Текст книги "Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона"

Встречи между европейскими и японскими агентами представляли собой куда более серьезный риск просто потому, что у полиции была привычка не поощрять общение между иностранцами и местным населением.

Зорге предусмотрительно держал, насколько это было возможно, контакты с Одзаки и Мияги в собственных руках и тщательно обговаривал встречи, которые происходили обычно в токийских ресторанах, причем места встреч часто менялись, «но со временем найти подходящее место становилось все труднее».

Зорге и Одзаки регулярно встречались раз в месяц, однако в связи с ростом объема работы под влиянием международных событий они были вынуждены встречаться чаще. После нападения Германии на Россию они стали встречаться по понедельникам. Обычно Одзаки заказывал столик на свое собственное имя, а иногда они встречались в ресторане «Азия», расположенном в здании ЮМЖД, где у Одзаки был собственный кабинет.

После начала войны в Европе группа решила, что из-за усиления слежки за иностранцами в Токио самое безопасное было бы встречаться в доме Зорге. И хотя дом этот располагался по соседству с полицейским участком и явно находился под постоянным наблюдением, для Одзаки, как ведущего газетчика, не было ничего неестественного во встречах с известным немецким коллегой, и риск оказаться подслушанными в частном доме был намного меньше, нежели в японском ресторане.

Одзаки и Мияги продолжали часто встречаться в ресторанах и со временем придумали «крышу», которая дала возможность Мияги посещать дом Одзаки: художник стал давать уроки рисования дочери Одзаки.

На протяжении всех девяти лет деятельности группы – за исключением, возможно, последних месяцев – нет данных о том, что передвижения ее главных членов и их встречи были предметом какого-либо специального наблюдения или подозрения со стороны японской полиции.

Как позднее писал Зорге:

«Я и сам был удивлен, что мы занимались секретной работой в Японии в течение многих лет и ни разу не попались властям. Я уверен, что моя группа (ее иностранные члены) и я сам избежали этого, потому что у нас у всех было легальное занятие, которое обеспечивало нам хорошее социальное положение и вызывало доверие к нам. Я уверен, что все члены иностранных шпионских групп должны быть кем-то вроде корреспондентов, миссионеров, представителей делового мира и т. д. Полиция не обращала на нас особого внимания и лишь посылала к нам в дом людей в штатском, которые расспрашивали наших слуг. Я никогда не боялся, что наша секретная работа будет выдана иностранными членами нашей группы, но меня беспокоило то огромное количество возможностей быть обнаруженным через наших японских агентов, и, как я и ожидал, так оно и случилось».

Провал

Даже в исследовательской литературе, касающейся работы разведгруппы «Рамзай», есть немало страниц, романтизирующих эпизоды провала организации, много лет успешно действовавшей на «территории тотальной слежки», какой была Япония. Здесь – и коварные очаровательные гейши, сраженные обаянием Зорге, а потому поневоле выполняющие приказы полицейского начальства. Здесь ночные слежки и погони, случайно оброненный листок с порванной шифровкой и дотошный японский сыщик, нашедший в придорожной канаве выброшенное из автомобиля резидента донесение… Читать – одно наслаждение. Но вот верить – с трудом…

Мы склоняемся к другой версии. Она более прозаична, но достовернее…

В ноябре 1939 года Особая высшая полиция («Токко») в ходе предпринимаемых ею активных действий с целью воспрепятствовать восстановлению подпольной Японской коммунистической партии арестовала одного из членов недавно созданного подготовительного комитета.

Звали этого человека Ито Ритцу. Ито был приговорен к тюремному заключению, но через два года освобожден под обещание начать новую жизнь и порвать с прошлым.

В августе 1939 года, когда создавался исследовательский филиал ЮМЖД в Токио, Ито был принят на работу в качестве специалиста по сельскохозяйственным проблемам. Исследовательский отдел ЮМЖД приобрел многие из признаков гражданского разведывательного агентства. Так, одной из его функций было проводить подробные и постоянные анализы экономических ресурсов Маньчжурии и Китая, а также военных потребностей Квантунской армии и иногда японской армии в Китае.

Полицейское расследование по делу Ито сосредоточилось исключительно на его роли в восстановлении Японской коммунистической партии. Во время повторного ареста на него завели дело под названием «Дело о притворном раскаянии».

К этому времени японская полиция уже знала о связях Коминтерна с Японией, осуществляемых через Соединенные Штаты. Этот тихоокеанский маршрут, начиная с 1935 года, был главным каналом для агентов, курьеров и денежных средств. Мияги прибыл в Японию именно этим путем и под покровительством Коминтерна, чтобы присоединиться к группе Зорге. Более чем вероятно, что один из вопросов, заданных Ито, касался японской секции Американской коммунистической партии и ее членов. В ходе следствия, после нескольких месяцев сопротивления Ито выдал полиции имя Китабаяси Томору, у которой Мияги жил в Лос-Анджелесе и которая вернулась в Японию в декабре 1936 года и сейчас была одним из второстепенных агентов группы.

В августе 1940 года Ито был освобожден под честное слово и вернулся на свою прежнюю работу в исследовательской отдел ЮМЖД. Сомнительно, что он сумел вновь устроиться в организацию, имевшую дело с важной военной и политической информацией, без активного одобрения полиции, которая по-прежнему продолжала наблюдать за ним с помощью людей в штатском. Скорее всего, отныне Ито выступал в качестве информатора полиции и проходил своего рода стажировку.

С августа 1939 года Одзаки был неофициальным советником в токийском офисе того же исследовательского филиала ЮМЖД и редактором его ежемесячного отчета, а потому хорошо знал Ито.

Ито также был главным источником информации по сельскому хозяйству Японии военного времени. Он посещал заседания исследовательского персонала, из протоколов которых Одзаки мог бы извлечь нужную ему информацию по любым специфические вопросам. В сентябре 1941 года, например, началось изучение нефтяных запасов японской армии со времен начала китайского инцидента и в том же месяце, на конференции, проходившей в головном офисе железной дороги в Дайрене, Ито собрал ценные сведения о стальной индустрии, которые он также передал Одзаки.

В середине сентября 1941 года Каваи встретил Ито в доме Одзаки. Оба были явно в близких дружеских отношениях. Одзаки представил Ито как «моя правая рука», а также «левый, освобожденный под честное слово».

28 сентября 1941 года Китабаяси Томо неожиданно была арестована вместе со своим мужем, которого, однако, вскоре освободили, и доставлена в Токио. Вот так и получилось, что незаметной тихой портнихе Китабаяси суждено было стать первым ключом к разгадке драмы, способной потрясти общество.

Вот документ:

«Из представления к награде начальника охранного сектора охранного отделения пристава Танаки Но б ору

4 октября 1921 года зачислен полицейским главного полицейского управления. 28 февраля 1925 года повышен в чин старшего полицейского. 26 декабря 1928 года произведен в чин помощника пристава. 10 июля 1937 года повышен в чин пристава с исполнением служебных обязанностей в арбитражном отделении отдела политической полиции. 3 декабря 1938 года переведен на службу в первое отделение политической полиции. 10 октября 1942 года назначен начальником сектора охранного отделения полицейского отдела.

В период службы в первом отделении политической полиции обслуживал культурные организации и показал блестящие образцы борьбы с левым культурным движением. В проведении данной операции имеет следующие исключительные заслуги.

…28 июня 1940 года на основании данных, добытых помощником пристава Томофудзи, ему была поручена разработка подозревавшейся в шпионской деятельности Китабаяси Томо – члена японского отделения Американской компартии. Под видом проверки семейной записи посетил племянницу Китабаяси Аоянаги Иосико, которая была задержана в полицейском отделении Маруноуци по подозрению в нарушении закона о поддержании общественного спокойствия. Из беседы с ней выяснилось, что Китабаяси выехала из Токио. Вместе с полицейским Вата-набэ он проверил политические взгляды Катада – владельца ателье европейской одежды, в котором ранее работала Китабаяси. Выяснилось, что этот человек не придерживался взглядов, аналогичных взглядам Китабаяси.

Затем, под видом знакомого Китабаяси, пристав Танаки Нобору посетил Катада и выяснил, что Китабаяси проживает в префектуре Вакаяма, уезде Нага, Конагава маци, Хондзио, 1, циоме 1.742. В контакте с иностранным сектором и полицейским отделом префектуры Вакаяма он установил слежку за супругами Китабаяси и, соблюдая строгую секретность, в течение года выяснял характер ее деятельности и добыл достаточно веские материалы, подтверждающие необходимость ареста.

26 сентября 1941 года Танаки Нобору получил распоряжение арестовать чету Китабаяси.

Следствие не нашло улик против мужа, но, судя по высказываниям Китабаяси Камиро, пристав Танаки Нобору пришел к выводу, что в действиях Китабаяси Томо имеется достаточно признаков преступной деятельности. Поэтому он специально взялся за допрос Томо. Ему потребовалось приложить огромные усилия. А именно: пристав Танаки не только старался, чтобы Томо не стали известны причины ее ареста, но и создавал у нее впечатление, что коммунистические преступники уже арестованы и имеется достаточно веских доказательств их вины. Тогда она стала постепенно признаваться в том, что «сама была членом Американской компартии», «вместе с ней в Японию вернулся бывший член американской компартии Мияги».

Учитывая, что показания Томо могли привести к обнаружению важных преступников, пристав продолжал допрос, ловко используя ее душевное состояние. Наконец он добился важного признания: «Я не являюсь шпионом, Мияги является шпионом».

Затем пристав Танаки пришел к выводу, что и Китабаяси Томо – шпионка, а Мияги является ее «руководящей инстанцией». Он немедленно доложил об этом своему начальству.

Получив распоряжение, рано утром 10 октября пристав Танаки арестовал Мияги и произвел тщательный обыск в районе Адзабу, Рюцо маци № 28 на квартире Окай. Там были обнаружены важные документы, подтверждавшие шпионскую деятельность Мияги и Окай: часть документа на японском и английском языках с подробными цифровыми данными о состоянии тяжелой промышленности, а также напечатанная на пишущей машинке статья, озаглавленная «Советско-германская война и внутриполитическое положение». В дальнейшем эти документы явились серьезным материалом для следствия по делу Зорге и его группы «Рамзай».

«После ее (Томо Китабаяси) возвращения в Японию я навещал ее всего дважды в год. Если я и получал от нее какую-либо информацию>, то это была, как правило, случайная, незначительная информация, которую она сама узнавала чисто случайно, такая, например, как слух, что армия роет туннель в тылу советских войск; урожай риса; условия жизни семей, в которых мужчины призваны на военную службу, нормирование потребления риса; нежелание фермеров увеличивать посадки риса и предпочитавших выращивать более прибыльные вещи, такие, как апельсины или груши» – признавался художник.

Информатору столь низкого уровня, которого Мияги всегда вспоминал добром, как свою хозяйку в Лос-Анджелесе четырнадцать лет назад, суждено было стать первым слабым звеном в цепи, приведшим к провалу всей группы Зорге.

«Умение скрывать – наука королей» – заметил Ришелье. Чего же ждать от болтливых японских домохозяек? Но и сам Мияги не далеко ушел от госпожи Китабаяси.

11 октября полиция арестовала Мияги, явившись к нему домой. Искали банальные связи между подрывными группами в Японии и японской секцией

Американской коммунистической партий. Однако во время обыска полиция с удивлением обнаружила среди других документов переведенный на английский язык секретный меморандум из офиса ЮМЖД. Как заметил позднее прокурор, «нам показалось странным, что у художника могут находиться документы такого рода».

Почему раньше это не показалось странным резиденту?..

«Из представления к награде сотрудника 1-го отделения политической полиции полицейского Сакаи Ясу

…10 октября 1941 года принимал участие в аресте центральной фигуры данного дела Мияги и в результате тщательного обыска обнаружил важные документы, ясно подтвердившие, что арестованный являлся шпионом.

11 октября вместе с приставом Такахаси он допрашивал Мияги на втором этаже полицейского отделения. Улучив момент, когда пристав Такахаси и помощник пристава Цугэуэ вышли из комнаты для деловой беседы, Мияги приблизился к окну, открыл его и выбросился на улицу, с тем чтобы покончить с собой. Внизу была каменная ограда. Несмотря на опасность получить тяжелое увечье или же разбиться насмерть, Сакаи моментально прыгнул вслед за преступником и схватил Мияги. После инцидента Сакаи был немедленно положен в военно-морской госпиталь, где пролежал 15 дней».

Мияги признал, что он был членом шпионской группы, действовавшей в Токио и состоявшей из Зорге, Вукелича, Клаузена, Одзаки и Каван. В результате наблюдения, установленного полицией за домом Мияги после его ареста, 13 октября были арестованы переводчик Акияма и субагент Куцуми Фусако.

Следователь, который вел дело Мияги, сразу же доложил о своих открытиях иностранной секции Специальной высшей полиции и получил для ознакомления заранее подготовленное конфиденциальное досье на Зорге и других иностранцев, входивших в группу. Иностранная секция заметила, что Зорге был влиятельным помощником германского посла Отта по вопросам, связанным с информацией, и что было бы невероятно, если бы он оказался советским шпионом. Полиция не верила в возможность возбуждения дела против него и противилась аресту Зорге из-за его близости к Отту и из опасения, что это может нанести ущерб германо-японским отношениям. И потому было решено заняться пока одним Одзаки и другими японцами, имена которых назвал Мияги, «и позволить будущему развитию событий определить, стоит или нет брать под арест иностранцев».

«Из представления к награде сотрудника 1-го отделения политической полиции пристава Такахаси Ёсуке.

В раскрытии данного дела имел следующие исключительные заслуги.

11 октября произвел настойчивый и тщательный допрос подозреваемого Мияги, который всячески пытался скрыть организацию. Вынужденный дать показания, преступник пытался покончить жизнь самоубийством. Такахаси в сложной ситуации проявил свойственный полицейским чиновникам нашей страны дух самопожертвования, чем расположил к себе Мияги. Тот признался, что чувствовал наличие наружного наблюдения. Использовав этот момент, Такахаси убедил Мияги в бесполезности запирательства и добился полного признания. Таким образом он подтвердил преступления Одзаки и Зорге и в течение короткого срока раскрыл всю картину данного дела, что в высшей степени способствовало проведению дальнейших поисков и арестов.

14 октября 1941 года пристав Такахаси арестовал Одзаки. Ввиду того что Одзаки являлся известным человеком с весьма широким кругом общения, возникло опасение, что весть о его аресте дойдет до Зорге. Пристав Такахаси подверг Одзаки тщательному допросу. Дознание проводилось быстро. Преступник был близок к обмороку, однако его привели в чувство и продолжали допрос без применения силы.

Было установлено, что Одзаки в течение 10 лет обзаводился сотнями знакомых и друзей, начиная с министров и кончая женщинами, всякими путями узнавал у них ценные государственные и военные секреты и передавал их Зорге. Одзаки признался в шпионской деятельности, которой он занимался в течение 10 лет с 1932 года в пользу Коминтерна».

В день своего ареста Одзаки сделал заявление, аналогичное заявлению Мияги. Стало ясно, и достаточно подробно, что это была советская шпионская группа, и к вечеру 15 октября дело против Зорге было открыто. Прокуроры тогда допрашивали Одзаки и Мияги «с особым упором на все, что касалось цепочки связей в организации Зорге» и потом представили в свой офис основания для ареста Зорге, Клаузена и Вукелича.

Сначала министр внутренних дел противился этому по причинам дипломатического характера, однако уже на следующий день, 16 октября, принц Коноэ подал в отставку с поста премьер-министра. Одним из первых назначений, сделанных новым кабинетом генерала Тодзио, стал министр юстиции Ивамура Мичо, занимавший тот же пост в предыдущем правительстве. Управление прокуратуры представило ему краткую сводку заявлений, сделанных Одзаки и Мияги, вместе с просьбой о санкции на арест Зорге. Важные части меморандума были подчеркнуты красным карандашом, поскольку всем было известно, что Ивамура, как правило, читал лишь то, что было подчеркнуто красным. Министр находился в хорошем расположении духа по случаю своего назначения и потому дал согласие на арест, не особенно углубляясь в размышления о важности этого дела.

Забегая вперед, скажем, что, начавшись осенью 1941-го, аресты продолжились и в новом году.

«Из представления к награде сотрудника l-ro отделения политической полиции старшего полицейского Ида Тецу

…11 октября 1942 года, оказывая помощь приставу Такахаси, принимал участие в следствии по делу Мияги, был занят охраной дома этого человека, затем помогал начальнику отделения Миясита и приставу Такахаси вести следствие.

К 9 января 1943 года им было собрано достаточно материалов, уличающих Сайондзи Хитокадзу в преступлении, но его открытый немедленный арест мог сильно отразиться на общественном мнении страны. Ида был специально выделен для негласного наблюдения за передвижениями и местом нахождения Сайондзи. Он хорошо выполнил задание, выяснив, что это родственник старого принца Сайондзи Хациро и проживает в районе Коисикава, Маруяма маци, 34. Переодевшись в форму полицейского местного отделения полиции, Ида зашел в резиденцию Сайондзи

Хациро в районе Сибуя, записал фамилии проживающих там лиц и выяснил много обстоятельств, необходимых для составления плана ареста.

16 января, переодевшись, как и в прошлый раз, он установил, что в районе Ецуя Минами маци, 88, проживает член Верхней палаты советник китайского правительства (Ван Цзинвея) Инукаи Такеката. Затем следил за квартирой жены Сайондзи Хитокадзу, а так же за квартирой работника токийского филиала компании Мантэцу (ЮМЖД) Мияниси.

15 марта под руководством пристава Кавасаки он произвел обыску упомянутого выше Сайондзи Хациро, а на следующий день, 16 марта, под руководством приставов Миясита и Такахаси арестовал упомянутого выше Сайондзи Хитокадзу на квартире у его жены. Он конфисковал проект японо-американского соглашения, адресованного премьером Коноэ президенту Рузвельту. Этот документ явился серьезным вещественным доказательством при проведении следствия по делу Сайондзи Хитокадзу».

Во вторник вечером 14 октября Зорге договорился с Одзаки о встрече в ресторане «Азия» в здании КЭМЖД. Однако он прождал напрасно. Через два дня к Зорге должен был прийти Мияги, однако он тоже исчез. В пятницу 17 октября к Зорге по предварительной договоренности пришли Клаузен и Буке-лич. Встреча прошла в атмосфере растущего беспокойства. Вукелич позвонил Одзаки в офис ЮМЖД, но не получил ответа.

Вот как описывает Клаузен ту последнюю встречу европейцев – членов группы Зорге:

«17 октября, около 7 часов вечера я пришел к Зорге, который находился тогда в постели, чтобы поговорить о нашей тайной работе. Когда я пришел, они с Вукеличем выпивали, и я присоединился к ним, открыв бутылку саке, которую принес с собой. Атмосфера была тяжелой, и Зорге мрачно сказал – как если бы наша судьба была предрешена: «Ни Джо, ни Одзаки не явились на встречу. Должно быть, их арестовала полиция».

Меня охватил непонятный страх, и минут через десять я ушел. Мы не говорили, что мы будем делать, если нас арестуют».

Зорге впервые сказал Клаузену, что «Отто» и Одзаки – одно и то же лицо, только тогда Клаузен узнал, кто стоял за именем «Джо» в телеграммах, которые он передавал в Москву.

«Из представления к награде сотрудника 1-го отделения политической полиции помощника пристава Цугэуэ Дзумпей

…10 октября 1941 года во время ареста Мияги, помогая приставу Танаки, он произвел тщательный обыск, в результате чего обнаружил весьма важный документ.

21 октября, назначенный руководителем следствия по делу Мияги, добился детального признания преступников в следующем.

1. Положение в Американской компартии в период его пребывания в США.

2. Обстоятельства вступления в эту организацию.

3. Структура и состав этой организации.

4. Обстоятельства вербовки восьми агентов.

5. Относительно секретной информации, которую в течение продолжительного времени он сам лично или через своих сообщников сообщал своему руководству.

Боевые соратники и помощники Р. Зорге, члены группы «Рамзай» (1933–1941 гг.)

Бернхардт до 1935 г., Эмма Бернхардт до 1935 г., Макс Кристиансен-Клаузен с 1935 г., Анна Кристиансен-Клаузен с 1935 г., Гюнтер Штайн до 1939 г., Бранко Вукелич, Ходзуми Одзаки, Потоку Мияги, Эдит Вукелич до 1941 г., Ёсинобу Осиро, Угэнда Тагути, Масадзане Ямана, Фусако Кудзуми, Мийе Акемине, Кодзи Акияма, Томо Китабаяси, Ёси-сабуро Китабаяси, Токутаро Ясуда, Торао Синодзука, Каменосуке Судзуки, Хатиро Кикути, Тосико Такеда, Сиге Мидзуно, Иосио Кавамура, Тэйкити Каваи, Сумио Фунакоси, Кинкадэу Сайондзи, Томохико Усиба, Митидзо Киси, Кэн Инукаи, Киёси Исоно, Синъиро Танака, Иу Хага, Ицуо Мацумото, Нориаки Гото, Хисатака Кайеда, Иосио Мияниси, Иу Такахаси, Ясумаса Окай.

При допросе Мияги он так же узнал о существовании Кикуци Хациро корреспондента политотдела одной столичной газеты (субсидировалась военным министерством), который снабжал Мияги всевозможной политической и военной информацией. Это послужило основанием для его ареста. Затем он выяснил, что Тагути и Ямана передавали Мияги шпионские сведения. Кроме того, он выяснил факты преступления шпиона Осиро Ёсинобу и взял на себя его арест и допрос. Осиро, арестованный в период его участия в великой восточноазиатской войне в качестве призванного в армию, опасаясь быть расстрелянным по законам военного времени, всячески отрицал свою виновность, однако Цугэуэ смог уговорить его признаться в измене родине, выразившейся в том, что он сообщал Мияги военные секреты, ставшие ему известными за время его службы в армии в качестве младшего офицера в Маньчжурии, Китае и собственно Японии. Таким образом, помощник пристава Цугэуэ с самого начала данной операции хорошо помогал приставам Танаки и Такахаси, а также отдавал все силы аресту и допросу Мияги и Одзаки.

В особенности, когда ему было поручено следствие по делу Мияги, он проявил себя, установив, что, являясь членом Американской компартии, Мияги издавна участвовал в коммунистическом движении в США. Кроме того, его заслуга заключается в том, что он выкорчевал корни антияпонской деятельности компартии, которая с 1934 года, то есть со времени приезда Мияги в Японию, в течение 9 лет проводила свою деятельность как организация, находившаяся в подчинении уполномоченного Коминтерна Зорге».

В субботу 18 октября 1941 года около 5 часов утра детектив Охаси из Специальной высшей полиции пришел в полицейский участок Ториизака в Токио, расположенный в двухстах ярдах от дома Зорге. В этот ранний час у дома Зорге стояла машина германского посольства. Присутствие германского чиновника вызвало некоторое замешательство полиции, и группа прокуроров под началом Иокикава Митцусада решила подождать. Как только машина уехала, вся компания ворвалась в дом. «Несколько смутившись, Охаси закричал: «Мы пришли по поводу недавней аварии с вашим мотоциклом», и без дальнейших слов Зорге, в пижаме и шлепанцах, втолкнули в полицейскую машину. При этом он громко протестовал, что его арест незаконный».

Компания направилась в полицейский участок Ториизака, но, чтобы избежать каких-либо неосторожных расспросов со стороны пронырливых журналистов, Зорге тут же перевели в следственную тюрьму Сугамо.

Выходя накануне вечером из дома Зорге, Клаузен нос к носу столкнулся с детективами из полицейского участка, расположенного около его дома, с которыми он, как иностранец, поддерживал обычные отношения в течение многих месяцев. Клаузену стало ясно, что за ним идут по пятам, и более назойливо, чем обычно.

На следующий день рано утром один из тех же самых полицейских вошел в дом Клаузена и направился прямиком в спальню. Клаузену объявили: «Мы бы хотели, чтобы вы отправились с нами в полицейский участок, чтобы ответить на некоторые вопросы об автоаварии, в которую вы недавно попали».

«Вспоминая все, что я слышал накануне вечером, я предчувствовал, что раскручивается нечто более серьезное, чем простая автоавария. Я торопливо позавтракал и рассеянно собирался, не способный ясно мыслить, и ушел из дома в сопровождении полицейских. На улице ждала машина, в которой сидели двое в штатском.

Когда машина двинулась но не в участок Ториизака, а в другом направлении, я предоставил себя судьбе. Меня доставили в полицейский участок Мита».

Арестом Вукелича, также проведенным ранним утром 18 октября, был завершен захват всех европейцев – членов группы Зорге, за исключением Анны Клаузен, арестованной 19 ноября.

В Японии много политических тюрем: Итигая, Акита, Тиба, Косуги, Мияги, Тоётама, Сакал, Нара, Точиги, Абасири, Футю… – всех не перечесть. Какая из них хуже? Есть ужасная тюрьма Абасири на Хоккайдо, где чаще всего умирают от крупозного воспаления легких. В тюрьме Тиба неизменно заболевают пиореей и теряют зубы; в тюрьме Мияги лысеют; в тюрьме Сакал страдают язвой желудка, так как здесь кормят неразмолотым ячменем. В Точиги умирают от туберкулеза. Во всех тюрьмах применяют средневековые пытки. Самая жестокая из них – сакуи, что значит – корсет. Это особо изготовленный корсет для сдавливания тела. После пыток сакуи в грудной полости происходят кровоизлияние, и человек умирает.

Но есть каторжная тюрьма за высокой бетонной стеной, похожая сразу на все тюрьмы Японии, – Сугамо. В 6 часов утра – подъем. Через час – проверка. Дверь камеры открывалась, тюремщики спрашивали: «Жив?». Заключенный должен встречать их распластавшись на полу. Далее – завтрак: горстка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин – из прогнивших продуктов – приходилось покупать за свои деньги. Если родственники заключенного были бедны – он не получал ничего. Политические узники умирали от дистрофии. Днем – прогулка, двор разделен на восемь секторов. 20 минут топтания вокруг деревьев, посаженных в центре каждого сектора.

Дни тянулись мучительно долго. Камера – узкий бетонный пенал. Деревянный столб, поднимешь доску – он превращается в умывальник. Под стулом – параша. Уйма блох.

* * *

Тюрьма Сугамо

Рихарда Зорге и его товарищей поместили в тюрьму Сугамо. Так как до суда было еще далеко, это считалось превентивным заключением.

Японская полиция с бюрократической дотошностью произвела перепись всех вещей, находившихся в доме Зорге. Эти незначительные предметы – материальные доказательства шпионажа – должны были сформировать первоначальную зловещую основу в цепи доказательств обвинений, которые будут выдвинуты против него в ближайшие месяцы. Список включал в себя три фотоаппарата, одну фотокамеру с необходимыми принадлежностями, три фотолинзы (одна из которых телескопическая), фотопринадлежности, черный кожаный бумажник с 1782 долларами, шестнадцать записных книжек с подробностями связей с агентами и финансовыми расчетами, партбилет члена нацистской партии на имя Зорге и список членов партии, проживающих в Японии, Германский статистический ежегодник в двух томах (источник шифровальных таблиц), семистраничный отчет и схема, составленные на английском языке и, наконец, самое роковое – две странички машинописного наброска, также на английском, представляющие собой заключительное послание, готовое к отправке в Москву 15 октября. В доме Клаузена был найден экземпляр этого же сообщения, наполовину зашифрованного, что дало основу для начала долгой драмы допросов.

Как бы в противовес этому материалу, вскрывающему незаконную деятельность, полиция заметила и обширную научную библиотеку вполне подходившую для работы какого-нибудь ни в чем не повинного специалиста по японской истории и литературе или писателя, состоявшую из более чем тысячи томов. На столе рядом с кроватью лежал открытый томик стихов японского поэта шестнадцатого века. Полиция также обнаружила рукопись объемом в триста машинописных страниц – первоначальный набросок книги о современной Японии, которую Зорге упорно хотел завершить.

Аресты Одзаки и Мияги сразу же вскрыли не только существование группы Зорге, но и тревожные утечки информации сверху, из кругов, близких к принцу Коноэ, и касающиеся японо-американских переговоров. Вероятно, именно эти разоблачения, полученные от Одзаки и Мияги, и привели Управление прокуратуры к решению о необходимости немедленного ареста Зорге и его сотрудников-европейцев. Первый – Клаузен.

Кроме приема и передачи радиосообщений, Клаузен отвечал также и за их шифровку и дешифровку, вел финансовые отчеты и время от времени выступал в качестве курьера, а также поддерживал связь с Зайцевым из советского посольства. Его коммерческое предприятие процветало, и оттенок капиталистического самодовольства и благодушия начал проявляться в его натуре. Клаузен испытывал постоянное нервное напряжение из-за ненависти, которую питала его жена к его разведывательной работе на Советский Союз. Ее личная лояльность, казалось, вот-вот иссякнет. Клаузен становился все более вялым, расхлябанным. Он не удосужился даже сделать финансовый отчет группы за 1941 год, «поскольку утратил всякую веру в успех нашего дела и забросил все мои обязанности». Он с запозданием передавал радиосообщения в московский Центр, а тексты сообщений стали постепенно скапливаться у него на столе. Десять из таких текстов, написанных по-английски, были найдены полицией во время его ареста.

Подобное настроение переживал и Вукелич. Ему так и не удалось наладить гармоничные отношения с Зорге.

«Зорге относился ко мне, как к постороннему, во всем, что касалось его группы. До самого конца я не мог избавиться от этого чувства… Первое его впечатление обо мне было неблагоприятным для меня, и, вероятно, именно поэтому он всегда считал, что я не слишком серьезно отношусь к работе».

Так же, как и в случае с Клаузеном, женское влияние играло очень большую роль в «нелегальной» деятельности Вукелича. Его брак с Эдит потерпел крах и закончился разводом. При этом сама Эдит также была невольным и ненадежным свидетелем деятельности группы, и поскольку в дальнейшем она стала представлять собою все больший риск для безопасности группы, Зорге добился разрешения Москвы на финансирование ее отъезда из Японии. По словам Клаузена, написанным в тюрьме, Вукелич пытался уговорить Эдит уехать вместе с сыном в Москву. «Но поскольку моя жена (Анна) порассказала Эдит о жизни там, Эдит решила отправиться в Австралию, и Вукелич был этим доволен».