Текст книги "Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона"

Поезд идет на Восток

После тщательно спланированной технической подготовки Зорге должен был получить задание и отправиться на выполнение новой и особо трудной миссии под непосредственным контролем 4-го Управления в Китай. Миссия эта должна была стать частью масштабной разведывательной операции на Дальнем Востоке.

Но прежние друзья и соратники по Коминтерну не оставляли без внимания своего немецкого товарища.

«У меня были личные беседы с Пятницким и Куусиненом об этом прожекте». Он также встречался и с Мануильским. «Эти коминтерновские руководители были моими старыми знакомыми и личными друзьями в течение долгого времени». А шпионская деятельность Зорге на Дальнем Востоке была в некотором смысле совершенно новой и «вызывала особый интерес моих старых друзей».

В этом здании располагался Исполком Коминтерна

4-е Управление Красной Армии подчинялось через Информационный отдел (в 1930–1934 – Секретный отдел, а после 1934 – Особый отдел) Центральному Комитету советской компартии, являясь одной из шести секций советской военной разведки, и его первейшей задачей было создание сети агентуры, шпионских групп и связей за пределами Советского Союза. Управление имело собственную школу для обучения шифровальщиков, радистов и диверсантов, независимую от других советских агентств, в частности, от Коминтерна и ГПУ. Однако в практике решения кадровых и учебных вопросов не было ничего необычного.

Генерал Ян Карлович Берзин, начальник 4-го Управления, был легендарной личностью революции.

Ян Берзин и Филипп Голиков

У Берзина, вероятно, водилось досье на Зорге, начатое еще в бытность последнего в Германии и уж, конечно, с момента его прибытия в Москву. Опыт Зорге в качестве журналиста представлял особый интерес для 4-го Управления как отличное прикрытие для операций за границей и необходимое дополнение для политического наблюдателя. Его бесспорный и разнообразный военный опыт, возможно, имел еще большее значение.

Однако это лишь на первый взгляд. Дело в том, что одни из разведчиков-коминтерновцев некоторое время жили в СССР, как Леопольд Треппер или Шандор Радо, занимаясь здесь какими-то своими делами, другие приезжали учиться, как Иоганн Венцель, третьи никогда в Союзе не бывали. У себя на родине они либо находились на нелегальном положении, либо выходили из рядов компартий, маскируясь под добропорядочных обывателей. Да, они имели отношение к Коминтерну, но среди них не было функционеров центрального аппарата. Инструктор Коминтерна, который разъезжает по Европе, решая разнообразные вопросы подведомственных компартий – это далеко не маленький человек, и привлекать такого на работу в качестве простого агента, и направлять в очень сложный регион – явный мезальянс для привлекаемого. Такие люди, несмотря на конспирацию, все равно маячили на виду у полиции, так что Зорге был засвечен не только в своей бурной молодости, но и в конце 20-х годов в качестве деятеля Коммунистического Интернационала чуть ли не на каждом людном перекрестке европейских столиц. И посылать его в страну, где принадлежность к компартии каралась смертью, было непростительной авантюрой.

Тем более трудно представить, что эта идея принадлежала Яну Берзину – человеку, который любил и лелеял своих нелегалов, выращивал их как цветы и, сам в молодости приговоренный к смерти, придавал огромное значение безопасности и конспирации.

И во имя чего гнать-то парня на край земли? Ладно бы министр внутренних дел Китая был женат на сестре Зорге или у него там были бы какие-то другие совершенно исключительные возможности. Но ведь его посылали в Китай с журналистским удостоверением, можно сказать, просто «на авось», он должен был начать работу с чистого листа. Да, он умен и обаятелен, да, хорошо разбирается в политике – но нет ни малейшей гарантии, что у него вообще что-то получится. Так что мало того, что риск был велик, он еще и не был оправдан, и трудно представить, чтобы Берзин ради такого сомнительного результата взял на себя подобную ответственность.

Неожиданное подтверждение этого сомнения нашлось среди недавно опубликованных документов. 9 сентября 1929 года резидент в Германии К. Басов (Ян Аболтынь) сообщает в Центр:

«Телеграфировал относительно предложения Зорге. Он действительно очень серьезно намерен перейти на работу к нам. С теперешним его хозяином у него очень неопределенное положение, и уже почти целый месяц, как он не получал никаких указаний относительно своего будущего. Сидит также без денег… Если его положение решится в пользу нас, т. е. теперешний хозяин не будет держать его, то он лучше всего подойдет для Китая. Туда он может уехать, получив от некоторых здешних издательств поручения по научной работе…»

Из Центра ответили:

«Зорге, по сообщению его хозяина, должен приехать в ближайшее время сюда. По приезде пускай зайдет к нам, мы лично с ним переговорим…»

Басов снова пишет в Центр:

«Зорге получил телеграмму) в которой разрешают ему поехать в Москву для переговоров. Причем обратно он должен вернуться за свой счет. Как вид-но, хотят уволить его. Он зайдет к Вам и поставит вопрос о переходе на работу к нам. Я наводил справки – чем вызвано такое поведение в Коминтерне по отношению к нему. Получил некоторые намеки, что он замешан в правую оппозицию. Но все-таки, знающие его товарищи отзываются о нем очень хорошо. Если Вы возьмете его, то самое целесообразное будет послать в Китай…»

В Центре решили, что Зорге им подходит. И даже адрес первой командировки ему подобрали. Китай.

Задание Зорге окончательно обрело форму после серии инструктажей. Все связи с недавним прошлым были оборваны. Он получил в 4-м Управлении новую кличку «Рамзай».

Перед Зорге, в сущности, стояла задача как перед политически и экономически опытным наблюдателем – подробно изучать ресурсы и политику правительства Чан-Кайши. На основании этих данных советские власти смогли бы лучше оценить баланс сил в Китае между Чаном и коммунистами. 4-е Управление явно не имело в Китае никаких источников разведанных о Нанкинском правительстве. Действительно, есть свидетельства, показывающие, что сеть советских связников и агентов совершенно развалилась и что миссия Зорге была частью общей попытки восстановить утраченные связи в Китае.

Чан-Кайши

У СССР наладилось сотрудничество с националистической партией Гоминьдан, выступавшей за объединение страны и превращение ее в демократическую республику. В Гуанчжоу (провинция Гуандун) было сформировано гоминьдановское правительство во главе с одним из лидеров первой буржуазнодемократической революции 1911–1913 годов Сунь Ятсеном. Попытки данного правительства получить международное признание не удались, и тогда Сунь Ятсен в 1923 году договорился о сотрудничестве с Советским Союзом. В Южный Китай зачастили советники, самым заметным из которых был представитель Коминтерна Михаил Бородин (Грузенберг).

Михаил Маркович Бородин (Грузенберг) в Китае, 1920-е гг.

Ему удалось объединить в единый фронт Гоминьдан и созданную в 1921 году Коммунистическую партию Китая. Один из ближайших сторонников Сунь Ятсена, Чан Кайши, был даже направлен в Москву на военные и политические курсы. Знали бы, кого учат – устроили бы ему в Москве автомобильную катастрофу или другой какой несчастный случай! Впрочем, примерно в это же время на аэродроме под Липецком повышали квалификацию молодые асы «Люфтваффе», а где-то в районе Казани в числе слушателей курсов «Кама» числился будущий мастер танковых ударов Хайнц Гудериан…

Коминтерн, как водится, тут же увидел в китайских событиях долгожданную революцию и радостно кинулся помогать. После провала с «германским красным октябрем» все, кто со дня на день ожидал «мировой революции», – и в Коминтерне, и в советском правительстве – основную ставку сделали на Китай. По их прогнозам, эти волнения должны были перерасти из антифеодального и национально-освободительного движения в революцию по типу российской, и в перспективе привести к построению социализма. В СССР отношение к этим раскладкам было неоднозначное. Категорическими противниками курса на «перерастание» были нарком иностранных дел Максим Литвинов, полпред в Японии Виктор Копи и некоторые другие. Зато рьяными сторонниками китайской революции оказались руководитель группы советских политических советников в Китае Михаил Бородин (Грузенберг) и полпред в Китае Лев Карахан (Караханян). В этом-то была и беда: находясь далеко от Москвы, эти люди не очень-то спрашивали санкции на то, что делают. Именно Бородин в первую очередь всячески стимулировал подготовку вооруженного восстания, в ходе которого предполагалось создать китайскую Красную армию и провозгласить революционное правительство. Против этой идеи выступили даже военные советники, которые никогда не отличались недостатком радикализма, однако Бородину удалось убедить Сталина, и план был принят. Приступили к воплощению очередного бредового замысла, попутно решая вполне прагматические и перспективные задачи.

4-е Управление намерено было восстановить свою сеть военной разведки и для этой цели, а также для того, чтобы уладить техническую сторону новой шпионской группы, базирующейся в Шанхае, и был назначен опытный агент, который должен был возглавить китайскую миссию, став непосредственным начальником Зорге.

Человек этот известен лишь по своей кличке «Алекс», и Зорге просто упоминает о нем, как «о старом ветеране 4-го Управления». Этот человек был завербован Боровичем в Берлине и, как и Борович, был поляком.

К миссии «Рамзая» должен был присоединиться и радист для поддержания радиосвязи. При 4-м Управлении была своя радиошкола, но Зорге не бывал в ней, поскольку человек, назначенный в его группу, встречался с ним в Берлине. Зорге называл его Вейнгартеном или «Вейнгартом».

Теперь оставалось лишь подобрать «крышу» для самого Зорге. Он должен был выехать из Советского Союза по своему подлинному паспорту выданному на его имя германским правительством. В графе «род занятий» в паспорте значилось «журналист». В ноябре 1929 года он выехал из Москвы в Берлин – ибо именно здесь начиналась первая стадия его путешествия на Дальний Восток. В Берлине он подписал два контракта, которые обеспечивали ему прикрытие в качестве свободного журналиста. Одно соглашение было заключено с издательским домом, издававшим социологический журнал. Другое – с сельскохозяйственной газетой – «Getreide Zeitung». Зорге планировал изучать сельское хозяйство Китая и надеялся использовать свои статьи для сельскохозяйственной газеты в качестве материала для книги. Через редактора этой газеты д-ра Юстуса Шлосса, который был другом Феликса Вейля, патрона Франкфуртского института общественных исследований, где Зорге работал в 1924 году, он получил рекомендательное письмо от Департамента прессы германского МИДа, датированное 28 ноября 1929 года, к германскому генеральному консулу в Шанхае.

Зорге покинул Берлин и отправился один через Париж в Марсель. Здесь к нему присоединился «Алекс», и уже вдвоем они сели на японский корабль. Радист Вейнгартен, находившийся по заданию 4-го Управления в Германии, сел на пароход еще в Гамбурге. Воя эта компания через Суэц, Коломбо и Гонконг направилась в Шанхай, где и сошла на берег в январе 1930 года.

Город Шанхай – главный порт, обслуживающий долину реки Янцзы, промышленный центр Китая, в 1930 году был поделен на собственно китайский город, Международный сеттльмент, управляемый как экстерриториальный анклав Муниципальным советом, избранным Соединенными Штатами, Великобританией, Францией и Японией и охраняемый полицией этих стран, и отдельную французскую концессию. Это был город ярких контрастов и смешанной юрисдикции.

Шанхай, 1930-е гг.

10 января 1930 года два германских гражданина прибыли в Шанхай на японском судне. Они путешествовали по подлинным паспортам, выданным на их настоящие имена. Это были д-р Рихард Зорге и м-р Вейнгартен. Об их прибытии немедленно стало известно шанхайской городской полиции, которая, однако, не сразу узнала о существовании еще и третьего человека, руководителя всей компании. И надо признать, что и по сей день его настоящее имя так и не установлено.

«Алекс», старший в группе, должен был принять дела у людей из Красной Армии, действовавших в Шанхае, и с помощью Вейнгартена – специалиста по радио, восстановить регулярную радиосвязь с Россией, прерванную совсем недавно. И хотя шанхайская полиция довольно быстро отнесла Зорге и Вейнгартена к числу вероятных советских агентов, однако истинные задачи китайской миссии 4-го Управления так никогда и не были установлены.

Первое, что Зорге сделал, – нанес визит в Германское генеральное консульство в Шанхае, о чем гласит запись от 17 января, – ровно через неделю после прибытия в Китай. В консульстве он представил рекомендательное письмо от департамента прессы германского МИДа в Берлине, датированное 28 ноября 1929 года и написанное в качестве рекомендации редактором немецкой сельскохозяйственной газеты д-ром Юстусом Шлоссом, который пользовался поддержкой германского министерства продовольствия и сельского хозяйства.

Зорге объяснил сотрудникам германского консульства, что желал бы изучать сельскохозяйственные условия Китая, чтобы написать серию статей для газеты д-ра Шлосса. Его приняли без вопросов и снабдили несколькими рекомендациями на имя ведущих немецких бизнесменов в Шанхае, а также к другим консульским властям в Китае.

9 мая 1930 года, как записано в архивах шанхайской муниципальной полиции, Зорге выехал в Кантон, где пробыл шесть месяцев. Жил он все это время в международном сеттльменте, в меблированных комнатах, содержавшихся какой-то датчанкой, и беспрепятственно расширял свои познания Китая. Из Кантона он совершал многочисленные «исследовательские поездки» в южные районы страны, а также устанавливал контакты в городе, подобно шанхайским. Посетив германское консульство, он получил возможность войти в среду немецкой общины, а рекомендательные письма генерального консула оказались для него весьма полезными.

Хотя бездну сведений можно было получить просто-напросто за коктейлями в иностранных клубах. Газеты сеттльментов и концессий печатали любую информацию, попадавшую к ним в руки, в том числе и секретную: «белых людей» нисколько не волновали проблемы безопасности какой-то там азиатской страны. Кроме того, имелось множество бюро, успешно торговавших любыми информационными материалами. Коррупция в китайской администрации, полиции и армии достигала колоссальных масштабов, а основная масса населения жила чрезвычайно бедно и за очень небольшую мзду была готова на все. Как говорится, за ваши деньги – любой каприз…

Вот, например, Христофор Салнынь, «главный диверсант Разведупра», в конце 1927 года легализовался в Шанхае под именем Христофора Лауберга, американца. Его группа должна была снабжать оружием боевые группы компартии Китая. Помощником Салныня был другой старый и опытный сотрудник разведки, болгарин Иван Винаров. Для прикрытия они организовали крупную экспортно-импортную торговую фирму с множеством филиалов в различных городах. Филиалы эти занимались и торговлей, и разведкой, и поставками оружия. К началу 1929 года резидентура включала в сферу своих действий и Харбин – там прикрытием служила консервная фабрика. Оружие Салнынь и Винаров закупали за границей на деньги, вырученные от продажи китайских товаров. Разведка приобретала черты коммерческого предприятия, приносящего неплохие прибыли!

Вот примерно в такой деловой и многообещающей атмосфере оказались советско-германские путешественники со шпионскими наклонностями.

«Рихард предпочитал носить удобные спортивные костюмы с брюками гольф. При этом из правого кармана его пиджака обычно торчала толстая газета, да так, что ее название еще можно было отчасти разглядеть, а дату выпуска – нет. Если он бывал в кругу немцев – военных или штатских) – это были, как правило, «Дойче гетрайде-цайтунг» или «Франкфуртер цайтунг», в англо-американской компании – лондонская «Таймс». Не особо проницательным он казался постоянно озабоченным, неистовым репортером». Ради нескольких отрывочных сведений ему приходилось иногда проводить целые ночи в таких нанкинских увеселительных заведениях) как «Клабхауз», «Интернэшнл клав» или «Ротари клаб», накачивать вином своих собеседников) развязывая им таким образом языки. При этом он всегда знал о тех, с кем говорил) больше, чем они о нем. Еще во время своего пребывания в Германии) например) он собрал персональные данные главным образом тех военных советников) у которых можно было предположить в дальнейшем наилучшую осведомленность; эти данные давали ему возможность в итоге в дружеской беседе выпотрошить их, как жирного рождественского гуся» – вспоминал его радист.

Он с удовольствием занимался «разведкой» подобного рода: ходил по кабакам, много пил и много говорил – правда, надо отдать ему должное, никогда не говорил лишнего! – время от времени в пьяном виде ввязывался в драки, иной раз позволял себе и более отчаянные и опасные авантюры.

Христофор Салнынь – боевик, диверсант и коммерсант

Так, например, им понадобилось достать код китайской правительственной связи. У радиста, который большую часть времени все равно сидел без дела и слушал чехарду в эфире, родилась идея: почему бы не заняться радиоперехватом? Естественно, то, что передавалось открытым текстом, их не интересовало. Значит, надо доставать шифры и коды, хорошо бы правительственные или армейские.

За два месяца Зорге выяснил, что основной полк связи войск Чан Кайши базируется в Синьцзяне и что кодированием занимается немецкий офицер-связник по фамилии Штёльцнер. Зорге поехал в Синьцзян и вернулся невероятно уставший и без результата. Доступа к немцу не было никакого. Рихард и вообще-то тяжело переживал неудачи, а тут впал в полное расстройство и на предложение посоветоваться с китайцем Цзяном, прибившемся к их компании в силу увлечения марксизмом, только махнул рукой.

И все же выход нашел как раз хитроумный китаец Цзян. У Штёльцнера была жена-китаянка, которая, как хозяйка, имела доступ во все помещения в доме, в том числе и в кабинет, куда не допускались остальные слуги. К обязанностям супруги она относилась по-китайски: чтобы сохранить расположение мужа, жена должна быть всегда красивой. Поэтому она регулярно ездила в Шанхай за дорогим бельем, шелковыми платьями и духами. Однако оплачивать покупки приходилось мужу, которому это совсем не нравилось. Такая вот проблема, особенно с духами сложно, ведь женщина должна хорошо пахнуть, а муж никак не может понять особой прелести дорогих французских духов…

В парфюмерной лавке и нашли общий интерес Цзян и очаровательная китаянка. Дальше уже пошли чисто технические тонкости. Джон, фотограф группы, сконструировал специальный фотоаппарат, намертво закрепив диафрагму и выдержку, а в качестве фиксатора расстояния до объекта съемки привязал к аппарату свинцовый шарик на шнурке. Теперь все было проще простого: положить бумагу под настольную лампу, с помощью шарика установить расстояние, снять, передвинуть кадр. Все. Ей дали аппарат и несколько десятков флаконов духов.

Естественно, читать китаянка не умела. Она некритически переснимала все бумаги на столе мужа. Чего там только не было: письма, страницы книг, инструкции, просто изрисованные листки. Но среди всего этого бедлама разведчикам досталось несколько армейских кодов и система их изменений, а также список телефонных номеров всех немецких военных советников.

Вот так и приобретался опыт вербовки ничего не подозревающей агентуры.

В середине ноября «Рамзай» получил известие от «друзей», что его присутствие настоятельно необходимо в Шанхае, и, таким образом, первый период ученичества для него закончился.

В Шанхае Зорге и его коллег ждал еще один будущий соратник – второй (а потом и первый) радист группы Макс Клаузен.

Вся предшествующая карьера Клаузена может служить классическим примером вербовки целой группы техников, отобранных по тайным каналам Коминтерна для военной и политической разведки. От сетей связи, которые эти люди были обучены создавать, зависело функционирование всей системы советского шпионажа.

Макс Клаузен и его жена Анна

В сентябре 1928 года, после нескольких месяцев тщательного наблюдения за объектом, на Макса вышел агент советской военной разведки «Георг» и спросил, имея в виду его прежний опыт в радиосвязи, не хотел бы он отправиться в Москву «поработать на разведывательную организацию». Клаузен принял предложение «Георга» и выехал из Берлина с билетом первого класса в кармане и томиком Томаса Манна в багаже. Ему было сказано: «Место вашего назначения – в этой книге». Простой буквенный код внутри романа, будучи расшифрованным, давал адрес в Москве.

По прибытии в Москву Клаузена встретили и отвезли в здание 4-го Управления Генерального штаба Красной Армии. Так он оказался завербован непосредственно советской военной разведкой.

После нескольких месяцев интенсивного обучения в радиошколе Красной Армии Клаузена отправили в Шанхай, где он и должен был присоединиться к «Джиму»-Зорге.

В июле 1929 года, после того как была установлена связь между Шанхаем и Владивостоком, Клаузен получил указание от своего руководителя отправиться в Харбин, чтобы там смонтировать другую радиостанцию, которой должна будет пользоваться группа Красной Армии в Маньчжурии. Весь его радиоинструмент любезно и незаметно перевез для него французский дипломат. Условия для деятельности в Харбине были существенно осложнены бдительностью местной китайской полиции. Китайско-советские отношения на границе обострились, и налеты китайской полиции на советское консульство в апреле этого года служили постоянным предостережением.

Одним из источников информации для группы оказался американский вице-консул Лиллестром, и именно в его доме Клаузен и установил радиопередатчик. Но ненадолго.

Вскоре Макс получил указания осесть в Шанхае и подыскать себе жилье. Он снял однокомнатную квартиру на первом этаже дома в районе Хонкей. Однако было трудно вести радиопередачи без внешней антенны, и, проведя небольшое расследование, Клаузен обнаружил, что в мансарде над ним живет финская леди. Он предложил ей поменяться квартирами, но леди отказалась. Возникло легкое неудовольствие с обеих сторон. Тогда Зорге предложил Клаузену оплачивать разницу в стоимости аренды этих двух квартир, после чего леди согласилась на обмен. А вскоре Клаузен и его соседка стали часто встречаться.

Эту финскую леди звали Анна Валлениус, она эмигрировала из Советской России то ли по бытовым, то ли по политическим мотивам. Была она вдовой торговца также финского происхождения, за которого вышла замуж в маленьком городке Семипалатинске в Казахстане, когда было ей всего шестнадцать лет. Когда началась революция, они сбежали вместе с мужем и осели в Шанхае, где муж и умер в 1927 году. Одиночество сблизило Анну с веселым и добродушным соседом по этому грязному и мрачному дому. Любовная история развивалась по своим законам, и вскоре

Клаузен вынужден был решать с самим Зорге вопрос, не повлияет ли подобное общение на безопасность группы. Однажды вечером Клаузен пригласил Анну в танцзал, где познакомил с Зорге. Зорге предупредил его: «Все в порядке, ты можешь жениться на ней, но будь осторожен в отношении нашей секретной работы. Если твоя женитьба будет угрожать нашей безопасности, ты будешь отозван в Москву».

Так или иначе, но Макс и Анна поселились вместе в ее первоначальной квартире в мансарде и стали вести совместное хозяйство.

Настала пора представить еще одну даму, появившуюся в окружении разведгруппы «Рамзай». Среди европейских журналистов, работавших в Китае в то время, была и Агнес Смедли, хорошо известная представительница американских левых, официально аккредитованная в качестве корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг» в Шанхае. Она без устали сражалась по всему миру – бунтарь, ищущий дела, боец, никогда не прекращавший готовить себя для грядущей битвы, а также своего рода воплощение обиды, негодования и крушения иллюзий.

В мае 1929 года мисс Смедли прибыла в Шанхай по фальшивому американскому паспорту и тут же вызвала стойкое подозрение по отношению к себе со стороны муниципальной полиции. Она сразу же стала знаменитой в прогрессивных кругах европейской колонии, этого маленького мира моральных и политических беженцев, изгнанников, существовавших в стороне от респектабельной деловой общины: мира писателей и журналистов, ожидавших Великой китайской революции как освобождения от гнетущего их чувства личных крушений и как вознаграждения за пережитый крах миража революции на Западе.

Агнесс Смедли, Китай

Подобный круг людей привлек пристальное внимание Зорге, когда он принялся создавать свои каналы получения информации. Мисс Смедли сыграла роль рекомендательного письма, и небольшая группа китайских «помощников и поддерживающих» была, со всеми предосторожностями, наконец создана.

За несколько месяцев до этого Агнес познакомилась с японским журналистом по имени Одзаки Хоцуми, китайским корреспондентом ведущей японской газеты «Асахи» из города Осака.

Хоцуми Одзаки

Связь Одзаки с мисс Смедли крепла в постоянном общении и обмене мыслями, и информацией к их обоюдной пользе – как профессиональной, так и, похоже, иной. Обычно они встречались в вестибюле «Палас-отеля» или у нее на квартире, и Одзаки снабжал ее новостями о деятельности Нанкинского правительства Чан Кайши, а также о ситуации в Японии.

Как далеко зашли эти контакты и перешли ли они границы профессиональной журналистской деятельности – остается неясным. Да мы и не ищем дверной глазок, через который взгляд на мир обретает дополнительные очертания и краски.

Хотя порой стоит отвлечься от почти канонического стиля нашего повествования и предложить читателю несколько строк, которые его развлекут.

Благодаря контактам с А. Смедли Рихард Зорге стал членом Китайского автомобильного клуба, президентом которого был азартный автомобилист Чан Кайши. Рассказывали, что именно через этот клуб страстный любитель автоспорта, предпочитавший, правда, мотоциклы, Зорге познакомился с Чан Кайши. Он стал принимать участие в состязаниях автомобилистов. Однажды во время гонок он сумел выжать из своей скромной спортивной машины все, на что она была способна, и, приближаясь к финишу, обогнал роскошный американский автомобиль президента клуба.

«Лицо Чан Кайши исказилось от гнева – он всегда выходил победителем. Да и кто бы осмелился обогнать генералиссимуса! – излагали это событие биографы Зорге С. Голяков и И. Ильинский. – Рихард гнал свою машину на полкузова впереди Чан Кайши. Лишь у самого финиша он смирил азарт спортсмена – сбросил газ. Машина Чан Кайши первой пересекла заветную линию. Генералиссимус сиял. Он подошел к Зорге, пожал руку достойному сопернику поинтересовался, кто он и откуда. Отныне Зорге мог надеяться на благосклонность Чан Кайши». Впрочем, не только поэтому.

Помимо профессионализма и энергии, Агнес Смедли сопутствовало еще и везение. Она сумела подружиться с вдовой Сунь Ятсена Сун Цинлин. Эта женщина происходила из семьи китайского банкира, ее сестра была женой самого Чан Кайши, муж другой сестры занимал должность министра промышленности, торговли и сельского хозяйства, родной брат был министром финансов в Нанкине. Сам Чан Кайши не питал теплых чувств к своей родственнице, однако между сестрами отношения были хорошими. Используя связи Сун Цинлин, Агнес имела самые точные данные о китайской экономике, госбюджете и многие другие достаточно секретные сведения, а также знала «тайны двора», сплетни и прочие крайне полезные вещи.

Где-то в ноябре 1930 года в офисе Одзаки появился японец, живущий в Китае, по имени Кито Гиничи, и сказал, что он только что прибыл из Соединенных Штатов через Индокитай. Спустя некоторое время Кито предложил Одзаки познакомить его с «блестящим американским репортером» по имени «Джонсон». Кто он? Он «хороший человек».

Осторожный Одзаки произнес это имя в разговоре со Смедли.

Через несколько дней мисс Смедли сообщила Одзаки, что «Джонсон» действительно «хороший человек», и сама представила ему Одзаки в китайском ресторане на Нанкин-роуд. Атмосфера встречи отличалась непосредственностью и взаимным доверием. В конце разговора «Джонсон» попросил Одзаки снабжать его подробностями о внутренней ситуации в Китае и японской политике в отношении различных политических групп. То, что «Джонсон» был на самом деле Рихардом Зорге, оставалось неизвестным Одзаки в течение нескольких лет, хотя эти двое впоследствии встречались, по крайней мере, раз в месяц на квартире мисс Смедли или в китайских ресторанах где-нибудь за городом.

Зорге нашел своего самого ценного сотрудника, «первого и самого важного помощника».

Одзаки часто посещал собрания ячейки внутри Восточно-Азиатской школы режиссуры, и на одном из них познакомился с японским журналистом по имени Каваи Текиши, приехавшим в Пекин в 1926 году и ныне работавшим в газете «Шанхай Уикли».

Японское вторжение в Маньчжурию в сентябре 1931 года изменило декорации на дальневосточной политической сцене. Станет ли этот «инцидент» прелюдией к дальнейшему продвижению Японии в провинции Северного Китая? Как скажется японская агрессия на судьбе борющихся политических сил в других частях китайской земли? И, самое главное, каков риск начала русско-японской войны? Как однажды сказал Зорге Клаузену в Шанхае, «японская армия захватила Мукден, что осложняет нашу работу в Китае».

«Зорге, Смедли и я обсуждали все эти события», – позднее говорил Одзаки. Потом он привлек Каваи. Встреча состоялась в одном из излюбленных мест – в китайском ресторане на Нанкин-роуд. Одзаки выступал в качестве переводчика, и он же, вероятно, подготовил Каваи для интервью. Зорге попросил Каваи совершить поездку на север Китая и в Маньчжурию, чтобы ответить на четыре вопроса: как идет становление нового «независимого», контролируемого японцами государства Маньчжоу-Го; какова позиция, занятая после маньчжурского инцидента полуавтономным японским гарнизоном, расположенным в этом районе и известным как Квантунская армия; какова политическая реакция «белых» русских, мусульманских и монгольских меньшинств; и, самое главное, умонастроения в этом северном пограничном районе по отношению к Советскому Союзу.

Когда Каваи вернулся из этой поездки, потребовалось несколько встреч, чтобы прочитать его письменный отчет, причем одна из этих встреч состоялась на квартире мисс Смедли. Зорге никогда не задавал уточняющих вопросов о деталях, не был дотошен в мелочах, но желал услышать впечатления Каваи о ситуации в целом. «У меня есть и другие источники», – говорил он. Вскоре Каваи был арестован японской полицией в Шанхае, которая допрашивала его, но потерпела неудачу в попытках раскрыть его подпольную деятельность. Через три недели он был освобожден.