Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки"

15 октября 1967 года Антонина Тихоновна окончательно съехала с квартиры Корсаковых. Помогали дочь и сын, Георгий Антонович, вместе с солдатами[16]16
  Уезжая, бабушка взяла настольные часы и вазу, оставшиеся от ее умершей сестры Екатерины Тихоновны. Передала их сыну, Георгию Антоновичу. Как уже отмечалось выше, часы до сих пор хранятся в квартире вдовы Георгия Антоновича, Тамары Григорьевны. Но не идут, капризные. Георгий Антонович их периодически чинил, сейчас некому чинить.


[Закрыть]. Евгений Павлович не скрывал в этой связи своей радости.

Официально бабушка начала проживание на новом месте (Измайловский бульвар, дом 59-А, кв. 4, тел. 165-46-02) с 17 октября 1967 года на основании ордера № 008493, выданного Бюро обмена 9 октября 1967 года. Заняла комнату размером 13,88 м² в общей квартире (во второй комнате проживала семья из трех человек). Дом был трехэтажный, кирпичный, со всеми удобствами.

Отголоски же квартирной темы продолжались. 23 октября 1967 года Евгений Павлович сообщает в дневнике: «Борис Григорьевич сказал Нине, что Смоленскую нам дать отказали, нас законсервировали, так как много квартир забрали для иностранцев. Предложил нам делать ремонт и жить. Кооперативную комнату не сдавать».

Что же касается Наташеньки, то несколько раньше она одна отправляется на отдых в санаторий «Мыс Видный» в Хосте. Достал путевку Евгений Павлович через директора МХАТа Олега Константиновича Иванова. Заплатил 145 рублей 26 копеек. 4 августа в 0:50 Наташенька выехала в Сочи. 30 рублей стоил билет и еще 40 рублей родители дали девушке с собой. Накануне у Корсаковых ужинала подруга Наташеньки – ее тезка Ефремкина. 7 августа поступила открытка от Наташеньки, сообщила, что устроилась. Евгений Павлович отмечает в дневнике, что в тот же день заходил Миша Калошин, вручил розы. 10 августа он приходит вновь и ужинает с родителями Наташеньки.

А на юге события развивались следующим образом. Я с компанией однокашников свалился на голову родным в Сочи. К этому времени я уже развелся с первой женой и пригласил в Сочи 5 человек (упоминавшихся выше Валю и Олю, сестру Оли Свету с женихом по фамилии Дунаевский, моего однокурсника родом из Туапсе Алика Швечкова). Заодно пожаловала пара друзей Вали и моя троюродная сестра Нина Попова. Часть компании разместилась у родителей, вторая – у моей сестры Вики, друзья Вали – у соседей.

Каждое утро мы отправлялись на автобусе или электричке купаться на загородный пляж в районе санатория «Красный Штурм». Пляж был дикий, а потому, в отличие от городских благоустроенных пляжей, пустынный. Никого вокруг.

К нам регулярно присоединялась Натуся, и мы большой ватагой резвились в воде. Сажали девушек на шею, и они сражались между собой, пока один из «всадников» не уходил под воду. Ныряли, брызгались, играли в водное поло. На берегу фотографировались, резались в карты, закусывали, травили анекдоты. К вечеру возвращались в Сочи, ужинали, смотрели телевизор, снова картежничали, по ночам гадали. Наташа иногда оставалась до утра с нами.

Дорога между Хостой и центральной частью Сочи была длинной и утомительной, тем более в летнюю жару. Наташе удалось через знакомую родителей, профсоюзного деятеля в Сочи, перебраться в санаторий «Правда», расположенный гораздо ближе к центру города. Перевозил однокурсницу я. Помню, ехали в душном рейсовом автобусе, и Натуле было очень некомфортно. Я испытывал к ней горячее сочувствие. Но не только… В душе зашевелилась какая-то едва уловимая нежность к этой искрометной, яркой и чистой девушке. Из «Правды» она стала приезжать к нам регулярнее.

Однажды в выходной день родители устроили для всей нашей компании роскошный обед. Мама с сестрой готовили еду и обслуживали стол, а папа выступил в роли тамады. В какой-то момент он подал мне сигнал, давай, мол, выйдем на кухню. Там папа поднял вверх большой палец и взволнованно сказал: «Наташа – это девушка что надо. Лучше не бывает!».

Я и так уже это знал и чувствовал. А тут сам папа, с его непререкаемым для меня авторитетом, подтверждает закономерность моих ощущений!

Мое расположение к Наташе с каждым днем становилось все очевиднее для окружающих. У Оли, подруги и моей, и Наташиной, хотя она уже вовсю встречалась с Валей, взыграло чувство ревности. Она попыталась помешать моему общению с Наташенькой. Тайком звонила ей в санаторий, призывала приехать на встречу, скажем, к 12 дня, а нас тут же уговаривала проследовать на пляж в 11 утра. В итоге Наташа опаздывала на встречу с нами. А позднее моей маме пришло анонимное письмо, в котором Наташа Корсакова обвинялась в самых страшных грехах.

29 августа 1967 года мы возвращаемся самолетом из Сочи. А уже спустя два дня, 1 сентября 1967 года, талантливая девушка проводит первые два часа своей преподавательской деятельности. Студентка 4-го курса обучает сверхсложному корейскому языку первокурсников.

Происходят перемены и в личной жизни девушки. Я уже влюбился в Наташеньку что называется по уши и стал усиленно за ней ухаживать. Она дружбу со мной не отвергала. Помню, как золотой осенью при свеже-сладком ветерке мы гуляли с этой милой девушкой в районе Метростроевской улицы (ныне – Остоженка) по тихим переулкам, мимо чудесных старинных особняков, занятых иностранными посольствами и различными советскими учреждениями. Доходили до Кремля, Александровского сада, Вечного огня, Красной площади. И увлеченно разговаривали на самые разные темы.

Очень скоро обнаружилось, что практически по всем вопросам, большим и малым, актуальным и малозначащим – идеологическим, политическим, экономическим, гуманитарным, бытовым, – мы имели либо идентичные, либо близкие точки зрения. Обсуждая какую-то тему, мы не спорили, а лишь дополняли единую аргументацию друг друга. Исключением являлся спорт, который Наташенька ни тогда, ни всю последующую жизнь не любила, а я, наоборот, очень им увлекался. Но это нам ни на йоту не мешало общаться.

Более того, мы часто весело шутили на спортивные темы. Например, смотрю я по телевизору футбол, а тут подходит Наташа и интересуется: «Это что за вид спорта? Хоккей?». Когда я в компании, назвав фамилию какой-нибудь футбольной звезды, спрашивал у Наташи: «Кто это?», она уверенно отвечала, что это штангист или шахматист. При этом, когда по телевизору показывали какой-нибудь суперматч по футболу или хоккею, Натуля не только с готовностью отказывала себе в просмотре любимых ею программ, но и создавала мне оптимальные условия для «боления» у экрана. Такую же внимательность проявляли в таких случаях родители Наташи, тоже равнодушные к футболу и хоккею.

Возвращаясь же к Метростроевской улице, отмечу, что нас с Наташей и другими однокашниками назначили членами народной дружины по охране общественного порядка. Мы должны были патрулировать в районе по вечерам и согласно инструкции «помогать органам милиции вести борьбу с расхитителями социалистической собственности, с хулиганством и пьянством, контролировать соблюдение паспортного режима, правил уличного движения». Поначалу мы разгоняли шпану, шумевшую во дворах, разнимали алкашей, дерущихся в очереди за пивом. Но все это быстро надоело, и дежурство стали проводить в кафетериях или кинотеатрах.

Использовались студенты и в качестве агитаторов перед очередными выборами в законодательные органы власти. К выборам молодежь относилась с юмором. Пользовался популярностью такой анекдот: «Брежнев приходит на базар. Торговец с Кавказа протягивает руководителю СССР арбуз и предлагает: «Выбирай!». Брежнев удивляется: «Как выбирать, арбуз же один?». Торговец восклицает: «Но ты же один, а мы тебя выбираем!». Выборы в самом деле были безальтернативные, и списки кандидатов (один человек на место) спускались с самого верху. Отец рассказывал, что как-то из Москвы поступила разнарядка выдвинуть от Сочи в Верховный Совет СССР (всесоюзный парламент) женщину, русскую, врача, от 35 до 45 лет, члена КПСС. С трудом подыскали подходящего кандидата.

Подсчетом голосов избирательные комиссии не всегда себя утруждали. В любом случае по итогам выборов Кремль неизменно сообщал, что в целом по стране за кандидатов от «нерушимого блока коммунистов и беспартийных» проголосовало приблизительно 99 % избирателей. Под эту цифру подгоняли показатели на местах, где указывали на долю процента больше, а где на долю процента меньше.

Задача студентов-агитаторов сводилась к тому, чтобы переписать избирателей, оповестить их о месте и времени голосования, убедить прийти к урнам. Занятие, вроде, скучное, но на поверку оказалось, что ходить по домам и полезно, и интересно. Полезно, потому что мы узнавали, как живут простые москвичи. А жили многие паршиво. В общих квартирах на 8–10 семей, в примитивных и антисанитарных условиях. В некоторых комнатах почти отсутствовала мебель, жильцы спали на полу или на раскладушках. Воздух был спертым, освещение тусклым. В общих коридорах и на кухне царил раскардаш.

Некоторые жильцы нас встречали приветливо. Стремились чем-то угостить, заверяли в своей лояльности Родине, клялись проголосовать «за кого требуется». Другие, напротив, вели себя враждебно, ругали советскую власть, выдвигали требования об улучшении жилищных условий, повышении зарплаты и т. д. Звучали и забавные ультиматумы.

В многоквартирном доме Наташе заявили, что все жильцы проигнорируют выборы, если власти не обуздают тетку с верхнего этажа, которая льет воду в мусоропровод. Моей сестре и ее коллеге-агитатору хозяйка квартиры в другом доме поставила ультиматум: «Или почините крышку бачка в туалете, или я на выборы не иду». Стали чинить и крышку окончательно разбили. Хозяйка завопила: «Если хотите, чтобы я голосовала, немедленно убирайтесь с моих глаз долой!». По поводу другого избирателя – офицера – сестре пришлось жаловаться в его часть: он не появлялся дома, и не удавалось его зарегистрировать. В части обещали разобраться. На следующее утро офицер сам примчался к сестре на работу.

А у меня случился такой казус. Пришли мы с коллегой в комфортабельную квартиру, к генералу. Как нас инструктировали, стали справляться, какие у хозяев квартиры жалобы и просьбы к властям. Генерал даже обиделся и постыдил нас: «Ребятки! Чем вы в состоянии мне помочь? Это я вам скорее помогу».

Посылали студентов работать на овощные базы. Там мы толком ничего не делали, зато наедались солений, овощей и фруктов до отвала, кое-что захватывали домой.

Иначе говоря, то, что на Западе воспринималось как казарменный, жестокий коммунизм в СССР, в реальности было гораздо проще, легче, приятнее, беззаботнее. Прав был классик, когда утверждал, что суровость законов в России уравновешивается их неисполнением.

Ну, а дружба наша с Наташей продолжала прогрессировать. Я начал провожать свою дорогую девочку домой и в один прекрасный день на лестнице ее дома, между четвертым и пятым этажами (где жили Корсаковы), поцеловал подругу. Вскоре Наташа перестала встречаться с Мишей и без дальнейших колебаний согласилась быть моей девушкой.

А вот как фиксировал развитие событий в своем дневнике Евгений Павлович. 12 сентября 1967 года он делает такую запись: «Юрий стал говорить, что Нина была очень рада, что Наташа рассталась с Мишей. Я вступился за Нину. Это ложь. Юра: «Выкрутите, скрываете, почему Наташа разошлась с Мишей». Недавно Тамара Григорьевна рассказала мне, что, по мнению Кленовских, Корсаковым явно не подходил Миша с его скромной родословной. Он был сиротой, воспитывался в Минске у тети, работал на заводе. По заводской путевке был направлен на учебу в МГИМО.

Тамара Григорьевна считает, что родители Натули не очень жаловали этого простого парня. Вспомнила случай, когда Миша находился у Корсаковых, а Нина Антоновна собиралась гостя покормить, но Евгений Павлович, войдя на кухню, резко скомандовал: «Дай ему пирожков и пусть убирается!». Кленовским казалось, что Корсаковым пришлась по душе смена Наташиного кавалера с безродного Миши на сына сочинского мэра.

Не уверен, что все так очевидно. Во-первых, судя по дневнику Евгения Павловича, Мишу еще некоторое время принимали в доме Корсаковых. Во-вторых, и это главное, я при первом знакомстве не очень впечатлил будущего тестя. 29 октября 1967 года Евгений Павлович записал в дневнике: «…Ужинали у нас Залогин, Валя и Оля Моисеевы, и Женя Бажанов (вид у него неказистый, дегенеративный)…» Как уже отмечалось выше, Евгений Павлович редко кому давал характеристики в своем дневнике. Ругал тещу, периодически выражал недовольство женой и дочерью и, пожалуй, все. А обо мне вот так нелицеприятно отозвался. Может быть, ревновал к дочери, чувствовал, что я ее «отниму» у родителей навсегда?!

До этого, 23 октября 1967 года, в дневнике впервые звучит моя фамилия и сразу в таком важнейшем контексте: «Дома стычка Нины с Наташей. Обида, что мама ее часто упрекает. Беседа с Наташей о замужестве (Женя Бажанов)». А вот записи в ноябре и декабре 1967 года:

«25. XI. Наташа была в гостях с Ж. Бажановым и его матерью у родственников. Вечером сказала, что матъ Жени разговаривала с нею о замужестве, она собирается после сессии. Был небольшой скандальчик. Она заявила: «Я прекращаю встречи с Женей, раз вы против». Спал плохо.

26. XI. Снова об этом разговор. У меня слезы затуманили взор. Жаль с нею расставаться. Вечером с Ниной ужинали у Юры…

29. XI. Ужинали у нас Женя и Анна Зиновьевна Бажановы. Ушли в 0.30.

8. XII. Беседа о замужестве Наташи.

12. XII. Вечером у нас ужинали Бажанова Анна Зиновьевна и Женя. Разговор о замужестве Наташи и дате свадьбы».

14 декабря я участвовал в праздновании 50-летия Евгения Павловича в ресторане «Арбат». Всего было 19 гостей, счет – 155 рублей. А 20 декабря мы с моим папой ужинали у Корсаковых.

Дневник Евгения Павловича за 1968 год открывается записями, почти в каждой из которых фигурирую я. 1 января – я пью чай и ужинаю на Кутузовском. 3 января мы все вместе смотрим в кинотеатре «Октябрь» «Анну Каренину». 4 января мы отмечаем на Кутузовском день рождения Наташеньки с участием Оли и Вали Моисеевых, Лены Моисеевой, Юли Захаровой, Наташи Ефремкиной. 5 января с моим участием проходит ужин по случаю дня рождения Нины Антоновны. 12 января мы вчетвером посещаем кинотеатр «Россия», фильм «Твой современник». Картина в очень осторожном ключе вскрывала недостатки советской бюрократической системы. Евгений Павлович с удовлетворением отмечал такое свидетельство свободы творчества в СССР. Мы называли критику системы совсем недостаточной, холуйской.

22 января наша группа сдавала в МГИМО экзамен по валютно-финансовым отношениям абсолютно неадекватному, психопатичному профессору Комиссарову. Выше упоминалось, что он поставил Натуле ни за что ни про что четверку, единственную за все пять лет ее обучения в институте. Вот как осветил эту историю Евгений Павлович в дневнике: «…Наташу спрашивал 1 час 20 мин., у нее тряслись руки, из носа шла кровь. В группе поставил остальным 3 тройки и 6 двоек. Профессор строит рожи, кривляется, дураком называет, кричит чушь, вопросы задает непонятно. Фашист, гнида».

23 января мы ужинали у Корсаковых, а 24 января в 6.50 утра уехали в Сочи. Е.П. Корсаков с укоризной отметил в дневнике, что наш вагон № 14 был последним, плацкартным, места последние, возле уборной, боковые, у окна. У меня перед глазами всплывает наше нахождение в этом ужасном вагоне, и я холодею от стыда и ужаса: как же я такое допустил, не обеспечил свое сокровище комфортными условиями путешествия!

Судя по дневнику будущего тестя, я вернулся из Сочи раньше, успел принять участие в вечеринке у Корсаковых, а 11 февраля в 6.30 мы встречали Наташеньку из Сочи.

20 февраля 1968 года мы с Натусенькой подали заявление о регистрации брака во дворце бракосочетания «Аист» на Ленинградском проспекте. Вечером доложились Наташенькиным родителям. Все выпили шампанского.

Но затем в нашу жизнь совершенно неожиданно ворвались непредвиденные обстоятельства. Еще до этого институтское начальство объявило, что синологов могут послать в Сингапур для овладения китайскими диалектами. В те, советские, времена любая заграница воспринималась как что-то малодоступное, загадочное и очень привлекательное, а уж Сингапур! Сингапур был символом, самой большой вершиной экзотики. Туда редко кто из советских людей добирался, и об этом чудо-острове, затерявшемся в южных морях за тридевять земель от нашей Родины, судили по хватающим за душу строкам Вертинского: «в бананово-лимонном Сингапуре».

Вся наша группа вспыхнула эйфорическими ожиданиями. Но выяснилось, что поедут не все. Стажировка организуется по линии Государственного комитета по телевидению и радиовещанию СССР (в разговорной речи – радиокомитет). Цель – подготовить дикторов и редакторов, которые впоследствии должны были вещать на враждебный Китай на южных диалектах китайского языка и добиваться тем самым подрыва единства КНР, стимулировать в провинциях оппозицию центральным властям. Радиокомитету требовались молодые люди с наилучшими лингвистическими способностями.

К тому времени я стал наиболее успевающим студентом по китайскому языку. Лев Макаревич, начавший учебу в МГИМО уже со знанием китайского, постепенно растерял преимущество и спустился в ряды отстающих. Но по результатам теста, проведенного в Радиокомитете, отобрали именно Леву и другого однокашника, Славу Духина.

Я порасстраивался какое-то время и успокоился. Тем более что мы с Наташей решили пожениться, так что Сингапур потерял для меня первоначальную привлекательность. А Лева со Славой начали подготовку к поездке, да так увлеклись, что запустили учебу. И завалили всю сессию, экзамен за экзаменом. Отвечали столь плохо, что оставалось только диву даваться. Так, на экзамене по политэкономии педагог спросил Славу, что лежит в основе цены товара в капиталистической экономике. Каждый советский студент знал ответ на данный вопрос: конечно, стоимость. Это – азы марксизма. Слава, однако, почему-то решил настаивать, что ничего в основе цены товара не лежит, капиталист произвольно устанавливает цену, какую захочет, такую и установит. Упорство Духина вывело педагога из себя, и он поставил парню «неуд». Потом были «неуды» по другим, не очень сложным предметам, а в заключение – двойка по китайскому языку! Лева повторил «рекорд» коллеги.

В результате этих событий через два дня после подачи заявления в «Аист» меня вызвали к институтскому начальству и сообщили, что в Сингапур еду я. Мы задумались, как быть, и решили предложение принять. Евгений Павлович в данной связи с горечью констатировал в дневнике:

«23. II. Наташа сказала, что 6.IV. Жене предлагают ехать в Сингапурский университет на 2 года. Перед этим нужно жениться, прописаться у Жени и задержать комнату. Я рекомендовал женитьбу отложить до возвращения Жени или нормально кончать и 15.IV. женитьба. Звонили в Сочи, там считают, что нужно жениться и ехать. Абсурд. Наташа и Женя решили так поступить, как в Сочи советуют».

Оформление растянулось, однако, чуть ли не на целый год. В Сингапуре уже находилась первая группа советских стажеров, а нас троих – моего однокашника Сашу Михневича, меня и Мишу Белого (учившегося в МГИМО на год старше) – все «мариновали». То ждали сингапурские визы, то «зеленый свет» от Наньянского университета, где нам предстояло стажироваться, то не хватало «отмашки» от советского торгпреда на острове. Наша троица бронировала авиабилеты, выкупала их, затем сдавала, опять бронировала, и вся цепочка действий повторялась.

Тогда же выяснилось, что в нашем окружении появились завистники. Приятель Валя заявил, что Бажановы «сконцентрировали» в своих руках всю власть в группе – я староста, супруга – комсорг. Коммунистическая партия, мол, борется сейчас с такими явлениями, которые привели СССР в прошлом к «культу личности» Сталина. Угрозу насаждения сталинских порядков в нашей группе ликвидировал ректор Мирошниченко. Как-то я сидел на лекции на одном из последних рядов и чертил иероглифы. Вдруг чувствую, на плечо легла чья-то тяжелая рука. Оборачиваюсь – передо мной собственной персоной стоит ректор МГИМО. Незаметно вошел через заднюю дверь. Как только наши глаза встретились, ректор говорит:

– Ну что, товарищ студент, в «морской бой» играем? Давайте-ка ваш студенческий билет.

Я попытался было объяснить, что вовсе не «морским боем» развлекаюсь, но ректор и слушать не стал. Взял студбилет и довольный удачно проведенной операцией по укреплению дисциплины учащихся удалился. А когда я после лекции вышел в коридор, то там уже висел приказ по мою душу: выговор и снятие с должности старосты академической группы. Таким образом, к удовлетворению нашего друга Вали восторжествовала демократия. Но одновременно возникла опасность, что меня снимут и с поездки в Сингапур.

Меня, это, впрочем, не смущало. Мы все с головой погрузились в предсвадебные хлопоты. Вот их описание в дневнике Евгения Павловича:

«27. II. Начал доставать банкетный зал для свадьбы, просил Злоказова, Чубукова, Улицкого.

28. II. Ездил с Злоказовым в «Прагу» к администратору на 16.III. Все занято.

29. II. т. Чубуков послал меня к директору гостиницы «Метрополь» Травкину Афанасию Исааковичу. Тот поручил заместителю директора ресторана посмотрел большой банкетный зал, внес задаток.

2. III. Обедали у нас Петр Игнатьевич и Женя. Были блины.

3. III. С Ниной, Бажановыми осмотрели зал в «Метрополе» (банкетный), потом завтракали в «Москве», 7 этаж, прогулялись с Ниной.

4. III. Наташа сказала, что пригласила на свадьбу А.Т. Кленовскую. Я перед этим с нею разговаривал и просил этого не делать. Очень расстроился, сказал, что я в этом случае в свадьбе участвовать не буду. Вечер был испорчен, ночь спал отвратительно».

Накануне свадьбы к моему будущему тестю явился наш однокашник Володя, который давно неровно дышал к Наташе. Принес бутылку коньяка, предложил Евгению Павловичу ее распить. В ходе беседы за коньяком стал намекать, что Наташе следует поменять жениха, предложил вместо моей свою кандидатуру.

Володя и ранее применял оригинальные методы для привлечения к себе внимания Наташи. Во время перерывов между занятиями он приглашал Наташу в спортивный зал. Она, прихватив с собой китаистку Юлю Захарову, приглашение принимала. Девочки садились на скамеечку и наблюдали, как Володя демонстрировал свои таланты в тяжелой атлетике. Громким и торжественным голосом, по-левитански, он объявлял: «К штанге с рекордным весом подходит чемпион мира Владимир». Тут же успешно толкал снаряд. Девочки впечатлялись, но до любви к богатырю дело все-таки не доходило.

Были, кстати, и другие соискатели Наташиного расположения. Почти все ребята, кто учил под ее руководством корейский язык, вспоминают, что пытались заигрывать с обаятельной юной учительницей, даже ухаживать за ней. Но немедленно получали отпор и осознавали, что Наталья Евгеньевна «не по этой части». Периодически появлялись потенциальные ухажеры со старших курсов, из других институтов. За Наташей, в частности, приударил сын начальника Главного политического управления Вооруженных сил СССР генерала армии Епишева. Приглашал в Дом кино, рестораны. Но Наташу он не заинтересовал, связи оборвались.

Один из моих товарищей по китайской языковой группе тоже увлекся Наташей. Был он парнем амбициозным, цинично-ироничным и настолько уверенным в себе, что не исключал занятия в будущем поста министра иностранных дел СССР. Как-то Наташа подарила ему тушечный набор для рисования, привезенный ее папой из Японии. Парень воспринял это как должное, а у меня взыграло чувство ревности. Я предпринял нестандартный «контрвыпад»: подарил Наташеньке набор разноцветных фломастеров, привезенный уже моим папой из той же Японии.

Еще один однокашник, кореист Андрей, уже встречался с девушкой, на которой впоследствии женился, но на лекциях неизменно приставал к Наташе, порой допуская не очень приличные высказывания. Любил, в частности, повторять, что хотел бы увидеть Наташу в норковой шубе, но без одежды под ней. Меня очень подмывало дать мерзавцу в морду, но до драки все-таки дело не дошло. Осознав, что мы начали с Наташей встречаться, он прекратил «подходы» к моей подружке.

Многочисленные маневры моих конкурентов свадьбу, конечно, не сорвали. 16 марта 1968 года мы зарегистрировали брак во дворце бракосочетания «Аист» на Ленинградском проспекте (его, к великому сожалению, уже там нет). На торжества приехали из Сочи мои родители и сестра. На церемонии бракосочетания они присутствовали вместе с родителями, дядей, тетей и двоюродным братом Натули. Были и наши ближайшие друзья. Нас с невестой доставила туда с Кутузовского проспекта престижная «Чайка», заказанная по великому блату тещей Ниной Антоновной.

Мы выразили согласие на брачный союз, произнесли клятву, надели друг другу обручальные кольца, выпили всей компанией шампанского. Были сделаны профессиональные фото, которые я продолжаю хранить как зеницу ока, выставив их на видном месте и дома, и в рабочем кабинете. Наташа выглядит на фото сногсшибательно, без сомнения, лучше всех на свете. Я, судя по комментариям окружающих, тоже вышел неплохо (что со мной нечасто случается, обычно получаюсь не очень здорово).

После «Аиста» заехали, как это принято у молодоженов, на Ленинские горы, взглянули оттуда на Москву и затем взяли курс на отель «Метрополь». Там на втором этаже в одном из банкетных залов состоялась наша свадьба. Родителям и жениха, и невесты пришлось основательно потратиться на ее оплату (как и на другие составляющие бракосочетания – от машин до свадебных нарядов).

Народу пригласили на свадьбу великое множество: родственники с обеих сторон, друзья Наташиных родителей, наши институтские товарищи, колоритный мидовский востоковед Михаил Степанович Капица (как его любя называли подчиненные, МихСтеп). Капица неоднократно привозил иностранные делегации в Сочи, папа их принимал, подружился с Михаилом Степановичем, хотя и удивлялся выходкам последнего. Этот высокопоставленный мидовский чиновник в присутствии гостей громко матерился, осушал залпом стаканы коньяка, заставлял королеву Лаоса танцевать с ним твист.

МихСтеп сам на себя возложил роль и свадебного генерала, и тамады, и массовика-затейника, и нарушителя порядка. Так он поступал в любой компании. Артист по натуре, Капица все превращал в шоу, рвался на главную роль, ему необходимо было находиться в фокусе всеобщего внимания, получать зрительское признание.

Официальным тамадой являлся мой папа, но Капица, не испрашивая разрешения, беспрестанно произносил тосты, которые с каждой очередной опрокинутой рюмкой становились все фривольнее. Затем МихСтеп пустился в бесшабашный перепляс, смесь рок-н-ролла с твистом и лезгинкой. Танцевал со всеми подряд, а получив отказ и замечание от собственной супруги, громко обозвал ее старой дурой и полез плясать на стол. Спрыгнув со стола, организовал хоровод с участием почти всех гостей. Затянул частушки о Мао Цзэдуне и хунвейбинах, при этом сам себе аккомпанировал игрой на ложках, вилках и тарелках.

Покуражившись вдоволь, МихСтеп исчез. Мы решили, что вышел перекурить. И вдруг служащий отеля сообщает: ваш шумный гость заперся в женском туалете. Пришлось бежать к месту происшествия. У туалета уже томилась группа растерянных дам, отчаявшихся попасть внутрь, а пара дежурных милиционеров через дверь выкрикивала Капице ультиматумы. Я подключился к переговорам. В конце концов МихСтеп вышел из туалета вместе с нашей однокурсницей, не красавицей и довольно флегматичной в обычной жизни девушкой.

Свадьба не обошлась и без других недоразумений. Один из гостей пожаловался, что опьянел. Другой предложил надавать ему пощечин, хорошо, мол, помогает отрезвляться. Начал отвешивать «лечебные» пощечины в фойе гостиницы и делал это столь энергично, что их обоих «повязали» милиционеры (после успешного завершения операции по разблокированию туалета). Кроме того, в разгар свадьбы к нам прорвались гости из соседнего зала, вопя, что там скучно, а у нас весело.

Красивые тосты произносил мой папа, красиво говорили и другие участники торжества. В семейном архиве я нашел текст замечательного тоста, который произнес мой тесть, Евгений Павлович:

«21 год, 2 месяца, 12 дней, 10 часов, 32 минуты прошло с того момента, как мне стало известно, что моя молодая, обаятельная супруга доказала наши способности кое-что создавать и родила дочь, которую мы назвали хорошим русским именем Наташа. Вестью о том, что родилась дочь, я, честно говоря, опечален не был. И ни в какие органы ни на кого не жаловался. Я ничем не напоминал того азербайджанца, который позвонил в родильный дом. и спросил, как самочувствие жены. Ему ответили: «Хорошо, ночью родила девочку». Азербайджанец в отчаянии кричит: «Какой девочка?! Вы что говорите?! Вам. что из ЦК не звонили что ли?!».

Я никогда не сожалел о том, что у нас растет дочь и даже сейчас немного грустно, что пути наши уже начали расходиться. Но что поделаешь. Мы переживаем очень быстро текущий темп жизни и если даже вещи Баха, Моцарта и Листа стали исполнять на 15 % быстрее, чем раньше, то что уж говорить о возрасте замужества. Вам пожелали счастья, здоровья и друзьями сказано немало хороших слов. И это не случайно. В семейной жизни бывают и солнечные дни, и хмурые, и дождь, и пороша. Причем, как и во временах года, первые холода бывают самыми ощутимыми. И вот здесь будьте осторожны в словах. Слово может и вылечить, и убить. Теплое слово две зимы греет».

Нашел в архиве еще один тост, в стихах, но не смог определить его автора:

 
«За этим свадебным столом.
Я пью за то, чтобы ваш дом.
Был славен миром и трудом,
За счастье и веселье в нем.
 
 
Пью, чтоб для всех, кто нынче с нами не был,
Не мог на свадьбе выпить и поесть,
Мы сохранили добрый запах хлеба,
Который мы разламывали здесь.
 
 
За то, чтоб каждый за столом сидящий
На долгий срок сберег в своей крови
И озорство, и этот ток бодрящий
Вина, веселья, дружбы и любви.
 
 
Пора и выпить в добрый час
За всех друзей,
За всех за вас».
 

Что касается меня, то я, помню, сидел, весь съежившись от стеснения, и очень боялся, что мне придется выступать. В те ранние годы я совсем не умел это делать. Даже когда отвечал на институтских семинарах в присутствии лишь своих однокашников, краснел до ушей и тихо и не очень связно лопотал. А уж при больших аудиториях, при незнакомых людях совсем терялся. Однажды меня послали по линии МГИМО выступить на ткацкой фабрике, расположенной по соседству. Привели в убогий, допотопный, с дореволюционным оборудованием цех. Поставили перед небольшой группой ткачих и велели начинать лекцию о международном положении. А у меня от страха затряслись не только руки, но и ноги. Пока говорил, тряска только усиливалась. Потом долго отходил от полученного стресса.

А вот Наташа являла собой полную противоположность. С первых дней учебы в МГИМО она поразила меня своими яркими выступлениями по острым темам перед всем нашим курсом в 130–140 человек. Как-то разбиралось персональное дело студента Першина, обвинявшегося в ряде неблаговидных поступков (уже не помню каких). Выступали сокурсники, в том числе и дружки Першина, и клеймили его, требовали исключить из комсомола и института. И вдруг на трибуну поднимается Наташа Корсакова и четко, уверенно, складно произносит речь в защиту парня. И его прощают, он остается и в комсомоле, и в МГИМО! Спрашиваем Наташу, зачем она защитила сокурсника. Ответ: «Из чувства справедливости!». Обидно при этом, что спасенный Наташей в дальнейшем даже не здоровался с ней и опять сошелся с ребятами, которые на собрании предали его.