Текст книги "Жизнь и о жизни. Откровения простой лягушки"

Командировка в Узбекистан

Вместо Пакистана меня отправили в очередную командировку на две недели в город Бекабад, на Узбекский металлургический комбинат. И это было здорово. Побывал я в Узбекистане и Таджикистане, в городах Ташкент, Ленинабад (с 1991года Худжанд, второй по населению город Таджикистана после Душанбе), Бекабад. Наблюдал работу женщин по сбору хлопка, ходил по хлопковому полю, сорвал несколько коробочек для дочери. Самое же главное – знакомство с жизнью людей и их мировосприятием, которое оказалось в полном противоречии с тем, что было написано в учебниках и что говорили с высоких трибун. Никакого скачка этих народов через формацию, то есть из феодализма сразу в социализм я как-то не заметил. Начнем с того, что меня довольно долго не селили в гостинице, хотя внешне все было хорошо. Оказывается, не могли они быстро понять моего места в служебной иерархии, а все номера там жестко соответствовали иерархии тех, кто в них живет. Кстати директор гостиницы очень был похож на бая; узбекский халат, животик, масляная физиономия, узкие хитрые глазки и, конечно остренькая редкая бородка.

Директором металлургического комбината был местный кадр – узбек, но все технические службы, начиная с главного инженера, возглавляли командированные специалисты с металлургических заводов России и Украины. Очень забавно и удивительно было то, что для работающих на комбинате узбеков начальство это не было авторитетным. Главными авторитетами там были потомки баев. Если предприятие срывало квартальный план, директор кланялся этому потомку и, по слухам платил основательную дань. Тот приказывал, и рабочие вытягивали план.

Главные достопримечательности в Узбекистане – это, конечно, базары. Даже если не думаешь ничего покупать, походить по базару необходимо. Мне кажется, базар лучше всего раскрывает душу восточных народов. Там и ремесла, и антиквариат, и старинные книги, и фрукты с овощами удивительных размеров и красоты. А самое главное – колоритная восточная подача всего этого богатства. К сожалению, я там представлял собой безденежный класс советских инженеров, поэтому ходил и только облизывался. Привез я оттуда пару книг и электрический самовар, который там не ценился и был доступен, а у нас его в магазинах было не купить.

Понравилась мне местная кухня, выделил я плов и лагман. Каждый день обедать ходил в чайхану к одному и тому же хозяину, а чайханы там, в основном частные, небольшие по размерам иногда даже без вывески. Готовятся узбекские блюда из качественной свежей баранины, с обилием зелени и специй. Все изумительно вкусно, должно быть не только продукты там качественные, но и повара. Удивило местное вино, продавалось оно в каких-то темных некрасивых бутылках с криво наклеенными этикетками. Как только такая бутылка за столом открывалась, и содержимое начинали разливать по стаканам, рюмок и фужеров у нас там понятно не было, как сразу же появлялся в помещении удивительный аромат винограда. Вот уж где содержание категорически не соответствовало форме. Наверное, из-за обилия солнца виноград и вино имеют там исключительно сильную концентрацию сладости и аромата.

Увольнение с завода

Весной, наконец, пришла информация, что заводу город выделил 25 квартир в трех домах для очередников. Один дом находился в Купчино, а два на Юго-западе в районе Ульянки. По этому поводу я был вызван к заместителю директора завода по кадрам и быту. Шел туда в приподнятом настроении, а вышел оплеванным и униженным как никогда в жизни.

Открыл дверь в кабинет. Хозяин сидел за столом и листал документы, должно быть мои. Приподнял голову, спросил: «Ткаченко?». Я кивнул, зашел, поздоровался и сел напротив. Медленно кадровик поднял глаза на меня. Они показались мне водянистыми и холодными, такие глаза я в дальнейшем довольно часто встречал у представителей ГАИ. Потом он вдруг резко встал и заговорил громко, грубо и на «ты»:

– Кто ты такой?!

– Что ты сделал для завода за десять лет?! Ничего!

Оглушенный и растерянный я молчал.

– Выбирай, первый этаж в Купчино, дом 32 по Малой Балканской, или девятый, последний, на Юго-западе. Будешь дергаться и этого не получишь.

По выражению лица, поведению и жестам я понял, что он пьян и, причем прилично. Хотелось возражать, оправдываться, но я встал, поняв, что это бесполезно. Сказал всего одно слово: «Купчино», и вышел за дверь. На рабочее место возвращался как в тумане. Думал, приду и тут же подам заявление на увольнение.

Я действительно в этом году уволился, но только в декабре, после того как переехал в новую квартиру и отремонтировал ее. Причиной увольнения, не стесняясь, назвал хамское поведение заместителя директора. Начальник бюро, отдела, секретарь парторганизации, каждый по отдельности, уговаривали меня остаться, но я был непреклонен и, конечно, не объяснял, что это всего лишь повод, а причина была другая.

Я был уверен в себе как в хорошем и опытном специалисте, уже знал свои способности к нестандартному мышлению и наивно верил, что где-то смогу получить достойную оценку. Не предполагал я тогда, что коммунистические функционеры пропитали своим гнильем уже все наше общество.

Ленметрополитен

Мной заинтересовались на нескольких производствах. В декабре 1981 года я сделал свой выбор и устроился в службу подвижного состава Ленметрополитена начальником сектора конструкторского отдела. Привлекла меня интересная работа и стабильная зарплата значительно выше той, что я имел на заводе. Мне предложили сконструировать полу автоматизированную линию по ремонту колесных пар. Дело в том, что как только вагон пробегает 400 тысяч километров его ставят на ремонт. Поднимают и выкатывают из под него колесные пары, а они имеют сложную конструкцию, совсем не такую как колесные пары на железной дороге. Передача нагрузки с обода на ось идет через специальные резиновые пластины. В метро они необходимы, поскольку в несколько раз снижают шум от колес. Сам обод колеса после такого пробега становится овальным и его необходимо расточить до круглого состояния. В общем полу робот, который необходимо сконструировать, должен взять колесную пару за ось и поставить ее на попа. Рабочий разбирает колесо, ставит новую резину и обод. Полу робот переворачивает пару на 180^о, и рабочий то же самое должен сделать со вторым колесом.

В Московском метрополитене такую работу уже делали, и я был направлен туда в командировку. Москвичи создали линию на гидравлике и здорово промахнулись. Оказалось, что хорошую гидравлику наша промышленность тогда делать не могла. Она не только подтекала, но даже брызгалась. Линию и работу на ней можно было созерцать только с приличного расстояния, все вокруг было залито маслом. Рабочие, делясь впечатлениями о работе сильно повышали голос и употребляли слова в основном матерные. Гидравлика мне нравилась своей компактностью, бесшумностью работы и безопасностью. Но в данном случае я понял, что промышленность наша еще не готова и уже там в Москве принял решение проектировать систему на механике и пневматике. Свое решение по приезду успешно защитил и приступил к работе. Менее чем за год был сделан опытный образец и успешно испытан. Руководство метрополитена считало эту работу значимой и держало ее в поле своего зрения.

После успешных испытаний на отдел дали хорошую премию. Получили ее все, кроме меня, руководителя работы. Я был в недоумении, а народ вокруг ухмылялся. Дело в том, что я подал рацпредложение по усовершенствованию связей между вагонами и не включил в него начальника отдела Минченко. Оказывается этого делать там нельзя. Во всех инициативных, творческих работах начальник должен идти как автор первым номером, хоть и не знает о чем там речь. Я был в растерянности и не видел выхода. Удивительное дело, вот тут я очередной раз обратил внимание, что кто-то свыше обо мне печется и ведет по жизни.

Буквально через несколько дней, после того как я попал в такую нелепую ситуацию, меня позвали к телефону и я получил приглашение на переговоры с заведующим кафедрой деталей машин текстильного института Юрием Пертеном.

Надо сказать, что уволиться я к тому времени был готов, несмотря на то, что меня удовлетворяло и мое положение, и зарплата. Дело в том, что отношения в этой организации были как в армии, вся работа строилась на исполнении инструкций, здравый смысл находился там на втором плане. За год я это увидел отчетливо, поскольку познакомился с работой не только ленинградского и московского метрополитенов, но и по некоторым вопросам сотрудничал с Московским институтом железнодорожного транспорта. Увидел я там полную бесперспективность какого либо технического прогресса. Даже слабые конструктивные решения в некоторых узлах подвижного состава, о которых всем известно, исправить невозможно, поскольку они записаны в инструкции и воспринимаются как закон. В общем, система там еще более консервативная и неповоротливая, чем на обычных заводах.

Институт Текстильной промышленности

На встречу я, конечно, с удовольствием поехал. Захожу в дверь просторного кабинета, представляюсь. Из-за стола поднимается довольно высокий мужчина, несколько женственный, с уже наметившимся животиком и вторым подбородком чем-то похожий на крупного партработника, как-то натянуто, явно не искренне, улыбается и подает мне руку. Пожимаю его вялую ладонь и сажусь напротив. Пертен бесцеремонно разглядывает меня и неспешно начинает разговор, вначале которого просит рассказать о работах, которые я в последнее время делал. Когда я ему поведал о проектировании полу автоматизированной транспортной линии, он вдруг так резко оживился, что, не дав мне договорить, начал рассказывать о том, что он меня и пригласил для аналогичной цели, но только не для проектирования автоматизированной линии, которая уже существует, а на усовершенствование ее. Изготавливается она на заводе «Турбинных лопаток». Моей задачей будет курировать изготовление, а потом вести монтаж на Межреспубликанском винном заводе в Москве. Попросил он особое внимание уделить четырех цепному конвейеру, который является ключевым элементом линии. В общем, предложил он мне заниматься именно тем, о чем я мечтал, техническим творчеством в области транспортировки тарно-штучных грузов и по необходимости конструированием. Работы должны были выполняться на уровне изобретений. Несмотря на то, что Пертен не понравился мне как личность, какой-то был он слащавый и скользкий, но картинки нарисовал такие заманчивые, что я не устоял.

В дальнейшем выяснилось, как он меня нашел. Оказалось, что Пертен пытался на заводе ПТО им. Кирова найти опытного конструктора с хорошей творческой потенцией и там ему дали мой рабочий телефон.

Я уволился и уже через три дня, перед самым Новым годом, 27 декабря 1982 года оформился в институт старшим научным сотрудником. Почти полгода я отработал в одиночестве, сначала мотаясь на завод Турбинных лопаток, а потом в командировки в Москву на винный завод. Работа с винным заводом – интересная страница в моей биографии, поэтому, думаю, стоит на ней несколько задержаться.

Работа с Межреспубликанским винным заводом

Вспоминается мне, что тогда предприятие это было за городом, и от метро Кунцевская еще прилично надо было трястись на автобусе, а остановка называлась почему-то «Молокозавод». Сейчас возможно город этот винный завод уже и поглотил. Завод громадный, он был тогда самым крупным винным заводом в СССР. Произвело впечатление и оборудование, все современное, явно не советского производства. Любую технику не нашего производства, я, имея за плечами приличный производственный опыт, безошибочно узнавал издалека.

Так вот, направили меня в технологический отдел. Открываю дверь, за столами в типовой офисной комнате сидят три усатых грузина средних лет. Приветствую всех, представляюсь, говорю, что мне нужен Гигнадзе Энри Иосифович. Один из них доброжелательно улыбнулся, поднял вверх руку и подозвал к себе, я подошел и сел напротив. Все, на мой взгляд, очень сердечно ко мне отнеслись, бросили свою работу и наперебой стали расспрашивать про Ленинград, погоду и про то, как доехал. Энри Иосифович в это время поднял телефонную трубку и этаким бархатным голосом сказал:

– Танечка зайди ко мне.

Буквально через несколько секунд в дверях появилась молодая симпатичная девушка в белом халатике.

– Тут у нас дорогой гость из Ленинграда делает нам автоматизированную линию для склада готовой продукции.

– Как у тебя со временем? Можешь провести экскурсию.

– Могу прямо сейчас.

– Ну, Евгений Анатольевич, вы как, готовы? – спросил Гигнадзе меня.

– Готов, мне это очень интересно.

– После экскурсии Танечка отведет вас к главному механику у нее к вам много вопросов. Танечка отведешь Евгения Анатольевича к Татьяне Настальевне.

– Хорошо, Энри Иосифович, – ответила Таня.

Со стеллажа Таня взяла маленький подносик, пузатенькую рюмочку и мы пошли.

Да! Вот это была экскурсия! Несбыточная мечта большинства мужчин. У меня вот так неожиданно воплотилась. Это не сравнить с обычной дегустацией. Вас ведут персонально и угощают только редкостными элитными винами и коньяками. Сначала Таня, предлагая вино, дает краткую характеристику, если я соглашаюсь, то наливает треть рюмки, и пока я дегустирую, дает развернутую характеристику напитка. Выдержал я напитков семь не более, почувствовав, что меня повело, от дальнейшей дегустации отказался:

– Спасибо Танечка, хватит на сегодня, ведь мне еще с главным механиком встречаться.

Она улыбнулась:

– Хорошо. Продолжим дегустацию в следующий раз.

Действительно в следующий мой приезд мы ее продолжили.

За время дегустации я задал всего один вопрос:

– Танечка я что-то не вижу у вас трехзвездочных коньяков. Не производите?

– Как не производим. Это одна из серьезных статей дохода завода. Только делаем мы их по специальной быстрой технологии. Коньячный спирт нагреваем и прогоняем через дубовую стружку, но это касается только коньяков трехзвездочных, остальные выдерживаем в дубовых бочках, как и полагается.

Кабинет главного механика сильно смахивал на часть обычной квартиры. Зайдя в дверь с табличкой «Главный механик» я шел к ее столу между двух массивных шкафов с левой стороны и стеллажей с правой. За столом сидела высокая блондинка неопределенного возраста с несколько одутловатым лицом. Я представился. Познакомились. Мне пришлось сильно напрягаться, чтобы после дегустации выглядеть трезвым, и тут, после первых же слов главного механика у меня перехватило дыхание, на мгновение даже растерялся. Слова были такие:

– Я вас давно жду, у меня куча вопросов. Что будем пить?

Собравшись, с духом ответил:

– То чего в наших магазинах не продается.

Она подвела меня к одному из шкафов и открыла его дверцы. Это оказался бар размерами 2х1,5 метра битком набитый разнокалиберными бутылками.

– Выбирайте, – сказала она мне.

С полминуты я рассматривал это богатство и сдался:

– Нет уж Татьяна Настальевна, лучше вы.

Она улыбнулась:

– Предлагаю красное сухое «Букет Крыма». На внутреннем рынке его нет. Поставляем за хорошие деньги маленькими партиями одному богатею в Германию.

– Согласен, тут же ответил я.

Сели. Она поставила два фужера, а я взял штопор, лежащий на ее столе, открыл бутылку и налил в них вина. Достали мы чертежи и просидели до конца дня за работой, попивая вино. В ее кабинет постоянно заходили люди, я каждый раз вздрагивал и напрягался. Душевную установку трезвости на работе, преодолеть мне было невозможно.

Завершив работу и отметив разовый пропуск, я задал вопрос, который не давал мне покоя с момента дегустации:

– Татьяна Настальевна, у вас алкоголь так доступен, неужели народ не пьет?

– На работе не пьет. Правила у нас жесткие, один случай и сразу увольнение.

В плотном потоке людей, закончивших работу, я вышел с завода на остановку автобуса. Пока его ждали, сначала в толпе начал проявляться характерный громкий пьяный говор, а потом и вовсе несколько человек осели на землю. Автобус набился битком и что характерно, затащили всех и даже с какой-то особой заботой тех, кто не стоял на ногах. Пока ехали до метро, развезло еще нескольких человек. В общем, схема простая и очевидная, во время работы не пили, но окончив смену, перед выходом с завода выпивали должно быть по стакану, не меньше, а может кто от жадности и больше.

Работа по продовольственной программе

Однажды прихожу на работу в институт, и меня тут же зовут в кабинет заведующего кафедрой. За столом сидит Пертен, а напротив его плотный среднего роста белобрысый мужчина крестьянской наружности. Юрий Александрович подзывает меня:

– Евгений Анатольевич познакомьтесь, это Малыгин Геннадий Алексеевич кандидат технических наук, окончил Военмех с красным дипломом. Предлагаю вам работать вместе. Геннадий Алексеевич хороший математик, будет заниматься не только техническим творчеством, но и расчетами. Мы познакомились и быстро нашли общий язык.

Наверное, следующие десять лет – это были золотые годы в моей биографии инженера. Все это время я работал на потолке своих творческих и инженерных возможностей. Малыгин очень способствовал тому, чтобы я впал в этот творческий непрерывный транс. Мы хорошо сработались и взаимно дополняли друг друга. Уверен, что и мне удалось стимулировать его творческие возможности. Оба мы мыслили нестандартно, но были очень разными. Начнем с того, что он – сова, а я жаворонок. С утра, он был никакой, сплющенный и курящий. Работу разгонял я, после обеда он включался, и уже до ночи остановить его было невозможно. Как только мы находили решение какого-то технического противоречия Гена тут же терял интерес к нему, я наоборот только раззадоривался, пытался дожать его до внедрения и в процессе этой работы, порой находил более сильные решения.

Отработали мы вместе всего два года, но результат впечатлял. Он подтвержден десятком изобретений, три из которых были воплощены в металле. На одной нашей совместной работе хотелось бы остановиться подробнее. В 1982 году в СССР была принята последняя продовольственная программа, которая закончилась еще большим фиаско, чем предыдущие. Вот уж воистину ломать куда как проще, чем создавать. После того как Сталин расправился с русским крестьянством в тридцатых годах прошлого века, остро встали перед страной проблемы снабжения продовольствием, которые до сих пор решить не удается.

Так вот к последней коммунистической продовольственной программе партия решила подключить все производительные и творческие силы страны. На ее выполнение были выделены громадные финансовые средства. Меня с Малыгиным тоже подключили к этой программе. Нас весной 1983 года отправили в командировку в Москву, для начала ни много ни мало к первому секретарю райкома партии Ленинградского района Шахманову.

Не без некоторого волнения мы с Геной зашли в просторнейший кабинет первого секретаря, с представителями власти такого уровня нам как-то встречаться не доводилось. Высокий мужчина, явно с маской добродушного человека на лице, шел нам навстречу вдоль длинного стола с мягкими стульями. За его спиной двигался в нашу сторону еще один мужчина, такой же высокий, как и Шахманов, но значительно моложе. Мы познакомились. Секретарь, предложив нам сесть тут же за стол, достал из кармана пиджака сигареты «Marlboro» и угостил нас. Мы, понятно, не отказались.

Шахманов поставил перед нами конкретную задачу, но вначале коротко рассказал о районе. Оказалось, что в каждом районе Москвы была построена типовая овоще база. Овощи зимой хранились в пятиэтажных хранилищах, на первых этажах которых работали полуавтоматические фасовочные линии голландского производства. Возили овощи с этажей хранилища погрузчиками, а спускали вниз на фасовку пятитонными грузовыми лифтами. Лифты приходилось постоянно ремонтировать, поскольку погрузчики своими вилами их травмировали. Конкретная задача, поставленная секретарем райкома, придумать механизацию, снижающую затраты на эксплуатацию базы, желательны решения на уровне изобретения. Ну, а конец его речи был настоящим бальзамом для наших ушей. Шахманов сказал, что Ленинградская база выбрана правительством как опытная. Все удачные технические решения будут, как минимум, внедрены на всех овоще базах Москвы. Потом он представил нам высокого молодого человека как главного инженера базы и предложил все технические вопросы решать с ним. В конце встречи дал нам телефон и заверил, что позвонив по нему, мы в любое время будем иметь номер в гостинице. На этом мы и расстались.

Да, действительно, гостиница была небольшая, уютная, оформленная в стиле охотничьего домика. На картах Москвы ее не было, очевидно она обслуживала представителей партийного и хозяйственного аппарата. Прежде чем мы завершили эту работу, нам довелось побывать в ней еще несколько раз, а всего за год времени пришлось приехать в Москву раз десять.

Оставшуюся часть дня мы провели на овощной базе. Главный инженер, фамилия его была Сутормин, подробнейшим образом знакомил нас ее работой и проблемами.

В гостинице мы с Геной до середины ночи в каком-то ажиотаже пытались решить поставленные перед нами задачи. Надо сказать, что работа эта была успешной. Главную идею мы определили сразу. Овощи, находящиеся на высоте имеют потенциальную энергию и именно ее надо использовать для доставки их на фасовку. Вот только как сделать, чтобы они не травмировались, при спуске не создавали пробок и имели товарный вид? Если задачу решить удастся, то грузовые лифты можно на зимний период остановить. Экономия вырисовывалась значительной: и в людях, и в технике, и в затратах электроэнергии.

За лето нам удалось рассчитать и разработать систему безаварийного спуска овощей с любого этажа. Подали заявку, и система наша была признана изобретением. Для того чтобы гарантировать внедрение в заявку включили Сутормина и начальника отдела министерства Клочкова.

Кроме этой работы мы еще в то же время совместно с московским институтом Станкин спроектировали и изготовили полуавтоматическую систему подачи солений в бочках в подвалы склада, которая, кстати, тоже была защищена авторским свидетельством.

По нашим чертежам был изготовлен опытный образец части системы спуска овощей и успешно испытан. Как только мы отдали заказчику документацию, у нас закралось сомнение в том, что работа будет завершена так красиво, как нам рассказывали москвичи, ведь уже на стадии испытаний у них к работе почему-то пропал интерес. Чтобы завершить испытания, мы с Геной вынуждены были материально поощрить рабочих из собственного кармана.

Сегодня общеизвестно, что и эта продовольственная программа закончилась полным провалом. Для нас он начался в самом ее начале. Что было причиной, я не знаю. Возможно разворовывание средств, ну уж наверняка это то, что все социалистическое хозяйство было построено так, что не принимало никакой модернизации.

Можно представить дело и таким образом. В стране в конце 1982 года поменялась власть и Андропов, который пришел на смену Брежневу повел себя очень резко по отношению к тому властному болоту, которое создал предыдущий глава государства. Во всяком случае, за время своего короткого правления Андропов отставил 18 министров, а также 37 первых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик. Он старался убрать расхлябанность в обществе и насадить буквально сталинскую дисциплину. Так однажды, будучи очередной раз в командировке в Москве, я освободился от дел в середине дня, а поезд на Питер был вечером. Гостинцы дочери купил, время еще было, и я решил скоротать его в кинотеатре. После сеанса зажгли свет и некоторое время двери не открывали. Потом открыли и стали выпускать по одному. В дверях люди в штатском со строгими деловыми лицами допрашивали каждого. Мое командировочное удостоверение сняло все вопросы. Однако поверьте было это все же очень неприятно и даже унизительно.

Может быть, такая неожиданная перетряска властной вертикали тоже повлияла на выполнение продовольственной программы.

Это я понимаю сейчас, а тогда мы с Геной были в недоумении и думали, что это так, случайность. Чтобы осознать системность всего этого нам с Малыгиным предстояло постучаться лбом в стенку еще целых семь лет. Только крах СССР отрезвил нас и поставил точку в нашей идеализации социалистического общества. Выяснилось, что стране не нужны не только наши изобретения, но и мы тоже.

Через год провалом закончилась и наша совместная работа с заведующим кафедрой Юрием Пертеном. После того как мы впряглись в работу, увлеклись ею и выдали несколько технических решений на уровне изобретения, он озвучил цель приглашения нас с Геной на кафедру. Наша задача была наработать ему материал для докторской диссертации. Моя задача – конструкторские решения, Малыгина – математическое, расчетное обеспечение. Общаясь по работе с этим кандидатом технических наук, мы были удивлены тем, что он очень слабо ориентировался в технических вопросах и плохо понимал математику, расчеты. Он постоянно нас торопил и подгонял. Пару месяцев Малыгин делал расчеты, а Пертен все требовал принести и показать ему. Гена не успел сделать копию и принес ему расчеты, написанные от руки. Пертен попросил дать материалы ему на дом для ознакомления. Он не возвращал их целую неделю, а потом вдруг заявил, что ничего не брал. Таким обманом со стороны своего руководителя мы оба были ошеломлены. В это же время на наших глазах разворачивалась еще одна очень некрасивая история. Собралась группа преподавателей с целью написать справочник по конвейерам. Пертен взял на себя общую организацию и написание двух глав. Когда справочник был набран в типографии, выяснилось, что авторству Пертена принадлежит целых шесть глав, то есть значительно больше половины книги, работы соавторов он приписал себе. Разразился скандал. Как раз на фоне его до нас с Геной дошло под руководством какого прохиндея работаем. Поняв, что также будем обмануты и использованы в дальнейшем, решили уволиться.

В лице Пертена мы впервые встретились с «учеными» новой формации, которые активно начали захватывать власть почти во все институтах страны. Понятно, что, не разбираясь в науке, в деле, они были непотопляемы, поскольку имели партбилеты и опирались на поддержку партии. Эта липа, быстро обесценившая научные звания, до сих пор цветет в нашей стране пышным цветом. Почти все крупные федеральные чиновники еще оказываются докторами наук, а то и академиками. Честь и порядочность, традиционно свойственная русской науке, в советское время потихоньку размывалась и после социального переворота девяностых годов была практически уничтожена. Сегодня крупные государственные научные учреждения сплошь и рядом передаются по наследству детям или женам, а любые научные звания вплоть до академиков легко покупаются.