Текст книги "Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона"

Война начнется в июне

В 1938 году посол Дирксен по состоянию здоровья вернулся в Европу. И, к удивлению многих, Отт, несмотря на свое антинацистское прошлое, был назначен германским послом в Японии.

17 марта 1938 года генерал-полковник Вильгельм Кейтель, фактически игравший роль военного министра, писал Риббентропу, только что назначенному рейхсминистром иностранных дел: «По случаю доклада у фюрера я заговорил с ним о личности нынешнего военного атташе в Токио, генерал-майора Отта, тем более, что верховное командование сухопутных сил уже неоднократно ставило передо мной вопрос об использовании генерал-майора Отта на более высокой командной должности в войсках в фатерлянде. В связи с тем, что генерал-майор Отт, будучи ближайшим сотрудником генерала фон Шлейхера, пользовался неограниченным доверием последнего, он не по своей вине попал в политически двусмысленное положение. В ходе моего доклада фюрер затронул вопрос возможного использования генерал-майора Отта, учитывая его успехи, на самостоятельной дипломатической должности и просил меня обратиться в соответствующие внешнеполитические инстанции на предмет обсуждения этого вопроса с ним лично.

Если вы как министр иностранных дел склонны поддержать эту инициативу фюрера об использовании генерал-майора Отта на дипломатической службе, то следовало бы вызвать сюда генерал-майора Отта, с тем чтобы фюрер, согласно его желанию, мог лично с ним побеседовать».

Вопрос о замене посла встал в связи с тяжелой болезнью Дирксена. Через шестнадцать дней Отт был уже в Берлине, представляясь Гитлеру по случаю нового назначения. Одновременно он был принят в НСДАП, причем партийный значок ему приколол сам фюрер.

Ну, если у Отта в те дни был повод праздновать свое служебное повышение, то у его друга Зорге – второе рождение.

Зорге собирался нанести краткий визит в Гонконг, поскольку у него скопилось много секретного материала, который он должен был передать там советскому агенту. Генерал Отт попросил Зорге выступить в роли курьера посольства; и Зорге; по его собственным словам; был своего рода «двойным курьером» сначала в Манилу а потом в Гонконг; везя документы «для обеих сторон».

Свое возвращение в Японию он отпраздновал в привычном стиле – в «Рейнгольде» с Урахом. В два часа ночи; когда бар, наконец; закрылся; Зорге уселся на мотоцикл; купленный им у Макса Клаузена. Машина доставляла ему массу удовольствия и некоторое беспокойство его друзьям; поскольку даже когда Зорге был трезвым; он гонял на ней с огромной скоростью по узким улицам города.

Усадив Ураха на заднее сиденье «Цундапа»; Зорге помчался к «Империал-отелю». Он попросил Ураха сопровождать его в «налете» на квартиры тех жителей; которые известны были хорошими запасами спиртного в своих барах; однако на этот раз Зорге отправился на свою собственную квартиру где выпил целую бутылку виски. А потом предложил другу отвезти его домой на заднем сиденье мотоцикла. (Это был один из вечеров; когда Ханако-сан не было в его доме.) Урах благоразумно отказался; и Зорге отправился один.

У Тораномон; за зданием офиса ЮМЖД он свернул влево с широкого проезда щ поддав газу помчался вверх по улице вдоль стены; окружавшей американское посольство; – по дороге; если и отличавшейся от грязной грунтовой колеи, то ненамного. Он потерял контроль над машиной и врезался головой в стену.

К счастью для Зорге, место аварии находилось в пределах слышимости, если не видимости полицейского в будке у ворот посольства. С тяжелыми ранениями, истекающий кровью от ран на лице, Зорге, однако, не потерял сознания и сумел назвать полиции адрес Ураха. Полиция позвонила в «Империал-отель», и Урах тут же приехал на место происшествия. Когда он прибыл, Зорге едва мог говорить, но все же сумел прошептать: «Скажи Клаузену, чтобы он немедленно приехал». Клаузен поспешил в госпиталь Святого Луки, куда доставили пострадавшего Зорге. Что было дальше лучше, всего описывает сам Клаузен.

«Сильно побитый, но не потерявший самообладания, он протянул мне отчеты на английском и американскую валюту, находившиеся в его кармане, которые нельзя было показывать посторонним, и только освободившись от них, потерял сознание. Из госпиталя я прямиком отправился к нему домой, чтобы забрать все его бумаги, имевшие отношение к нашей разведывательной деятельности, прихватив и его дневник. Чуть позже сюда прибыл Вейс из АНБ (чиновник германской службы новостей), чтобы опечатать всю собственность Зорге, чтобы никто не мог ничего тронуть. Я вздрогнул, подумав, что вся наша секретная работа выплыла бы наружуприди Вейс раньше меня».

У Зорге оказалась сломанной челюсть и выбиты почти все передние зубы. Лицо, если и не было изуродовано, однако несло на себе следы аварии, что весьма заметно на фотографии, снятой в марте 1938 года. По словам одного очевидца, «шрамы на лице Зорге делали его похожим на японскую театральную маску, придавая его лицу почти демоническое выражение».

Аутром каждого дня на перекрестках магистральных улиц Токио, в полицейских участках в назидание водителям вывешивали светящиеся табло, извещающие о числе аварий и катастроф в городе за предыдущие сутки. Среди пострадавших был указан и немецкий корреспондент Рихард Зорге. Напротив его фамилии помимо прочего значилось: «Многократно превышал скорость».

Цифра была совершенно дикая по тем временам – за сотню миль в час… С такой скоростью тогда ездили лишь гонщики на треке. Когда Зорге вышел из госпиталя, супруги Отт были особенно добры к нему, а фрау Отт даже пригласила его пожить у них, пока он окончательно не поправится.

В начале апреля 1938 года Отт был назначен послом, а еще раньше произведен в генерал-майоры. Он предположил: «Мое назначение было задумано как прецедент, позволяющий сделать то же самое с Осимой». И действительно, генерал-майор Хироси Осима, старый друг Эйгена Отта, в середине 1938 года также был назначен послом Японии в Берлине. Очевидно, требовалась определенная симметрия.

Бывший начальник отдела министерства Хельмут Вольтат писал: «Посол относился к Зорге как к пресс-атташе посольства. Он регулярно обменивался с господином Зорге самой секретной информацией… Как посол, он с самого начала войны доверил господину Зорге ведение военного дневника посольства». Дошло до того, что посольство оплачивало некоторые поездки Рихарда по Японии и даже на континент.

Еще одно свидетельство высочайшей степени довериях нацистов к Зорге – найденное в Токио письмо Риббентропа написанное в 1938-м. Министр иностранных дел Рейха поздравляет Зорге с днем рождения, отмечает его «выдающийся вклад» в деятельность немецкого посольства в Японии. И прикладывает собственную фотографию с автографом. Прямо охранная грамота!

Еще летом 1936 года, уезжая в отпуск в Германию, Отт предложил Зорге включить его в штат посольства в качестве вольнонаемного сотрудника, своего помощника «по линии промышленно-экономического изучения страны». Однако Рихард отказался. Штатная должность в посольстве требовала согласования в Берлине, а там могут проверить кандидата, и неизвестно, что еще найдут в полицейских архивах. Но в сентябре 1939 года Отт все-таки зачислил Зорге в штат германского посольства в качестве пресс-атташе. Проверка же со стороны гестапо последовала только в 1940 году, и ничего особо политически криминального за Зорге не выявила.

Поздравление от Риббентропа

Чего нельзя было сказать о… Москве.

Однажды Зорге через курьера передал в Москву фотографию, где был изображен германский посол фон Дирксен, обменившийся рукопожатием с каким-то высокопоставленным японцем. Тут же сбоку стоял Зорге.

Кто-то решил, что на фотографии запечатлена процедура представления германского посла Дирксена японскому императору, очевидно, во время военных маневров, потому что снимок был сделан в императорской палатке. (Японский исследователь Зорге Томия Ватабэ утверждал, что такое толкование изображения на фотографии является неверным. По его мнению, на фотографии запечатлен не император Хирохито, а его брат принц Титибу. Ватабэ указывает, что в довоенной Японии протокол совершенно исключал возможность рукопожатия священной особы императора с кем-либо из дипломатического корпуса.)

Какой же вывод из этого сделали в Центре?

«Тот факт, что «Рамзай» на представление Дирксена японскому императору был допущен в личную палатку императора, доказывает, что он считается там полностью своим человеком. Если бы он был вскрыт и использовался вслепую, то отношение к нему было бы как к советскому агенту (хотя и вскрытому тайно от него) и он ни под каким видом не был бы допущен в палатку императора.

Следовательно, если считать, что «Рамзай» вскрыт, то приходится заключить большее, что он не только вскрыт, а и работает на японо-германцев в качестве дезинформатора советской разведки».

Такое заключение не могло остаться без последствий. Контрразведка НКВД просит санкционировать отзыв из Токио «Зонтера» (под этим псевдонимом Зорге значился в ведомстве Л. Берия) с последующим его арестом.

Ветеран разведки и контрразведки генерал-лейтенант Павел Судоплатов позицию Москвы в отношении Зорге охарактеризовал следующим образом:

«Несколько слов о работе группы Зорге («Рамзай») в Токио. К информации, поступавшей по этой линии… в Москве относились с некоторым недоверием. И дело было не только в том, что Зорге привлекли к работе впоследствии репрессированные Берзин и Борович, руководившие Разведупром Красной Армии в 20-30-е годы. Еще до ареста Боровича, непосредственного куратора Зорге, последний получил от высшего руководства санкцию на сотрудничество с немецкой военной разведкой в Японии. Разрешение-то получил, но вместе с тем попал под подозрение, поскольку такого рода спецагентам традиционно не доверяют и регулярно перепроверяют во всех спецслужбах. В 1937 году исполняющий обязанности начальника Разведупра Гендин в своем сообщении Сталину, подчеркивая двойную игру ценного агента Зорге, добывающего информацию также для Отта, резидента немецкого абвера в Токио, делал вывод, что указанный агент не может пользоваться как источник информации полным доверием».

Ну, а Сталин?! Его реакцию нетрудно предугадать. На одном спецсообщении, составленном на основе донесений «Рамзая», товарищ Сталин собственноручно написал: «Прошу мне больше немецкой дезинформации не присылать».

Осенью 1937 года «Рамзаю» отдается распоряжение выехать в СССР «для инструктажа» о будущей работе.

«Рамзай» сразу же отвечает, что выехать сейчас ему совершенно невозможно в связи с тем, что он в данное время выполняет чрезвычайно важную роль у немцев в посольстве – временно исполняет обязанности руководителя их телеграфного агентства, так как заведующий агентством в отпуске. А работа эта сулит большие перспективы.

На это из Москвы следует подтверждение распоряжения подготовиться к выезду.

«Рамзай» упорствует, он сообщает, что готов с радостью скорее вернуться в Союз, но считает, что в данный момент это означает разрушить всю работу на самом ответственном этапе. И просит оставить его в Японии до марта 1938 года, чтобы он мог своевременно и точно выявить срок начала войны против СССР.

Возникает вопрос: знал ли Зорге о том, что происходило у него на Родине, и в ГРУ в частности? Или здесь сыграло роль (в данном случае спасительную) его «самомнение», убежденность, что Центр должен считаться с мнением человека, работающего в «поле».

Пока не рассекречены все документы, трудно сказать, почему было отменено решение о ликвидации резидентуры. Известно лишь, что отмены добился и. о. начальника Разведуправления Красной Армии С.Г. Гендин, переведенный на эту должность из НКВД.

Семен Гендин, начальник Разведупра Красной Армии

С началом войны в Европе Отт поручил Рихарду выпуск бюллетеня посольства «Дейчер динст». Теперь Зорге руководил работой всех немецких корреспондентов в Токио, часто собирал их на совещания и инструктировал. Он получал 500 иен и обязан был являться в посольство каждый день. В январе 1940 года Зорге написал в Центр:

«Дорогой мой товарищ! Получили ваше указание остаться еще на год. Как бы мы ни стремились домой, мы выполним его полностью и будем продолжать здесь свою тяжелую работу. С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха. Однако, если я пойду в отпуск, это сразу сократит информацию…»

Утром, побывав в японском телеграфном агентстве «Домей Цусин» и ознакомившись с сообщениями о ходе войны в Европе, Зорге за поздним завтраком встречался с послом. Отт показывал секретные документы из Берлина, потом, советуясь с Рихардом, писал ответы. Приходили военный, авиационный и морской атташе, а также недавно прикомандированный к посольству начальник гестапо полковник Мейзингер. Для этих людей Зорге делал небольшой обзор международных событий. Начинался обмен мнениями. Каждый получал из Берлина секретные распоряжения и считал своим долгом посоветоваться по всем вопросам с компетентными лицами.

В июле 1940 года принц Коноэ вновь пришел к власти. Он выдвинул программу «создания великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», включив сюда Индокитай, Индию, Индонезию, страны Южных морей. Одзаки укрепился еще больше. Не теряя позиций в правлении ЮМЖД, он вновь стал неофициальным советником правительства.

Принц Каноэ

Принц осыпал своего любимца Одзаки благодарностями. «Группа завтрака» стала собираться прямо в резиденции премьер-министра.

Иногда и сам Коноэ присутствовал на этих завтраках, а личный секретарь принца был постоянным членом группы и другом Одзаки.

А на Зорге вдруг навалилась еще одна забота: начальник гестапо Мейзингер сообщал в Берлин: единственный достойный человек, способный возглавить фашистскую организацию на Дальнем Востоке, – Рихард Зорге! В посольство поступило письмо на имя Зорге, заверенное печатью нацистской партии: ему предлагали стать руководителем нацистской организации в Японии.

Посол и все его помощники прониклись еще большим уважением к журналисту. О, этот далеко пойдет!

И неожиданно для всех Зорге отказался от «высокой чести». Видите ли, партийной работой должен руководить человек, способный беззаветно выполнять свой партийный долг. Но сможет ли так относиться к партийным делам корреспондент многих газет и журналов, обозреватель, то и дело разъезжающий по Дальнему Востоку, наконец, неофициальный консультант по международным вопросам? Найдутся более достойные… хотя бы Венеккер!

Скромность журналиста оценили и в посольстве, и в Берлине. Другой с радостью ухватился бы за такое предложение…

Удостоверение корреспондента Рихарда Зорге

А Зорге заволновался: он страшился дополнительной проверки, неизбежной в подобных случаях. Нацистская организация была смердящей клоакой, где верх брали карьеристы, доносчики, бандиты, наподобие того же Мейзингера. Они сразу же стали бы подкапываться под Рихарда, доносить, проверять и перепроверять…

Теперь советский разведчик с еще большим рвением продолжал писать доклады за всю посольскую ораву и обсуждать с полковником Мейзингером, кого из нацистов следует держать на подозрении и является ли граф Дуеркхайм чистокровным арийцем. Мейзингер был грозным, но слепым орудием – если потребуется, его всегда можно направить против своих противников. Абверовец Отт и гестаповец Мейзингер бережно охраняли советского разведчика от покушений всякого рода завистников и доносчиков.

И с этого времени Зорге начал фотографировать бумаги непосредственно в посольстве, пользуясь фотоаппаратом «робот».

Однако время шло, штат посольства увеличивался, и фотографирование, по словам Зорге, стало «делом весьма опасным» – появился риск, что кто-нибудь может неожиданно войти в комнату.

Однажды, еще после февральских событий Отт пригласил Зорге в кабинет и сказал, что они с послом узнали от некоего источника в японском генеральном штабе, что в Берлине ведутся какие-то германояпонские переговоры. Германский МИД в переговорах не участвует, однако ведущую роль в них играют Риббентроп и Осима – японский военный атташе в Берлине, и адмирал Канарис, глава германской военной разведки. Если верить Зорге, Отт попросил его помочь в шифровке телеграммы в штаб-квартиру германской армии в Берлине с просьбой предоставить информацию о переговорах.

«Он попросил меня поклясться, что я никому не расскажу об этом деле. Я согласился и помог ему зашифровать телеграмму у него дома. Он обратился ко мне, а не к кому-либо из сотрудников посольства, потому что дело требовало абсолютной секретности.

Ответа из Берлина не последовало, и Отт был страшно раздражен этим. Он сообщил обо всем Дирксену и последний велел ему повторить запрос о предоставлении информации используя армейский шифр, предупредил при этом, что шифровать телеграмму можно только с Зорге, и потому Отт снова обратился ко мне.

Наконец пришел ответ из штаб-квартиры германской армии, в котором Отту советовали обратиться за информацией в японский генеральный штаб. Отт так и сделал, и я потом услышал от него то, что ему стало известно. Однако я не могу сейчас вспомнить подробности этого дела. В основном он узнал, что переговоры идут, но в обстановке высшей конфиденциальности, поскольку было очень важно, чтобы политики о них не пронюхали».

Если это утверждение верно, то оно демонстрирует ту степень доверия, которую завоевал для себя Зорге. Что касается Отта и Дирксена, то их поступки можно было рассматривать, с одной стороны, как показатель высочайшего уровня маскировки Зорге, но с другой стороны… Игра шла не за ломберным столом и напротив Зорге сидели отнюдь не рассеянные барышни или карточные шулера, а игроки классом повыше. А за спиной у них маячили абвер и гестапо, которые могли управлять действиями «друзей» Рихарда.

О деталях этих «дружеских отношений» остаётся только догадываться. Но тайна эта выглядит уж слишком прозрачной.

Вильгельм Канарис

Неужели опытный немецкий разведчик Отт мог быть настолько безрассудно откровенным с посторонним для своей службы человеком?

Ведь он давал ему знакомиться с такими секретными документами, которые не полагалось видеть даже его ближайшим помощникам.

Более того, он поручал Рихарду Зорге самому шифровать его донесения в Берлин, используя посольские коды.

Об этом упоминал в своих воспоминаниях бывший резидент РУ Я. Бронин:

«…В вышедшей в Лондоне в 1955 году книге Г.О. Мейснер, бывший третьим секретарем германского посольства в Токио, утверждает, что «Отт показывал Рихарду Зорге секретные бумаги, которые он не имел права показывать даже первому секретарю посольства».

Еще одна интересная деталь: когда Отт был еще военным атташе, Зорге иногда помогал ему также в шифровке телеграмм, узнав таким образом тайну германского шифра…»

О последнем факте упоминает и Роберт Ваймант. Но, может быть, наиболее близкий Рихарду Зорге разведчик-дипломат полковник (потом генерал) Отт, был недалекий и тупой солдафон?

Нет, оказывается это не так.

Сам Рихард Зорге так охарактеризовал его:

«.. Частые встречи с послом Оттом и двумя-тремя сотрудниками посольства я также использовал для своего образования в области политики. Мы обсуждали текущую ситуацию, и это было очень важным при рассмотрении общей политической обстановки и выработке соответствующих выводов и при сравнении с предыдущими событиями. Посол Отт был проницательным, способным дипломатом, а его помощник Мархталер истолковывал текущие события, опираясь на историю и литературу. Из бесед с ними я нередко получал полезные идеи для своих исследований…».

Обратим внимание на мнение Зорге об Отте, как человеке проницательном.

А теперь посмотрим на характеристику Отта со стороны сотрудников советской военной разведки. В «Справке М. Сироткина», опубликованной А. Фесюном, генерал Отт характеризуется так:

«…б) Германский посол Эуген Отт.

Эуген Отт был представителем старых кадров германской разведывательной службы. Еще в период Первой мировой войны (1914–1918 гг.) он был ближайшим помощником небезызвестного полковника Николаи, возглавлявшего в то время всю систему германского шпионажа..

Надо полагать, что и в годы, непосредственно предшествовавшие приходу к власти Гитлера, Отт сохранял эту связь с Николаи, ведя под его руководством пока еще скрытную деятельность по воссозданию и развертыванию разведывательной службы германского рейхсвера…».

Отт, профессиональный военный разведчик с большим стажем, к тому же, умный и проницательный человек, допускает к документам, содержащим государственную тайну, постороннего человека? Да еще и имеющего сомнительное политическое прошлое!..

Так не бывает. Просто не бывает.

Не бывает доверчивых разведчиков и контрразведчиков, которых можно легко обмануть, подняв бокал: «За НАШУ победу».

По крайней мере, не бывает доверчивых и одновременно успешных. А Отт, без сомнения, был успешен на своем поприще.

Однако, все эти соображения сразу теряют свою силу, если допустить, что речь идет совсем не о постороннем для Отта (и немецкой разведки) человеке.

Достаточно вспомнить историю с показаниями чекиста-перебежчика Люшкова.

Генрих Люшков

Генрих Самойлович Люшков – комиссар государственной безопасности 3-го ранга (что соответствует званию генерала-лейтенанта).

В 1937–1938 – полпред НКВД по Дальнему Востоку. Под его руководством были арестованы около 40 сотрудников местного НКВД, включая прежнего руководителя Т.Д. Дерибаса, главу лагерного треста «Дальстрой» Э.П. Берзина. Им было инкриминировано создание правотроцкистской организации в органах внутренних дел Дальнего Востока. Люшков был главным организатором депортации корейцев с Дальнего Востока, а также репрессий против других наций.

Люшков был самым высокопоставленным выдвиженцем Ягоды, который долгое время сохранял позиции после его опалы. Более того, новый всесильный нарком НКВД Ежов всячески защищал его имя от компромата. Ягода был приговорён к расстрелу на III Московском процессе, и в 1937–1938 годах подследственные чекисты часто называли вместе с фамилией бывшего наркома фамилию Люшкова. О его принадлежности к контрреволюционной организации сообщал, в частности, бывший глава НКВД ЗСФСР Д.И. Лордкипанидзе, однако Ежов не стал доводить сведения до Сталина, а потребовал от Фриновского допросить Ягоду и доказать непричастность Люшкова. Показания заместителя Ягоды Г.Е. Прокофьева были исправлены с исключением фрагмента о Люшкове. Фриновский выразил сомнение в необходимости оберегать Люшкова, однако Ежов переубедил своего заместителя.

Уже после направления Люшкова на Дальний Восток поступил компромат на него от А.Г. Миронова (бывшего начальника Контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД СССР) и Н.М. Быстрых (брата заместителя начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции). Первого Ежов передопросил и заставил отказаться от прежних показаний, второй был «квалифицирован» в уголовники, что позволило отдать его дело милицейской «тройке» и убрать политическую составляющую.

Узнав о бегстве Люшкова, Ежов плакал и говорил: «Теперь я пропал». Из письма Ежова к Сталину:

«Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Тогда же Фриновскому я сказал: «Ну, теперь нас крепко накажут». Это был настолько очевидный и большой провал разведки, что за такие дела, естественно, по головке не гладят».

Люшков был наиболее высокопоставленным перебежчиком из НКВД. Он работал в Токио и Дайрэне (Даляне) в разведорганах японского генштаба (в «Бюро по изучению Восточной Азии», советником 2-го отдела штаба Квантунской армии). Люшков передал японцам исключительно важные сведения о советских вооруженных силах, в частности об особенно интересующем их регионе – Дальнем Востоке. Японцы получили подробную информацию о дислокации войск, строительстве оборонительных сооружений, крепостях и укреплениях и т. д. Для них было неожиданным, что СССР имеет довольно значительное военное превосходство над японцами на Дальнем Востоке. К тому же Люшков передал японцам детальную информацию о планах развертывания советских войск не только на Дальнем Востоке, но и в Сибири, на Украине, раскрыл военные радиокоды. Он выдал японцам важнейших агентов органов НКВД на Дальнем Востоке (в частности, бывшего генерала В. Семёнова).

Вспомним, что Зорге смог получить доступ к такой наисекретнейшей информации. Прибывший из Берлина полковник абвера взял у Люшкова показания. Затем дал прочесть их (видимо, имел такие инструкции) майору Шоллу, офицеру связи между германской и японской разведками. Шолл (его фамилия произносится всегда по– разному – Шолл или Шолль) совершенно спокойно «дал почитать» эти показания Рихарду Зорге.

Даже если предположить, что Отт, до него Дирксен и прочие немецкие дипломаты свободно допускали Рихарда Зорге к секретным служебным документам только в силу того, что Рихард Зорге – хороший человек, то с какого перепугу с секретными документами абвера знакомил его другой сотрудник немецкой военной разведки?

Потому что видел, что ему доверяли его коллеги? Да коллеги-то могли делать всё, что им угодно. Хоть на голове ходить. Отвечать за собственное служебное преступление, если что, будут не коллеги. Отвечать будет он сам.

Другое дело, если Рихард Зорге был не просто хорошим парнем с симпатичным фронтовым прошлым, а коллегой Шолла по работе. Тогда его поступок вполне объясним.

Или ещё А.Г. Фесюн пишет:

«… Вот примеры. Зорге дезинформировал немцев о численности советских войск на Дальнем Востоке через германского военного атташе Фрица-Юлиуса фон Петерсдорфа, который постоянно обращался к нему за консультациями. Аналогичные сведения Зорге «подкинул» и в японский генштаб, который не сразу заметил снятие с дальневосточной границы многих советских дивизий…»

Каким образом фон Петерсдорф без какого-либо удивления принимал от гражданского журналиста сведения о количестве советских дивизий на Востоке? Эти сведения были секретными как в СССР, так и в Японии.

Между тем, к сведениям, поставляемым этим журналистом, внимательно прислушивались.

Роберт Ваймант писал о том, что немецкий военный атташе полковник Матцки летом 1940 года попросил Зорге сделать отчёт о производственной индустрии Японии в военное время для генерала Георга Томаса, руководителя экономического департамента германской армии.

«…Генералу Томасу крайне необходимо знать, как идет перестройка японской промышленности с прицелом на военные нужды, – сказал Матцки. – Ему нужно иметь полное исследование самолете строительной, автомобильной, танковой, алюминиевой, металлургической, сталелитейной и топливной сфер: уровни выхода продукции, производственные стандарты, все вещи такого рода…»

Другими словами, немецкое военное командование прямо и недвусмысленно дает Рихарду Зорге задание с целью получения РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ информации. Потому что такой отчет (и это понятно всем) невозможно составить путем отвлеченного анализа, без получения совершенно секретных цифровых и фактических данных.

Конечно, часть этих сведений была им получена у самих сотрудников немецкого посольства. Но наверняка только часть, потому что, если вся информация уже была собрана сотрудниками посольства, то почему не поручили эту работу какому-то из этих сотрудников? Штатных сотрудников абвера?

Нет, судя по всему, речь должна была идти не только об аналитической работе Зорге при составлении им отчёта на основании уже собранных данных, но и о добывании им по своим каналам дополнительной секретной информации.

Кстати, после своего перевода из Токио в Берлин полковник Матцки был произведён в генерал-майоры и назначен начальником разведывательного отдела германского Генерального штаба.

Сменивший его на посту военного атташе полковник Кретчмер был знакомым генерала Матцки. По крайней мере, они переписывались уже после назначения Кретчмера в Токио. Кретчмер тоже был очень дружен с Рихардом Зорге.

И тоже пользовался его услугами.

Короче, прочность позиций Рихарда Зорге в германском посольстве была идеальной. Что и настораживало внимательных офицеров ГРУ и НКВД.

В Справке М. Сироткина причины этого излагались открытым текстом:

«…В чем причина и основа успеха легализации «Рамзая», какие условия обеспечили ему возможность приобрести особое доверие со стороны германских «друзей» и войти в посольство в качестве штатного сотрудника? Попытка найти ответ на эти вопросы будет сделана ниже, при анализе связей и деятельности «Рамзая» в германском посольстве.

Здесь же можно ограничиться лишь следующими замечаниями:

1. «Рамзай»; руководствуясь конкретной и ясной установкой Центра относительно характера его взаимоотношений с посольством («войти в полное доверие сотрудников германского посольства», «считать наиболее эффективным установление служебного или полу служебного сотрудничества в посольстве»), мог завоевать такое доверие, лишь оказывая эффективные услуги посольству– в первую очередь военному атташе – разведчику Отту. Как это будет подробнее изложено ниже, эти услуги заключались в снабжении Отта разного рода полуофициальными и неофициальными информациями по экономике, внутриполитическому положению и военно-политическим мероприятиям Японии. Это явилось основным, важнейшим фактором, который помог «Рамзаю» сделаться «своим человеком» в германском посольстве.

2. Назначение «Рамзая» на штатную должность в посольство и на пост заместителя главы Германского информационного бюро позволяет сделать вывод, что немцы считали «Рамзая» достаточно проверенным и не располагали какими-либо материалами; компрометирующими «Рамзая».

Если предположить; что посольство имело какие-то сведения о прежней или настоящей работе «Рамзая» на советскую разведку; то можно еще допустить; что военный атташе Отт все же пошел бы на использование его как информатора-двойника для получения сведений по Японии, но невозможно считать вероятным, чтобы немцы, зная или подозревая «Рамзая» как советского разведчика, могли назначить его на штатную должность в посольстве и на ответственный пост заместителя руководителя Германского информационного бюро…»

Кстати, Германское информационное бюро, по утверждению Р. Вайманта, было включено к 1941 году в систему германской военной разведки.

И вернёмся ещё раз к мемуарам Шелленберга. Судя по ним, в 1940 году Рихард Зорге стал также и агентом его разведслужбы. Неофициально он с ней сотрудничал и раньше. Поскольку регулярно снабжал главу ДНБ фон Ритгена важной информацией.

Фон Ритген же явно был высокопоставленным работником политической разведки.

Летом 1940 года он обратился к Шелленбергу по поводу одной весьма щекотливой ситуации. В руки фон Ритгена попал донос на Зорге со стороны зарубежной организации НСДАП, где тому выражалось политическое недоверие.