Текст книги "Французский поцелуй"

Налево от внутреннего дворика была калитка в сад с покрытыми росой весенними цветами, кустами азалии и жасмина. Направо была широкая лестница. Туда он и направился.

Он уже собирался подняться по ней, когда его взгляд упал на дверку, скрытую в украшенном орнаментами основании лестницы. Он подошел к ней и остолбенел.

На струганных досках двери был намалеван символ, который он знал так хорошо: фунг хоанг,вьетнамский феникс. Талисман Транга.

Сив протянул дрожащую руку, потрогал пальцем. Потом поднес палец к носу, понюхал. Кровь. О Господи! Чья она?

Он толкнул дверь и шагнул во тьму.

* * *

– Она не желает со мной разговаривать, – пожаловался М. Вогез.

Крис посмотрел на него. – Весьма возможно, – согласился он. – Вы ждете сочувствия?

– Нет, – ответил М. Вогез, – прощения.

– Тогда вы обращаетесь не по адресу.

– Есть в вас хоть капелька христианского милосердия?

– Конечно, – ответил Крис. – Для тех, кто его заслуживает.

– Кто вы такой, чтобы произносить такие категоричные приговоры? Судить человека по делам его – прерогатива Господа Бога.

– Да вы, никак, стали религиозным? – удивился Крис. – Очень вовремя.

– Вас это, возможно, позабавит, если я скажу, что Бог привел меня в Индокитай?

– Вы правы. Весьма.

– И тем не менее, это так.

– Мосье Вогез, вы можете говорить мне что угодно, – сказал Крис, отворачиваясь к окну. – Но это не значит, что я должен вас слушать.

– Господь простит вам недостаток внимания к людям, но не присвоение себе морального права судить их.

Через окно он видел какую-то суету у восточного входа в Люксембургский Сад и несколько автомобилей, стоящих как попало, у Фонтана Медичи. Потом появились голубые сполохи подъезжающих полицейских машин. Наверно, опять какой-нибудь наезд или столкновение. Он перевел взгляд на М. Вогеза.

– Слушать подобные ханжеские заявления от убийцы и представителя наркобизнеса довольно-таки неприятно, – сказал он.

– Да ну? – У мосье Вогеза даже голова затряслась от избытка эмоций. – Вот уж не знал, что вы так осведомлены о моей карьере!

Крис с минуту изучал лицо собеседника, потом сказал:

– Я полагаю, что знаю о вас все, что мне надо знать.

– Невежество, – изрек М. Вогез, – есть путеводная звезда глупцов. – Он стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди. – Но вас глупцом не назовешь. Поэтому в целях вашего просвещения скажу, что Будда и Вишну медленно умирали в Индокитае, когда я туда прибыл. Мои соотечественники позаботились об этом с их обычной доскональностью. А потом коммунисты взялись за Бога и его сына, Иисуса Христа. В результате в стране воцарился хаос. И я хотел... я считал необходимым что-то предпринять в сложившихся обстоятельствах.

– С такой благородной целью в душе, – заметил Крис, – вам следовало бы податься в иезуиты.

– Возможно, в прошлые века я бы так и сделал. Но в наши дни, и даже два десятка лет назад, отцы-иезуиты утратили власть. Да и вся церковь. В Южной Америке она пытается отстоять свое влияние, но, по-видимому, обе стороны проигрывают в этой схватке.

– Южная Америка далековато от Индокитая.

– Конечно, – согласился М. Вогез уже более спокойным тоном, будто, вовлекши Криса в дискуссию, он заставил его проявить христианское милосердие и доволен уже этим. – На трубопровод я наткнулся случайно. Судьба свела меня с бандой головорезов и воров. Они зарабатывали себе на жизнь, торгуя наркотиками. Я просто поразился суммами, которыми они ворочали, когда они мне рассказали о барышах, получаемых с этого бизнеса. И как же они распоряжались своими деньгами? Все уходило на интриги и грызню между собой за более жирный кусок пирога... И тогда мне пришла в голову мысль, как отделаться от них и в то же время забрать у них то, чем я сам был не прочь завладеть. Я начал настраивать одну группировку против другой, а третью – против и первой, и второй. Я пользовался этой методикой снова и снова, и никто не догадывался о моей роли в этом деле. Жадность – прекрасный энергоноситель, и, главное, ничего не стоит. Очень скоро наиболее сильные сожрали слабых, но при этом так сами ослабели, что я без особого труда отправил победителей в те же могилы, в которые они закопали своих недавних сотоварищей... И знаете, что я стал делать с доходами, получаемыми от трубопровода?

– Вы накупили оружия для Салот Сара и его Красных Кхмеров.

– О, конечно, часть денег пошла на революционные нужды. Но задолго до того, как я познакомился с Салот Саром, я строил школы, платил учителям жалование, приобретал для них продукты и оборудование. Содержал на свои деньги церкви. Даже после того, как я начал подкармливать банду головорезов, прячущихся в горах, которые называли себя Красными Кхмерами, я не сокращал своих субсидий на нужды образования. И, конечно, мои учителя не внушали ученикам, как это делали другие французские преподаватели, что Франция – это пуп земли, а вьетнамцы и кхмеры должны не щадить живота, работая во благо ей.

– Чего вы от меня хотите? – не выдержал Крис. – Я не могу отпустить вам грехи. Я не священник.

– Мне нужно прощение не священническое, а человеческое, – сказал М. Вогез.

Крис немного подумал, потом категорически заявил:

– Мне очень жаль, но я не могу вам его дать.

Какое-то мгновение М. Вогез выглядел совершенно подавленным. Потом он улыбнулся грустной улыбкой и сказал:

– Ну, ничего. Не можете, значит, не надо.

Крис опять выглянул в окно, увидел подъехавшее такси и выходящую из него знакомую фигуру.

– Господи Иисусе! – воскликнул он. – Сив все-таки приехал.

– Кто? Сив Гуарда? Американский полицейский? – Мосье Вогез тоже выглянул в окно, но Сив уже прошел во внутренний дворик. – Вы уверены? Сейчас довольно темно.

– Абсолютно уверен.

Лицо М. Вогеза побледнело. – Значит, все-таки узнал, кто я и пришел по мою душу! Я всегда опасался Гуарды больше, чем вашего брата. У него хватка поистине железная. Я это понял сразу, когда он появился в Бирме, работая на АБН.

– Он сказал Сутан, что останется в отеле, а потом вдруг передумал и приехал сюда. Вы действительно думаете, что за вами?

– Какие еще причины могли привести его сюда? – ответил М. Вогез вопросом на вопрос. Он явно перепугался.

– Вот это я и хочу выяснить как можно скорее, – сказал Крис, выходя в коридор. Мосье Вогез поспешил за ним следом.

* * *

Сив спустился по крутой лестнице, ступеньки которой совсем источило время и подошвы многих поколений людей, подымающихся и спускающихся по ним. Мгновение он стоял совершенно неподвижно. Его ноздри раздувались, в горле першило. Он стремительно возвращался по времени на двадцать лет назад. В воздухе стоял целый букет запахов: лимонник, чили, кари, кардамон, кровь, моча, фекалии, – запахи, ассоциирующиеся с войной.

Он пошел вперед, слегка пригнувшись в полуоборонительной и полуагрессивной позе, которую он выработал в смрадных джунглях и тонких болотах Вьетнама.

– Танцор?

Сив остановился.

– Это ты?

Сив не хотел выдавать своего местонахождения, заговорив. В воздухе пахло войной.

– Ты что, боишься отозваться? – Голос Транга шелестел, как ветер в листьях деревьев. – Ты боишься меня? Успокойся. Я знаю, где ты.

Пот прошиб Сива. Лекарства, прописанные врачом, и напряжение, вызванное ситуацией, работали против него. В голове стучало и отвратительная вялость охватила его. Он чувствовал, как постепенно начинает циркулировать в его теле адреналин, пытаясь противостоять этому. Значит, и внутри него тоже воина идет. Он потихоньку двинулся, обходя трубы парового отопления, скопления проводов, похожих на человеческие нервы, торчащие из рваной раны.

– Не бойся, Танцор, – увещевал голос Транга, напомнив Сиву голоса вьетконговцев, выкрикивающих из густых джунглей предложение сдаться. – Я знаю, ты ищешь Волшебника. Он мертв. Я убил его самым красивым из способов: он лежит, осыпанный стеклом, пронзенный со всех сторон покореженным металлом. Было очень много крови.

Сив продолжал двигаться среди рукотворных джунглей чрева здания, раздумывая о том, в порядке ли у Транга с головой. Возможно, всегда было не в порядке.

– Значит, – сказал он наконец, – это ты в нашем отряде работал на северян.

– Я был привязан, – откликнулся Транг, – и к Югу, и к Северу. Работал и на тех, и на других, и ни на кого конкретно. Потому что, в конце концов, между ними разницы не было. Какая может быть разница, когда жадность и страх облекается в одежды политических идеалов! Все пропитывается ядом, и никому не устоять против этого цунами.

То, что он говорил, было вполне разумно. Но тут Сив вдруг почувствовал, что ему глубоко наплевать на то, что Транг делал во время войны и по каким мотивам. Главное, Транг убил Доминика. Взял свой сучий боевой веер и всадил его заточенный, как бритва, край Доминику в шею, разрывая плоть, мышцы, кровеносные артерии и позвоночный столб. За это Транг поплатится.

– Ты убил моего брата. – Он упрямо двигался вперед, пригнувшись между труб парового отопления, между опорами, на которых крепились кабели электропроводки. – Я иду, чтобы рассчитаться с тобой.

– На мне и так слишком много грехов, – откликнулся Транг из темноты. – И я не хочу тебя убивать. Кроме того, я не могу умереть. Во всяком случае, пока. – Он хотел сказать еще очень многое: о том, как на него нашло озарение, когда он держал в руках Лес Мечей, и потом во второй раз, когда он сидел в разбитом «БМВ».

Но у него ничего не получилось. Как будто не только весь его запас английских слов внезапно истощился, во и сами понятия куда-то разбежались. И тогда он заговорил по-вьетнамски. Но его родной язык, которым он так мало пользовался и так редко слышал, вызвал образы коптящих языков пламени пожарища, которое запалили не без его помощи. Слезы полились у него из глаз, и он резко закрыл рот, так что даже зубы лязгнули.

* * *

Когда Крис и М. Вогез спустились в прихожую, там никого не было.

– Возможно, он еще в саду, – предположил М. Вогез.

Но тут Крис заметил кровавый знак на двери в подвальное помещение.

– Что это?

М. Вогез подошел к нему.

– Это фунг хоанг,вьетнамский феникс. Мифическое существо, считающееся бессмертным.

– Это Транг, – сказал Крис и открыл дверь.

Они спустились в кромешную тьму.

Запах гнили и ржавчины стоял в воздухе. Впечатление такое, что ты в склепе. Они достигли конца ступенек, и Крис чуть голову себе не снес, наткнувшись на острый кусок металла, вытарчивающий из стены на уровне груди. Он вовремя пригнулся и дал знак М. Вогезу сделать то же самое.

– Я знаю Транга, – сказал М. Вогез, останавливаясь внизу лестницы. – Позвольте, я с ним займусь.

– Но он уже не работает на вас, – возразил Крис. – Возможно, и никогда всерьез не работал. Он уже предал вас однажды.

– Тем не менее, – сказал М. Вогез, – он вьетнамец. Я знаю их менталитет и умею с ними разговаривать.

– Не ходите сюда! Крис узнал голос Сива.

– Что ты здесь делаешь? – крикнул Крис. – Сутан сказала, что...

– Зачем ты спрашиваешь? – откликнулся Сив. – Ты знаешь прекрасно, зачем я здесь.

– Похоже. Гуарда уже нашел Транга, – тихо сказал М. Вогез.

– Сив, Транг нужен нам живым, – крикнул Крис. – Только он один может вывести нас на Волшебника.

– Я тебе удивляюсь" – откликнулся Сив. – Транг убил твоего брата. Он почти убил Аликс. – Голос у Сива звучал странно. Гортанные призвуки делали его каким-то уж чересчур зловещим.

– Он за это ответит в свое время, – сказал Крис, понимая, куда клонит Сив. – Не ершись.

– Я тебя предупреждаю, – крикнул Сив. – Не лезь сюда. Транг мой. Он убил Доминика. И сейчас он за это заплатит.

Крис использовал последнее средство.

– Ради Бога, Сив, опомнись. Ты же полицейский!

– Не лезь сюда, черт побери! Не с твоими нервами ввязываться в это дело.

– Пошли! – шепнул Крис мосье Вогезу. – Что мы стоим? Нам надо быстрее туда!

– Быстрее не получится, – заметил М. Вогез. – Тут целый лабиринт из труб и проводов. Даже если бы здесь горел свет, и то было бы трудно увидеть, где они. Вот если бы у нас была двенадцатифутовая лестница, мы бы...

Он не договорил и двинулся вперед, вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на какой-нибудь острый выступ или проходящую низко трубу, прислушиваясь к звукам.

– Надо спешить! – понукал его Крис. – Он убьет Транга, если мы не вмешаемся.

– Или Транг убьет его.

* * *

– Это ничего, что ты больше не любишь его, – сказала Морфея. – Я буду его любить за нас двоих.

Сутан стояла в дверях комнаты в конце холла.

– Кажется, я так и не научилась любить его. – Несколько торшеров, стоящих в комнате, заливали светом пол, но лицо Морфеи не было достаточно ярко освещено, и Сутан вглядывалась в него, будто перед ней было существо, которое давно считалось вымершим. – Вот чего я не могу понять, так это как можно продолжать любить его, зная о нем то, что знаешь ты?

Морфея улыбнулась улыбкой, которую люди, не знающие ее, могли бы назвать льстивой. Напротив, эта улыбка отражала внутренний покой ее души.

– В отличие от тебя, – сказала она, – я принимаю человека со всеми его слабостями и недостатками. Если жизнь и научила меня чему-нибудь, то это не искать в жизни совершенства, но исправлять наши собственные погрешности.

Даже не обдумывая это специально. Сутан выбрала именно эту позицию в комнате, откуда она могла издали изучать свою новую подружку и в то же время видеть сквозь открытую дверь весь холл. Но и здесь она была только в относительной безопасности. Ей хотелось выпить, но никакого спиртного в поле зрения не было, и ей не хотелось выказывать свою слабость, попросив Морфею принести ей чего-нибудь покрепче.

– Это, если я не ошибаюсь, бордель, – сказала Сутан. – Что ты здесь делаешь?

– Я знаю, кто я такая, – сказала вместо ответа Морфея, двигаясь через освещенный круг на полу, как призрак через залитую лунным светом лесную лужайку. – Но для меня очень важно, какой меня видишь ты. – В ее голосе не было ни тени раздражения.

– Почему? – Реплики Сутан в этом диалоге произносились на повышенных тонах.

– Мне кажется, это естественно, – ответила Морфея. – Ты его дочь.

– Чудно, но я совершенно не чувствую себя его дочерью.

– Ну, это трагедия для всех нас.

– Поэтому ты и привела меня сюда? Хочешь обработать меня?

– Я привела тебя сюда, уведя из того места, где тебе не хотелось находиться, – заметила Морфея, опять уходя из света в тень. – Вот и все.

– Я тебе не верю. – По мере того, как Морфея к ней приближалась, она все больше и больше нервничала. – Ты привела меня сюда, чтобы заставить меня помириться с отцом. Научить дочерней любви.

Опять та же самая улыбка.

– Сутан, как ты можешь не понимать того, что мне кажется настолько очевидным? Невозможно научить инстинктам. Несмотря на все твои заверения в противном, я убеждена, что ты любишь своего отца. И я думаю, ты всегда любила его. Но потом, с годами, ты научилась его ненавидеть.

– Нет, я...

Но тут Сутан увидела своего отца и Криса. Они быстро шли через холл по направлению к выходу. Заметив их, и Сутан двинулась следом. А потом и бегом припустилась.

– Я его вижу!

Крис повернул голову.

– Кого? Сива?

Но М. Вогез уже устремился вперед. Я положу конец этому безумию, – думал он. Хоть в какой-то степени исправлю то, что натворил.

– Мосье Мабюс, – прошептал он, двигаясь вдоль труб в полутьме. – Послушайте меня. Я хочу спасти вас. Поверьте, я вам все прощаю...

Мощная рука схватила его за горло и оторвала от пола. М. Вогез задергался, не в силах ни дышать, ни говорить, ни, тем более, кричать. Он смотрел в лицо М. Мабюса, напряженное и осунувшееся. Тонкая синяя жилка пересекала его лоб и пульсировала, как будто живя собственной жизнью.

– Tu... me... pardonnes? – Ты меня прощаешь? Слова вырывались из его уст с неестественной аспирацией, порожденной невероятным изумлением. Затем Транг с такой силой ударил М. Вогеза спиной о ржавые трубы, что руки и ноги бедняги задергались, как у марионетки.

– Mon Dieu! – только и сумел выдохнуть М. Вогез, когда Транг уронил его, как куль с мукой, на грязный от мазута цемент пола.

Транг нагнулся над ним, тяжело дыша, как загнанный зверь. Глаза его были широко раскрыты и совершенно безумны, хотя в душе его в этот момент текла золотая река из слов:

Порою я как без мамы дитя...

И дом так далек...

—Не тебе прощать меня! – Как и в предыдущем высказывании, слова вырывались из стиснутого ненавистью горла, как отравленные пули. – Если здесь и говорить о прощении, то только с моей стороны. Но прощение предполагает милосердие. – Он начал медленно вытягивать руку. – А во мне его ни капельки не осталось. – Теперь пальцы Транга почти касались груди М. Вогеза, как раз в том месте, где находилось его сердце. – Твои соотечественники выжгли милосердие из моего сердца.

Его пальцы напряглись, и М. Вогез наблюдал, затаив дыхание, как к нему приближается его собственная смерть.

– Вы даже саму память о том, что такое милосердие, стерли в наших душах. – Острые, как кинжалы, ногти Транга прошли сквозь мокрую от пота рубашку и кожу М. Вогеза.

– И теперь, после того, что ты и подобные тебе сотворили с моей страной, ты в своем крайнем высокомерии ожидаешь, что я буду тебе благодарен за твое всемилостивое прощение? – Красные, липкие ручейки разбегались по костлявой стариковской груди и стекали на живот. – Какое самомнение! – М. Вогез лежал, парализованный более, чем страхом: Транг воздействовал на него еще имеющимися у него ресурсами пентиак-силат.Он чувствовал боль, как человек слышит свисток приближающегося поезда, еще далекого, но мчащегося с такой скоростью, что трудно предугадать, когда он тебя сомнет.

– Это метастазы того рака, который пожирает нас живьем с тех пор, как вы, французы, ступили на нашу землю. – Напряженные пальцы Транга, единственное оружие, которое ему требовалось, вонзились в тело М. Вогеза с такой яростью, под стать которой было лишь свирепое выражение лица Транга. Его губы растянулись в чудовищную улыбку, обнажая желтые зубы. – Единственный способ избавиться от рака, так это вырвать его с корнем. – Ребра М. Вогеза треснули и разошлись. Их сломанные острые концы пробили кожу, как наконечники стрел. Он выгнул спину, и кровь брызнула фонтаном, заливая руку Транга, и вместе с ней уходила жизнь.

Не чувствуя ни удовлетворения, ни раскаяния, Транг поднялся, ощущая кожей приближение Танцора. Он опечалился, что, сосредоточившись на своем акте возмездия и слишком увлекшись созерцанием угасания М. Вогеза, он забыл о Танцоре, и теперь понимал, что ему не миновать стычки с бывшим товарищем по оружию. Последней стычки.

Его печаль длилась ровно столько времени, сколько его прошло между мгновением, когда мощное плечо Танцора врезалось в него, и мгновением, когда они оба приземлились на пол, пролетев мимо ржавеющих железных труб и стальных опор. Скоро печаль сменилась ее всегдашним спутником, отчаянием. Но именно это отчаяние позволило ему вырваться и броситься стремглав в кромешную тьму.

– О Господи Иисусе, – прошептал Крис. Он был весь в крови после того, как притронулся к М. Вогезу, опустившись перед ним на колено. Не зная, где сейчас находится Транг и собирается ли он, как чертик из коробки, вдруг показаться рядом, он решил вынести француза на свет, что он и попытался сделать, захватив его под мышки и протащив несколько шагов за металлический бокс с рубильниками. На это ушла, кажется, вечность. Наклонившись над М. Вогезом, он уловил его слабое дыхание. Потом раздался посторонний звук и он весь напрягся. Транг!

– Крис?

Он увидел лицо Сутан, появившееся между труб. Она вертела головой, пытаясь сообразить, с какой стороны к нему легче пробраться.

– Стой где стоишь, – тихо предостерег он ее. – Где-то здесь рядом Транг.

– Мой отец с тобой?

Он посмотрел на М. Вогеза. Кругом было столько крови, что не верилось, что он все еще жив. Но тем не менее, его глаза были открыты и смотрели на Криса.

– Прости мне, Кристофер, прости мои прегрешения, – прошептал он еле слышно.

Крис приподнял ему голову, осторожно оторвав ее от пола.

– Девятнадцать лет я не был на исповеди. Девятнадцать лет мои глаза не видели божественного света. Я бы его не вынес, потому что, под влиянием страсти, ревности и гнева я убил мою жену, Селесту. – Он вздохнул и его вздох перешел в судорожный кашель. – Ну вот я и сказал. Мой грех прощен, Кристофер?

– Я...

– Крис? – позвала Сутан. – С тобой все в порядке?

– Да.

– А как мой отец?

– Он здесь, рядом со мной.

Он услышал ее шаги, открыл рот, чтобы остановить ее, велев оставаться на месте, но понял, что это бесполезно. Через минуту она была уже рядом с ним, пробравшись через заслон из металлических коробок. Бросила испуганный взгляд на распростертое на полу тело отца.

– О Боже! Что с ним?

– Твой отец посчитал, что все еще может влиять на Транга. И просчитался. – Он чувствовал рядом ее тепло, ему страшно захотелось обнять ее и прижать к себе.

Она заглянула в лицо М. Вогеза.

– Совсем чужой человек, – сказала она, – и в то же время мой отец. – Странно, правда? – Крис подумал, интересно, кому она задала этот вопрос?

Он увидел улыбку на лице М. Вогеза.

– Отец, – промолвил он далеким-далеким голосом. – Это все, чем я хотел быть в этой жизни.

Конечно, это не так, подумал Крис. Вся его жизнь свидетельствует о другом. Но, может, по большому счету, так оно и есть? Всю свою жизнь М. Вогез верил, что его ведет Господь, указывая ему путь. Веря этому, он верил и людям, с которыми Господь сводил его на этом пути. Но люди его предавали, и он разуверился в них, и начал бессовестно пользоваться ими для своих целей. Даже женой и дочерью. И, делая это, он предал свою внутреннюю сущность, которая была направлена на любовь. Если он увидел это перед своим концом, то это ему наверняка зачтется на том свете.

– Он ушел. Сутан, – сказал Крис, закрывая глаза М. Вогезу.

– А Транг?

– Где-то здесь, в лабиринте. Один Бог знает, где.

* * *

– Ладно, – сказал Сив, – сиди себе, как мышка, и не высовывайся, черт бы тебя подрал! – Непонятно почему, его умственному взору представилась Душечка, ее худенькое тельце, съежившееся на соломенной подстилке. Война высосала из него жизнь. – Сиди, сиди! Но это не спасет тебя. И если ты выйдешь, это тебя тоже не спасет. Чувствуешь ли ты угрызения совести за то, что сделал, или не чувствуешь, – мне все одно. – Он крался все дальше, осторожно ступая по скользкому от влаги и мазута цементу. – Если ты и уйдешь отсюда, то только через мой труп. – Крысы с писком убегали при его приближении. – Выродок. Чертов сукин сын. Ты убил Доминика. Священника. Божьего человека, который никому не желал лиха. Даже если бы ты молился о прощении до судного дня, это бы ничего не изменило. Ты меня понимаешь?

– Пожалуй, понимаю. Да. Я видел тебя в деле, в джунглях. У тебя мертвая хватка. Волшебник боялся тебя почти так же, как он боялся Терри Хэя.

– Это только доказывает, – сказал Сив, обходя массивный покрытый ржавчиной патрубок, – насколько глубоко ты заблуждаешься. Терри мертв, а я все еще жив.

– Я тебя прошу пересмотреть решение, – сказал Транг.

По резонансу Сив рассчитал, как близко друг к другу они находятся: не больше двух метров. Медленно двигаясь по направлению голоса, он вспомнил словосочетание, с помощью которого описывались вьетконговские соединения, проникающие по ночам на территорию американских лагерей, – «неопознанные, но явно враждебные». То же самое он мог бы сказать сейчас о своих чувствах.

Сив уже давно вспоминал о Доминике не иначе, как о лишенной тела голове, лежащей в кустах под окном ризницы церкви в Нью-Ханаане. Первый страшный момент узнавания, когда, выйдя из церкви Святой Троицы в сопровождении местного полицейского, он прошел мимо зарослей подстриженного кустарника, уже пахнущего по-весеннему обновленной жизнью, и нагнулся над отрубленной головой своего брата. Страшный момент. Вроде как увидеть солнце в полночь. Вся кожа у него тогда пошла мурашками и он едва смог подавить неудержимое желание разрыдаться.

Доминик был болезненным ребенком и первые шесть недель после своего рождения провел между жизнью и смертью. Позднее их отец обучал Доминика боксу, называя это физической терапией. И Сив, со своей стороны, взял на себя негласное обязательство присматривать за братом, чтобы с ним не приключилась какая беда. Глядя на отрубленную голову Доминика в Нью-Ханаане, Сив понял, что не выполнил это обязательство.

Он понюхал тьму и, как сеттер, сделавший стойку, носом нашел свою добычу. Он тихо проскользнул под капающую трубу и бросился на Транга с неукротимостью бури.

Удары, которыми он награждал убийцу своего брата, действовали на него, как сильнейший наркотик. Его заскорузлые ладони, перевитые сгустками мышц руки, работали без остановки. Чем сильнее были удары, тем сильнее становился Сив. Будто он превратился в ангела мщения. Более того, он чувствовал в своих венах мстительную кровь тайного бога Авраама и Исаака, праведный гнев в своем сердце, сродни исполнившемуся пророчеству.

Его тело так и звенело, переполненное вновь обретенной свободой. И ничего не осталось в душе Сива, кроме жажды мести. Прощай, уравновешенность, которая всегда лежала в основе принятия Сивом каких-либо решений! Прощай, чувство справедливости, которым он всегда руководствовался в жизни, его строгая приверженность букве закона!

Что же осталось в нем теперь, кроме жажды крови врага, которая во взбесившемся животном сильнее инстинкта самосохранения и защиты территории? Когда законы божеские и человеческие забыты, что остается, кроме отпечатков копыта дьявола?

* * *

Я прошу тебя пересмотреть решение.

Транг хотел к этому еще кое-что прибавить. Он хотел сказать Танцору, что теперь он не совсем такой, каким был во время их последней встречи на крыше дома на Дойерс-Стрит. В чем-то он вырос, а в чем-то – стал меньше. Но, как и тогда, ему не хватает понимания того, что происходит в его душе, тем более – умения это выразить.

Вместо этого он сказал, пытаясь умиротворить Сива:

– Я не хочу с тобой ссориться.

Эти слова имели противоположный эффект. Сив яростно бросился на него, и оба они покатились на пол.

С самого того момента, как он сказал Сиву: «Успокойся. Я знаю, где ты», – Транг пытался вызвать в душе то мистическое состояние, когда весь мир является тебе в своем первобытном состоянии. Так требует пентиак-силат.Но у него ничего не получалось. Как будто М. Вогез высосал из него последние ресурсы этой энергии. И Транг впервые за много лет почувствовал страх.

Вместо шелестящей тишины бескрайнего поля, характерной для пентиак-силат,Транг слышал лепечущие голоса мертвых. Напалм, сжегший их тела, не тронул их сущности. Они знали, кто такой Транг и что он сделал, не хуже, чем сама Луонг, которая убила саму себя вместо того, чтобы убить его. Живи и помни, сказала она. Живи с памятью своих грехов.

Теперь, сшибленный на пол превосходящим весом своего противника, Транг изо всех сил пытался понять, что с ним происходит. У него не было намерения подпускать к себе Танцора, и в этом он полагался на пентиак-силат.Он не хотел драться с Танцором. Наоборот, он стремился разрядить ситуацию.

Он этого не хотел. Он ждал. Чего?

Своей собственной кровью он начертал свой знак на двери, ведущей в подвальное помещение. Зачем?

Какая-то мысль им владела. Но какая? Он это или забыл, или вовсе не знал. Так или иначе, он конченый человек и лучше бы ему погибнуть вместе с Волшебником в автокатастрофе.

Это в самом деле случилось? Конечно же, случилось! Обороняясь от ударов Танцора, Транг вспомнил все в мельчайших подробностях: вот он резко дергает рулем «БМВ», объезжая по кругу площадь Эдмона Ростана, вот высокая чугунная ограда бросается ему навстречу, осыпая его осколками лобового стекла. Он видел тело Волшебника, наполовину выброшенное через лобовое стекло, видел металлический молдинг, обвившийся вокруг кисти руки Волшебника со страстью любовника. Но даже это яркое воспоминание не смогло успокоить его и вселить в него уверенность. Дело в том, что теперь Транг не был ни в чем уверен.

Он попытался воспользоваться ударом, называемым в его дисциплине «юру», но то ли он потерял силу, побывав в аварии, то ли забыл, в какие точки тела надо наносить эти удары. В ответ получил несколько сильных тычков в голову и грудь. Почувствовал боль, сконцентрировался, как положено, чтобы снять ее, но вместо того, чтобы исчезнуть, боль просто перетекла в другую часть тела. Во рту был привкус крови, и казалось, что один глаз совсем ничего не видит.

Он отбивался, как мог, ткнув напряженными четырьмя пальцами в солнечное сплетение Танцора, потом костяшками пальцев – под ребра. Но ни один прием не прошел. А боль все растекалась и растекалась по телу.

И тогда из этой боли и отчаяния выплыли слова сэнсея, который обучал Транга приемам пентиак-силат: Когда ты дошел до предела, надо остановиться и начать все с начала. Интенсивные тренировки по своей сути отрицают инстинкт. Столько приемов надо освоить, столько принципов удержать в памяти! Поэтому в момент кризиса позволь этим теоретическим принципам раствориться в реке природных инстинктов.

Вот так и нашел Транг выход из кризиса: развернулся вокруг своей оси и провел первый «юру», который ему пришел в голову: феникс в камне.

Его торс распрямился, и движением быстрее плевка кобры он врезал твердой, как камень, нижней частью ладони Сиву по почкам, да с такой страшной силой, что Сив даже не пикнул.

Сив смутно почувствовал, что что-то не так, когда он вдруг внезапно лишился сил и весь обмяк. Сознание его будто окуталось серым, как утренний туман, покрывалом.

Его пальцы ослабили ястребиную хватку, которой он держал Транга, но не расцепились и сейчас. Он не хотел отступать даже сейчас, хотя его тело пронзила такая жуткая боль, какой он никогда в жизни не испытывал. В сером тумане появилось лицо Доминика. А потом рука – Доминика или Бога? – поманила его: ладонь открыта, пальцы согнулись и разогнулись несколько раз. Сив попытался дотянуться до манящей руки и провалился во тьму.

* * *

– Вот они! – крикнул Крис, указывая рукой между рядами труб. – Я их вижу!

– Сив! – крикнула Сутан, порываясь вскочить, но Крис удержал ее. Он видел, что обмякший Сив лежит поперек Транга. Потом Транг повернул к ним голову. Он узнал Криса, и их глаза встретились.

– Он серьезно ранен, – сказал Транг, обращаясь к одному Крису. – А, может, и уже мертв.

Крис опять удержал Сутан от попытки подбежать к ним. Что-то в глазах Транга говорило ему, что ей лучше не встревать сейчас.

– Не подходи к ним!

Сутан с удивлением посмотрела на него.

– А как же Сив? Он ведь...

– Слушайся меня! – прикрикнул на нее Крис. – И лучше уйди отсюда!

– Но...

– Уходи!

– Крис, я не могу. Ну как я вас сейчас оставлю?

– Послушай меня, – сказал Крис, хватая ее за руку. – Если ты к нему сейчас приблизишься, он тебя убьет!