «О-о-о!»

Елизавета Анатольевна затянула уши и недовольно покосилась на пожилого мужчину, сидящего рядом:

– Зачем вы так громко орете?

– А что я тебе – шептать должен? Ты из какой квартиры? Что-то я тебя не припомню, – недовольно покосился на незнакомку лиазор Тарник.

– Я мама жениха, – ответила Елизавета Анатольевна.

– Так тем более радуйся! Веселись! Туш! – закричал Гарник, выскочил из-за стола и стал лихо отплясывать.

Вскоре к нему присоединились Хамест с мужем, целительница Ашхен и куча других незнакомых невесте людей, пришедших поздравить внучку Арусяк, а заодно полакомиться шашлыком и попить вина. Была здесь и Лилит Айрапетовна, которая тихонечко сидела в уголке и наблюдала за соседкой. Ее переполняло чувством гордости за нее и себя, любимую, оказавшую неоценимую помощь в деле соединения двух молодых сердец.

– Какая красивая женщина. Кто это? – прищурился пожилой седовласый вдовец, приехавший из Германии на свадьбу дочери лучшего друга Петра.

– Это Лилит Айрапетовна, дама с характером, – подмигнул Петр.

Мужчина поднял бокал и улыбнулся Лилит Айрапетовне. Та покраснела и робко улыбнулась в ответ.

– Рузанна, а Хамест в твоем платье красуется, в том, которое пропало, – толкнула невестку в бок Офелия.

– Точно, оно. Разберемся завтра, не портить же праздник, – ответила Рузанна.

Офелия, вызвавшаяся быть подружкой невесты, повернулась к Ованесу, которого назначили другом жениха, поскольку, за исключением Вачагана, улетевшего в далекий Воронеже, знакомых у него не было, и стала его пилить.

– Даже не смей сегодня им об этом говорить! Даже и не думай! Понятно тебе? Держи язык за зубами, через неделю скажем. Ты все понял? – сказала она, приложив палец к губам.

– Да понял я, понял. Столько лет ждал, уж неделю подожду, – расплылся в улыбке Ованес. Накануне он наконец-то признался Офелии в своих нежных чувствах, предложил ей руку и сердце и получил положительный ответ.

– Пора уже, а то в церковь не успеем, – прошептал Петр на ухо будущему зятю.

– Веселитесь, люди, веселитесь! – закричала Арусяк-старшая, притопывая и размахивая руками.

– Туш! Аман-аман-аман! – взвизгнула Ашхен, подскочила к Лилит Айрапетовне, схватила ее за руку и увлекла в круг танцующих.

Музыканты заиграли еще громче, а народ дружной гурьбой высыпал из палатки, чтобы проводить Арусяк и ее ближайших родственников в путь.

– Будь счастлива, Арусяк-джан, будь счастлива! – раздавалось со всех сторон, когда Арусяк пыталась влезть в машину так, чтобы не испортить прическу.

Через два часа Арусяк Петровна Столярова сидела в ресторане «Ахтамар» в окружении самых близких людей и впервые прилюдно целовалась с Тимофеем.

Народ веселился и то и дело поднимал тосты за здоровье молодых.

Борис Иванович сидел в уголке и объяснял разницу между городскими и деревенскими езидами захмелевшему Гарнику, который сам себя делегировал на свадьбу как представителя дома тридцать один по улице Тихого Дона.

– Э-э-э, езид – он и в Африке езид, что ты мне втираешь, – отмахивался Гарник. – Вот ты мне скажи: ты ведь человек видный, ты случайно с президентом России не знаком?

– Знаком, – кивнул Борис Иванович, – он мне награду вручал за мои научные труды.

– Это хорошо. Письмо ему передашь?

– Передам, обязательно передам, – икнул Борис Иванович.

– Красивая какая наша Арусяк! – вздохнул Петр, обнимая за плечи жену и Елизавету Анатольевну.

– А Тимочка какой красавец, вот детки славные получатся. – Елизавета Анатольевна приложила платок к краешку глаза и всхлипнула.

– Славные, черненькие, как Арусяк наша, – улыбнулся Петр.

– Беленькие, как наш Тимочка, – поджала губы Елизавета Анатольевна и покосилась на Петра.

Ованес, обещавший держать язык за зубами, после пятой рюмки коньяка все-таки проболтался бабке Арусяк, сидящей рядом, что через неделю он намерен прийти в их дом, чтобы смешать золу из их очага с золой из своего – так в старину говорили в Армении, когда приходили просить руки девушки. Арусяк, не сразу сообразившая, о чем речь, попыталась вспомнить, где у них в доме находится камин и почему она его до сих пор не видела, а когда поняла, удивленно посмотрела на Ованеса, а потом хлопнула себя по лбу:

– Офик-джан, что же ты раньше молчала?

– То, – пробурчала Офелия, показывая незадачливому жениху дулю.

– Ой, счастье-то какое! Умру я от счастья, ей-богу, умру! – Бабушка схватилась рукой за сердце и с умилением посмотрела на человека, готового взять в жены ее, мягко говоря, странную дочь и терпеть у себя в доме запах краски, картины, астральные путешествия и все остальные причуды Офелии.

– Милая, какое счастье, что я нашел тебя, – прошептал Тимофей, прижимая Арусяк к груди.

– Сейчас заплачу, и тушь потечет, – улыбнулась Арусяк.

– Не плачь, все ведь уже хорошо, а будет еще лучше, я тебе обещаю! – Тимофей приложил руку к сердцу в доказательство того, что слова его – не пустой звук.

– Я верю тебе, верю и люблю, очень люблю, – всхлипнула Арусяк, размазывая тушь по щекам.

– А если будет плохо, я тебя зарэжу, вах! – сказал Петр с характерным кавказским акцентом, делая ударение на «вах» и улыбаясь зятю.

– Слушайте, вы заставляете меня нервничать! Чуть что – сразу «зарежу»! Вы это серьезно? – Елизавета Анатольевна скомкала платочек и шмыгнула носом.

– Серьезно, серьезно, зарежет, глазом не моргнет, он у нас тако-о-ой, да-а-а, – пропела Аннушка и подмигнула мужу.