Текст книги "Французский поцелуй"

Мыслями Мун был опять в Сикайне, куда они с Ма Варадой мечтали вернуться. Он думал о раскрашенных ступах храмов, о постепенном уходе желаний, что является необходимой предпосылкой для достижения нирваны. Он думал о жизни, полной размышлений о высоком, полной трудов во благо людей, о лице Будды, появляющемся сквозь дымку благовоний.

Если все это недостижимо, значит, так и надо. Карма. Его желание вернуться к новой/старой жизни тоже может рассматриваться как деструктивное, если оно подчиняет себе все его действия.

– До сего момента, – признался он, – я не был уверен, лжет ли мне она или говорит правду.

С чувством глубокого удовлетворения он отметил вспышку гнева на лице Волшебника, который, по его же собственным словам, не любил делиться секретами с кем бы то ни было.

– Это не важно. Через мгновение это все потеряет для тебя всякое значение.

Чувствуя, что приближается его смертный час, Мун промолвил:

– Ты мне оказываешь услугу. Это, возможно, единственное доброе дело, которое ты совершишь в своей жизни. В моем следующем воплощении я постараюсь искупить грехи, совершенные мной в этом, делая только добро.

Волшебник нахмурился. Но не от его слов, как Мун сначала было подумал. Его внимание переключилось на открытую дверь.

На пороге стояла Ма Варада, в руке ее – беретта, как и у Волшебника.

– Опусти пистолет, – сказала она, – или я тебя убью.

– М. Логрази?

– Он был глуп и неповоротлив, – объяснила Ма Варада. – Я сначала вышибла из него дух, а потом открыла ему рот и пустила пулю в его куриные мозги через мягкое небо, как ты меня сам учил.

Волшебник кивнул.

– Ма Варада?

– Да?

Он выстрелил не только не целясь, но даже, вроде, не поворачивая дула в ее направлении. Глаза Ма Варады широко открылись и она опрокинулась назад, ударившись головой о противоположную стену коридора. Кровавая роза расцвела у нее на груди, напротив того места, где только что билось ее сердце.

– Вот так-то! – прокомментировал Волшебник.

Мун уже начал атакующее движение. Должно быть, Волшебник заметил это краем глаза, потому что он тоже попытался повернуться к нему. Но не успел. Закусив губу, превозмогая боль в собственном боку, Мун пнул Волшебника ногой в пах и, когда тот упал на колени, корчась от боли, сильно ударил ребром ладони по шее, полностью нарушив функции нервного узла, расположенного там. Волшебник тяжело плюхнулся на бок, временно обездвиженный.

Мун подхватил его беретту, перевернул обмякшее тело Волшебника на спину и загнал ствол пистолета прямо в разинутый рот, на всю длину ствола. Оставалось только нажать на курок.

Как часто он думал об этом моменте, можно сказать, даже мечтал о нем. И в его мечтах всегда фигурировал и Терри, всю жизнь балансировавший между силами добра и зла, между Хануманом и Раваной. Сейчас он, Мун, мог восстановить пошатнувшееся равновесие, нажав курок. Но после его короткой остановки в Сикайне он почувствовал, что не в силах принять на себя такое решение. Это дело богов, а не людей, – уравновешивать чашки весов.

Вернее, он мог помочь чашкам уравновеситься только мысленно, да еще через добрые дела, которые совершит. Но не убийством злодея. Убийства Мун уже был не в состоянии совершить. Будда был прав. Нет такой вещи, как душа человека, если понимать ее как нечто станичное, постоянное. Если она и существует, то только в вечном изменении. Так учили Муна в монастырской школе в Сикайне, и так он чувствовал сейчас с необычайной ясностью.

Новый Мун поднялся из пепла старого. У него не было желания убивать. Более того, он не видел в этом необходимости.

Его рука, сжимающая рукоятку беретты, разжалась. Он встал, а она так и осталась вытарчивать из разинутого рта Волшебника, как странная металлическая руна или стигмата.

Он вышел в коридор и остановился у обрызганной кровью стены, склонился над Ма Варадой, чтобы удостовериться, действительно ли она мертва, как о том говорил ему его инстинкт. Его пальцы притронулись к ее щеке, к ее губам, к ее векам. Ресницы ее были мокры от слез.

Вспомнив, как она висела вверх ногами на кресте в лагере Генерала Киу, он задумался на мгновение о качестве ее жизни, о природе ее воскрешения. Затем он быстро вернулся в комнату, заглянул в чемодан, пытаясь разгадать, куда Волшебник собирается ехать. Посмотрел на билеты, кивнул головой своим мыслям. Какие здесь могли быть сомнения? Внимательно оглядел весь дом, ища следов Леса Мечей. Ничего не нашел. Возвратившись к чемодану, опять посмотрел на билеты. А через мгновение он уже ничего не видел в этой комнате.

Он слышал пение молитв, звоны медных гонгов, сзывающих на молитву. И он тоже решил помолиться. Но за себя или за Волшебника он молился, – этого Мун не знал.

* * *

Диана открыла глаза и ее взору открылась смерть. Значит, вот она какая, притаившаяся у твоего изголовья, когда приходит кончина и вечность готова поглотить тебя? Она молилась Богу, чтобы он отвратил смерть, и Бог услышал ее молитву.

Она сделала мучительный вдох, от которого все ее тело содрогнулось, и поняла, что живет. Она попыталась пошевелиться и вскрикнула. Боль буквально ослепила ее. Она слышала, как колотится ее сердце, как легкие сжимаются и разжимаются с такими хрипами, словно нагнетают в организм не воздух, а рок-н-рольные ритмы.

Она взглянула на свое тело и вокруг него. Везде было столько крови, что она чуть было опять не потеряла сознание, но поборола слабость: если она сейчас уснет, то, возможно, не проснется никогда.

Сознание прояснилось и она попыталась думать логически: «В меня стреляли и я ранена. Насколько серьезно? Я умираю? Как мне спастись?»

Диана закрыла глаза и сделала глубокий вдох. – Это мне не поможет, – подумала она. Холодные щупальца паники уже снова превращали ее разум в первозданный хаос, неспособный к логическому мышлению. Это не Путь, о котором ей говорил ее сэнсей.

Она открыла глаза и оглядела комнату. Прежде всего она увидела кровать, подпорченное плесенью покрывало, все залитое кровью – ее кровью. О Боже!

Еще один мучительный, конвульсивный вдох.

Рядом с кроватью ночной столик. А на нем металлическая лампа, пепельница, черный телефон.

Телефон!

Теперь только до него добраться. Она попыталась подняться и обнаружила, что не может даже пошевелиться. Сердце мучительно вздрогнуло при мысли: Парализована! Она заплакала, чувствуя, как горячие слезы бегут по щекам, падают на окровавленный ковер на полу.

Когда буря в ее сердце утихла, она подумала: «Ты же еще ничего не знаешь! Прекрати морочить себе голову понапрасну и постарайся добраться до телефона, черт бы его подрал!»

Она оттолкнулась рукой от стены, шершавой от засохшей крови, плюхнулась лицом в ковер, поползла на животе, как змея.

Сердце бешено колотилось, воздух, казалось, обжигал ее измученные легкие. Каждый вдох пронзал все внутренности, как раскаленными вилами. Упираясь локтями в ковер, превозмогая жуткую боль, она преодолевала пядь за пядью. Скрипела зубами и ползла, пока боль не пригвоздила ее к полу, пронзив насквозь.

Она лежала лицом вниз, тяжело дыша. Все мерцало и переливалось перед ее глазами и на какой-то момент ей показалась, что она опять вырубилась. Возможно, ветерок от кондиционера оживил ее, а, может, она и не теряла сознания на сей раз, но только она вдруг почувствовала, что надо двигаться вперед. Надо, но невозможно. Боль была просто чудовищная, и она не могла сдвинуться ни на дюйм.

Тогда, положив голову на вытянутую руку, она исхитрилась поглядеть назад и увидела свои ноги, лежащие, будто мертвые, одна на другой, зацепившись за бронзовую основу торшера. И тогда она закричала от злости и от отчаяния, потому что до этого момента она не знала, как унизительно все это выглядит со стороны.

На какое-то мгновение она утратила всякую силу воли. Это было слишком ужасно: шок, дикая боль и ее кровь повсюду. Кровь была везде, куда бы она ни посмотрела, и ползла она по собственной крови.

Сердце ее так колотилось, что она чувствовала, что оно вот-вот разорвется. Еще сердечного приступа сейчас не хватает, в довершение всех бед: трах! – и нет ваших. Очень даже просто. И все исчезнет.

Но ведь не исчезает! – напомнила она себе. Я здесь! И я живу!

Она снова стала собираться с силами для следующего мучительного рывка к заветному телефону. Она дотянулась до своих ничего не чувствующих ног и со стоном оторвала сначала одну, а потом и другую от основания торшера. Затем, извиваясь всем телом, она двинулась вперед, работая изо всех сил локтями, выжимая из-под век невольные слезы боли. Она разговаривала сама с собой, даже напевала себе колыбельные песенки, запомненные с детства, пытаясь подбодрить себя, внушая себе, что с ней все в порядке, она в безопасности и ей хорошо. Думала о Сиве, представляла себе, как он поцелует ее и попросит стать его женой. А потом они пройдут между рядов церковных скамеек к алтарю и произнесут свои обеты. Интересно, что женщина чувствует, когда в ней зарождается новая жизнь, когда округляется живот, в котором начинает оформляться дитя – ее дитя!.. Наконец она уткнулась лбом в ножку ночного столика и, протянув руку, дернула на себя телефонный провод. Набрала 911.

– Сержант полиции Диана Минг. В меня стреляли и я тяжело ранена. – Затем она дала адрес ее гостиницы и номер домашнего телефона капитана Кляйна.

После этого она все-таки вырубилась, потому что, открыв глаза, она увидела, что лежит на носилках, а над ней склонилось озабоченное лицо Джо Кляйна.

– Диана, ты меня слышишь?

Она кивнула головой, сморщившись от боли.

– Кто в тебя стрелял? Ты видела его лицо? Она все время ощущала какую-то суету вокруг носилок, на которых лежала, но все это происходило за пределами диапазона ее зрения. Потом она вдруг почувствовала, что не может пошевелить головой.

– Это врачи тебя обездвижили, – объяснил Кляйн, увидев ужас на ее еще более побледневшем лице. – Так, на всякий случай.

– Насколько все скверно? – спросила она, вспомнив, что примерно этот же вопрос задал Сив, придя в себя после того, как на него было совершено нападение на крыше в Чайна-Тауне.

– Пока еще рано судить, – ответил Кляйн. – Диана, ты знаешь, кто это был?

– Да. – А про себя подумала, что необходимо немедленно связаться с Сивом.

– Так кто же это?

– Капитан, мне нужен телефон. – Тут она почувствовала, что ее куда-то покатили.

– Потом. Сейчас тебя отвезут в больницу.

Ее катили к дверям, и она могла лишь умолять его взглядом. – Капитан, это дело жизни и смерти! – Ей надо немедленно сообщить Сиву, что случилось, но, главное, дать ему имя и адрес человека, которому Рид Паркес собирался позвонить: ей сообщили это из службы связи, когда она была в своем офисе в последний раз. Из-за того подонка погиб Брэд Вульф, а за ним и Чарли Карнов и Рэнди Брукс. Ей повезло немного больше.

Джо Кляйн смотрел на нее во все глаза. Она подумала, что ее шеф, наверно, возмущается, почему она не может сказать это ему. Наконец, он кивнул. – Я распоряжусь, чтобы принесли переносной телефон из моей машины. Ты сможешь переговорить с кем тебе надо по пути.

Откуда-то спереди раздался голос, очевидно, одного из санитаров скорой помощи.

– Доктор не раз...

– Пошел он куда подальше, этот доктор, – отрезал Кляйн. – Вы слышали, что она сказала. Требования моих людей должны выполняться в первую очередь, а требования докторов – потом.

* * *

Транг нашел Волшебника все в том же положении, в котором его оставил Мун: ручка пистолета все еще кляпом торчала изо рта. Он освободил руки от ноши, опустился на колени рядом с Волшебником и осторожно извлек у него изо рта пистолет. Затем он приложил руку к шее, нащупал пальцем сонную артерию и, посчитав количество ударов в минуту, прижал всю ладонь к шее, чтобы ощутить течение крови в промежутке от начала ладони до кончика пальца.

Часы на камине отсчитывали минуты, когда Транг, склонившись над распростертым телом шефа, подключал к нему целительную энергию пентиак-силат.

Немного погодя, он весь напрягся, почувствовав, как волна пробежала по нервному меридиану, и вслед за этим глаза Волшебника открылись. Он схватил Транга за грудки и вперился в него безумным взглядом. Голова у него начала трястись. Потом кризис миновал, он узнал человека, которого держал, и весь передернулся.

– Еще один косорылый, – прошептал он, отпуская рубашку Транга.

Транг рывком поднялся на ноги, подошел к открытому чемодану и положил поверх сложенной одежды что-то длинное, завернутое в замшу.

Волшебник протер глаза руками, будто пробуждаясь после долгого сна.

– Меч этот – ключ ко всему, – сказал он. – Мильо представлял для нас интерес только постольку, поскольку две третьих Леса Мечей находились у него. Очень много времени ушло, прежде чем мы вычислили, кто мог случайно наткнуться на валяющиеся подле храма в Ангкоре нож и меч. Бандиты и кладоискатели, переключившиеся потом на торговлю опиумом, выкопали реликвию, спрятанную Муном, и, не разобравшись, что это такое, просто выбросили. Мильо повезло: он вроде как получил компенсацию за уступленный нам трубопровод. – Он сидел, привалившись спиной к ножке кресла. Рукавом вытер вспотевший лоб. – Надеюсь, на этот раз кинжал настоящий.

Транг не видел смысла отвечать. Теперь меч опять утратил над ним власть. Еще недавно древние бога Ангкора, пребывающие в лимбе, являли через него свое могущество. Он чувствовал эту первозданную силу в тот краткий момент, когда он и Кристофер Хэй стояли лицом к лицу в заброшенной конюшне в Турет. Ощущение это потрясло его.

– Ты придумал способ, как можно провезти меч через таможню?

– Ничего не может быть проще, – ответил Транг. – Я разберу меч. Лезвия сделаны из нефрита и поэтому их не обнаружишь с помощью рентгеновского просвечивания багажа. Металлические части, с помощью которых меч монтируется, можно не принимать в расчет.

– Что это такое? – Волшебник подскочил, как ужаленный.

Транг с удивлением посмотрел на своего шефа. Тот весь напрягся, прислушиваясь:

– Ты разве не слышишь? Кто-то плачет.

– Ничего не слышу.

– Плачет. Похоже, девочка.

– Ничего не слышу.

– Кто-то зашел в дом.

– Все, кто кроме нас находится в доме, мертвы.

Волшебник дико повел вокруг глазами.

– Ты имеешь в виду Логрази и девушку. – Он вышел из комнаты в холл и крикнул оттуда: – Я не их имею в виду, болван.

Он посмотрел на труп Ма Варады, уже начавший костенеть. Лицо ее было белее, чем было когда-либо при жизни. Он присел на корточки и пальцами приподнял мертвые веки, заглянул в остановившиеся зрачки.

– Ты мертва, – пробормотал он, – и плакать не можешь.

Вдруг он осознал, что Транг стоит рядом и, как бы почувствовав себя неловко, быстро выпрямился.

– Я хочу хорошенько осмотреть дом.

– Все мертвы, – упрямо повторил Транг, но, тем не менее, последовал за ним из одной комнаты в другую, пока они не обошли весь дом. Кроме трупа Логрази, ничего не обнаружили.

Завершив обход, снова вернулись в гостиную, где на комоде лежал почти собранный чемодан.

– С трупами поступишь обычным образом, – сказал Волшебник.

– Как скажешь, – откликнулся Транг таким странным голосом, что Волшебник недоуменно повернулся к нему.

– Что с тобой?

Какое-то мгновение Транг ничего не отвечал, неподвижно глядя перед собой. Потом вздрогнул, как один из пробуждающихся от сна древних богов Ангкора.

– Кристофер Хэй и Мильо сейчас находятся вместе.

Волшебник удивленно моргнул.

– Это становится интересным.

– Хэй снюхался с Сивом Гуардой.

– С Танцором, – пробурчал Волшебник. – Тебе надо было убить его там, на крыше на Дойерс-Стрит, когда он был у тебя в руках. Однако, надо отдать тебе должное, ты меня предупредил вовремя, и я успел смыться.

– Если бы я задержался на крыше хоть немного дольше, сейчас я был бы покойником.

– Но и Гуарда тоже, – заметил Волшебник. Он закрыл чемодан, застегнул молнию.

– Я думаю, нам следует отправиться туда, где они сейчас находятся, – сказал Транг.

– Они сейчас вместе?

– Кристофер Хэй и Мильо. И дочь Мильо с ними.

Эта информация не могла не привлечь внимания Волшебника.

– Пришла пора забрать у Мильо оставшиеся унции его никчемной жизни, исправить твои ляпсусы и покончить с этим делом навсегда.

Он улыбнулся своей жестокой улыбкой, оставшейся Маркусу Гейблу в наследство от Арнольда Тотса.

– Я убью Сутан на глазах у ее отца. Но... – Он поднял указательный палец. – Я не хочу, чтобы он в этот момент был в плохом состоянии, понимаешь? Я хочу, чтобы он все видел, все понимал. Чтобы его сердце разбилось прежде, чем я убью его.

Транг смотрел на человека, который в свое время предал его, и не испытывал ни злости, ни ненависти. Скорее, он чувствовал какое-то странное удовлетворение. – Я сам достаточно страдал, чтобы понять в полной мере, что ты имеешь в виду.

Выйдя из дома, они подошли к черному «БМВ». Волшебник, обойдя машину спереди, устроился на кресле для пассажира, а Транг сел за руль. Он завел мотор и задом выехал из узкой улочки.

Выбравшись на проезжую часть, постарался сосредоточить внимание на дороге перед собой. Пробегающие мимо огни прилипали к полировке крыльев и капюшона «БМВ», как сгустки краски, которую художник-авангардист бросает ошметками на черный холст.

Именно черным холстом сейчас казался Париж Трангу, что он не преминул отметить про себя с немалым удивлением. Каждый город, в котором ему доводилось бывать, имел свою ауру, персонифицировался в виде какого-нибудь человека, зверя или бога. Пномпень был бастионом дьявола, Сайгон имел обличье проститутки, Ангкор – спящего бога, Нью-Йорк – машины, Ниццы – своевольного ребенка. Париж обычно казался ему роскошной женщиной, вечно молодой и вечно мудрой.

Теперь Париж стал для него черной tabula rasa, на которой каждый волен писать, что ему вздумается, от начала до конца. И замолить, таким образом, грехи, которые он, по избытку молодости и недостатку мудрости, совершал.

По Сене проплывали освещенные баржи, рассыпая пригоршни алмазов на водную рябь. Переезжая на другую сторону по Йенскому Мосту и затем делая круг почета вокруг Эйфелевой башни, Транг обдумывал программу действий, которую случай предлагал ему. Может, это еще и не свобода, но, во всяком случае, – шаг на тропу, ведущую к ней.

И он уже не думал о человеке, сидящем рядом с ним на кресле пассажира, о городе, мелькающем справа и слева. Перед ним возник образ одинокой лодки, затерянной в волнах безбрежного моря, – скорлупка, с которой теперь связывалось его видение будущего.

Все увеличивая и увеличивая скорость, он слился с полосами света, оторачивающими, подобно лентам, пышные нижние юбки Парижа. И этот необыкновенный свет, казалось, изменил свою физическую природу, принял характеристики, доселе несвойственные свету, превратившие его в нечто, подобное трубным звукам.

Стекло рассыпалось на миллионы крошечных осколков, бесшумно и упоительно. Свет ночных светил спускался сверху, подобно ангелам, на искореженные останки автомобиля, а поднимающееся от них багровое пламя осветило, в свою очередь, небо, подобно второму солнцу.

Выжимая акселератор до самого пола, он смутно слышал какой-то крик рядом с собой, но такой далекий, будто он шел к нему из другого мира. Транг не обращал на него никакого внимания. Он слишком стар, чтобы подчиняться окрикам, слишком молод, чтобы понимать их.

Справа от дороги уже чернел, мрачнее ночи, Люксембургский Сад. Он чувствовал, что его трясут вцепившиеся в него руки, слышал крик в самое ухо. Потом почувствовал упершееся в висок дуло пистолета.

И тогда он крутанул изо всех сил руль, так что шины протестующе завизжали, и машина прыгнула на тротуар, разрывая цепи ограждения. А потом врезалась со всего маху в черно-золотой заборчик, окружающий Фонтан Медичи, где циклоп Полифем взирал с завистью на забавы юных любовников, Акида и Галатеи.

Непосредственно перед ударом у Транга пронеслась в голове мысль, что именно так он хотел умереть с того самого момента, как в первый раз прочел роман «Автокатастрофа». И не просто хотел, а в полном смысле слова мечтал принять такую смерть. Но в этих мечтах всегда красноречиво отсутствовала причина смерти. Не то, чтобы совсем отсутствовала, а главным образом. Потому что осмысленная смерть всегда связана с верой. А вера была давно выжжена из души Транга сердито ревущим напалмом, ее давно сожрала ненасытная утроба войны. Вот только взяв в руки собранный Лес Мечей, он раскопал правду о самом себе. Как им манипулировал Вергилий. Теперь, уничтожая Вергилия, он придавал своей смерти одновременно и смысл, и религиозный пафос.

Сверкающий никель, хрупкое стекло и мягкая человеческая плоть со страшным треском столкнулись с чугунной оградой, которая с XVII столетия не допускала посторонних на территорию, прилегающую к дворцу Марии Медичи, построенную для нее, когда она пресытилась роскошью Лувра.

Транг не только хотел умереть, но даже приготовился встретить смерть. Она его никогда не пугала, а теперь и подавно: с превеликой радостью он вступит на колесо жизни и сделает следующий круг, узнав, каким будет его следующее воплощение и как он им воспользуется для того, чтобы очистить свое существо от накопившейся на нем грязи за эту, неудачную жизнь.

Но смерть отвернулась от него.

Он пришел в себя, окровавленный и весь в синяках, и уставился на плеяду мигающих огней, между которыми было нечто темное, кое-где окрашенное ярко красным.

Когда его сознание прояснилось окончательно, он понял, что смотрит на Волшебника, которого страшный удар наполовину выбросил сквозь лобовое стекло «БМВ». Весь осыпанный блестящей крупой, в которую превратилось стекло, он торчал в окне, свешиваясь передней частью тела над невидимой пропастью.

Никелированная окантовка стекла, искореженная ударом, обвивалась серебристой змейкой вокруг откинутой левой руки Волшебника. Медленная кровяная капель отсчитывала минуты зловещей тишины.

Волшебник мертв, а он, Транг, – нет. Почему?

Слез он наплачет фонтан:

Может, наступит рассвет...

Когда Транг глядел на неподвижное тело Волшебника, его посетила мысль, до того поразительная, что она показалась ему будто облитой белым небесным сиянием. Он содрогнулся, когда полностью осознал ее смысл.

Ему не судьба умереть здесь, врезавшись в черный барьер, усыпанный золотыми блестками. Это судьба Волшебника, а не его.

А следующим откровением, снизошедшим на Транга, было убеждение, что он не умрет и в ближайшие несколько часов. Процесс его превращения в нечто новое только начался. И он не закончится, пока Транг опять не встретится с Кристофером Хэем.

Он отстегнул ремень безопасности и, наклонившись вперед, захватил рукой пиджак Волшебника и разорвал его по центральному шву. От сорочки, которая была под пиджаком, он отодрал кусок материи, чтобы вытереть свое лицо и руки. Тряпка буквально разбухла от крови, когда он закончил.

Он пошарил вокруг сидения и под ногами в поисках своего гунсена,железного боевого веера, который он прихватил с собой в машину, помня о заряженном пистолете Волшебника в бардачке. Всегда полезно иметь под рукой что-нибудь острое, когда едешь с таким пассажиром. Но драгоценные минуты убегали, а он никак не мог найти его. Возможно, завалился куда-то во время удара. Он еще раз окинул взглядом перекуроченный, окровавленный салон. Затем вылез из машины и направился через площадь Эдмона Ростана к бульвару Сен-Мишель.

Добравшись до тротуара, он оглянулся назад. Случайно проезжающая машина остановилась у места аварии. Водитель вышел из машины и осторожно приблизился к разбитому «БМВ». Так же осторожно заглянул внутрь и в следующую секунду отскочил, будто ужаленный сотней пчел. Оглянулся вокруг, но Транг благоразумно вжался в тень ближайшего здания. Потом, когда и другие машины замерли неподалеку, как стервятники вокруг падали, водитель побежал к ближайшему телефону-автомату.

Я горю от ненависти.

Транг поспешно двинулся вверх по бульвару. Волшебник предусмотрительно следил за всеми передвижениями Мильо с тех пор, как француз попытался перевербовать Логрази. Поэтому Транг прекрасно знал и о существовании Морфеи, и о том, где находится ле Порт-дю-Жад.

Он повернулся и увидел перед собой ворота. Теперь горело все кругом.

* * *

Откуда-то доносились звуки «Desabinado», бразильской песни, популярной в 60-е, когда Сив заходил в Ле Порт-дю-Жад. Было очень странно ее сейчас слышать. Сив до малейших подробностей помнил обстоятельства, в которых он услыхал эту песню в первый раз. Тогда, как и сейчас, ее пела Хоао Хильберто, и ее сочное контральто как бы ласкало слова, добавляя в них и в мелодию чувственности.

Он был в кабаке со стенами из гофрированного железа с молоденькой вьетнамкой по прозвищу Душечка, которая хихикала каждый раз, когда он называл ее так. Потом, уже вернувшись домой, он посмотрел безумно смешной фильм Билли Уайлдера «В джазе только девушки», и он всякий раз вспоминал ту, вьетнамскую Душечку, когда Мерилин Монро появлялась на экране.

Она была такая худенькая, такая жалкенькая, но отплясывала боссанову с прямо-таки дьявольской ловкостью. Где она выучилась этому, Сив так и не узнал. Когда он ее об этом спрашивал, она только хихикала. А когда они занимались любовью, что бывало весьма часто, она прижималась к нему с яростью отчаяния, а потом отпускала его с видимой неохотой.

Однажды она сказала ему, что живет только тогда, когда он с ней, и Сив ей верил почему-то.

Он мог бы проводить свое свободное время с другими девушками, более красивыми и с более пышной фигурой, но он предпочитал бывать с Душечкой. В ее компании он часто вспоминал своего брата Доминика. Брат уже тогда частенько оставался в казарме, в то время, как другие ребята гуляли с девицами и напивались до чертиков. А Доминик читал Библию. Моральная чистота младшего брата, которую тот хранил даже находясь в непосредственной близости от вьетнамского сада земных радостей, потрясала Сива. Он преклонялся перед моральной стойкостью братишки.

Дело в том, что и сам Сив к этому времени уже чувствовал тягу к высокой морали. Рыцарь законности и порядка, не боящийся спуститься в самые темные дыры Манхэттена, родился в грязи и безумии войны, в которую Америке не надо было бы вступать.

Дело в том, что Сиву было нужно от Душечки не только ее тело и даже не только ее дружба, а нечто большее. Не отдавая себе отчета в этом, он стремился скрасить ее жизнь, наполнить ее более высоким смыслом. Как Доминик хотел спасать людей, покалеченных войной, так и Сив хотел спасти Душечку от хаоса, в который была ввергнута ее страна.

Конечно, все это было невозможно осуществить.

Как сказал однажды Доминик, Бог отвернул свое лицо от этой части света, и дьявол этим воспользовался. Однажды Сив пришел к Душечке с потрепанным томиком Чосера в кармане, который он подобрал на помойке в Бан Me Туот. Многих страниц не хватало, но это было не важно. Скорее, так даже гораздо интереснее: читать, заполняя пробелы в тексте великого рассказчика собственным воображением и выуживая кое-что из памяти.

Душечка сидела на соломенном матрасе, но она не ответила на его приветствие и даже не пошевелилась, когда он вошел.

Сив приблизился к ней и увидел, что она умерла. Крови не было. Никто ее не убил и не отравил. Иногда она покуривала марихуану и, когда удавалось достать, – опиум. Но сейчас наркотики были не при чем.

Она просто умерла, как и американцы умирают, когда между 79 и 85 годами человеческий организм полностью изнашивается. Но Душечке было только 19, как и большинству американских солдат во Вьетнаме.

Сив провел с ней рядом всю ночь, читая вслух Чосера, а из крошечного кассетного магнитофона, который он когда-то ей подарил, неслась тихая музыка: Хоао Хильберто пела «Desafinado».

Теперь, входя в здание на левом берегу Сены, Сив подумал, услышав знакомую мелодию, что времени с тех пор прошло, в сущности, не так уж много. Мелодия «Desafinado» плыла сквозь полутьму внутреннего дворика. Прямо перед Сивом был позеленевший фонтан, в центре которого дельфин и русалка слиплись в эротическом экстазе. Тихое пение струй вплеталось в мелодию, которую выводила Хильберто.

Никто не ответил на его стук. И никого не было во дворике. Хорошо, что Сутан оказалась в его номере, когда позвонил Крис. Очень беспокоясь о Крисе, она предупредила консьержа, чтобы все телефонные звонки, адресованные ей, переключали на комнату Сива.

Через десять минут после ее ухода снова зазвонил телефон. На этот раз – Диана. Он слушал ее рассказ со смешанным чувством беспокойства о ее здоровье и гордости за нее. И еще кое-что примешивалось, когда она рапортовала о проделанной работе.

Когда она упомянула имя и адрес человека, которому Рид Паркес пытался позвонить за несколько минут до своей смерти, он сказал:

– Значит, это Джейсон Крейг? Тот самый? И он действительно не связан с разведкой?

– И да, и нет. – Ее голос звучал так тихо, что он напрягался, чтобы разобрать, что она говорит сквозь помехи, накапливающиеся с расстоянием. – Учитывая, кто он. Председатель МКСС.

Международный Конгломерат Средств Связи был крупнейшим в мире производителем аппаратуры средств массовой информации, теле и аудио сетей, спутниковых ретрансляционных станций. Не было страны в мире, где бы не пользовались технологиями МКСС. Это было в полном смысле слова глобальная организация. Джейсон Крейг был не только Главным Администратором ее и держателем 75% акций. Он был ее фактическим хозяином, только номинально подотчетным совету директоров, которых он сам и подбирал.

– Может за всем этим стоять один человек? – спросил Сив.

– Ты хочешь сказать, за личным агентством по сбору разведданных? За собственной сетью трубопроводов, по которой перекачиваются с Востока наркотики? Ты хочешь спросить, может ли этот человек иметь достаточно власти, чтобы противодействовать АБН, ЦРУ и самому Президенту? Право, не знаю. – Сив вдруг почувствовал даже на таком расстоянии, как измучена она. – Может, ты знаешь?

– Забудь обо всем этом пока, – сказал Сив, который и сам в этот момент пытался дистанцироваться от этой умопомрачительной ситуации, посмотреть на нее со стороны. – Сосредоточься на поправке своего здоровья. Хорошо?

– Как об этом можно забыть! – услышал он голос Дианы. – Тем более, я даже не представляю, как ты там!

– Со мной все будет в порядке.

– Я скоро тебя увижу?

– Конечно. Совсем скоро, – ответил Сив. – Послушай, Диана. Ты просто молодчина. Добыла чертовски важную информацию.

– Спасибо, босс. – Затем, после паузы. – Я люблю тебя, Сив.

Он сглотнул. – Я тоже люблю тебя. – И он чувствовал, что это не просто слова. Положив трубку, он посмотрел на листок бумаги, на котором Сутан записала адрес, данный Крисом. Затем он начал быстро одеваться.

И вот он внутри Ле Порт-дю-Жад. Но где Крис и Сутан? Сив крутил головой в разные стороны, не зная, куда идти.