Текст книги "Вещное право"

Договор доверительного управления, предусмотренный гл. 53 ГК РФ, не имеет ничего общего с институтом «доверительной собственности» (траста, от англ, trust – доверие), который в начале 90-х гг. прошлого века отечественные реформаторы попытались «внедрить» в российское гражданское законодательство под влиянием чуждых ему англо-американских подходов[227]227
  См.: п. 1 Указа Президента РФ от 24 декабря 1993 г. № 2296 «О доверительной собственности (трасте)» // САПП РФ. 1994. № 1. Ст. 6.


[Закрыть]. При доверительном управлении управляющий использует чужое имущество от собственного имени (указывая при этом, что он действует именно в качестве доверительного управляющего, а не собственника (п. 3 ст. 1012 ГК РФ)), но в чужих интересах и ни в коей мере не становясь его собственником (п. 4 ст. 209 и абз. 2 п. 1 ст. 1012 ГК РФ). Речь, следовательно, идет об одном из способов осуществления права собственности путем заключения договора, порождающего обязательственные отношения. Поэтому в российском гражданском праве доверительное управление является институтом обязательственного, а не вещного права[228]228
  Эти обстоятельства упорно игнорируют авторы непрекращающихся попыток введения в российское гражданское право «доверительной собственности (траста)» как института вещного права и связанной с ним «модели расщепленной собственности» (см., например: Власова М.В. Право собственности в России: возникновение, юридическое содержание, пути развития. М., 2002. С. 64; Соколова Н.В. Доверительная собственность (траст) в континентальной Европе. М., 2012. С. VI).


[Закрыть] (кстати, прямо задуманным его разработчиками во главе с В.А. Дозорцевым в качестве своеобразного «противовеса» классическому трасту[229]229
  Дозорцев В.Л. Доверительное управление имуществом (глава 53) // Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть вторая. Текст, комментарии, алфавитно-предметный указатель / Под ред. О.М. Козырь, A.Л. Маковского, С.А. Хохлова. М.: МЦФЭР, 1996. С. 529–532.


[Закрыть], о котором большинство отечественных энтузиастов последнего обычно имеют весьма смутное представление).

В отличие от этого в трасте управляющий (trustee) выступает в имущественном обороте в роли формального («номинального») «собственника по общему праву» (legal owner), действующего в качестве «агента» (agency) выгодоприобретателя-бенефициара (beneficiary). Последний же считается «материальным», или «бенефициарным», собственником (beneficial owner), но не по «общему праву», а по «праву справедливости» (equitable owner), т. е. уже в иной правовой системе. Таким же equitable owner считается и учредитель траста (settlor, или trustor), если он не совпадает с выгодоприобретателем. Поэтому классический траст в целом является институтом «права справедливости» (law of equity), в рамках которого он возник и вне которого не может функционировать.

Каждого из участников отношений траста можно в известном смысле считать «собственником», хотя фактически за учредителем траста остается лишь право на его изменение или отмену; за управляющим признается основное право – управления и распоряжения переданным в траст имуществом, включая возможность его отчуждения; бенефициар же получает «право пользования», фактически сводящееся к праву на получение доходов от управления таким имуществом. Поскольку и trustee, и выгодоприобретатель считаются «собственниками» переданного в траст имущества (первый – legal owner с точки зрения common law, а второй – beneficial owner no law of equity), траст нередко называют «расщепленной», или «разделенной», собственностью. При этом не учитывается, что в англо-американском праве не только отсутствует единое право собственности (как абсолютное вещное право), но правомочия управляющего и выгодоприобретателя (а также учредителя траста) находятся в «разных плоскостях» – в common law и в law of equity, что немыслимо в европейском континентальном праве.

Связь между этими двумя правовыми системами в трасте обеспечивается возложением на управляющего как «собственника по общему праву» особых обязанностей перед другими участниками траста – выгодоприобретателем и (или) учредителем, являющимися «собственниками по праву справедливости». Эти обязанности trustee сводятся к необходимости заботливого использования и охраны переданного в траст имущества и передаче полученных доходов бенефициару[230]230
  Конкретное содержание указанных обязанностей детально урегулировано многовековой судебной (прецедентной) практикой, а отчасти – и законодательством. Например, в Англии в настоящее время действуют Закон об управляющих 2000 г. (Trustee Act) и Закон о трастах на землю и о назначении управляющих 1996 г. (Trusts of Land and Appointment of Trustee Act); в США законы отдельных штатов о трасте и (или) его разновидностях, а также принятые на федеральном уровне единообразные законы о трастах (см.: Гражданское и торговое право зарубежных государств: Учебник: В 2 т. T. I. С. 393 (автор главы – О.М. Козырь).


[Закрыть]. Такая ситуация в свою очередь становится основой появления особых, доверительных отношений между управляющим и выгодоприобретателем (а также учредителем траста), позволяя в целом весьма условно характеризовать эти отношения как «доверительную собственность».

При этом следует иметь в виду, что учредитель траста одновременно может быть выгодоприобретателем (бенефициаром) и может объявить себя управляющим в пользу иного лица. Вполне возможен траст с участием нескольких управляющих (trustees) и (или) нескольких выгодоприобретателей. Траст может быть учрежден односторонней сделкой учредителя (<declaration of trust), в том числе его особым распоряжением на случай смерти (will) в пользу будущих наследников (и в ущерб кредиторам), договором с управляющим (appointment of trustees), а также возникнуть в силу указаний закона или судебного решения.

Важные для трастовых отношений различия в правовом статусе legal owner и equitable owner, основанные на различии правовых режимов «общего права» и «права справедливости», невозможно понять без обращения к историческим истокам этих юридических конструкций. Дело в том, что предшественником траста был родившийся еще во времена крестовых походов институт use (от франц. use, равнозначного лат. opus – дело, задача). С его помощью рыцари – участники крестовых походов – передавали титул на свое «имение» (estate, так как собственность принадлежала короне) до своего возвращения друзьям или родственникам с целью его защиты, а также управления имуществом (в том числе содержания семьи). В роли управляющих могли выступать только совершеннолетние мужчины, что предопределяло статус других родственников как выгодоприобретателей. Но при этом use считалось чисто фактическим, а не юридическим отношением, в связи с чем требования возвратившегося рыцаря к управляющему не подлежали защите в общих судах по common law, а могли защищаться только по «праву справедливости» в суде лорд-канцлера. Лишь прецедентным судебным решением по «делу графа Оксфорда» 1615 г. (Earl of Oxford's Case) было установлено преимущество норм «права справедливости» перед нормами «общего права», что впредь должны были учитывать и общие королевские суды. Примечательно, что use широко использовался для обхода закона (в основном различных феодальных ограничений и обременений), в частности, францисканскими монахами, которые формально не могли владеть землями и становились их «бенефициарными собственниками» по воле «добрых прихожан»-учредителей[231]231
  См., например: Baker J.H. An Introduktion to English Legal History. 4. Ed. London, 2002. P. 249–250. В отечественной литературе глубокое исследование траста было предпринято Р.Л. Нарышкиной в книге «Доверительная собственность в гражданском праве Англии и США» (М., 1965).


[Закрыть].

Траст получил в англо-американском праве весьма широкое распространение, став, по образному выражению некоторых ученых, «ангелом-хранителем англосаксов»[232]232
  «The trust is the guardian angel of the Anglo-Saxon» (цит. no: Quitmann K. Eigentums-und Besitzschutz im deutschen und englischen Recht. S. 91). К. Квитман там же отмечает, что еще в 1992 г. Верховный суд Австралии по результатам рассмотрения дела Mabo v. Queensland признал за австралийскими аборигенами «бенефициарную собственность» на земельные участки, захваченные у них австралийскими переселенцами, что позволило погасить острый политический конфликт.


[Закрыть]. Появились «торговые трасты» (trading trusts) и «инвестиционные трасты» (investment trusts), которые участвуют в имущественном обороте подобно корпорациям, т. е. с собственной, хотя и ограниченной правосубъектностью (инвестиционные трасты подлежат регистрации на Лондонской фондовой бирже). Этому способствовали такие преимущества траста, как отсутствие традиционного для английского права требования «встречного предоставления» (consideration), простота оформления, четкое отделение находящегося в трасте имущества от иного имущества управляющего-трасти (что в случае банкротства влечет ограничение конкурсной массы имуществом, переданным в траст). В американском праве правосубъектные трасты настолько широко использовались для создания компаний холдингового типа (таков, например, был знаменитый рокфеллеровский Standard Oil Trust), что их даже пришлось ограничивать с помощью специального «антитрестовского» (т. е. антитрастового) законодательства (начиная с известного Закона Шермана 1890 г.).

Но попытки юридической квалификации конструкции траста на основе привычных для континентального правопорядка представлений наталкиваются на неразрешимые противоречия. С одной стороны, все участники траста признаются «собственниками» переданного в траст имущества, хотя и с позиций разных правовых систем – «общего права» и «права справедливости» (отсутствующих в европейских континентальных правопорядках) и фактически всегда с разным «набором» правомочий. С другой стороны, ни один из них не осуществляет над «своим» имуществом полного хозяйственного господства и не обладает всей совокупностью, полнотой правомочий собственника, а имеет у себя лишь какую-то их часть. Так, в зависимости от содержания и вида трастовых отношений бенефициар как equitable owner может иметь правомочия, объем которых близок к правомочиям обычного собственника, включая возможности их отчуждения, передачи по наследству и защиты против третьих лиц. Но даже в этом случае он не вправе оспаривать возмездное добросовестное приобретение другим лицом legal title на находящееся в трасте имущество (или какую-либо его часть)[233]233
  Это правило выводится из принятого в 1996 г. лордом Брауном-Вилкинсоном (Browne– Wilkinson) широко известного решения по делу Westdeutsche Landes bank Girozen-trale v. Islington London Borough Council, согласно которому «бенефициарный собственник в соответствии с правом справедливости имеет в отношении находящегося в трасте имущества вещные права (в оригинальном тексте указано «rights in гет», – Е.С.), которые могут быть принудительно осуществлены по праву справедливости в отношении любого последующего владельца этого имущества, за исключением «неосведомленного» (т. е. добросовестного. – Е. С.) возмездного приобретателя титула (legal title) на имущество».


[Закрыть], поскольку такой возможностью обладает только trustee как legal owner. Вместе с тем этот «формальный собственник» – «траста» несет определенные «фидуциарные» обязанности перед бенефициаром и (или) учредителем траста, которые имеют все основания считать своим имущество, находящееся в трасте, и требовать от управляющего его должного использования. В такой ситуации невозможно говорить и о «расщеплении» какого-то единого права между несколькими субъектами, поскольку оно просто отсутствует.

В англо-американском праве эта ситуация не вызывает никаких противоречий уже потому, что в этой «системе координат» вообще не имеет смысла юридическая характеристика имущественных прав как вещных или обязательственных. Встречающееся в некоторых судебных решениях (а вслед за ними и в доктрине) указание на «вещный» характер прав бенефициарного собственника[234]234
  Наряду с указанным выше можно также сослаться на принятое в 1994 г. решение палаты лордов по делу Tinsley v. Milligan, в котором прямо указано, что «лицо, обладающее любым из вещных прав», основанным на общем праве или праве справедливости, «имеет право на имущество, которое является вещным (in гет), а не просто обязательственным (in personam) правом». Речь при этом, разумеется, идет об известных еще римскому частному праву вещных и обязательственных исках – actio in гет и actio in personam, а не о вещных и обязательственных правах в их пандектном понимании.


[Закрыть] в действительности является условным, ибо имеет в виду не вещное право в континентально-европейском понимании, а вещный иск, которым права «собственника по праву справедливости» (как, впрочем, и права «собственника по общему праву») защищаются против третьих лиц. Столь же условным является и рассмотрение самого траста (трастового отношения) как «обязательства» по управлению переданным в траст имуществом в интересах лиц («бенефициарных собственников»), которые вправе требовать его принудительного исполнения, ибо траст (в отличие от российского договора доверительного управления) не является институтом договорного или обязательственного права.

С этой точки зрения представляет интерес одно из типичных современных доктринальных определений траста: «Траст – это основанное на праве справедливости обязательство лица (именуемого «доверительным собственником») управлять имуществом (именуемым «имуществом, находящимся в трасте»), принадлежащем ему в виде обособленного фонда, отделенного от его собственного имущества, в интересах лиц (именуемых бенефициарными собственниками…), одним из которых может являться само это лицо, и любой из которых вправе требовать принудительного исполнения этого обязательства» (курсив мой. – Е.С.) [235]235
  Underhill, Hayton. Law of Trusts and Trustees. 18^nt ed. London, 2010. P. 1.


[Закрыть]. Очевидно, что с континентально-правовых позиций это определение следует считать крайне противоречивым (особенно с учетом его «обязательственно-правовых» характеристик), тогда как с позиций английского права оно достаточно четко характеризует юридическое существо трастовых отношений.

В некоторых общеевропейских (международных) документах были предприняты попытки отразить своеобразие трастовых отношений в условиях отсутствия common law и law of equity. Так, в преамбуле европейского Соглашения о праве, применимом к трасту, и о его признании (Гаагского соглашения о трасте от 1 июля 1985 г.)[236]236
  Schulze R., Zimmermann R. Basistexte zum Europaischen Privatrecht. Baden-Baden, 2000. П.35. Россия не ратифицировала это Соглашение и не является его участником, хотя оно вступило в силу и действует в ряде зарубежных юрисдикций.


[Закрыть] справедливо указано, что траст развивался судами стран «общего права» и в других странах может восприниматься лишь с различными изменениями, поскольку является «своеобразным правовым институтом». В подп. «с» ст. 2 этого Соглашения статус trustee охарактеризован как «право и обязанность… управлять, использовать или распоряжаться переданным ему имуществом в соответствии с условиями траста и возложенными на него правом особыми обязательствами», что никак не соответствует положению обычного собственника или субъекта иного традиционного вещного права.

В п. 1 ст. 1 Принципов европейского трастового права (Гаага, 1999)[237]237
  См.: Hayton D.J., Kortmann S.C.J.J., Verhagen H.L.E. Principles of European Trust Law. Den Haag, 1999.


[Закрыть]трастом считается отношение, в котором одно лицо (управляющий), являясь «собственником имущества», отделенного от иного его личного имущества, управляет им «в пользу другого лица» (выгодоприобретателя) или для достижения определенной цели (а не использует его по своему усмотрению, как обычный собственник. – Е.С.), причем «доверительный управляющий» рассматривается как «собственник в пользу учредителя траста или его правопреемников» (п. 2 ст. IV названных Принципов). Поэтому его статус по-прежнему не вписывается в традиционное понимание собственника как субъекта наиболее широкого вещного права, обеспечивающего полное господство лица над вещью, осуществляемое исключительно в его собственных интересах.

Наконец, в последнем по времени появления проекте Принципов, определений и модельных правил европейского частного права (DCFR)[238]238
  Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of reference (DCFR); на английском языке был впервые опубликован в 2009 г.; русский перевод см.: Модельные правила европейского частного права / Пер. с англ.; Науч. ред. Н.Ю. Рассказова. М., 2013. С. 771.


[Закрыть] траст охарактеризован как правоотношение, в котором траста «обязан управлять или распоряжаться одним или более активом (трастовым фондом)» в соответствии с условиями траста в интересах выгодоприобретателя или для достижения общеполезных целей (ст. Х.-1:201). Но поскольку именно эта его обязанность составляет главную черту его правового статуса (п. 2 ст. X.-1:203), такой подход в большей мере соответствует правовому положению должника в обязательстве (например, возникшем из договора доверительного управления имуществом), но никак не статусу обычного собственника, который характеризуется прежде всего соответствующими правами, а не обязанностями.

В результате можно констатировать, что все рассмотренные попытки закончились созданием не менее «своеобразных правовых институтов», чем сам траст, во всяком случае, не укладывающихся в традиционные континентально-европейские представления о вещном праве. Единственной страной континентальной Европы, активно использующей конструкцию траста, пока остается Лихтенштейн, где разработан собственный закон о трасте, серьезно отличающийся по содержанию от англо-американских представлений о трасте. Ничего общего с трастом (кроме названия), разумеется, не имеют и «трастовые операции» отечественных коммерческих банков, в основе которых обычно лежит обязательственно-правовой институт доверительного управления имуществом (гл. 53 ГК РФ).

Вместе с тем эта ситуация позволяет оценить распространенное среди некоторых отечественных юристов мнение о том, что траст позволяет быстро и эффективно решать определенные практические задачи, неразрешимые с позиций континентального европейского права. В действительности оно во многом «от лукавого»: как показывает реальная практика, основной задачей использования траста за рамками англо-американского права нередко становятся попытки увода активов (имущества) клиента-должника от требований его кредиторов. Основное «удобство» траста с этих позиций состоит в том, что на находящееся в нем имущество, обособленное от иного имущества как учредителя траста, так и управляющего им, в ряде случаев распространяется запрет обращения взыскания по любым долгам, не связанным с ведением траста. В любом случае перед кредиторами контрагента-должника, являвшегося «обычным собственником» своего имущества, при передаче его в траст появляется несколько новых субъектов (trustor, trustee, beneficiary) со сложно «пересекающимися» правами на это имущество (даже если учредитель траста одновременно является его управляющим или бенефициаром)[239]239
  Лишь в п. 2 ст. III Принципов европейского трастового права 1999 г. было зафиксировано положение о том, что «бронирование» находящегося в трасте имущества от всех требований, не связанных с его осуществлением, «не действует, если учредитель траста при его создании нарушил законы о защите его кредиторов, его супруга или его наследников».


[Закрыть], что, как правило, существенно осложняет предъявление к нему соответствующих требований.

Более того, заимствование института траста в отсутствие «права справедливости» и выработанных многовековой практикой системы прецедентов может привести к полной бесконтрольности управляющего в его отношениях с собственником-учредителем, в том числе выступающим в роли выгодоприобретателя. Очевидно, что для не обладающего необходимой компетентностью собственника, вступающего в данные отношения с целью передачи своего имущества или его определенной части в управление профессиональному предпринимателю, «доверительные обязанности управляющего» по «добросовестному ведению дел», фактически сводящиеся к периодическому предоставлению отчетов, не дают никаких серьезных гарантий соблюдения его имущественных интересов. Ясно, какими негативными последствиями для российской экономики могло бы обернуться широкое распространение траста, задумывавшегося в начале 90-х гг. прошлого века нашими экономистами для более эффективного управления государственным и муниципальным имуществом путем передачи его частным управляющим. Если же учредитель и бенефициар траста, сам будучи профессиональным предпринимателем, полностью контролирует управляющего-трасти, который действует в строгом соответствии с его указаниями, то такой «пассивный траст» как минимум вызывает сомнения в своей целесообразности.

Следует полностью согласиться с выводом В.А. Дозорцева о том, что «в других системах права, в том числе и российском праве, нет оснований для применения этой сложной, запутанной системы, нет в них и механизма, позволяющего применить эту систему», которая при таких условиях таит в себе серьезные опасности; «нет оснований для применения «доверительных» отношений, есть возможность строить отношения на четкой и единой, не раздваивающейся правовой основе, на системе обязательственных отношений. Для нас это рационально и позволяет избежать многих злоупотреблений, возможности для которых создает переход права собственности, пусть номинальный»[240]240
  Дозорцев В.А. Доверительное управление имуществом (глава 53) Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть вторая. Текст, комментарии, алфавитно-предметный указатель / Под ред. О.М. Козырь, А.Л. Маковского, С.А. Хохлова. С. 531.


[Закрыть].

Для передачи собственником своей недвижимости или ценных бумаг для их эффективного использования в управление профессионалам современное европейское континентальное право закрепляет иные институты. Такова, например, германская «фидуциарная собственность» (fiduziarisches Eigentum, Treuhandeigentum) в форме «доверительного управления» (Treuhandverwaltung), в которой управляющий осуществляет права собственника в интересах учредителя управления (или указанных им лиц). При этом «доверительный управляющий» (Treuhänder) выступает перед третьими лицами в качестве формального собственника, который, однако, связан обязательством перед учредителем управления (фактическим собственником) использовать его имущество строго по целевому назначению и в его интересах. Иначе говоря, между таким управляющим и учредителем управления существует обязательственно-правовая связь, а не вещно-правовые отношения[241]241
  WolfM. Sachenrecht. 23. Aufl. München, 2007. S. 26–27; ViewegK, Werner A. Sachen-recht. 6. Aufl. München, 2013. S. 71.


[Закрыть]. Но в отличие от англо-американского траста германская «фидуциарная собственность» может устанавливаться и использоваться также и исключительно в интересах самого управляющего (eigenniitzige, Sicherungstreuhand). Например, при «обеспечительной передаче права собственности» на вещь управляющий становится ее «полным собственником», но с оговоркой о ее возврате прежнему собственнику (в случае надлежащего исполнения им соответствующего обязательства).

Подобно этому в Италии признаются «доверительные сделки» (negozio fiduciario) по управлению полученным в собственность имуществом (вещами) в интересах и по указанию их отчуждателей (или даже третьих лиц) с обязательством возврата приобретенных вещей по окончании предусмотренного соглашением срока. Такие сделки могут быть заключены как в пользу определенного в них лица (fiducia cum amico), получающего выгоду от управления (например, долями или акциями коммерческих корпораций), так и с целью обеспечения другого обязательства (fiducia cum creditore), по исполнении которого вещь подлежит возврату ее отчуждателю. Несмотря на отсутствие их прямого законодательного регулирования и постоянно высказываемые в литературе сомнения относительно их теоретической обоснованности, судебная практика в большинстве случаев допускает такие сделки. Но возникающие при этом отношения четко отличаются от трастовых отношений отсутствием характерного для траста смешения вещных и обязательственных элементов[242]242
  Подробнее об этом см., например: Eccher В., Schurr ЕЛ., Christandl G. Handbuch Italienisches Zivilrecht. Wien, 2009. S. 311–314.


[Закрыть].

Новый Гражданский кодекс Чехии 2012 г. закрепляет институт «управления чужим имуществом» – správa cizího majetku (§ 1400–1447), введенный по специальному поручению законодателя на основе аналогичного института, закрепленного в ст. 1299–1370 Гражданского кодекса Квебека. При этом в соответствии с абз. 2 § 1400 ГК Чехии управляющий чужим имуществом действует «в качестве представителя собственника», порождая тем самым «представительство особого вида» [243]243
  Elias K. a kolektiv. Novy obcansky zakonlk s aktualizovanou duvodovou zpravou a rejstrl-kem. Ostrava, 2012, str. 580.


[Закрыть].

Идея осуществления права собственности (или его отдельных правомочий) по указанию и в интересах собственника на основе договорного обязательства управляющего заложена и в отечественной модели договора доверительного управления. Она не требует ни «расщепления» права собственности между управляющим и учредителем управления (и (или) выгодоприобретателем), ни появления новых, особых «форм собственности» или «видов» («сложноструктурных моделей») права собственности. В обязательственных отношениях доверительного управления управляющий использует чужое имущество, не становясь его собственником и не в своих интересах, а в интересах собственника или указанных им выгодоприобретателей (п. 4 ст. 209 и абз. 2 п. 1 ст. 1012 ГК РФ).

К российскому договору доверительного управления довольна близка французская «фидуция», устанавливаемая договором или законом и представляющая собой передачу юридическим лицом – учредителем (учредителями) определенного имущества одному или нескольким фидуциариям (кредитным, инвестиционным или страховым компаниям), которые, обособляя это имущество от собственного, «действуют с определенной целью в пользу одного или нескольких выгодоприобретателей» (ст. 2011–2015 Code civil в ред. Закона № 2007—211 от 19 февраля 2007 г. о фидуциарном управлении).

Что же касается классического англо-американского траста, то можно констатировать, что он представляет собой результат своеобразного исторического и культурного развития, не подлежащий прямому «переносу» (рецепции) в другие правопорядки. Как сложная система отношений, основанных на многовековых традициях прецедентного права и уходящих корнями в феодальный правопорядок, траст совершенно чужд континентальной правовой системе, для которой одним из общепризнанных и основополагающих постулатов является невозможность установления двух одинаковых прав собственности на одно и то же имущество (вещь). Право собственности в таком понимании невозможно и «расщепить»: оно либо полностью сохраняется за собственником (даже при передаче им своей вещи в доверительное управление иному лицу), либо полностью утрачивается им (при отчуждении вещи). При любом ином подходе возникает неразрешимая коллизия прав нескольких «собственников», каждый из которых желает распорядиться «своим» имуществом по своему усмотрению.

Более того, наделение собственником других лиц частью или даже всеми своими правомочиями путем передачи их на определенных условиях управляющему («номинальному собственнику») не ведет к утрате права собственности хотя бы только потому, что оно не исчерпывается этими правомочиями (в том числе их «триадой»). Такая передача в действительности представляет собой не отчуждение, а способ осуществления правомочий собственника. Поэтому идея «расщепленной», или «доверительной», собственности никогда не находила сколько-нибудь широкого признания в отечественной цивилистике в силу своего принципиального противоречия основным постулатам гражданского права.