Текст книги "Смерть на рыбалке"

Каково же было удивление госпожи Жанны, когда, приближаясь к кабинету мужа, она вдруг услышала оттуда рычание, перешедшее в стоны. Дверь в кабинет была закрыта. Госпожа Жанна не стала в нее стучать, не стала кричать, чтобы узнать, в чем дело. Она вышла на улицу, приставила к окну кабинета, забранному решетками, короткую лестницу, осторожно забралась на нее и…

То, что она увидела, в одно мгновение порушило все ее моральные устои, весь жизненный уклад. Она прожила с мужем почти восемнадцать лет и всегда ставила его в пример своим подругам по клубу как добропорядочного семьянина. И вот сейчас прямо на письменном столе этот «примерный семьянин» развратничал с женой управляющего, да притом еще в такой позе, которую госпоже Жанне и вообразить-то было стыдно!

Она не стала бить стекло, хотя это и было ее первым порывом. Госпожа Жанна спустилась с лестницы и, вернувшись в дом, взяла одно из охотничьих ружей, хранящихся в сейфе. Стрелять она умела, но в нумерации патронов разбиралась слабо, поэтому зарядила двустволку тем, что попалось под руку – некрупной дробью. Потом, немного подумав, поспешила к пирсу, где была пришвартована лодка.

По рассказам дочерей, госпожа Жанна приблизительно знала, где они обычно рыбачат, поэтому направила лодку в сторону островов. Она решила, что и девочки, и управляющий должны были узнать, как на самом деле их отец и жена Виктора относятся к сохранению семейного очага.

Но тех, кого она искала, не оказалось ни у ближних, ни у дальних островов. Сколько хватало глаз, на открытой воде их тоже не было видно, и госпожа Жанна поплыла вдоль берега, надеясь обнаружить рыболовов в одном из заливчиков. Вскоре она заметила их лодку, правда, пустую и наполовину вытащенную на берег.

Почувствовав недоброе, госпожа Жанна причалила рядом и, прихватив ружье, поспешила на поиск дочерей. Лучше бы она так и не нашла их в тот злополучный вечер. В каком кошмарном сне могла себе представить мать, что ее девочки, всегда такие послушные и примерные, могут вести себя так откровенно бесстыдно!

Она зажмурилась на секунду и встряхнула головой, чтобы, открыв глаза, вновь не увидеть полностью раздетых Клео и Марью, восседавших на управляющем, который также был без одежды. Но нет, все это происходило не во сне. Когда глаза открылись, девчонки все так же продолжали изгаляться над корчившимся под ними мужчиной.

Первой мать заметила Клео. Она закричала и бросилась к одежде, валявшейся тут же на земле. Испуганная Марья вскочила на ноги и застыла как вкопанная, вытаращившись на двустволку, которую мать сжимала в руках. Мгновение – и приклад ружья вдавился в плечо женщины, а стволы оказались нацелены прямо в пупок младшей дочери.

– Нет! – крик Клео совпал с грохотом выстрела.

Но мать стреляла не в дочь. Виктор, только что поднявшийся на ноги, схватился руками за низ живота и взвыл. Место, за которое он держался, сразу стало красным от крови. Заряд второго выстрела угодил управляющему имением в лицо…

* * *

Дальнейшие события происходили для Клео словно в тумане. Впоследствии она даже не могла вспомнить, что говорила мать, и говорили ли что-нибудь они с Марьей. Истекающий кровью господин Петерис так и остался лежать на земле, а они втроем сели в лодку и через несколько минут причалили к пирсу. Мать повела их к дому, но не ко входу, а к окну с приставленной лестницей. Она велела Клео подняться по ступенькам и заглянуть в окно. Девушка подчинилась и увидела там два обнаженных тела, узнав в мужчине отца. Потом на лестницу поднималась Марья и тоже смотрела в окно.

Потом госпожа Жанна, оставив дочерей на улице, вошла в дом. Клео и Марья со страхом ждали, что же будет дальше. А их мать тем временем достала из шкафчика запасную связку ключей, заперла входную дверь, затем подошла к кабинету мужа, откуда все еще продолжали доноситься вздохи и стоны, вставила один из ключей в замочную скважину и бесшумно его повернула. Теперь выйти из кабинета стало возможным, только выбив дверь или выломав решетку на окне, но и это можно было бы сделать, обладая хоть каким-то инструментом. А потом женщина спустилась в кладовую, где помимо прочего стояли две канистры с керосином.

Она все делала тихо, стараясь не издать ни звука. Поливать стены и пол начала со второго этажа, пока полностью не израсходовала первую канистру. Вторую открыла перед дверью в кабинет мужа. Пахучая жидкость, потекшая в щель под дверью, заставила любовников оторваться от своего занятия. Госпожа Жанна услышала встревоженный шепот и приближающиеся к двери шаги.

Зажженная спичка упала на пол, и огонь метнулся по керосиновым дорожкам. В кабинете закричали, завизжали, послышался звон бьющегося стекла. Но эти звуки, казалось, совсем не трогали госпожу Жанну. Не заботило ее и то, что полыхавший вокруг огонь, отрезал путь к бегству из обреченного дома. Самым важным было то, чтобы вновь заряженное охотничье ружье, которое она направила себе в горло, не дало осечки…

* * *

Игорь не знал, что именно заставило его очнуться: донесшиеся крики или ударивший в нос запах дыма. За свою жизнь он не раз попадал в ситуации, связанные с пожаром, и при этом у него никогда даже в мыслях не было пугаться и паниковать. Как раз наоборот. Он сразу же соображал, что и как надо делать: хватать огнетушитель, бежать с ведром за водой или искать лопату, топор, багор…

Игорь спрыгнул с кровати и, вскрикнув, повалился на пол, успев понять, что не совсем свободен. Левая рука была к чему-то привязана. Что-то очень жесткое причиняло неслабую боль в запястье при каждом движении.

В комнате было темно. Игорь протянул правую руку к левой, на что-то наткнулся, машинально схватил это и сразу догадался, что сжимает не свои пальцы. Вот тут он закричал во весь голос. И тут же прямо за дверью в коридор ему ответил похожий на свинячий визг. Игорь оглянулся и увидел, как в щель под дверью вталкивается подсвеченный с противоположной ее стороны золотистый дым. Дом горел, и в нем горели люди.

Игорь вскочил на ноги, но разогнуться в полный рост не смог – левая рука тянула за собой неподъемное. Прежде чем действовать дальше, необходимо было узнать, что же его держит. Для этого был нужен свет. И он рванулся к двери. Неподъемное потащилось следом, заставляя рычать из-за боли в запястье. Несколько шагов, сделанных с титаническим усилием, и после мощного удара ногой дверь в коридор оказалась распахнута.

И сразу же на него ринулся кроваво-желтый огонь, безжалостно пожирающий пол и стены. Игорь отшатнулся, чтобы не вспыхнуть, как факел, и упал на то, что тащил за собой. Только сейчас у него появилась возможность разглядеть, что же это такое. И он увидел…

Господи! Буквально в каких-то сантиметрах перед собой он увидел лицо Геши Крутова. Он сто раз видел его в похожем положении, мирно спящим у тлеющего костра во время многочисленных поездок на рыбалку. И сейчас, так же как и прежде, блики огня играли на его горбоносом носу, на слегка впалых щеках, на кривом шраме над правой бровью. Но если бы сейчас в силу традиционных шуточек Игорь вздумал бы пощекотать соломинкой у него в ноздре, Геша ну никак не смог бы схватить его за руку, как делал это частенько. Не смог хотя бы потому, что его левая рука была прижата его же телом, а правая прикована наручниками к левой руке Игоря. Но главное, почему Геша не смог бы этого сделать, так это потому, что он не дышал, потому, что он был мертв.

Наверное, в подобной ситуации любой человек подумал бы, что либо сошел с ума, либо спит. И первое, что бы он сделал, так это ущипнул бы себя побольнее. Но Игорю и без того было больно. Жутко больно из-за того, что он дергал и никак не мог выдернуть руку из стального наручника, который соединял его с мертвым другом

Как часто Игорь видел похожие сюжеты в кинофильмах, когда смерть подбирается к человеку, а он, оставаясь пленником наручников, не может спастись бегством. Теперь Игорь сам был таким пленником. Правда, передвигаться он все же имел возможность, но толку от этого было мало. Сколько можно пробежать, таща за собой по полу семидесятикилограммовую ношу?! И как с такой ношей прыгать из окна второго этажа?

Нет, прежде чем выбираться из горящего дома, необходимо было освободиться от наручников. Перепилить или перерубить руку покойного друга. Ведь ему теперь все равно. Но чем это сделать? Замечательный рыбацкий тесачок остался в лодке вместе со всеми снастями. Может быть, разбить оконное стекло и пилить руку им! И тогда Игорь вспомнил про значок на костюме.

Он всегда удивлялся, как это взломщики сейфов справляются с хитрыми и мощными замками, действуя обычной женской шпилькой. Теперь у него появился шанс поупражняться в мастерстве взломщика наручников при помощи иголки от этого значка.

Иголка оказалась довольно жесткой. Игорь засунул ее в скважину для ключа и стал давить, крутить, проворачивать. Растопыренные плавники маленького судачка в кровь изранили пальцы, но сейчас это было не важно. Главное – открыть эти чертовы браслеты!

Дым заволакивал комнату, и огонь подползал все ближе, а Игорь не имел возможности с ним сражаться. Приходилось отступать, что он и делал, отталкиваясь от пола ногами и отодвигаясь подальше от двери и поближе к окну, таща за собой Гешу, штаны которого уже потихоньку начали гореть…

* * *

Игорь открыл глаза и прежде всего поднес руки к лицу. Все было на месте: пальцы, ладони, запястья. Правда, на запястьях оказалось кое-что лишнее. При слабом синеватом свете, лившемся откуда-то с потолка, он разглядел на руках узкие браслеты с прикрепленными к ним тонкими стальными тросиками. Чувство дискомфорта усилилось, когда увидел, что полностью обнажен. Не опуская рук, Игорь повернул голову направо, затем налево. И с той, и с другой стороны тросики тянулись в небольшие отверстия, расположенные по краям широкой кровати, на которой он лежал. Кровать казалась в меру жесткой – именно такую Игорь выбрал бы для своего любовного ложа.

Он медленно приподнялся, потом встал на колени и поднял руки. Тросики, выбрав слабину, беспрепятственно удлинились. Игорь огляделся в поисках своих очков, без них все выглядело слегка размытым, и приходилось слегка щуриться. Его кровать стояла посередине небольшой комнаты, не имеющей ни одного окна. Зато в углу под потолком на него нацеливался объектив видеокамеры. Прямо перед ним в стене угадывался проем двери. Слева, рядом с кроватью, стоял небольшой и хрупкий с виду столик типа журнального. А чуть дальше, в нише стены, можно было разглядеть душевую и туалет.

Туалет оказался весьма кстати. Попользовавшись им и умывшись, Игорь решил более детально обследовать комнату, надеясь найти хоть что-нибудь, что могло заменить одежду, хотя бы полотенце. Вот тут-то тросики на руках дали о себе знать. Продвинуться дальше середины комнаты не оказалось возможности. Игорь был, словно собака на цепи: мог перемещаться назад, вправо или влево, но только не вперед.

Более того, он вдруг почувствовал, что цепи активизировались. Тросики стали натягиваться все сильней и сильней, и Игорю ничего не осталось, как поддаться этой силе. Словно магнитом его потянуло обратно к кровати, тросики с кажущейся неохотой убирались в предназначенные для них амбразуры, и спустя некоторое время Игорь был вынужден лечь на кровать. Причем лечь на спину, потому что если бы в этот момент он лег на живот, руки оказались бы перекрещены, а это как-то не совсем удобно. Хотя и лежать на кровати полностью раздетым с раскинутыми в разные стороны руками оказалось не очень приятно, тем более что теперь он не мог ими даже пошевелить.

Через несколько секунд свет в комнате погас, и Игорю это очень не понравилось. Он не знал, чего ожидать, не помнил, как здесь очутился, не имел понятия, почему и чьим пленником является. Только сейчас он вспомнил про пожар и про то, как безуспешно пытался освободиться от наручников, сковывавших его руку с рукой Крутова. И еще он почему-то вспомнил, как выбирал из набора спиннинговых приманок ту самую, которую изготовил друг…

Неожиданно к лодыжкам кто-то прикоснулся. Игорь внутренне вздрогнул, но заставил себя не закричать. Прикосновение повторилось чуть выше ступней, затем еще выше. Это превратилось уже не просто в прикосновение, а в поглаживание, которое становилось все настойчивее. Игорь молча ждал, что будет дальше, и вот уже чьи-то пальцы, погладив колени, стали продвигаться к его паху. Он инстинктивно сжал ноги, и тут же почувствовал бесцеремонное вмешательство в то, что попытался укрыть.

Нет, это не было неприятно скорее наоборот. Но сейчас, не зная, в чьей власти находится и что должно произойти, ему оставалось только сопротивляться.

Если бы сопротивляться оказалось так просто! Руками двигать Игорь не мог, а ерзанье на кровати не спасало, а лишь усиливало обрушившиеся ласки. И вот уже инстинкт мужской силы взял верх над разумом, сопротивление не могло не прекратиться, а его плоть не могла не потребовать удовлетворения.

Игорь почувствовал женщину. Он был в ее полной власти, и… это было хорошо. Она оказалась сверху, она была госпожа, а он лишь скованный пленник, но то, что она делала, заставило забыть все, кроме жажды наслаждаться предложенной ею сексуальной игрой…

* * *

Игорь не знал, когда проснулся – утром, днем, вечером или ночью. Синеватый свет, лившийся с потолка, ответить на этот вопрос не мог. Игорь оставался все так же прикованным и все так же раздетым. И все так же ничего не знал, что происходит, но очень хотел бы узнать. И еще хотел в туалет, хотел умыться, поесть и попить.

Правда, выяснилось, что вставать с кровати он может. И с едой проблем не оказалось – рядом с кроватью на журнальном столике стояло несколько прикрытых салфетками картонных тарелок с бутербродами и овощами, и еще два пластмассовых стаканчика с соком. Игорь проглотил все это одним махом. Наступило время осмыслить происходящее.

Нелишне было восстановить в памяти цепочку событий, в результате которых он очутился на берегу Юшкозера в гостях (в плену) у двух рыжеволосых хозяек. Вначале было короткое знакомство с Марьей. Затем рассказ об этом знакомстве Крутову и его последующее исчезновение. Затем поиски друга, знакомство с Клео и появление Игоря в частных владениях, огороженных трехметровым забором. И в первый же вечер пребывания в этих владениях он удивился, обнаружив, что крыша гостиницы оказалась перекрашенной; обрадовался, поймав довольно крупную щуку; насторожился и испугался, найдя среди спиннинговых приманок Марьи «поролонку с подпаском»; ну а после этого…

После этого был ужин, во время которого Игоря скорее всего чем-то опоили и усыпили, а потом в доме случился пожар. Да, между ужином и пожаром, пока он был в беспамятстве, кто-то сковал наручникамм его руку с рукой Крутова. Мертвого Крутова.

Игорь вспомнил, как безуспешно пытался вскрыть наручник на своей руке в то время, когда ноги Геши уже начали гореть. Потом Игорь закашлялся от дыма и, видимо, потерял сознание, так как совершенно не помнил, каким образом выбрался из горящего дома.

Кто же затеял эти жестокие игры? И для чего?

Игорь не очень долго ломал над всем этим голову. Дверь открылась, и в камеру вошла Марья. На этот раз она была в коротком цветастом сарафане с тонкими лямочками – именно так любили одеваться школьницы, когда он учился в выпускном классе школы. В руках у Марьи было какое-то тряпье, и Игорь сразу вспомнил, что из одежды на нем нет ни нитки.

– Можешь одеться, – словно угадав беспокойство, сказала Марья и бросила к его ногам спортивные штаны.

Наверное, следовало бы вести себя более достойно, но Игорь как-то стыдливо засуетился и потратил на натягивание этих чертовых штанов минуты полторы. Все это время Марья смотрела на него с ехидненькой усмешкой, из-за которой Игорь совсем уж застыдился.

Совсем недавно он хотел получить ответы на сотню вопросов, но теперь, глядя в глаза этой нагловатой девицы, в чьей воле ему довелось оказаться, даже не мог сообразить, о чем спросить в первую очередь. Все же сначала необходимо было выяснить, кем же здесь является он и кем – она.

Но все сразу встало на свои места, когда Игорь вскочил с кровати и попытался приблизиться к Марье. Она подняла руку, в которой держала что-то типа пульта, тросики на его руках вмиг натянулись и потащили обратно. Игорь напряг мускулы, попытался упираться ногами, но через пару секунд повалился навзничь на широченное ложе.

– Что все это значит? – наконец, спросил он.

– Вчера на рыбалке ты одержал надо мной верх, – сказала Марья, приближаясь. – Сегодня все будет наоборот.

– Освободи меня! Освободи! Выключи эти чертовы цепи! – закричал Игорь.

Но Марья уже положила пульт на журнальный столик и запрыгнула на кровать. Он лежал на спине и что-то говорил, о чем-то просил, но ей на все это было наплевать. Марья возвышалась над ним, а он лежал лицом вверх, прямо под девушкой, и видел, что, кроме сарафана, на ней ничего не надето.

– Ну а теперь, если не хочешь задохнуться, будешь делать то, что я захочу, – сказала она, глядя сверху вниз, и начала сгибать колени…

* * *

Нет, Игорь не задохнулся. Но после всего, что произошло, кажется, лучше бы не дышал, лучше бы умер. Он был измучен, унижен, изнасилован. Если во время первого «опыта сексуальной игры» в этой камере, который произошел в полной темноте, он почувствовал хоть какое-то удовольствие и даже удовлетворение, то во время второго, при бледно-голубом цвете, над ним просто-напросто извращенно издевались.

Прежде чем оставить Игоря одного, насильница не спеша приняла душ и так же не спеша вытерлась сарафаном. Если бы Марья в эту минуту не была для него человеком, которого Игорь ненавидел, возможно, он и залюбовался бы ее обнаженной фигурой. Но сейчас ему даже не хотелось смотреть в ее сторону.

– Ну что, тебе понравилось? – Она присела на край кровати и довольно больно ущипнула его за ухо.

Имей Игорь возможность, и его пальцы в ту же секунду сомкнулись бы на ее горле. Но проклятые цепи не позволяли этого сделать и причинить ей боль можно было разве что словами.

– Сука! – выдавил он из себя.

– Конечно, – согласилась она и, наклонившись, стала, словно кошка, обнюхивать его лицо.

Это было невероятно, но Игорь вдруг почувствовал, что возбуждается.

– Зачем? Зачем ты это делаешь? – глотнув воздуха, прошептал он и увидел искорки в ее карих глазах. Кажется, она почувствовала его состояние, и, кажется, ей только этого и было надо.

– С каждым разом я буду нравиться тебе все больше и больше. И с каждым разом ты все больше будешь жалеть, что не захотел поцеловать меня вчера вечером.

Сказав это, Марья высунула язык и, стараясь специально сделать это как можно медленнее, лизнула его в нос. Наверное, так же лижет своим огромным языком корова. Но после коровьей ласки Игорю не захотелось бы проклинать все на свете, проклинать из-за бессилия, из-за невозможности сопротивляться.

Игорь был готов зарычать от этого бессилия, но Марья уже покидала комнату-камеру. Только на пороге открывшейся двери она, словно спохватившись, нажала на пульте кнопочку, и Игорь почувствовал, что цепи, наконец, ослабли. Не успела дверь за ней полностью закрыться, как он спрыгнул с ложа и бросился под душ смывать с себя ее запах и… свое желание обладать этой рыжеволосой стервой.

* * *

Они поймали его. Поймали примерно таким же способом, каким он сам ловил рыбу. Только Игорь применял в качестве приманки яркую соблазнительно играющую блесенку, а Марья и Клео сами послужили такой приманкой. Подобно щуке он клюнул на них и был подцеплен на крючок, а затем ловко «выведен» и посажен на кукан.

Рыба редко убегает с кукана. И, как правило, происходит это из-за неряшливости рыболова. Поэтому щуку, сидящую на кукане, в девяноста девяти случаях из ста ждет сковородка или кастрюля. Щуке остается надеяться лишь на то, что перед тем как с нее начнут ножом сдирать чешую и вспарывать брюхо, гуманный рыболов хорошенько стукнет ее головой о стол, чтобы она ничего этого не чувствовала.

Помнится, Игорь читал статью в одном известном рыболовном журнале, в которой утверждалось, что холоднокровная рыба, попав человеку в руки, получает что-то вроде сильнейшего ожога. Поэтому, мол, сам принцип «поймал – отпустил», распространенный среди рыболовов во многих странах, является по отношению к подводным обитателям скорее издевательским, чем милосердным.

Игорь не знал, сколько часов успел провести на своем «кукане» и сколько долгих часов или дней предстояло просидеть еще, но издевательства над ним уже начались, а милосердия скорее всего не предвиделось. Достаточно было вспомнить Крутова.

С подачи Игоря напарник оказался здесь, попался на крючок так же, как он сам, и возможно, так же эксплуатировался. А когда пришел срок, его бросили на раскаленную сковородку, то есть в горящий дом.

Игоря хотели поджарить вместе с ним, но потом передумали. Хотя еще неизвестно, что для него было бы лучше: сгореть, прикованным к руке друга или, словно рыба в руках рыболова, получать и получать «ожоги», подобные тому, который получил он сегодня от Марьи. А ведь из ее последних слов можно было понять, что испытать ему предстоит еще очень многое…

* * *

Очередное испытание не заставило себя долго ждать. Сначала было натяжение тросиков, вынужденное им подчинение, затем выключение света. Слабое дуновение ветра позволило догадаться, что дверь в комнату на несколько мгновений открылась. А потом Игорь почувствовал прикосновение к лодыжкам…

На этот раз, чтобы добиться желаемого, ей пришлось стянуть с него единственную одежду – спортивные штаны. Это была не Марья. У той в отношении него был особый извращенный интерес. Эту же интересовал именно мужчина, а значит, и сам Игорь мог получить удовлетворение…

– Клео, это вы? – спросил он, когда все закончилось.

Но ответа не получил, хотя и слышал какие-то шорохи. Кажется, из комнаты кто-то выходил и входил обратно. Лишь через несколько минут Игорь почувствовал, что может шевелить руками и как следствие в комнате зажегся свет. Игорь снова был один, и снова на журнальном столике была еда.

Чего-чего, а аппетита у него было не занимать. Жаль, правда, что еду не догадались разогреть. Но все равно он съел и курицу, и жареную рыбу, и весь хлеб с овощами. Вот только соли тюремщики пожалели. Хорошо еще томатный сок в пакете был подсоленный, хотя при других обстоятельствах Игорь непременно увеличил бы в нем дозу «белой смерти» минимум в два раза.

– Соли мало! – крикнул он в объектив смотрящей на него камеры. Если за ним наблюдают, то должны услышать эту простую просьбу. – И пива нет! Я не могу жить без пива!

В конце концов если его более-менее нормально кормят, то почему не могут дать пива? На самом деле пиво никогда не было самым любимым напитком Игоря. Зато эти требования, вернее их исполнение или неисполнение, могли бы частично прояснить, в каком положении он находится и может ли хоть на что-нибудь надеяться.

Хотя о какой надежде шла речь! Не оставят же они в живых свидетеля того, что здесь творится. Кто они? Марья, Клео, может быть, кто-то еще… Игорь даже не знал, кто его навещает в темноте. И почему это происходит обязательно в темноте? Вдруг это не Клео, а какая-нибудь уродина, боящаяся даже пленнику показать свое лицо! Или же эта особа просто не хочет, чтобы кто-то видел через камеру, как она занимается сексом. Марье на это было наплевать, а ей вот нет. Значит ли это, что она более нравственна, и если это так, то нравственна до какой степени?

Игорь вспомнил миледи из «Трех мушкетеров», когда та, сидя за решеткой, облапошила на религиозной почве своего тюремщика Фельтона. Может быть, Игорю тоже попытаться найти у своей тюремщицы струнку, на которой можно сыграть, чтобы спасти себя?

С такими мыслями Игорь уснул, и ему приснилось, что, облаченный в черную рясу священника, он читает проповедь о сексуальном воздержании двум грешницам – коленопреклоненным и склонившим головы ниц. Он не видел их лиц, но слышал все учащающиеся всхлипывания, что позволяло верить в действенность горячих убеждений и в раскаяние девушек. Но отчего-то чем больше он говорил, чем чаще и громче становились всхлипывания, тем сильнее в нем самом возникало желание оказаться во власти сексуального возбуждения…

* * *

Проснувшись и оставаясь под впечатлением сна, Игорь стал настраиваться, чтобы при очередном посещении тюремщиц повести себя так, будто все это игра, придуманная им самим. И не важно, при свете или в темноте произойдет следующая встреча, необходимо не то чтобы расслабиться, а наоборот, притвориться страстным любовником, доставляющим удовольствие и себе, и партнерше…

Размышления прервала Марья, ворвавшаяся в камеру. Игорь попытался привстать, но не смог пошевелить руками, а рыжеволосая бестия запрыгнула на кровать и с ликующим воплем набросилась, насела на него.

Мысль о том, чтобы получить удовольствие или расслабиться, исчезла. Игорь при всем желании не мог ее вернуть или хотя бы настроиться на недавний сон. Вместо этого перед его глазами был Геша, его белое измученное лицо, его скорченное тело, его рука в наручнике.

Игорю оставалось лишь механически подчиняться приказам, отдаваемым Марьей откуда-то сверху, и желать только одного – быстрейшего окончания мучений. Но ей все было мало и мало…

Это длилось так долго, что Игорь не сразу поверил, что его оставили в покое. Но натяжение тросиков вдруг ослабло, и он смог поднести руки к своему мокрому лицу.

– Тебе не могло не понравиться, – услышал он со стороны душевой.

Обычно человек, моясь под душем и разговаривая, невольно повышает голос. Марья, смывающая с себя пот, не оказалась исключением. Но лучше бы она молчала. Игорь ненавидел ее саму и ее голос. Наверное, теперь он ненавидел голоса всех женщин на свете. Ненавидел самих женщин. А Марья, поливая свое обнаженное тело водой, говорила и говорила:

– Скоро ты будешь с нетерпением ждать, чтобы я побыстрей пришла к тебе. Ты будешь звать меня, будешь просить и даже умолять, чтобы я позволила целовать себя. А я… Я не знаю, позволю тебе это сделать или нет. Я посмотрю на твое поведение.

О, господи! Будь его воля, окажись он рядом с ней – задушил бы ее вот этими самыми…

Только сейчас, когда Игорь посмотрел на свои дрожащие пальцы, до него дошло, что оказаться рядом с Марьей – дело двух секунд. Ведь тросики не были натянуты, и, стало быть, ничего не стоит…

Порыв опередил дальнейшие мысли. И вот уже Игорь оказался на ногах и рванулся к своей мучительнице, стоявшей к нему спиной. И…

Однажды в перерыве между двумя турами соревнований по рыбной ловле в каком-то захолустном городишке Игорь, убивая время, играл в волейбол на уличной площадке. Все было интересно и весело до тех пор, пока он после неудачной отпасовки товарища по команде не метнулся за улетающим за пределы площадки мячом. Игорь уже почти коснулся мяча, когда его вдруг словно что-то подкосило. В глазах вспыхнули и моментально сгорели сто ярко-белых светлячков, а следующее, что он увидел, была пыльная земля, на которой лежало его тело, сраженное натянутым от волейбольной сетки стальным тросом на уровне чуть выше колен. Синяки в виде широченных фиолетовых полос на ногах, оставленные этим тросом, еще долго удивляли его друзей…

Сейчас произошло нечто подобное. Только отчаянный рывок прервал другой тросик – тот, который дал свободу левой руке всего лишь на три метра. Стальное напряжение отбросило Игоря назад к кровати, и он, непроизвольно развернувшись, шмякнулся скулой об пол.

Он лежал, зажмурив глаза, и готов был вот-вот заплакать. Было не столько больно, сколько обидно за свою беспомощность. Сквозь шум воды в душевой слышался смех Марьи, какие-то ее слова… Она, конечно же, специально все это подстроила, а Игорь вновь поддался на провокацию…

Помнится, на звучавшие упреки со стороны людей, далеких от рыбалки, по поводу жалости к пойманным на спиннинг щукам и судакам Игорь всегда отвечал, что на блесну попадаются самые глупые рыбы, не способные отличить живого малька от железки, промелькнувшей мимо морды. Ну а раз они такие глупые, то вряд ли смогут пережить предстоящую зиму – попадутся на еще более примитивную приманку. Сейчас Игорь повел себя не умнее тех самых рыб.

Глаза он открыл лишь после того, как услышал слабый звук закрываемой двери. И вот тогда-то подумал, что, возможно, и не напрасно шмякнулся. Не напрасно потому, что увидел за ножкой кровати блестящую железочку. Она оказалась не чем иным, как призовым рыболовным значком. Игорь сразу вспомнил и про иголку, которой пытался открыть наручник во время пожара, и про жесткие растопыренные плавники маленького судачка. И сразу услышал биение своего сердца.

* * *

Никогда еще ни одна вещица не казалась Игорю столь ценной, как этот значок. Он буквально ни на секунду не выпускал его из рук. Маленький, весивший не больше пяти граммов, с торчащей иголкой поперек тела трехсантиметровой рыбки значочек стал его единственной надеждой на спасение. Иголка очень подходила в качестве инструмента для вскрытия наручников, и он ничуть не сомневался, что при должном старании обязательно их откроет. Вот только сделать это было нужно скрытно от тех, кто в любую минуту мог наблюдать за ним в видеокамеру.

Казалось бы, при таком навязчивом наблюдении затея освободиться изначально обрекалась на провал. Правда, были минуты (во время визитов неизвестной особы и сервировки журнального столика), когда свет в комнате выключался, и видеть Игоря, естественно, никто не мог. Но в это же самое время под натяжением тросиков кисти его рук отдалялись друг от друга, что практически исключало работу «отмычкой».

Не могли его видеть разве что под кроватью. Но, заберись Игорь под кровать, у надзирателей моментально возникнет вопрос, что он там забыл? И стоит им нажать кнопочку, как тросики выволокут его обратно.

Стоп! А для чего, собственно, прятаться целиком, если достаточно спрятать только руки?! Вот же он, журнальный столик, на который можно якобы в задумчивости опустить голову, в то время как руки держать под ним и спокойно ковыряться иголкой в наручниках. Это ни у кого не вызывет подозрений, и в таком положении можно оставаться хоть час, хоть два. Главное, все делать естественно и, конечно, все хорошенько продумать. Ведь освободиться только от наручников мало. Затем нужно выбраться из камеры, а затем и с «территории, принадлежащей частному лицу». И еще неизвестно, что и кто будет поджидать беглеца за этой территорией…

Но сначала – наручники. Правда, и с открытием обычным ключом обычного замка у Игоря почему-то не всегда все ладилось. А здесь предстояло тонкой, готовой вот-вот согнуться иголкой одолеть специально противостоящий этому механизм. Да к тому же, не глядя, на ощупь, работая исключительно кончиками пальцев, чтобы враги не заподозрили хитрость в действиях человека, склонившего от горя голову на журнальный столик и опустившего под него скованные руки.