Текст книги "Пути обретения бессмертия. Даосизм в исследованиях и переводах"

Гэ Хун
Баопу-цзы

Предисловие

В то самое время, когда в Римской империи Константин Великий утверждал христианскую веру, открывая новую страницу в истории европейской цивилизации и подводя итог эпохе античности, на другом конце ойкумены, в далеком Китае, на юге которого располагалась тогда империя Восточная Цзинь, ровесник Константина, даосский философ и алхимик Гэ Хун писал свой трактат «Баопу-цзы», или «Мудрец, объемлющий Первозданную Простоту», которому предстояло стать одним из самых ярких памятников даосской мысли и традиционной китайской науки.

Шел 320 год. В Китае только что началась эпоха «распадения великих сил Поднебесной», известная в традиционной историографии как период Шести династий (Лю-чао), если говорить о юге, или как время Южных и Северных династий (Нань-бэй чао), если иметь в виду всю страну, север которой оказался захвачен разноплеменными кочевниками. Эта эпоха продолжалась почти триста лет и была отмечена смутами, кровопролитиями и всеми мыслимыми и немыслимыми бедами и одновременно расцветом науки и культуры, являясь одним из самых значительных в истории Китая периодов проявления и неповторимой творческой индивидуальности. В эту эпоху господствовавшее дотоле конфуцианство с его культом древних мудрецов, семейных и государственных ценностей временно отошло на задний план, освободив дорогу даосизму и набиравшему силу буддизму.

В 184 г. в Китае разразилось мощнейшее крестьянское восстание Желтых повязок, подготовленное тайной даосской сектой «Пути Великого Равновесия-Благоденствия» (Тай-пин дао). Оно было подавлено генералами империи Хань, но сама империя тоже рухнула, оставив на сцене три борющихся друг с другом царства – Вэй, Шу и У, которые объединились во второй половине III в. под властью империи Цзинь, управлявшейся родом Сыма (последним в 280 г. пало южное царство У, на землях которого через несколько лет и родился Гэ Хун).

Этой новой империи не было суждено просуществовать долго, и уже в начале IV в. в ней разгорается пламя восстаний и мятежей. Ситуация стала критической, когда кочевники-гунны (сюнну), подчинившиеся империи Хань на рубеже н. э., чувствуя слабость нового государства, взбунтовались и быстро захватили весь север страны, повергнув его в хаос разрушения и кровопролития. Падение в 312 г. имперской столицы – города Чанъань (современный г. Сиань) произвело на современников на Востоке такое же впечатление, как взятие Рима войсками гота Алариха через сто лет (410 г.) на Западе.

Однако гунны не смогли форсировать великую реку Янцзы и захватить южные земли империи Цзинь. Сюда начали стекаться беженцы, в том числе и представители императорской фамилии. Одним из таких принцев был Сыма Жуй, провозгласивший себя в 317 г. императором нового государства – Восточной Цзинь, объединившего под своей властью земли южного Китая или Цзяннани – того, что «к югу от Реки», то есть от Янцзы. Таким образом, власть китайского государства закрепилась лишь над южной частью бывшей великой империи. Что же представлял собой в то время юг?

Во многом южные территории были еще экзотическим местом для северян. Обширные пространства, заросшие дремучими джунглями, необычные ландшафты, примитивные некитайские народы – все это приковывало к югу внимание и вызывало интерес. Вместе с тем на юге существовали древние культурные центры, в том числе и связанные с происхождением и становлением даосской традиции. Это территории древних царств Чу (бассейн Янцзы), У и Юэ (Восточный Китай, провинции Чжэцзян и Цзянсу).

С начала правления Поздней Хань (с 25 г. н. э.) на юге стали активно селиться представители китайского господствующего класса, получавшие там обширные наделы в благодарность за поддержку легитимного императора Гуан У-ди в его борьбе с узурпатором Ван Маном. К таким людям принадлежал и предок Гэ Хуна Гэ Вэнь, получивший императорскую награду вместо своего старшего брата Гэ Лу, но с его согласия.

К моменту вхождения юга в состав империи Цзинь (280 г.) они уже считали себя коренными южанами, прохладно относились к цзиньской аристократии и бюрократии и сожалели о падении независимого южного царства У. Конфликт между северянами и южанами особенно обострился после переезда двора и правительства в Нанкин (Цзянькан) и появления на юге толп беженцев с севера. Южан раздражали амбиции северной аристократии, оттеснившей коренные аристократические роды (в том числе и род Гэ) на вторые и третьи роли, раздражали нравы и привычки северян, их культура и даже особенности произношения. Эта неприязнь нашла свое отражение и в трактате «Баопу-цзы», в котором Гэ Хун резко отрицательно оценивает модную среди северной интеллектуальной элиты философию Сокровенного (сюань-сюэ) как несовместимую с истинным даосским эзотеризмом.

Противостояние севера и юга продолжалось в течение всего IV в., и только в следующем столетии оно постепенно затухает и затем окончательно сходит на нет. В завершение данной темы следует отметить, что именно эпоха Шести династий сыграла ключевую роль в освоении и китаизации юга, его быстром экономическом подъеме и расцвете, в результате чего в течение многих последующих столетий экономическое лидерство неизменно принадлежало южным провинциям.

Жизнь Гэ Хуна пришлась на самое начало периода «распадения Поднебесной», периода особенно смутного и тяжелого. И печать эпохи отчетливо просматривается на биографических обстоятельствах нелегкого жизненного пути автора «Баопу-цзы».

Гэ Хун (второе имя Чжи-чуань) родился в 283-м или 284 г. в Даньяне (уезд Цзюйжун, территория современной провинции Цзянсу). Он родился там, где служил отец его знаменитого современника литератора Гань Бао, с которым Гэ Хун неоднократно встречался и по служебным, и по личным делам.[28]28
  См.: Гань Бао. Записки о поисках духов (Соу шэнь цзи) / Предисл., пер. с древнекит., примеч. и словарь-указатель Л. Н. Меньшикова. СПб., 1994. С. 14.


[Закрыть] Отметим, что если дата рождения Гэ Хуна особых сомнений и споров не вызывает, то дата его смерти гораздо менее достоверна (не говоря уж о том, что сами даосы считают его бессмертным). Так, официальная «История династии Цзинь» («Цзинь шу») с определенностью сообщает, что Гэ Хун прожил долгую, восьмидесятилетнюю жизнь (точнее, 81 год) и скончался в 363 г. (год гибели во время похода на персов знаменитого неудачливого реставратора античности, римского императора Юлиана Отступника). И эту дату в основном принимают современные китайские и российские историки. С другой стороны, даты жизни многих современников Гэ Хуна (например губернатора Гуанчжоу Дэн Юэ, свидетеля кончины великого алхимика) не позволяют предположить, что Гэ Хун прожил более шестидесяти лет. В таком случае, год его смерти – 343-й. И эту дату в основном принимают современные западные синологи.

В настоящее время окончательно решить эту проблему не представляется возможным, поэтому следует просто принять к сведению расхождение в датах и пока смириться с ним.

Воссоздать жизнь Гэ Хуна несложно, так как он сам потрудился написать свою биографию, заканчивающуюся, правда, событиями 318–320 гг. (однако около 335 г. он сделал добавления к ней). Но жизнеописание Гэ Хуна в «Истории династии Цзинь» с успехом восполняет пробел и рассказывает о его жизни последующих лет.

Как уже говорилось, Гэ Хун родился в семье коренных южан, южнокитайских аристократов, верой и правдой служивших вначале династии Хань, а потом царству У, следы ностальгии по которому можно найти и в «Баопу-цзы». Но гораздо важнее то обстоятельство, что семья Гэ Хуна издревле была связана с эзотерической традицией южнокитайского даосизма, унаследовавшей учение и практику даосов раннеханьской эпохи (206 г. до н. э. – 8 г. н. э.) и известной под названием традиции «письмен Трех Августейших» – сань хуан вэнь (имеются в виду совершенные императоры мифологической древности, и прежде всего знаменитый Желтый Император, Хуан-ди, в даосском восприятии – бессмертный маг и алхимик, вознесшийся на небо). Это была традиция алхимических таинств изготовления эликсира вечной жизни, астрологического детерминизма, искусства изготовления магических амулетов, произнесения могучих заклятий и владения методами даосской гимнастики дао инь, дыхательных упражнений и искусством «внутренних покоев» – даосской сексуальной практикой. Все перечисленные темы нашли свое отражение на страницах трактата Гэ Хуна. Эта традиция резко отличалась от сформировавшейся во II в. н. э. школы «Небесных Наставников» (тянь ши дао) с ее литургикой, общинными богослужениями и тенденцией к теократическому правлению.

В связи с даосским наследием семейства Гэ необходимо вспомнить о двоюродном деде Гэ Хуна – знаменитом Гэ Сюане (он же – Сыновнепочтительный Бессмертный Гэ – Гэ Сяо-сянь, или Господин Бессмертный Гэ – Гэ Сянь-гун, или Бессмертный Старец Гэ – Гэ Сянь-вэн). Об этом своем предке Гэ Хун неоднократно вспоминает на страницах своего труда, порой рассказывая о нем весьма забавные и совершенно невероятные истории. Отметим, что Гэ Сюань был не просто даосом, его считали бессмертным чудотворцем и великим святым, а более поздняя традиция «Линбао» («Духовной Драгоценности»), основанная, кстати, потомком Гэ Хуна Гэ Чао-фу около 380 г., считала его своим провозвестником и первоучителем.

Хотя в ранней молодости образование Гэ Хуна носило преимущественно классический конфуцианский характер, он очень рано приобщился к даосскому оккультизму под руководством даосского наставника Чжэн Сы-юаня (Чжэн Иня), традиция которого восходила к знаменитому магу рубежа Хань и Троецарствия Цзо Цы (Цзо Юань-фану) и его учителю Ма Мин-шэну. Позднее, после того как Гэ Хун женился на дочери крупного чиновника и признанного даосского авторитета Бао Цзина, последний приобщил его и к филиировавшей от основного древа традиции двоюродного деда самого Гэ Хуна – Гэ Сюаня (в среде последователей «письмен Трех Августейших» было не принято учиться у своих кровных родственников, что также отличало их от адептов «пути Небесных Наставников», передававших посвящения и сан по наследству).

Семья Гэ Хуна была знатна, но бедна, и в своем трактате Гэ Хун не пожалел черной краски для живописания своей бедности и даже нищеты, по-видимому преувеличивая свои материальные затруднения.

Самостоятельная жизнь Гэ Хуна началась с военной службы. В 303–304 гг. в Цзяннани разразилось крестьянское восстание Ши Бина, в подавлении которого Гэ Хун принял участие в должности младшего офицера (ему было тогда около двадцати лет). За проявленное мужество он впоследствии получил почетный, но не приносивший дохода титул «гуаньнэйский маркиз» (гуаньнэй хоу; «маркиз земель внутри пограничных застав»). Этот титул был, впрочем, весьма распространен в то время; в частности, им был пожалован и упоминавшийся выше Гань Бао. Надо сказать, что и позднее Гэ Хун не порывал полностью с военным делом, находясь достаточно длительное время на службе в должности именно военного советника.

После окончания военной кампании Гэ Хун отправляется на север в поисках неизвестных ему рукописей эзотерических даосских текстов. Эта поездка, однако, оказалась неудачной: север был охвачен мятежами и смутой, и Гэ Хун не нашел там ничего, заслуживавшего его внимания.

Узнав, что губернатором Гуанчжоу (Кантона) назначен его друг Цзи Хань, также увлекавшийся даосизмом (см. гл. 20 «Баопу-цзы»), Гэ Хун отправляется к нему (видимо в 306 г.) и служит в канцелярии Цзи Ханя в качестве военного советника и инспектора. Однако вскоре Цзи Хань оказывается жертвой покушения и гибнет от руки убийцы. Гэ Хун через некоторое время возвращается в Нанкин (Цзянь-кан), куда вскоре прибывает принц Сыма Жуй, будущий первый император Восточной Цзинь (с 317 г.) Юань-ди. Всеми делами при нем вершит всемогущий фаворит, магнат и богач Ван Дао, про которого ходила молва, что свое несметное богатство он заполучил благодаря общению с нечистью (эти слухи не мешали Ван Дао быть одним из первых высокопоставленных покровителей буддизма). Гэ Хуну удалось устроиться в штат помощников Ван Дао, ставшего после создания новой империи имперским канцлером (в штате помощников Ван Дао служил и литератор Гань Бао). В это время (между 317 и 320 гг.) Гэ Хун и пишет свой трактат «Баопу-цзы».

На службе Гэ Хун оставался до 333 г., когда на престоле находился уже император Чэн-ди. Гэ Хун испросил у него назначения на должность на крайний юг империи, в провинцию Цзяочжоу (территория Северного Вьетнама; по-вьетнамски – Зяотяу). Императору, удивленному тем, что такой известный ученый намеревается отправиться в столь глухой уголок государства, Гэ Хун ответил, что хочет ехать в Цзяочжоу исключительно потому, что там особенно хороша киноварь, необходимая для алхимических опытов. Чэн-ди не стал отговаривать Гэ Хуна, и тот отбыл на юг.

Однако добраться до Цзяочжоу Гэ Хуну не удалось, ибо губернатор Гуанчжоу Дэн Юэ не захотел лишиться общества столь выдающегося мужа и удержал Гэ Хуна у себя. Не имея возможности продолжать путь, Гэ Хун смирился с судьбой и поселился на горе Лофушань близ Гуанчжоу, где, окруженный учениками, он и занимался алхимическими изысканиями под покровительством Дэн Юэ, с которым успел по-настоящему подружиться. Своим ученикам (некоторые из них были его родственниками) Гэ Хун передал имевшиеся у него тексты и преподал тайные даосские посвящения.

Перед смертью Гэ Хун письмом пригласил Дэн Юэ срочно навестить его, но губернатор задержался и прибыл на гору, когда Гэ Хун был уже мертв. А далее начинается легенда. Она гласит, что Дэн Юэ обнаружил, будто тело Гэ Хуна остается легким и гибким, не подвергаясь трупному одеревенению и окоченению. Во время похорон удивленные легкостью гроба ученики открыли его и обнаружили, что гроб пуст. Так и вошел Гэ Хун в даосский пантеон в качестве «бессмертного, освободившегося от трупа» (ши цзе сянь), то есть святого, обретшего бессмертие через смерть и воскресение.

Гэ Хун слыл среди своих знакомых человеком крайне скромным, неприхотливым, безыскусным, молчаливым и непосредственным. Поэтому его и прозвали Мудрецом, Объемлющим Первозданную Простоту (Бао пу чжи ши). Выражение «обнимать Первозданную Простоту» (бао пу) восходит к даосскому классическому тексту «Дао-Дэ цзин», считающемуся произведением великого даосского мудреца Лао-цзы. Там это выражение означает следование естественности (цзы жань) и отказ от хитросплетений лжецивилизации. Это прозвище Гэ Хун и использовал для названия своего знаменитого трактата.

Как уже отмечалось, трактат писался Гэ Хуном между 317 и 320 гг., то есть когда Гэ Хуну было приблизительно 34–37 лет. Вначале он написал «экзотерические» главы, которые, собственно, и назвал «Баопу-цзы». Они посвящены исключительно этико-политической проблематике и полемике с оппонентами по вопросам социально-государственного характера (особенно известна 48-я глава, содержащая критику даосского утописта Бао Цзин-яня); здесь Гэ Хун выступает как конфуцианец-эклектик, в мировоззрении которого также присутствуют элементы легизма и моизма. Интересно, что в этом разделе нет и намека на основные сюжеты «эзотерических» глав «Бао-пу-цзы» – учение о бессмертии и путях его обретения, алхимию, магию и т. п. Очевидно (и это подтверждает сам Гэ Хун в 16-й главе «эзотерической» части), что автор первоначально собирался ограничиться этой проблематикой и не имел ни малейшего намерения демонстрировать свои эзотерические познания. Однако вскоре планы Гэ Хуна изменились, и он пишет новый, совершенно самостоятельный и независимый от предыдущего, законченный текст, который условно, и даже несколько искусственно, соединяет с уже созданным в одно произведение в двух частях: первая (теперь, однако, идущая второй) получает название «внешнего», или «экзотерического», раздела (вай пянь), а вторая (теперь – первая) – «внутреннего», или «эзотерического», раздела (нэй пянь).

И тут мир узнал совершенно неведомого ему дотоле Гэ Хуна: респектабельный конфуцианец обернулся даосским магом, с пылом и темпераментом отстаивающим возможность обретения бессмертия и изготовления эликсира вечной жизни, историк и литератор стал ученым-естествоиспытателем, а полемист, приверженный ценностям конфуцианской традиции, – едким критиком преклонения перед авторитетом классических канонов и книжности. И именно этот текст прославил и поистине обессмертил Гэ Хуна, показав его не только как мыслителя и полемиста, но и как одного из крупнейших ученых-природоведов Древнего Китая, как человека, к которому прекрасно подходит несколько устаревшее слово «естествоиспытатель».

Человека, впервые обращающегося к чтению «Баопу-цзы» (здесь и ниже под «Баопу-цзы» будет иметься в виду только «эзотерическая» часть), многое удивляет и даже потрясает своей кажущейся парадоксальностью (подлинных парадоксов Гэ Хун не любил, считая их неким интеллектуальным блефом и проявлением извращенности ума, не желающего просто сказать «да» или «нет»), своим несоответствием привычным стандартам.

И действительно, Гэ Хун провозглашает веру в бессмертие (и притом телесное!) и бессмертных, в магию и астрологию, алхимию и нумерологию, а сам высмеивает (прямо в вольтеровских выражениях) тех, кто, вместо того чтобы обратиться к врачу, молится о выздоровлении божествам, совершает жертвоприношения и разоряется на оплате сомнительных услуг шаманов и знахарей. Как это понимать? Или другой пример: этот маг, алхимик и оккультист охотно цитирует не только «Дао-Дэ цзин» или эзотерические каноны бессмертных (сянь цзин), но и сочинения таких скептиков и вольнодумцев древности, как Ван Чун и Хуань Тань. Что это, собственно, означает? Но ответы на эти вопросы мы сможем найти только после вдумчивого прочтения всего памятника при условии восприятия его как вполне определенного и непротиворечивого в себе целого.

И все-таки ключ к кажущимся противоречиям Гэ Хуна есть. И этот ключ – специфика самого естественнонаучного знания в традиционных культурах и отчетливое понимание того обстоятельства, что Гэ Хун по своему темпераменту, подходу и интересам был прежде всего не мистиком или интуитивистом, а ученым-экспериментатором и эмпириком. То, что нам кажется фантастикой или даже суеверием из принимавшегося Гэ Хуном, на самом деле относится просто к области допустимого научным знанием его эпохи. То же, что считалось суеверием и во время Гэ Хуна, отвергалось им целиком и полностью.

И здесь разворачивается еще один конфликт, характерный для содержания «Баопу-цзы»: конфликт между суждениями «здравого смысла» и данными опытного и научного знания. Ведь многое из того, что принимает наука, никак не приемлемо для обыденного сознания с его «здравым смыслом»: для обыденного сознания бессмысленно и нелепо и признание шарообразности Земли – антиподы тогда должны ходить ногами вверх! Другое дело, что в эпоху господства научного знания обыденное сознание принимает его как авторитет и берет данные науки на веру. Но все обстоит иначе с традиционными культурами, имеющими совершенно другие приоритеты. Их представитель не склонится перед императивом научного познания и будет утверждать, что нелепо говорить, будто киноварь – ртутное соединение, ибо ртуть белая, а киноварь красная. И подобного рода утверждения становятся объектом очень язвительной критики Гэ Хуна. Вместе с тем ограниченность самого научного знания и научного метода того времени препятствовала разграничению возможного от невозможного, реальных связей и отношений от фантастических. И вот уже Гэ Хун, вдоволь насмеявшись над «рационалистом» – неучем-обывателем, сам начинает отстаивать положения, с нашей точки зрения, полностью невозможные, но с его – относящиеся к области научно установленных фактов. Ведь если из белой ртути может получиться красная киноварь, то почему бы этой самой киновари не быть еще и эликсиром бессмертия? Гэ Хун совершенно справедливо распекает обывателя, упрямо твердящего по любому поводу, выходящему за пределы его убогого «здравого смысла»: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», но тут же на прямо противоположном основании (в конце концов, может быть все, если иное не установлено опытным путем) начинает утверждать то, чего все-таки быть не может (но не может быть для нас, ибо мы знаем, на основании чего это невозможно, но не для Гэ Хуна, не знавшего этого основания).

Рассмотрим вкратце содержание «Баопу-цзы» («эзотерический» раздел).

Учению о Дао-Пути, даосской онтологии и метафизике посвящены (частично) 1-я, 9-я и 18-я главы «Баопу-цзы». Надо сказать, что метафизика – не самая сильная сторона Гэ Хуна и здесь он мало оригинален (недаром 1-я глава «Баопу-цзы», особенно ее первая половина, по существу, является просто хорошим парафразом 1-й главы «Хуайнань-цзы» – знаменитого даосского компендиума II в. до н. э.). Гэ Хун стремится поскорее покинуть метафизические выси и вернуться к проблемам практическим – будь то преимущества отшельнической жизни, критика суеверий и простонародных культов или методы даосского созерцания.

2-я, 3-я, 5-я и многие другие главы посвящены критике обывателей (су), с порога отвергающих веру в физическое бессмертие, бессмертных и даосские методы обретения бессмертия. Гэ Хун показывает себя здесь отличным полемистом, использующим как логические, так и эмпирические и исторические аргументы.

Алхимия подробно рассматривается Гэ Хуном в 4-й («великие эликсиры бессмертия»), 11-й (фармакология и криптоботаника «бессмертия») и 16-й (златоделие, аурифакция) главах его трактата.

9-я глава по преимуществу критикует народные верования, суеверия и так называемые непристойные культы (инь сы). Если бы здесь Гэ Хун, увы, не апеллировал к репрессивному аппарату власть имущих и палачу, то его по уровню рационалистичности и едкости вполне можно было бы сравнить с Вольтером или Гольбахом.

10-я и 12-я главы посвящены рассмотрению соотношения даосизма и конфуцианства; для Гэ Хуна даосизм – корень (основное, главное), а конфуцианство – верхушка (производное и второстепенное). Здесь Гэ Хун также объясняет разницу между совершенным мудрецом и бессмертным, тратя немало усилий, чтобы доказать (особенно в 12-й главе), что Конфуций отнюдь не был всеведущ и часто проявлял элементарную неосведомленность.

14-я и 20-я главы раскрывают тему важности поисков истинного даосского учителя, под руководством которого только и можно заниматься подлинной даосской практикой. Здесь же Гэ Хун обрушивается на различных шарлатанов и проходимцев от даосизма, богатеющих на легковерности и наивности обожающих их последователей.

17-я глава посвящена искусству отшельнической жизни и всевозможным средствам, защищающим от горной нечистой силы, готовой атаковать незадачливого анахорета и уничтожить его. Особое внимание Гэ Хун уделяет различным формам экзорцизма и защитительной магии, прежде всего даосским амулетам и талисманам.

19-я глава по большей части представляет собой каталог даосских текстов, имевшихся в библиотеке учителя Гэ Хуна – даоса Чжэн Сы-юаня. Этот весьма репрезентативный каталог может считаться непосредственным формальным предшественником первого варианта «Даосского Канона» – «Дао цзана», появившегося столетие спустя благодаря трудам даоса Лу Сю-цзина.

Остальные главы в основном содержат споры с обывателями-оппонентами, ответы на вопросы сочувствующих и описания различных «малых» даосских методов – гимнастики дао инь, дыхательных упражнений, визуализации, сексуальной практики, магических приемов, астрологии и т. п. Обсуждение этих тем постоянно перемежается рассказыванием различных исторических анекдотов и «случаев из жизни», что делает «Баопу-цзы» весьма интересным чтением.

И здесь уместно поставить вопрос о литературных достоинствах этого произведения.

«Баопу-цзы» отнюдь не сухой трактат, написанный бесстрастной кистью далекого от жизни и ее треволнений мудреца. Во-первых, это в высшей степени авторское произведение, и личность Гэ Хуна, его индивидуальность, черты характера и темперамент в полной мере отразились в тексте сочинения, так что знакомство с этим незаурядным человеком – одно из удовольствий, которые ждут читателя данного памятника.

Во-вторых, «Баопу-цзы», несомненно, произведение высокой китайской словесности, написанное умелым стилистом, превосходно владеющим всеми нюансами древнекитайского письменного языка. Иногда, с нашей точки зрения, Гэ Хун излишне пышен и велеречив (особенно в переполненных метафорами и сложными параллелизмами разделах, посвященных описанию Дао-Пути и космического порядка вообще), но таков уж был тон и дух той эпохи, породившей стиль, известный среди китаеведов под названием «лю-чаоское барокко». При этом, надо отметить, Гэ Хун с избытком искупает эту лексическую и стилистическую избыточность в других разделах текста, где его язык становится достаточно строгим и прозрачным.

В-третьих, это, безусловно, произведение художественной прозы, сыгравшее свою роль в формировании китайской повествовательной прозы малых жанров (сяо шо), прежде всего новелл об удивительном (чуань ци). И в этом отношении «Баопу-цзы» Гэ Хуна стоит в одном ряду с такими памятниками той же эпохи, как «Записки о поисках духов» Гань Бао и «Новые речи, в свете ходящие» («Ши шо синь юй») Лю И-цина. «Баопу-цзы» весь пронизан включенными в него сюжетными повествованиями, тем, что современные китайцы называют «гуши» (история, рассказ), описаниями неких «случаев из жизни» (обычно волшебного или фантастического характера), структура (а часто и содержание) которых вполне аналогичны структуре новелл Гань Бао. И эти «истории» и «анекдоты» придают ученому трактату дополнительные прелесть и обаяние.

Здесь не место подробно описывать содержание «Баопу-цзы»: сказанного вполне достаточно, чтобы знать, чего ждать от текста, а остальное читатель имеет возможность узнать из самого памятника, публикуемого в нашем переводе.[29]29
  О Гэ Хуне и его трактате на русском языке подробнее см.: Торчинов Е. А. Трактат Гэ Хуна «Баопу-цзы» как источник по изучению даосизма периода Лю-чао // Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. Л., 1980; Он же. Основные направления эволюции даосизма в период Лю-чао: (По материалам трактата Гэ Хуна «Баопу-цзы») // Дао и даосизм в Китае. М., 1982; Он же. Учение Гэ Хуна о Дао: человек и природа // Проблема человека в традиционных китайских учениях. М., 1983; Он же. Тексты по «искусству внутренних покоев» (эротология Древнего Китая). 1: Трактат Гэ Хуна и «искусство внутренних покоев» // Петербургское востоковедение: Альм. Вып. 4. СПб., 1993. С. 117–136; Он же. Даосизм: Опыт историко-религиоведческого описания. СПб., 1993. С. 189–191; 2-е изд.: СПб., 1998. С. 288–292.


[Закрыть]