Текст книги "Тайна нефритового голубя"

6 июля 1977 года. Настя

Заперевшись в своей комнатке, Настя села за письменный стол и стала смотреть на себя в овальное зеркало на подставке, подаренное братом на восьмое марта. Смотрела долго, не отрываясь, всеми силами стараясь удержать навернувшиеся на глаза слезы, но все же моргнула, и две слезинки, оставив на щеках короткие следы, упали на лежавший на столе конверт. Узкая ямочка полуторасантиметрового вертикального шрама, спускающегося по правой щеке к скуле, побелела, и Настя взяла в руки пудреницу. Закончив наводить макияж, она в третий раз стала перечитывать полученное сегодня послание:

 
Как выбираешь ты минуты!
Как драгоценные цветы!
Я и не жду, но почему-то
Который сон приходишь ты.
 
 
Когда особенно устану,
Когда озлюсь на вся и всех —
Глубокой ночью, утром рано
Я слышу твой негромкий смех.
 
 
И даже кажется невольно,
Едва вспылю я, невзначай —
Прикосновение ладони
К моим измученным плечам.
 

– Кто же присылает мне стихи? – снова спрашивала она. – Может, все-таки Андрюша? Хоть бы это был он! Олег назвал его романтиком. Разве это плохо – быть романтиком? Да я человека лучше, чем Андрей никогда в жизни не встречала. Он добрый, он умный. Может, не очень сильный – Олежа всегда его в борьбе на руках побеждает, но зато смелый. А мужчина ни в коем случае не должен быть трусом. Да и слабаком его не назовешь.

Настя вспомнила, как Андрей носил ее на руках. Она всегда сломя голову, обгоняя подружек, неслась навстречу Андрею, как только замечала его, шедшего по улице. И он подхватывал ее на руки и кружил, и подбрасывал в воздух, ловил и снова подбрасывал. А потом обязательно угощал конфетами и ее, и всех других ребят. Андрея знали и любили дети, наверное, потому, что и он их любил и успевал поиграть со всеми.

Несколько лет назад родители Насти сдавали москвичам Шабулиным летний домик, примостившийся в глубине сада. Все три года, пока москвичи жили у них, Настя дружила – не разлей вода с дачницей Леной, которая была старше ее почти на два года. Дружила, пока однажды Лена Шабулина не шепнула ей на ушко, что когда вырастет, обязательно женит на себе ее брата Андрюшеньку.

Девочка даже не могла представить, что этим признанием нажила себе врага. Настя перестала разговаривать с Леной, подговаривала девочек с улицы не дружить с ней, не принимать в игры, а Андрея старалась к ней не подпускать.

Лена же продолжала строить Андрею глазки, а однажды, когда он, по просьбе малышни, согласился сыграть в «колечко-колечко», она нагло уселась к нему на колени и так и сидела, пока игра не закончилась. Настя от злости искусала себе все губы, и, как только Андрей с Олегом ушли по своим делам, бросилась на дачницу с кулаками. Она разбила ей в кровь нос, заставила зареветь и убежать, но прежде Лена успела царапнуть длинными ногтями Настю по лицу.

С тех пор на щеке у Насти остался небольшой шрамик. Он совсем не портил ее, но все же шрам на лице девушки совсем не то, что на лице мужчины. Единственное, что утешало Настю, так это то, что шрам достался ей за любовь, за ее ненаглядного Андрюшеньку…

6 июля 1977 года. Любовь

Андрей выпрыгнул на платформу из открывшихся дверей электрички и с наслаждением вдохнул мягкий теплый воздух любимой Истры. Сейчас он сильно пожалел, что вот также, на вечерней электричке, не приехал сюда ни в понедельник, ни вчера. В Москву можно было возвращаться каждое утро – всего-то час езды. Ведь мучился же, рвался в Истру, чтобы снова увидеть Танечку, встретиться с ней. Но что-то сладостное было в этом мучении, в этом непривычном приятном ожидании.

Он упивался чувством, испытываемым к худенькой длинноволосой красавице. Он думал о ней почти постоянно, засыпал, видя ее милое личико, слыша ее голос, чувствуя ее запах. Вот и сейчас запах Истры снова вызвал в его воображении образ Тани. Он шел по ночным улицам и снова и снова вспоминал, как впервые увидел ее на пляже.

Как давно это было – целых пять дней назад! Вспоминал, как следил за ней, влюбляясь все сильнее и сильнее, вспоминал, как ревновал, когда ее целовал другой, как познакомился с самой лучшей девушкой в мире и просидел с ней всю ночь на скамейке около дома.

«Ну почему я не поцеловал ее тогда!» – корил себя Андрей.

Сейчас он был убежден, что при прощании она ждала от него не просто пожатия руки, а чего-то большего. А он застеснялся, или, вернее, не решился. Нет, не то – не захотел получить сразу так много счастья. И без поцелуев счастья было вдоволь! Никогда еще столько не было…

Вот и улица Песчаная. Тихая, безлюдная. Андрей промурлыкал куплет популярной «Вологды» – «Где же моя кареглазая где…». А у его Тани глаза серовато-зеленые. Самые-самые красивые глаза.

Свет в ее окошке горел – значит, Таня дома. Интересно, что она делает сейчас? И что делала три вечера, пока его не было в Истре? Андрей ни в коем случае не хотел думать, что Таня встречалась с кем-нибудь, что ее опять кто-нибудь провожал. После знакомства с ним такого не должно было случиться. Пусть он не говорил ей о своих чувствах в ту ночь. Но он обязательно скажет и, возможно, даже сегодня.

Оглядевшись, Андрей приблизился к знакомому забору и в один миг перемахнул через него. Теперь если даже кто-то и пройдет по улице, он успеет спрятаться за кустами сирени и останется незамеченным. Он вплотную подошел к ее окошку и тихонько постучал по стеклу кончиками пальцев. Свет сразу погас. Через секунду занавеска отдернулась, и сердце Андрея застучало быстро-быстро.

– Танечка, здравствуй. Я так рад снова увидеть тебя, – его голос дрогнул.

Таня приложила палец к губам, после чего бесшумно открыла окно и чуточку из него высунулась.

– Ты, вроде, говорил, что только в субботу вернешься, и что мы на танцах встретимся, – Она улыбалась, и от этой улыбки Андрею захотелось вопить от счастья.

– Я не смог бы дожить до субботы, если бы хотя бы на минуту не увидел тебя.

– Почему?

– Потому, что я очень сильно люблю тебя!

– Ишь ты, какой шустрый, – окно закрылось перед самым носом Андрея. Он сначала даже не понял, почему это произошло. Может, Таню позвали родители? Не могла же она закрыть окно потому, что он признался ей в любви! Он подождал минуту, две, потом постучал в окошко и зашептал, касаясь губами стекла:

– Таня, что случилось? Почему ты закрыла окно? Я, что, обидел тебя, Танечка? Но я и вправду люблю тебя, очень люблю! Ты меня слышишь, Танечка?

– Не ори, весь дом разбудишь, – услышал он приглушенный шепот. – Мы же договорились на танцах встретиться, вот и приходи туда в субботу.

– До субботы очень долго ждать, я не выдержу.

Окошко снова открылось, но занавеска осталась нетронутой, и сквозь нее Андрей не мог ничего разглядеть.

– Танечка, я очень хочу увидеть тебя. Пожалуйста, выгляни, – взмолился он.

– Зачем?

– Ты мне очень нравишься, и я люблю тебя.

– Правда, что ли?

– Да. Я клянусь тебе.

– Это только слова.

– Нет! Не слова! Я докажу тебе! – Андрей выхватил из кармана спичечный коробок, достал и зажег спичку. Потом медленно начал приближать ладонь к желтому язычку пламени.

– Ты, что, с ума сошел?! – вскрикнула Таня и тут же перешла на сердитый шепот, – Прекрати! Прекрати немедленно!

Андрей, стиснув зубы и закрыв глаза, терпел боль. Только когда пламя погасло, он отшвырнул спичку и затряс обожженной рукой, но тут же сжал ее в кулак и прижал к сердцу.

– Видишь, Танечка, я люблю тебя, и это не только слова.

– Какой же ты дурак, а! Неужели ты и впрямь такой дурак?

– Не говори так. Я лю…

– Да заткнись ты! – перебила Таня и наконец-то отодвинула занавеску. – Ну-ка, давай сюда руку – ожог надо холодной водой смочить.

Он протянул руку в окно, а Таня вышла из комнаты, быстро вернулась с мокрым платком и прижала его к ладони Андрея, отчего ему стало больнее прежнего. Но он терпел и даже улыбался, счастливый, что Таня ухаживает за ним, жалеет его.

– Ну что ты лыбишься, дурачок, – ее голос уже не был сердитым. – Разве свою любовь так доказывают?

– Я, наверное, и впрямь дурак, что стал жечь себя. Но, говорят, – все влюбленные дураки. И чем сильнее они влюблены, тем глупее совершают поступки. Не обижайся и прости меня, пожалуйста, если я расстроил тебя. Пожалуйста.

– Ладно. Только не делай так больше, – сказала Таня почти что нежно. – Ну, что ты там стоишь? Давай, залезай сюда, а то еще увидит кто-нибудь с улицы.

Андрей, даже и не мечтавший о такой удаче, ухватился за раму, подтянулся и без труда протиснулся в узкое окошко. В маленькой комнате стоял какой-то особенный смешанный запах дома, хозяева которого держат коров, и духов Тани. Он сразу влюбился и в этот запах, и в эту уютную комнатку. Влюбился в киноартистов, фотографии которых во множестве были наклеены на стенах, хотя в сумраках и не мог узнать всех, кто на них изображен. Ему сразу стали очень дороги Танины кровать, стулья, магнитола в углу, стол, и на нем будильник, графин с водой, лежащие стопкой толстые общие тетради.

Он видел все эти предметы, видел стоявшую рядом любимую девушку, и теплые волны блаженства накатывали на него. Теплота шла от обожженной руки, и Андрей был благодарен ожогу, готов был целовать свою горящую огнем руку потому, что до нее дотрагивалась Таня. Он поднес ладонь к губам и подул на нее.

– Болит? – спросила Таня и, не дожидаясь ответа, намочила платок водой из графина и аккуратно приложила его к ладони.

– Спасибо, Танечка. Мне так хорошо.

– Зачем ты сделал это?

– Не знаю, зачем, но знаю, что никогда не пожалею об этом.

– Опять ерунду говоришь, – сказала она строго и даже раздраженно.

– Все, не буду больше, – торопливо сказал он.

– Чего стоишь-то? – Таня присела на кровать. Андрей выдвинул из-за стола стул, сел на него и стал смотреть на девушку.

Они молчали. Молчали долго. И в доме не было слышно ни звука. Андрей, не отрываясь, смотрел на Таню, разглядывал ее, любовался ею. Он готов был сидеть так хоть всю ночь. Таня откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Ты что, хочешь во мне дырку проглядеть? – прошептала она.

– Нет, я просто любуюсь, Танечка.

– Было бы на что любоваться.

– Есть. Есть на что, милая, – Андрея оказался на коленях у ее изголовья. – Ты такая красивая. Я сразу в тебя влюбился, как только увидел тогда на реке…

– Когда на реке?

– Ты разве не помнишь? В субботу ты пришла на речку с подружками. А потом, когда вытиралась, у тебя полотенце соскочило…

– Так ты был тогда на пляже? – она приподнялась и, оперевшись на локоть, с интересом на него поглядела. – И ты видел, как с меня свалилось полотенце?

– Видел, – Андрей, будто сознался в проступке.

– Наглец, – Таня снова откинулась на кровать и отвернулась к стене. Разметавшиеся по подушке волосы были похожи на пряди длинных водорослей, колышущихся на течении.

Андрей не понял – обиделась ли она или просто шутит. Подождав немного, он прижался к кровати и осторожно начал гладить волосы-водоросли, каждую секунду боясь, что Таня запретит ему делать это. Но она лежала молча и неподвижно. Не переставая гладить, Андрей поднялся с колен и присел на краешек кровати, потом медленно склонился над девушкой. Он почти коснулся губами ее щеки, когда Таня повернулась к нему и посмотрела в упор.

Андрею показалось, что она чего-то ждет от него. Но что может ждать девушка от парня, когда он сидит так близко, и они только вдвоем в маленькой комнатке, освещенной лишь желто-синим светом луны? Андрей задержал дыхание и коснулся губами ее губ, которые Таня зачем-то сразу сжала.

Потом прикоснулся еще раз и еще, но тут Таня резко отвернулась, а после села, отстранив Андрея, и ему пришлось ухватиться за край кровати, чтобы не упасть.

– Ты что, целоваться не умеешь? – спросила она.

– Почему не умею? – смутился Андрей.

– Потому, что как покойницу меня целуешь.

– Да нет, что ты! Я просто…

– Таня, ты с кем там разговариваешь? – донесся из глубины дома женский, и, как показалось Андрею, сварливый голос.

– Нет-нет, ма, ни с кем. Это тебе послышалось, – тут же ответила девушка и сердито зашептала: – Чего разорался-то? Ну-ка, давай, уматывай по шустрому, а не то мать застукает.

Она стала подталкивать его к открытому окну, и Андрей, не смея спорить, выпрыгнул на улицу, слегка подвихнув при приземлении ногу. Он тут же прильнул окну, но Таня уже закрывала его, и он лишь успел шепнуть:

– Я люблю, я очень сильно люблю тебя.

7 июля 1977 года. Сестренка

«Андрюха, пока тебя не было в Истре, здесь много чего произошло. Я взял из тайника твою иконку, но ее у меня отняли. Прости. Еще меня избили и, кажется, сломали ребро. Уезжаю в Москву. Вернусь в субботу вместе с толпой. Встретимся или дома, или приходи на танцы – там будем разбираться с козлами, меня избившими. Если сможешь, обязательно поговори с Лексием. Шурик».

Почерк был корявый – как курица лапой, но в тексте не было ни одной грамматической ошибки.

Андрей проснулся аж в первом часу дня и нашел записку на крыльце дома. О том, что в прошлую субботу он украл из музея иконку, он вспомнил только сейчас. Он даже удивился этому. Но потом понял, что начисто забыл про иконку и про многое другое потому, что последние дни все его мысли были заняты только Таней. Андрей снова стал думать о ней, вспоминать вчерашний вечер, ночь, минуты, проведенные в ее комнате, у ее кровати. Он десять раз сказал Тане, что любит ее и не услышал от нее ни одного ласкового слова. Он прекрасно понимал, что если влюбился в нее с первого взгляда, это совсем не означает, что и она сразу начнет испытывать к нему нежные чувства. Ведь совсем недавно она целовалась с каким-то там Терехой и даже знать не знала о существовании его – Андрея. Она даже не заметила его тогда на «Детском». Но она и не послала его куда подальше, когда он сделал попытку с ней познакомиться! И он познакомился. И провел несколько самых замечательных, самых счастливых часов в своей жизни с ней на лавочке у ее дома. И вчера, вернее сегодня ночью, она позволила залезть к себе окошко, позволила сидеть рядом с ней, целовать себя. Как это было здорово!

Но, конечно, надо было действовать более решительно. Целоваться он и в самом деле не умеет, но это все ерунда – научится. В следующий раз он будет вести себя по-другому. Не станет тянуть резину, а будет смелее, если надо и наглее. И какое счастье, что следующая встреча с Таней состоится сегодня! Он снова придет к ее дому, снова постучится в ее окошко, она впустит его к себе, и тогда… Андрей зажмурил глаза и представил Таню в своих объятиях, как она отвечает на его поцелуи, как улыбается, глядя на него с такой же любовью, что и он на нее…

Потом он вспомнил о брате. Зачем Шурик взял иконку? Может, просто делать было нечего, вот он и отправился в монастырь, а после на каких-то уродов нарвался? Ладно, вернется из Москвы, разберемся. Тем более, он грозился толпу с собой привезти. Вечером вместе сходим на танцы, а в воскресенье устроим наш традиционный «отдых на любимом месте».

Андрей позавтракал и пошел в сарай ремонтировать велосипед. Надо было снять колесо и заклеить дырявую камеру. А потом навестить Лексия. Шурик зачем-то просил поговорить с ним, да и не виделся он со своим дальним родственником уже почти год.

С велосипедом Андрей возился дольше часа. Он торопился – небо хмурилось, видно, скоро должен был начаться дождь. Поэтому он решил не ждать, пока ливанет, взял велосипед брата, запер сарай и помчался к Лексию. И хотя дождь должен быль начаться с минуты на минуту, Андрей все же сделал приличный крюк и, выехав на улицу Песчаную, разогнался и пролетел на скорости мимо Таниного дома.

Была небольшая надежда хоть мельком увидеть любимую девушку, но ни у дома, ни в саду никого не было. Зато в соседнем саду он успел заметить сгорбленного мужчину с граблями в руках. Андрей вспомнил, что именно в этот сад он проник ночью, когда впервые следил за Таней. Вспомнил, как, услыша непонятные звуки, зашел в темный дом и там, в подвале, увидел засветившегося фосфорным светом голубя.

Может, тогда ему все привиделось? Но в любом случае Андрею совсем не хотелось выяснять, что там было на самом деле, и тем более не хотелось еще раз очутиться в том темном загадочном доме.

С неба упали первые капли, и Андрей поднажал на педали. К дому брата он подъехал, когда дождь уже припустил по-настоящему. Он закатил велосипед под навес и вбежал на террасу, отряхиваясь.

– Лексий, давай открывай, пока я совсем не растаял! – закричал он, стуча в окошко входной двери.

– Его нет дома, – услышал он приятный голос.

Дверь открылась, и Андрей увидел Настю. Он удивился, как сильно изменилась его троюродная сестренка – выросла, повзрослела, похорошела.

– Ой, Андрюша, здравствуй. Заходи, – сказала она, застеснявшись и пропуская Андрея в дом. Потом закрыла дверь на крючок и пошла за ним. – Олег минут пятнадцать назад как ушел куда-то, а когда вернется, не сказал.

– Настюха, тебя и не узнать, – Андрей достал из кармана две молочные ириски и протянул ей. – Настоящей невестой стала.

– Спасибо, – Настя взяла ириски и улыбнулась. – А лет через десять ты мне тоже конфетки будешь дарить?

– Через десять! – присвистнул он. – Я думаю, что лет через пять, а то и раньше, уже твоих детишек буду конфетами угощать.

– Андрюша, что ты говоришь! – краска смущения залила ее лицо, и Настя убежала на кухню. Через минуту вернулась, держа в руках полную трехлитровую банку молока.

– Молочка попьешь парного?

– С удовольствием, сестренка.

Настя достала из настенного шкафа эмалированную кружку, поставила ее на стол и до краев наполнила молоком.

– А ты будешь? – спросил Андрей, беря кружку.

– Пей. Я после тебя.

Он пил медленно, не сводя глаз с симпатичной девочки. И она, не отрываясь, смотрела на него.

– А знаешь, если ты допьешь это молоко, то сможешь узнать мои мысли? – Андрей, улыбаясь, поставил кружку на стол.

– Знаю. Может, мне твои мысли очень даже интересны, – Настя схватила кружку и быстро выпила оставшееся молоко.

– Ого! Да ты любопытная. И что же тебе, к примеру, интересно узнать?

– К примеру, как ты ко мне относишься, – Настя вытерла ладонью губы, стерев появившуюся белую полоску.

– Милая Настюха, я тебя очень люблю, – сказал он как можно нежнее.

– И я тебя, Андрюша, очень сильно люблю. И всегда буду любить.

Андрей даже слегка растерялся – так серьезно она это сказала.

– Ну, конечно. Мы же с тобой родственники, пусть хоть и дальние. Но все равно – брат и сестра.

– При чем здесь брат и сестра, – Настя махнула рукой, словно прогоняя надоевшую муху.

– Как причем? – еще больше растерялся он. А она шагнула к нему, отчего у Андрея почему-то замерло сердце. Закрыв глаза, Настя прошептала, а ему показалось, что свежий ветер прошелестел зелеными березовыми листочками:

– Андрюша, поцелуй меня, пожалуйста.

– Конечно, Настенька, – он наклонился и бережно чмокнул ее в бархатную щечку.

– Я же тебя по-взрослому просила, – она капризно надула губы.

– А ты знаешь, как взрослые целуются?

Настя промолчала.

– Может быть, и меня научишь?

Андрей не успел опомниться, как Настя, поднялась на мысочки, обхватила его руками за затылок и, притянув к себе, прижалась своими мягкими губами к его губам. Он почувствовал, как лизнул его ее язычок, и как слегка куснули за губу ее зубки, и тут же Настя отскочила от него, пихнув руками в грудь, словно это он пристал к ней, после чего опять убежала на кухню. А очумевший Андрей подождал немного, приходя в себя от поцелуя четырнадцатилетней девушки и, не зная что теперь делать, вышел на улицу.

Дождь все еще лил, хотя не был уже таким сильным. Андрей сел на велосипед и помчался домой, вдыхая всей грудью свежесть истринских улиц.

7 июля 1977 года. Долг платежом красен

Собираясь на встречу с Петляевым, Лексий прихватил из отцовских запасов бутылку самогонки. Однако уже на улице подумал, что одним пузырем не отделается, и, зайдя в магазин, выложил 2.90 за бутылку крепленой «Иверии».

Он нашел Петлю в старой обвитой плющом беседке с обвалившимся крыльцом, где тот вместе с постоянными теперь своими дружками-собутыльниками: Власом, Колюней и Терехой заблаговременно спрятался от надвигающейся грозы. Парни резались в «сику». Петля, конечно же, выигрывал, Теря и Влас еще держались, а Колюня успел проиграться вдрызг.

Лексий поздоровался со всеми и выставил на стол обе бутылки, чем вызвал общий восторг. Больше всех доволен был Колюня, которому, как проигравшему, предстояло, но очень не хотелось бежать за спиртным под усиливающимся дождем.

Начали с самогонки. На закуску были только зеленые недозрелые яблоки. Лексий чувствовал себя как-то коряво, неуютно, словно впервые видел тех, кто сидел рядом и по очереди пил с ним из одного стакана. На самом деле он прекрасно их знал. Долговязый, словно гнутый гвоздь, Колюня был трус, каких поискать, Влас – человек просто тупой и, наверное, поэтому в любую минуту готовый ввязаться в самую бессмысленную, пусть и сулящую поражение, драку. Ну а своего одноклассника Тереху Лексий ненавидел еще с дошкольного возраста и не раз бил ему морду за разные пакости. Только Петля был, вроде бы, все еще оставался его другом, и только он, по сути, и был нужен сегодня Лексию. Когда открыли «Иверию», Лексий, понизив голос, поинтересовался у Петли об иконке.

– Так значит тогда у кинотеатра мы твоего родственника обработали? – сделал удивленные глаза Петляев. – Ну, извини, не знали.

– Петля, будь другом, верни мне иконку, а я ее Шурику передам.

– Как же я могу тебе ее вернуть, если это Терехин трофей, – пожал тот плечами. – Спрашивай у него. А сейчас давай лучше травки курнем.

– Не, травку не буду. Ты знаешь, я с Терей всегда в контрах был. И на мою просьбу он из принципа рогом упрется. Теря лучше иконку выбросит, чем мне отдаст. Помоги, Серега.

– Добро, – Петляев достал из кармана тонкий портсигар, вынул из него папироску и, прикурив от услужливо протянутой Колюней зажженной спички, глубоко затянулся. – Я ведь прекрасно помню, Лексий, как ты мне посылки на зону слал, а долг платежом красен, – он взял в руки колоду, – Теря, давай вдвоем партеечку раскинем.

– На что? – подозрительно спросил тот.

– Давай так: я ставлю всю Колюнину долю, а ты – иконку, что у того додика у кинотеатра отобрал.

– Хм, – у Тери заблестели глаза. Такая ставка была ему явно выгодна. – Согласен. Раздавай.

Однако через пару минут он уже разочарованно доставал из кармана почерневшую от времени иконку, которую будто бы держал в лапах летящий голубь.