Текст книги "Пути обретения бессмертия. Даосизм в исследованиях и переводах"

Исследователи впервые обратились к трактату Гэ Хуна в первой половине XX в., и здесь, несомненно, пальма первенства принадлежит нашему соотечественнику ученику академика В. М. Алексеева Ю. К. Щуцкому. Научные интересы Ю. К. Щуцкого были чрезвычайно широки. Он известен прежде всего как исследователь и переводчик «Канона Перемен» («Книги Перемен», «И цзина»), работал Щуцкий и над даосским философским памятником «Ле-цзы» (перевод утрачен), обращался к учению великого конфуцианского мыслителя Ван Ян-мина (XV–XVI вв.), занимался историей буддизма в Китае (статья о Хуэй-юане «Даос в буддизме»). Значительное место в его ученых штудиях было отведено работе по переводу и исследованию «Баопу-цзы». Ю. К. Щуцкий перевел первую главу памятника (перевод сохранился в рукописи; имеются также замечания В. М. Алексеева к этому переводу). Кроме того, Ю. К. Щуцкий является автором не опубликованной доселе работы «Исповедание дао у Гэ Хуна», посвященной учению о сущности Дао по первой главе «Баопу-цзы» и общей характеристике этого текста.[30]30
  Доклад «Исповедание дао у Гэ Хуна» был прочитан Ю. К. Щуцким 31 мая 1923 г. в разряде Индии и Дальнего Востока Российской Академии истории материальной культуры. Его текст (включающий в себя и пер. 1-й гл. «Баопу-цзы») сохранился и находится в настоящее время в архиве Российской Академии наук (Санкт-Петербург) – СПбО АРАН (Санкт-Петербургское отделение архива Российской Академии наук). Ф. 820, оп. 4, ед. хр. № 155, 51 л.
  Основной труд Ю. К. Щуцкого по «И цзину» – «Китайская классическая "Книга Перемен"» (1-е изд.: М., 1960; 2-е изд., испр. и доп.: М., 1993).
  Хуэй-юаню посвящена статья Ю. К. Щуцкого «Даос в буддизме» (Записки Коллегии востоковедов. Т. 1. Л., 1927).


[Закрыть]

Трагическая гибель ученого, расстрелянного в 1938 г. по нелепому обвинению в шпионаже, надолго прервала традицию подлинно научного изучения даосизма в России, и почти сорок лет к трактату Гэ Хуна никто не обращался, если не считать отдельных упоминаний памятника или спорадических обращений к нему по частным вопросам.

Между тем перевод и изучение трактата «Баопу-цзы» начались на Западе, где еще в начале XX в. общую характеристику тексту дал Л. Вигер, а в начале 30-х годов А. Форке посвятил этому opus magnus Гэ Хуна подробнуюглаву в своей «Истории средневековой китайской философии».[31]31
  Forke A. Geschichte der mittelalterlichen chinesische Philosophie. Hamburg, 1934.


[Закрыть] Несколько позднее, в начале 40-х годов, ученый-иезуит Е. Файфель публикует переводы отдельных глав «Баопу-цзы» на английский язык.[32]32
  Переводы Е. Файфеля см., например: Monumenta Serica. Vol. 11 (1946).


[Закрыть] Приблизительно в это же время «алхимические» главы трактата переводит на английский язык американский историк китайской науки Т. Л. Дэвис, работавший в сотрудничестве с китайскими учеными (Чэнь Го-фу, У Лу-цян и другие).[33]33
  Davis T. L., Ch’en Kuo-fu. The Inner Chapters of Pao P’u tzu // Proceedings of the American Academy of Arts and Sciences. 1941. Vol. 74. N 10.


[Закрыть] Однако первый (и пока единственный) полный перевод «эзотерической» части «Баопу-цзы» на европейские языки (английский) появился только в 1966 г. Его выполнил американский синолог Дж. Уэйр.[34]34
  Alchemy, Medicine and Religion in the China of A. D. 320. The Nei P’ien of Ko Hung / Translated and edited by James R. Ware. N. Y., 1966; 2nd ed. – 1981.


[Закрыть] Это, безусловно, плод огромного и многолетнего труда, в значительной степени обогативший мировую науку. Тем не менее, в силу определенных особенностей перевода Дж. Уэйра, в настоящее время он может считаться устаревшим и не соответствующим современным научным критериям.

Перевод американского синолога практически лишен комментариев; во всяком случае, они сведены к минимуму, в результате чего текст в значительной степени остается для читателя закрытым. Переводчик совершенно не стремится к адекватной и строгой передаче терминологического инструментария Гэ Хуна и ограничивается переводом названий лишь наиболее известных веществ и растений, упоминаемых Гэ Хуном. В связи с тем, что Дж. Уэйру приходилось пользоваться неразмеченным текстом (то есть текстом без современной пунктуации), в его работе немало ошибок, связанных с неправильным членением текста. Но самое главное, что перевод американского синолога в значительной мере является парафразом, не только не передающим специфики стилистики и синтаксиса Гэ Хуна (прежде всего параллелизмов), но и в ряде случаев просто пересказывающим основное содержание тех или иных пассажей. Учитывая опыт Дж. Уэйра, в нашем переводе мы стремились по мере возможности избегать этих недостатков.[35]35
  Из последних исследований «Баопу-цзы» на европейских языках следует назвать недавно опубликованную диссертацию немецкого синолога Ф.-Р. Шмидта: Schmidt F.-R. Die magische Rustung. Naturbilder aus dem Pao-p’utzu Nei-p’ian des Ko Hung (283–343) // Europaische Hochschulschriften. Reihe XVII. Asiatische und afrikanische Studien. Bd. 54. Frankfurt am Main, 1996.
  Лучшим китайским исследованием «Баопу-цзы» последних лет является книга Ху Фу-чэня «Вэй-Цзинь шэнь сянь дао цзяо. Баопу-цзы нэй пянь янь цзю» (Даосизм святых-бессмертных эпох Вэй и Цзинь. Исследование «эзотерической» части «Баопу-цзы»). Пекин, 1990.


[Закрыть]

Следует особо отметить, что работа современного переводчика и исследователя трактата Гэ Хуна в значительной степени облегчена по сравнению с работой, проделанной Дж. Уэйром, благодаря трудам выдающегося китайскогоисследователя и издателя даосских текстов Ван Мина, опубликовавшего в 1982 г. превосходно откомментированный и размеченный в соответствии с принципами современной пунктуации текст «эзотерической» части «Баопу-цзы»,[36]36
  Ван Мин. Баопу-цзы нэй пянь цзяо ши (Отредактированная «эзотерическая» часть «Баопу-цзы» с комментариями). Пекин, 1982; 2-е изд. – 1985; 3-е изд. – 1988.


[Закрыть] по которому сделан и наш перевод. Издание текста «Баопу-цзы», выполненное Ван Мином, поистине неоценимо для переводчика благодаря проделанной работе по пунктуации, текстологическим сопоставлениям различных редакций и комментированию памятника. Вместе с тем, комментируя «Баопу-цзы», Ван Мин оставляет практически всю алхимическую и историко-научную терминологию Гэ Хуна без пояснений (за исключением отдельных случаев), ограничиваясь иногда (например при лекарственных растениях) цитатами из других древнекитайских текстов (фармакологического характера), которые, в свою очередь, нуждаются в комментариях. И все-таки появление издания Ван Мина чрезвычайно облегчило работу с текстом «Баопу-цзы» и в значительной степени обезопасило исследователя и переводчика от различных ошибок и огрехов.[37]37
  Значительную помощь при переводе и исследовании трактата Гэ Хуна оказывает также полный индекс-указатель к тексту, составленный под редакцией К. М. Скиппера (Шиппера): Concordance du Pao-P’ou-Tseu Nei-P’ien / Edite par Kristofer Schipper // Travaux d’index, de bibliographie et documentation sinologiques publies par l’Institut des hautes etudes chinoises de l’Universite de Paris. Vol. 2. Paris, 1965. В 1969 г. как 3-й том той же серии К. М. Скиппер издал также полный индекс и к «экзотерической» части (вай пянь) «Баопу-цзы».


[Закрыть]

Предлагаемый вниманию читателя перевод «эзотерической» части «Баопу-цзы» является первым полным переводом этого памятника на русский язык. Перевод снабжен комментариями, в которых мы старались возможно полно откомментировать как сложную алхимическую и историко-научную терминологию трактата Гэ Хуна, так и бытовые и исторические реалии и факты, чтобы текст стал максимально прозрачным и для специалиста-синолога, и для широкого читателя.

При комментировании текста мы использовали, кроме комментариев Ван Мина, различные публикации известных ученых-китаеведов Л. Н. Меньшикова, Ю. Л. Кроля, Р. В. Вяткина, А. И. Кобзева, В. В. Малявина, М. Е. Кравцовой, А. С. Мартынова, Дж. Нидэма, Н. Сивина, Дж. Уэйра и других. В отдельных случаях мы использовали также сунское ксилографическое издание «Баопу-цзы», воспроизведенное в середине 80-х годов в Китае.[38]38
  Сунский ксилограф «Баопу-цзы нэй пянь» (1152 г.), хранящийся в библиотеке провинции Ляонин, был опубликован (т. 1–2 в одной папке) в 1985 г. издательством «Чжун хуа шу цзюй» (Пекин).


[Закрыть]

В заключение нам хотелось бы выразить особую благодарность нашему учителю Льву Николаевичу Меньшикову, впервые обратившему наше внимание на трактат «Баопу-цзы» и оказавшему бесценную помощь на первых этапах нашей работы над переводом этого интереснейшего текста.

Глава 1
Всепроникающее Сокровенное

Баопу-цзы сказал: «Сокровенное есть не что иное, как праотец природы и великий предок мириад различий. Поистине, недосягаемы его дали, поэтому называют его тайным. Оно столь высоко, что словно шапка покрывает девять небес. Оно столь обширно, что словно оправа охватывает все восемь сторон света. Светло оно, как солнце и луна, быстро оно, словно пробег молнии. То вспыхнет оно и тотчас погаснет, то помчится как вихрь, оставляя звезды-брызги.

То блеснет оно, подобно искре, в прозрачности бездны, то поплывет, словно седые, несущие снег облака.

Когда оно являет себя в бесчисленных формах – это наличие.[39]39
  Наличие (ю) – мир оформленной телесности, вещей-явлений в отличие от предбытийного неоформленного состояния Вселенной (у).


[Закрыть] Когда оно пребывает в неявленном покое – это отсутствие. То тонет оно в великой тьме и погружается вниз, то устремляется оно к созвездиям и блуждает вверху.

Металл и камень не сравнятся с ним своей твердостью, а обильная роса не может превзойти его своей мягкостью. Оно квадратное, но не измеряется угольником, круглое, но не измеряется циркулем.[40]40
  Согласно традиционной китайской космологической символике, Небо имеет круглую форму, а Земля – квадратную. Отсюда образы циркуля и угольника как метафоры Неба и Земли. Что касается Дао-Пути как высшего принципа и первоначала мира, то оно не имеет никакой формы и, будучи источником как Неба, так и Земли, тем не менее несводимо к ним.


[Закрыть] Идешь к нему, но не видишь его, устремляешься за ним, но не в силах догнать его. Небо получает от него свою высоту, а Земля от него же обретает свою низменность.

Благодаря ему двигаются облака, и оно же посылает дождь. Оно носит в утробе плод – Изначальное Одно.[41]41
  Изначальное Одно (юань и) – синоним изначальной пневмы (юань ци) – тончайшей недифференцированной энергетической субстанции, образующей субстрат всего сущего.


[Закрыть] В нем, как в форме-образце, вылиты два ряда проявлений, и из него исходит Великое Начало[42]42
  Великое Начало (да ши, тай ши) – ступень развертывания изначальной пневмы, предполагающая первое появление оформленной телесности.


[Закрыть] всех вещей и возвращается к нему же. Оно направляет переплавку миллиардов форм и движет по кругу четырежды-семь созвездий.[43]43
  Двадцать восемь основных созвездий (по семь в каждом из четырех секторов неба) традиционной китайской астрономии.


[Закрыть] Оно, как мастер, то творит хаос, то обуздывает его своим духовным механизмом.[44]44
  Духовный механизм (лин цзи) – имеется в виду Дао-Путь как стержень и пружина всего сущего.


[Закрыть] Вдыхает-выдыхает четыре вида пневмы,[45]45
  Четыре вида пневмы (сы ци) – жизненные энергии или «эфиры» четырех времен года.


[Закрыть] в тайне все покоит и затопляет все своим всеобъемлющим безмолвием. В спокойствии оно раскрывается и в ясности своей все лелеет.

Оно опускает вниз все мутное и поднимает вверх все чистое. Оно соразмерно рекам Хуанхэ и Вэйхэ;[46]46
  Реки Хуанхэ и Вэйхэ (приток Хуанхэ) стали символом противоположностей, аналогичных инь и ян: вода в реке Хуанхэ всегда мутная и глинистая, а в Вэйхэ – чистая и прозрачная.


[Закрыть] сколькони добавляй в него – оно не переполнится, сколько ни черпай из него – оно не истощится. Когда оно даяние получает, то нет ему от этого прироста; когда же нечто отнимают у него, то оно не терпит ущерба. Поэтому там, где это Сокровенное присутствует, радость не имеет границ, а там, откуда это Сокровенное уходит, сосуды жизни оскудевают и дух гибнет.[47]47
  Здесь имеется в виду характерная для китайской мысли оппозиция «дух (шэнь) – сосуд (ци)», часто применяемая к обозначению отношения «дух – тело».


[Закрыть]

Известно, что пять нот и восемь звуков, чистые напевы шан, текучие напевы чи губят ясность ума. Пестрота благоухающих цветов и изысканная роскошь ранят просветленность. Безделье, праздность, леность, пьянящие напитки, молодое ароматное вино смущают природную сущность человека. Изящная внешность и привлекательная льстивость, кокетливость, пудра и белила атакуют жизнь.

Только Сокровенное Дао-Пути может даровать вечность.

Не ведающие Сокровенного Дао-Пути, хотя даже и глядят искоса на убивающие жизнь и дух орудия, тем не менее своими губами касаются сути расцвета или гибели вещей.

В павильонах и башнях благоволят к «облаку и дождю»,[48]48
  «Облако и дождь» – в Китае одна из наиболее распространенных метафор любовных утех, восходящая к оде поэта III в. до н. э. Сун Юя, рассказывающей о том, как к чускому царю являлась его любовница-фея в образе облака и дождя. Однако не исключено, что здесь вместо иероглифов «юнь юй» должны стоять иероглифы «юнь хань» – «Облачная река», то есть Млечный Путь. В таком случае с Млечным Путем сравниваются драгоценные ткани и легчайшие занавеси и драпировки дворцов знати.


[Закрыть] роскошным покоям яркие цветы придают изысканную небрежность, тяжелые занавеси из шелка сливаются друг с другом, подобно туманной дымке, а воздушные пологи расходятся, подобно облакам курящихся благовоний. Красавицы, подобные Си Ши и Мао Цян,[49]49
  Си Ши и Мао Цян – легендарные красавицы Древнего Китая. Си Ши жила в эпоху Чунь-цю (VIII–V вв. до н. э.) в княжестве Юэ. Мао Цян была любимой наложницей юэского правителя.


[Закрыть] ласкают взгляд в разукрашенных палатах. Здесь и там блистают друг друга ярче великолепные златые кубки, и ровное пение струн наполняет все пространство. В танцах царства Чжэн змеятся во множестве цветные шелка, а скорбный голос свирели встречает зарождение зари. Перья плывут по водной глади, а люди собирают прекрасные цветы в орхидеевых садах и любуются красными соцветиями, растущими в прудах, изобилующих жемчугом. Люди поднимаются на кручи горные и глядят вдаль, забывая все свои горести. Они приближаются к пучинам водным и согласны забыть даже об утреннем голоде. То они вступают в безделье и праздность тысячи ворот своих жилищ, то мчатся прочь, правя киноварно-красными колесницами.

Так предельная радость сменяется скорбью, а совершенное довольство порождает неудовлетворенность и ущербность. Поэтому когда песня кончается, приходит печаль, и когда спокойствие уходит, тогда сердце наполняется тревогой. И одно связано с другим так же, как тень с телом и эхо с голосом. Такое поведение сопряжено с тем, что призрачно и иллюзорно, а потому чревато пустотой и разочарованием.

Ведь если говорить о Сокровенном Дао-Пути, то обретают его внутри, а блюдут его вовне. Использующий его одухотворен, а забывающий о нем овеществлен.[50]50
  Здесь вновь появляется мотив оппозиции «дух – сосуд» (см. коммент. 9). Следующий Дао-Пути одухотворяется, отступающий от него уподобляется неодушевленным вещам.


[Закрыть] Вот какая мысль о Сокровенном Дао-Пути должна быть высказана!

Обретший его благороден и не нуждается в мощи алебард и секир. Проникшийся им богат и не нуждается в трудно обретаемых вещах.

Высоко оно так, что нельзя взойти на высоту его, глубоко оно так, что нельзя измерить его глубину. Оно окружает собой все шесть направлений,[51]51
  Имеются в виду четыре основных направления, верх и низ.


[Закрыть] и оно поистине безбрежно в обширности своей. Выйдешь из него – и нет верха. Войдешь в него – и нет низа. Пройдешь в него и окажешься прямо во вратах ничему не подвластной и свободной мощи. Странствуешь по нему, словно по просторам загадочно-утонченной красы, беззаботно скитаешься в смутной и туманной сфере – так об этом можно сказать. Вдыхаешь – и девять цветов возникают на краях облаков, а выдыхаешь – и шесть видов пневмы родятся в киноварно-красной заре. Блуждаешь в мерцании, паришь и кружишь в тончайшем. Бродишь по радуге-арке, блуждаешь по звездам Большой Медведицы. Вот каков обретший его!

Ему уступает только тот, кто знает, как удовлетвориться малым.[52]52
  Букв.: «знающий, чего ему достаточно» (чжи цзу). Выражение часто встречается в «Дао-Дэ цзине».


[Закрыть] Тот, кто знает, как удовлетвориться малым, может скрываться в уединении и без усилий совершенствоваться в горных лесах. Он простирает свои крылья дракона и феникса над ничтожными козявками и питает свою безбрежную пневму[53]53
  Питать безбрежную пневму (ян хао жань чжи ци) – выражение восходит к конфуцианскому философу IV–III вв. до н. э. Мэн-цзы, который придавал особое значение самоусовершенствованию и самопознанию, тождественному познанию Неба. В даосском контексте это выражение приобретает связь с даосскими методами дыхательных упражнений и другими методами пестования энергетики человеческого организма.


[Закрыть] в зарослях полыни и лозняка. Одежду он носит простую, неподрубленную, но не променяет ее на всю роскошь драконовых узоров. Идет он, опираясь на истертый посох, но и не помыслит заменить его колесницей, запряженной четверкой лошадей.

Он оставляет драгоценный камень «сияющий в ночи»[54]54
  Название особенно редкого драгоценного камня, видимо особого рода нефрита. «Планы борющихся царств» («Чжань-го цэ») повествуют, что некогда такой камень царь Чу подарил царю Цинь.


[Закрыть] лежать в пещере горного пика, и из-за него не происходитстычек на других горах. Он оставляет черепашьи панцири в водной пучине и тем избавляет их от беды быть просверленными и обработанными.

Идет он или же отдыхает, он одинаково хорошо знает, где надо останавливаться, и куда бы он ни пришел, везде он чувствует себя удовлетворенным. Он отбросил величие и грандиозность дворцовых наслаждений и научился избегать опасных дорог, на которых переворачиваются колесницы. Он вздыхает и стонет среди лазоревых скал, и все мириады вещей для него как бы превращаются в пыль и прах.

Он останавливается отдохнуть под раскидистыми ветвями дерева, и красные ворота богатых домов для него не отличаются от висящей на веревке двери дома бедняка. Он пашет на поле, и знаки военной и гражданской власти для него не более, чем плеть для слуг и рабов. Его напиток – простая родниковая вода, а его еда – лебеда и ботва гороха, пища домашнего скота. На досуге он премного радуется недеянию, для него равны и благородные, и презренные, поскольку ему чужд дух соперничества. Он таит в себе чистоту-добро и хранит Первозданную Простоту,[55]55
  Первозданная Простота (пу) – очень важное понятие даосской мысли, этимологически: «необработанный кусок дерева, чурбан». Обозначает простоту, скромность и безыскусственность мудреца, следующего природе в ее естественности. Прозвище Гэ Хуна (Баопу-цзы, то есть Мудрец, Объемлющий Первозданную Простоту) также восходит к этому понятию. Оно было дано Гэ Хуну из-за его скромности, воздержанности и непритязательности.


[Закрыть] не знает ни страстей, ни горестей и является пустым сосудом совершенной истины.[56]56
  Пустой сосуд совершенной истины (цюань чжэнь сюй ци) – метафора полной отрешенности отшельника от мирских страстей и желаний, позволяющей ему вместить в себя всеобъемлющее, но столь же пустотное Дао-Путь.


[Закрыть] Его жизнь ровна и проста, его привычки чисты и пресны.[57]57
  Чистота и преснота (дань) – синоним даосской простоты и безмятежного покоя; это понятие стало также важной эстетической категорией, обозначающей классическую строгость и прозрачность художественного произведения.


[Закрыть] Он все объемлет в безбрежности своего духа и тождествен превечному Хаосу[58]58
  Хаос (хунь) – первозданное состояние мира, не разделенного еще на противоположности.


[Закрыть] своей естественностью.

Исполинский и огромный, безбрежный и всеохватный, он находится в полном соответствии процессу вселенских перемен. Его дух подобен тьме и подобен свету, подобен мутному и подобен чистому.[59]59
  Ср. коммент. 8. Здесь говорится о том, что мудрец воссоединяет в себе такие противоположности, как инь и ян, будучи целостным и всеобъемлющим.


[Закрыть] Кажется, что он отстает, но он перегоняет; кажется, что он ущербен, но он совершенно целостен.

Он не откажется от своего положения ремесленника ради почетной обязанности заменять покойника на траурной церемонии[60]60
  Речь идет о древнем обычае, согласно которому во время совершения погребального ритуала один из родственников (обычно сын) изображал самого покойного (ср. гл. 1 «Чжуан-цзы»).


[Закрыть] или произносить жертвенные молитвословия. Но он не откажется и оставить ритуальные кубки и чаши для того, чтобы идти на кухню помогать не знающему своего дела повару.[61]61
  То есть человек не должен пренебрегать своими обязанностями ради обязанностей другого рода и другого лица. Образ восходит к гл. 1 даосского трактата «Чжуан-цзы», называющейся «Беззаботное блуждание».


[Закрыть] Не отложит он и тушь с веревкой ради помощи в работе, из-за которой можно повредить руки. И ради скудного пропитания – смердящих крыс[62]62
  Образ, также позаимствованный в «Чжуан-цзы» (гл. «Осенние воды»): подобно тому как великий Феникс не прельстится дохлой крысой, найденной совой, так и мудрец не променяет покой уединения на мирскую суету служебной карьеры чиновника-конфуцианца.


[Закрыть] – он не согласится поменять свою жизнь на радости и горести посредственностей. Мудреца не притягивает слава обывателей, равнина не боится ударов молнии.

Нельзя во внешних вещах потопить возвышенный дух и нельзя ни выгодой, ни насилием осквернить его незапятнанную чистоту. Поэтому вершин счастья и наивеличайшего богатства мало, чтобы совратить его. Острого клинка и кипящего котла мало, чтобы принудить его. Так неужели же он станет скорбеть из-за клеветы и злословия? Никогда его сердце не смущается тем, что смущает толпу, и никогда никакие вещи не могли привести его в замешательство. Ведь пытаться это – все равно что суйскую жемчужину метать в воробьев, лизать циньский геморрой, чтобы оказаться владельцем колесницы, подниматься на Сюминь за гнездами, плавать в Люйляне и ловить там рыбу,[63]63
  Здесь используются образы из различных мест «Чжуан-цзы». Их смысл примерно одинаков: все будут смеяться, если человек будет использовать драгоценный камень для стрельбы по воробьям; недостойно подхалимство врача, который, вместо того чтобы лечить геморрой циньского царя, вылизал его и за это был награжден колесницами; только глупец будет ловить рыб в бушующих пучинах и водоворотах реки в местечке Люйлян, ибо рыбы там просто не живут.


[Закрыть] по утрам быть желанным гостем, а по вечерам – негодным объедком для лис и птиц.

Когда котел падает с палки, на которой он висит, и опрокидывается, то вылившееся уже не подобрать. Но именно из-за этого ведь мирские люди мчатся наперегонки в колесницах, хотя у достигших своей цели холодеет сердце и их охватывают разочарование и грусть.

Поэтому совершенные мужи отказываются от изысканных мелодий шао и ся и отбрасывают прочь тонкие роскошные ткани. Они расправляют свои шесть крыл на пустоши у Пяти Стен,[64]64
  Пять Стен (У чэн) – название стен, ограждающих резиденцию бессмертных на мифической мировой горе Куньлунь, расположенной на западе.


[Закрыть] и им не приходится беспокоить затаившихся в тростнике охотников.[65]65
  Выражение, восходящее к даосскому трактату II в. до н. э. «Хуайнань-цзы», написанному по заказу и при участии удельного царя Хуайнани по имени Лю Ань. Смысл выражения таков: мудрец не придает значения клевете и поношениям.


[Закрыть] Они прячут свои рога и чешую[66]66
  Здесь даосский мудрец сравнивается с драконом, символом мощи и величия. Мудрец обладает этими «драконовыми» качествами, но не являет их профанам.


[Закрыть] в неиспользуемых землях и не нуждаются в защите извилистых пещер. Они взирают вниз – и нет клекота хищных птиц, смотрят вверх – и нет раскаяния возгордившегося![67]67
  Намек на фразу из «Канона Перемен» («И цзин»), гексаграмма 1, «Цянь» (Небо): «Наверху девятка. Возгордившийся дракон. Раскаяние». Выше речь шла о норах, соответствующих извилистому телу дракона. Фраза о «клекоте хищных птиц» вновь намекает на притчу «Чжуан-цзы» о Фениксе, сове и дохлой крысе (см. коммент. 24) и говорит об отсутствии у даосского мудреца зависти относительно сомнительных благ мирского процветания.


[Закрыть] Никто из людей даже не подозревает, сколь они недосягаемы и далеки!»

Глава 2
Рассуждения о бессмертных

Некто спросил: «Как же можно поверить в то, что святые-бессмертные живут вечно и не умирают?»

Баопу-цзы ответил: «Даже обладая наиострейшим зрением, нельзя увидеть все возможные в мире предметы. Даже обладая самым чутким слухом, нельзя услышать все возможные в мире звуки. Даже если у нас такие ноги, как у Да-чжана и Шу-хая,[68]68
  Да-чжан и Шу-хай – мифические помощники и гонцы сяского императора Юя, усмирителя великого потопа. Согласно «Хуайнань-цзы» (гл. «Формы Земли», «Ди син»), они могли за одно мгновение перемещаться из одного конца мира в другой.


[Закрыть] то все равно, сколько бы мы ни обошли земель, не пройденных нами останется больше. Даже если мы наделены такой же мудростью, как у Юя, И и Ци Се,[69]69
  Юй – имеется в виду мифический император Юй.
  И – мудрый министр мифического совершенномудрого императора Шуня, предшественника Юя.
  Ци Се – один из персонажей «Чжуан-цзы» (упоминается в гл. 1 этого памятника).


[Закрыть] то все равно не познанного нами будет больше, чем познанного. Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется,[70]70
  Намек на текст из «Дао-Дэ цзина» (16): «Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется, и каждая сущность возвращается к своему корню».


[Закрыть] и чего только нет в мире, а уж тем более это справедливо относительно святых-бессмертных, сведения о которых переполняют летописи на бамбуке и шелке. Так почему бы не существовать и пути обретения бессмертия?»

Тогда спрашивавший громко рассмеялся и сказал: «Раз есть начало, обязательно должен быть и конец. Раз есть существование, обязательно должна быть и гибель. Поэтому совершенные мудрецы – Три Августейших, Пять Императоров, Конфуций и Чжоу-гун, равно как и мудрые Хоу-цзи, Шули-цзы, Чжан Лян и Чэнь Пин, искусные в споре Дуаньму Ци, Янь Ин, Суй Хэ и Ли И-ци, храбрецы Мэн Бэнь, Ся Юй и У Дин – все они умерли.[71]71
  Три Августейших – мифические культурные герои Суй-жэнь (открыл использование огня), Шэнь-нун (изобретатель земледелия) и Фу-си (изобретатель письменности и графических символов сил инь и ян); возможны и другие перечни.
  Пять Императоров – божества пяти сторон света (включая центр), соотносимые обычно с такими мифическими правителями самой отдаленной древности, как Тай-хао, Янь-ди, Шао-хао, Чжуаньсюй и Хуан-ди.
  Чжоу-гун (Чжоуский Герцог; в тексте «Баопу-цзы» назван своим собственным именем Дань) – младший брат и советник доблестного чжоуского царя У-вана, победителя тирана Чжоу-синя из династии Шан-Инь и фактического основателя всекитайского чжоуского государства (XI в. до н. э.). В конфуцианской традиции Чжоу-гун считается совершенным мудрецом и предшественником Конфуция.
  Хоу-цзи (Государь Просо; собственное имя – Ци) – мифический прародитель чжоусцев и божество земледелия; Шули-цзы (собственное имя – Цзи) – младший брат циньского Хуэй-вана (эпоха Чжань-го, V–III вв. до н. э.), известный своим умом. Современники прозвали его Мешком Мудрости; Чжан Лян – один из мудрейших помощников основателя династии Хань Лю Бана (Гао-цзу, III–II вв. до н. э.); Чэнь Пин – государственный деятель начала династии Хань, помощник ханьского Гао-цзу.
  Дуаньму Ци (Цзы-гун) – один из учеников Конфуция, прославившийся своим красноречием; Янь Ин – сановник циского князя Цзин-гуна (эпоха Чунь-цю), умело критиковавший ошибки своего государя; Суй Хэ – красноречивый мудрец, предсказавший основателю династии Хань Лю Бану (Гао-цзу) успехи в борьбе с его главным соперником, чуским государем Сян Юем; Ли И-ци (Ли Ши-ци) – мудрый помощник ханьского Гао-цзу, быстро получивший высокий титул.
  Мэн Бэнь – уроженец царства Вэй (или Ци), известный своей храбростью; Ся Юй (Ся Сюй) – древний храбрец из царства Вэй; У Дин – знаменитый силач эпохи Чжань-го, без труда поднявший огромную каменную статую пятиголового быка, изготовленную по приказу циньского царя Хуэй-вана, за что и получил столько золота, сколько весила сама статуя.


[Закрыть] Таков неизменный принцип человеческого существования, предполагающий неотвратимую кончину.

Я знаю, что вначале выпадает иней, а потом следует всеобщее увядание; когда наступает лето, растительность утрачивает свою свежесть; когда созревает урожай, то не бывает цветения; когда плоды вот-вот созреют, листва засыхает. Но я не знаю, чтобы кто-нибудь прожил десять тысяч лет или смог бы насладиться вечным видением, не имеющим конца.

Поэтому древние не стремились стать бессмертными и не говорили о необычайном. Всему сверхъестественному ими сразу же полагался конец, и только естественное бережно сохранялось. Понимая, что черепахи и аисты существа иного рода,[72]72
  Черепахи и аисты – существа, наделявшиеся древними китайцами огромным долголетием и даже бессмертием.


[Закрыть] нежели мы, древние смотрели на рождение и смерть как на утро и вечер.

Утруждать свое сердце, стремясь к недостижимому, делать бесполезные дела, подобные гравировке по льду и резьбе по гнилому дереву, – такая работа никогда не будет успешной.

Разве не лучше разрабатывать планы для совершенствования своей эпохи и стремиться к успешному завершению текущего года? Разве не прекрасно иметь пурпурные и зеленые украшения, обвивающие упряжку "сокровенных самцов",[73]73
  Видимо, имеются в виду вороные скаковые кони. В данном эпитете обыгрывается выражение «Сокровенная Самка», используемое в «Дао-Дэ цзине» (6) для обозначения Дао-Пути как вечного женственного принципа.


[Закрыть] подобных драконам, и ездить на разукрашенной колеснице вместо того, чтобы ходить пешком?! Разве не лучше совершать жертвенные возлияния из ритуального сосуда, чем заниматься пахотой в поле?!

Всякий думает о словах поэта, воспевающих сельскую жизнь и ее праздники,[74]74
  Здесь имеются в виду строки из песни «Сударь трудится на полях» из раздела «Песни княжества Ци» конфуцианского «Канона стихов» («Книги песен», «Ши цзина»), воспевающие сельскую жизнь.


[Закрыть] но я также глубоко вдумываюсь в слова Чжун-ни[75]75
  Чжун-ни – второе имя Конфуция (его первое имя – Цю).


[Закрыть] о неизбежности смерти.

С другой стороны, рука недеяния схватывает только ветер, тень, которую вряд ли можно ухватить. Такой человек стремится к тому, чего нельзя достичь, и ведет по дорогам, уходящим исключительно в никуда. Он отбрасывает славу и процветание и устремляется к горестям и трудностям, не удовлетворяется легким и гонится за тяжелым. Он похож на мужчину, заигрывающего с одной женщиной у тутового дерева и потом раскаивающегося, что из-за своего легкомыслия он потерял сразу обеих.[76]76
  Намек на сюжет из главы «Рассказы о совпадениях» даосской книги «Ле-цзы»: «Цзиньский царь Вэнь вышел встречать союзное войско с намерением напасть на Вэй. Неожиданно Гунцзы Чу посмотрел на небо и рассмеялся. Царь спросил, отчего он смеется.
  – Я смеюсь над соседом, который сопровождал жену, навещавшую своих родителей, – ответил Гунцзы Чу. – Он увидел у дороги женщину, работавшую в тутовой роще, и ласково заговорил с ней. Когда же он обернулся, то увидел, что его жена любезно беседует с чужим мужчиной. Вот над чем смеется ваш слуга!
  Царь понял намек и повернул войско обратно. Не успел он дойти до столицы, как на его владения напал сосед с севера» (пер. В. В. Малявина).


[Закрыть] Шань Бао и Чжан И[77]77
  Сюжет из гл. 19 «Чжуан-цзы»: «В царстве Лу жил некий Дань Бао (Шань Бао. – Е. Т.). Он обитал в глухом лесу, пил ключевую воду и ни с кем не делился своей добычей. Прожил он на свете семь десятков лет, а обликом был как младенец. На его беду ему однажды повстречался голодный тигр, который убил его и сожрал. Жил там и Чжан И, который обитал в доме с высокими воротами и тонкими занавесями и принимал у себя всякого. Прожил он на свете сорок лет, напала на него лихорадка – и он умер. Дань Бао пестовал в себе внутреннее, а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем, а болезнь сгубила его внутреннее. Они оба не восполняли то, что у них отставало» (пер. В. В. Малявина).


[Закрыть] надеялись на успех в своих односторонних действиях, но один потерпел поражение из-за внешней причины, а другой – из-за внутренней.

Даже Гуншу Бань и Мо Ди не могут заточить кирпичи и камни до тонкости иглы, и даже Оу Е не может из свинца или олова создать меч Ганьцзян.[78]78
  Гуншу Бань (Бань Шу) – знаменитый древний ремесленник из царства Лу, который мог сделать удивительные технические приспособления (например «лестницу, ведущую в облака»). Философ V в. до н. э. Мо-цзы (Мо Ди) посвятил ему особую главу в своей книге («Мо-цзы»). Сам Мо Ди тоже был искусным ремесленником.
  Оу Е – великий древний оружейник из царства Юэ.
  Ганьцзян – название исключительного по своему совершенству меча, изготовленного соперником и товарищем по учебе Оу Е, оружейником из царства У – Гань Цзяном. По приказу уского царя Гань Цзян сделал два совершенных меча, назвав один из них Ганьцзяном, а другой – Мое (Мосе).


[Закрыть] Поэтому даже демоны и духи не могут сделать то, чего сделать нельзя. И даже Небо и Земля не могут совершить то, чего нельзя совершить. Посему откуда же взяться в мире чудесному способу, благодаря которому старец сможет помолодеть, а мертвец – воскреснуть?

А вы, сударь, хотите продлить на века жизнь цикады и дать возможность грибу-однодневке прожить несколько месяцев! Разве это не заблуждение?! Если некто хочет что-нибудь добавить к идеям девяти школ,[79]79
  Девять школ (цзю цзя) – основные направления классической китайской философской мысли, большинство из которых прекратило свое существование на рубеже III и II вв. до н. э. Это конфуцианство, даосизм, легизм (фа цзя), моизм, школа имен (мин цзя), школа натурфилософов (инь-ян цзя), военные мыслители (бин цзя), аграрии (нун цзя) и дипломаты (цзун-хэн цзя). Иногда к ним также прибавляют эклектиков (цза цзя).


[Закрыть] то он скоро будет вынужден понять свою ошибку и вернуться к этим идеям!»

Баопу-цзы ответил: «Если человек потерял слух, то ему не услышать даже удара грома. Если человек утратил зрение, то ему не увидеть даже сияния трех источников света.[80]80
  Три источника света – Солнце, Луна и звезды.


[Закрыть] Не скажете же вы из-за этого, что грохот и звон подобны шепоту, а сияние небес тускло? Глухой уверяет, что никаких звуков вовсе не существует, а слепой утверждает, что нет никаких воспринимаемых зрением вещей. Что уж тут говорить об их способности наслаждаться гармоничными звуками флейт и струн или изысканными очертаниями силуэтов гор, изгибающихся, подобно дракону? Как же им оценить изящество рифм или блеск и великолепие украшений и узоров? Поэтому если глухие и слепые таковы в отношении предметов, наделенных оформленной телесностью, и не верят в изобилие земли и мрак небес, то не будут ли они еще меньше верить в гораздо более таинственное и утонченное? Когда помрачение находит на дух сердца человека, то он готов не верить даже в то, что некогда жили Чжоу-гун и Конфуций, не говоря уж о пути святых-бессмертных.

Ведь существование и гибель, конец и начало действительно являются общей нормой. Однако необходимо рассматривать не только общее, но и особенное, понимать, что тождественно, а что и отлично, ибо в мире происходятмириады трансформаций и он без меры полон удивительным и чудесным. То, что справедливо относительно одних вещей, ложно относительно других. Корень может соответствовать норме, а верхушка быть в несогласии с ней, и нельзя ко всему подходить с одной меркой.

Действительно, говорящих, что если есть начало, то обязательно должен быть и конец, очень много. Однако нельзя на этом основании смешивать все в одну кучу и приравнивать одно к другому, ибо это не есть всеобъемлющий принцип.

Например, летом все растения растут, но пастушья сумка и злаки засыхают. Зимой листва со всех деревьев опадает, но бамбук и кипарис пышно зеленеют. Если есть начало, то непременно должен быть и конец, но существование Неба и Земли ничем не ограничено. Раз родился, то умрешь, но черепахи и аисты наслаждаются вечным долголетием. Если сила ян находится в расцвете, то должна стоять жара, но лето никогда не обходится без прохладных дней. Если сила инь достигла высшей точки созревания, то должны стоять холода, однако даже в самые суровые зимы бывают оттепели. Все реки текут на восток, но среди них есть и такие, что устремляют свой бег на север. Путь Кунь-Земли – предельный покой, однако случается и такое, что она трясется от подземного грома и раскалывается. Вода по своей природе чиста и студена, но существуют же ведь и горячие ключи в Вэньгу – теплой долине.[81]81
  Видимо, имеется в виду не какое-то конкретное место, а долина гейзеров вообще; возможно – горячие источники Сычуани.


[Закрыть] Огонь по своей субстанции жгуч, однако на холме Сяоцю[82]82
  Местонахождение этого холма определить не удалось. Возможно, речь идет о вымышленном месте. По мнению Дж. Р. Уэйра, холм Сяоцю расположен на фантастическом острове в океане.


[Закрыть] горит холодное пламя. Тяжелое по своей природе должно тонуть, но в южном море бывают плавающие горы. Легкое должно плавать по поверхности, но в Цзанкэ[83]83
  В «Географическом трактате» («Ди ли чжи») «Истории Хань» упоминается округ Цзанкэцзюнь, расположенный на берегах реки Цзанкэцзян. Согласно традиционным китайским преданиям, перья и пух тонут в так называемых Слабых Водах (Жошуй), реке, протекающей на западе и отделяющей обитель бессмертных, гору Куньлунь, от профанического мира. Китайские географы присвоили это название также одной из рек у северо-западных рубежей Древнего Китая.


[Закрыть] есть река, в которой тонут и перья.

Все сущее многообразно, и его нельзя описать, опираясь лишь на один принцип. И это так с изначальных времен.

Среди живых существ нет ни одного, которое могло бы по одухотворенности превзойти человека. Будучи существом благородной природы, люди, казалось бы, должны быть равны и одинаковы. Но в действительности среди людей бывают мудрые и глупые, порочные и добродетельные, красивые и уродливые, высокие и низкорослые, чистые и нечистые, нравственные и развратные, медлительные и напряженные, флегматичные и нетерпеливые, ленивые и деятельные – по тому, что они предпочитают и чего желают их уши и глаза, все люди не одинаковы, точно так же, как не одинаковы Небо и Земля, как разнятся между собой лед и уголь. Стоит ли после этого дивиться, что бессмертные, в отличие от обычных людей, не умирают?

Если же сказать, что все существа получают единую пневму и поэтому должны быть одинаковыми, то как же тогда объяснить, что фазаны превращаются в моллюсков,[84]84
  Подобные сведения содержатся в главе «Помесячные приказы» («Юэ лин») «Записей о ритуале» («Ли цзи»). Древнекитайский философ-скептик Ван Чун (I в. н. э.) в своем трактате «Весы суждений» («Лунь хэн», гл. «О неоформленном», «У син пянь») также допускает превращения такого рода, связывая их с трансформациями пневмы, приводящими к изменению родов сущего (ци бянь улэй).


[Закрыть] воробьи превращаются в устриц,[85]85
  Источником этих сведений является конфуцианский словарь «Эр я» (гл. «Разъяснение природы ползучих тварей», «Ши чун») и «Хуайнань-цзы» (гл. «Отклик Дао-Пути», «Дао ин пянь»).


[Закрыть] земляные черви получают крылья, речные лягушки начинают летать, водяные моллюски превращаются в стрекоз, жухлые травы – в многоножек, полевые мыши – в жаворонков, гнилая трава – в светлячков, кайманы – в тигров, змеи – в драконов?[86]86
  Об этом говорится в «Мо-цзы» (гл. «Рассуждение о канонах», «Цзин шо») и в «Хуайнань-цзы» (гл. «Об уравнивании обыденного», «Ци су пянь»). Кроме того, Гэ Хуном используются такие тексты, как «Записи о ритуале» («Ли цзи»), «Весны и осени господина Люя» («Люй ши чунь-цю») и «Исторические записки» («Ши цзи») Сыма Цяня.


[Закрыть]

Если же сказать, что человек наделен истинной природой, отличной от природы других существ и дарованной ему велением Августейшего Неба, и поэтому с ней не может происходить ничего подобного, то как же могло быть так, что Ню Ай превратился в тигра, старуха из Чу – в черепаху, Чжи-ли – в иву, женщина из Цинь – в камень?[87]87
  В «Хуайнань-цзы» (гл. «Начало истины», «Чу чжэнь пянь») говорится: «Господин Ню Ай заболел и через семь дней превратился в тигра, а когда его старший брат вошел в его комнату, тигр схватил его и съел».
  В трактате «О пяти первоэлементах» («У син чжи») «Истории Поздней Хань» говорится: «Во времена правления императора Лин-ди (конец II – начало III в. – Е. Т.) почтенная мать из семейства Хуан, что жило в Цзянся, купаясь в реке, превратилась в черепаху и уплыла, нырнув в омут». Следует отметить, что «История Поздней Хань» была написана Фань Е уже через несколько веков после Гэ Хуна, а поэтому можно предположить, что этот сюжет восходит к более раннему, неизвестному нам, источнику.
  Сюжет о превращении Чжи-ли в иву, видимо, восходит к гл. «Высшая радость» («Чжи лэ») «Чжуан-цзы».
  Автор эпохи Сун (960–1279) У Шу сообщает в своей оде «О категориях событий» («Ши лэй фу»), ссылаясь на «Записи о делах, случившихся в Шу» («Шу цзи»), следующее: «В уезде Цзытунсянь есть Гора Пяти Жен. Некогда Цинь послало в Шу пять красавиц, а царь Шу отправил У Дина встречать их. У Дин топнул ногой и громко закричал, и тогда все пять женщин окаменели». Эту же легенду рассказывают и «Описания страны Хуаян» («Хуаянго чжи»).
  Ср. также: Гань Бао. Соу шэнь цзи. XII 300 и V 100 (см. примеч. 1 на с. 9).


[Закрыть] Как же случается такое, что мертвые вновь оживают, мужчины и женщины меняются полом? Как становится возможным то, что сын долголетнего Почтенного Пэна умирает в младенчестве?[88]88
  Имеется в виду или мифический долгожитель (по версии Гэ Хуна – бессмертный) Пэн-цзу или некий древний мудрец по имени Лао Пэн (контекст скорее указывает на первый вариант).


[Закрыть] Если возможны такие различия, то какие же границы мы определим для этих странностей?

Если бессмертный, который лекарственными снадобьями пестует свое тело, магическими способами продлевает свою жизнь, делая так, что внутри не возникают никакие болезни, а извне не приходят никакие беды, то, хотя бы он и наслаждался вечным видением и не умирал, его старое тело не претерпит никаких изменений, и если мы признаем, что этот путь существует, то ничего труднопостижимого здесь не окажется. А скудоумные люди, приверженные вульгарным представлениям и хранящие доверие лишь к обыденному, говорят, что раз никто в мире не видел бессмертных, то значит, что в Поднебесной ничего подобного и быть не может. Но разве ссылки на зрение достаточно, чтобы делать такие заявления? В пространстве между Небом и Землей, в необъятности мира, для которой нет ничего внешнего, так велико многообразие удивительного, что разве можно установить для него какие-нибудь пределы? До самой старости мы ходим под небосводом, но не знаем, что над ним, до самой смерти мы ступаем по земле, но не ведаем, что под ней. Наше тело – наше непосредственное обладание, но почему присущие ему воля и сознание таковы, каковы они есть, мы не знаем. Предопределенность нашего долголетия скрыта в нас самих, но чем определяется его возможность, мы не знаем. А тем более что уж говорить о возвышенно удаленном принципе святых-бессмертных, сокровенном мраке Дао-Пути и его Благой Силы-Дэ! Разве не печально, что люди берутся судить о существовании и несуществовании тонкого и таинственного, опираясь на ограниченные возможности своих слуха и зрения?

Представим себе, что некий мудрый и талантливый человек избегает суеты и чиновной карьеры, скрывает свет своей личности и утаивает свои достоинства, отклоняет всякую фальшь и уходит от страстей, придерживается великой простоты в чистоте совершенства, бросает верхушки, свершая деяние за пределами мира устремлений толпы. Очень редко кто-либо из современников сможет оценить такого человека и распознать его, ибо не предполагается, что великая воля может прозябать в безвестности, а высокий дух – обитать в жалком теле. А тем более это касается бессмертных, ходящих иными стезями, считающих и богатство, и знатность бедствием, блеск и славу – помоями и грязью, сытость и наслаждения – бедой и прахом и всякое восхваление – утренней росой. Ведь бессмертные вступают в бушующее пламя и не обжигаются, легкими стопами ступают по темным волнам, парят в бесконечной пустоте пространства, мчатся на ветре, плывут на облаках, взмывают ввысь и достигают Пурпурного Предела, обретая жилище в палатах Куньлуня.[89]89
  Пурпурный Предел (Цзы цзи), или Пурпурный Дворец (Цзы гун), – название созвездия в северной части неба (к северу от Большой Медведицы).
  Кунь лунь – западная гора, резиденция бессмертных.


[Закрыть] Как же люди, подобные ходячим трупам, могут увидеть их?

Когда же они решают повеселиться и появляются среди людей, то они скрывают свою истинную природу и прячут свою необычность и внешне не отличаются от простых, заурядных людей. В таком случае даже идущие плечом кплечу с ними или соревнующиеся в силе с ними разве смогут догадаться, кто они такие на самом деле? Их можно опознать только, если у них такие же квадратные зрачки, как у Цзяо Сяня, или уши, растущие прямо из макушки головы, как у Ан Шу, или если они, подобно Ма Хуану, ездят верхом на драконе, или, словно Цзы Цзинь, летают на белом аисте.[90]90
  Здесь перечисляются имена различных даосских бессмертных, сведения о которых в основном почерпнуты Гэ Хуном из агиографического текста «Жизнеописания бессмертных» («Ле сянь чжуань»). Этот текст появился на рубеже нашей эры и обычно приписывается знаменитому филологу и мыслителю ханьской эпохи Лю Сяну, увлекавшемуся даосизмом.


[Закрыть] Они также могут быть покрыты чешуей или иметь тело змеи. Их можно также узнать, если они едут в золотой колеснице, облеченные в одеяния из перьев. Если же никаких подобных признаков нет, то как же, не имея ясновидящего ока, можно распознать их суть, как же, не имея чудесного слуха, можно опознать их голос? А ныне люди вообще не верят в бессмертных, клевещут на них и поносят веру. Поэтому истинные люди[91]91
  Истинные люди (чжэнь жэнь) – восходящее к «Чжуан-цзы» обозначение одной из высших категорий бессмертных. Культ «истинных людей» был особенно характерен для возникшей вскоре после написания «Баопу-цзы» даосской школы «Высшей Чистоты» (Шан цин), или «Маошань» (со 2-й половины IV в.).


[Закрыть] разгневались на них и скрылись окончательно от мира.

То, что заурядные люди любят, мужи высших способностей ненавидят. То, что вульгарная толпа ценит, совершенные мужи презирают. Подобно тому, как наделенные талантом ученые и высокодостойные конфуцианцы питают свою безбрежную пневму[92]92
  Образ, восходящий к «Мэн-цзы». Подробнее см. коммент. 15 к гл. 1.


[Закрыть] и не испытывают никакой радости от созерцания презренных людишек «ветра и пыли»,[93]93
  Имеются в виду обыватели, растрачивающие свою жизнь в безделье и пустых удовольствиях.


[Закрыть] святые-бессмертные также разве будут стремиться к тому, чтобы существа, по своей сути подобные соломенной собаке,[94]94
  Образ из «Дао-Дэ цзина» (5): «Небо и Земля не гуманны и ко всему сущему относятся, как к соломенной собаке». Согласно комментарию философа III в. Ван Би, соломенная собака (чу гоу) – некое ритуальное чучело, сжигавшееся во время одного из праздников. Фраза из «Дао-Дэ цзина» означает, что Небо и Земля (то есть природа), равно как и совершенный мудрец, абсолютно беспристрастны и ко всему в мире относятся равным образом. Этот тезис направлен против иерархизованной этики конфуцианства.


[Закрыть] точно знали об их существовании? Чего же удивляться тому, что мы ничего о них не знаем?

С расстояния в сто шагов глаза не могут ясно различать предметы, и если мы захотим считать существующим только то, что мы видим, то в Поднебесной окажется слишком много не существующего. Это все равно что пальцем измерять глубину моря и считать, что глубина в палец и является предельной, или на основании срока жизни поденки судить о возрасте черепахи, или одним днем мерить срок жизни дерева чунь.[95]95
  О дереве чунь говорится в гл. 1 «Чжуан-цзы», где сообщается, что для него восемь тысяч лет – одна весна, а другие восемь тысяч лет – одна осень.


[Закрыть] Разве, используя такие мерки, можно добиться успеха?

Вэйский император Вэнь-ди[96]96
  Вэйский император Вэнь-ди – имеется в виду император и знаменитый поэт Цао Пи (сын знаменитого полководца и государственного деятеля Цао Цао), правивший в 220–226 гг.


[Закрыть] исчерпал все возможные способы получить знание, прочитав все книги и выслушав все наставления, и даже сам говорил про себя, что нет ни одной вещи, которая осталась бы ему неизвестной. Так, он говорил, что в Поднебесной нет такого ножа, который могбы разрезать нефрит, и нет такой ткани, которую можно было бы чистить огнем.[97]97
  Имеется в виду одежда из асбеста.


[Закрыть] B написанном им трактате «Основные суждения»[98]98
  «Основные суждения» («Дянь лунь») – один из наиболее ранних китайских трактатов, посвященных литературной критике. До настоящего времени не сохранился (был утрачен в сунскую эпоху, X–XIII вв.).


[Закрыть] он так это и утверждал. Однако через некоторое время и то и другое было ему доставлено. Государь высказал сожаление относительно своего заблуждения и подверг осуждению свое собственное сочинение. Это свидетельствует о том, что, не имея к тому оснований, нельзя категорически отрицать что-либо.

Чэньский царь Сы[99]99
  Чэньский царь Сы – имеется в виду брат Цао Пи, выдающийся поэт Цао Чжи (192–232). Его трактат «О разъяснении сомнительного» («Ши и лунь») до нас не дошел.


[Закрыть] в своем сочинении «О разъяснении сомнительного» писал: "Вначале я считал, что даосские искусства обязаны своей славе лишь пустой и лживой болтовне глупцов из простонародья. Однако позже я увидел, как император У проверял Цзо Цы[100]100
  Император У (У-ди) – здесь имеется в виду отец Цао Пи и Цао Чжи, полководец Цао Цао (155–220), считающийся основателем династии Вэй, с провозглашения которой начинается период Троецарствия в китайской истории. Формально первым императором государства Вэй был Цао Пи.
  Цзо Цы – знаменитый даос и маг конца Поздней Хань и начала Вэй (рубеж II–III вв.). К нему восходит линия преемственности традиции, представленной самим Гэ Хуном. Предание гласит, что Цао Цао пытался казнить Цзо Цы за его нежелание сделать амбициозного узурпатора бессмертным, но потерпел неудачу, так как Цзо Цы «освободился от трупа» (ши цзе) и обрел бессмертие.


[Закрыть] и других даосов, приказав им ничего не есть в течение месяца. Несмотря на это, их внешность не изменилась и вес не уменьшился, а жизненная сила оставалась прежней. При этом они говорили, что могли бы ничего не есть пятьдесят лет. Какие же сомнения могли у меня оставаться после этого?" И еще он писал: «Гань Ши было приказано положить снадобье в рот живым рыбам, а потом поджарить их в кипящем жире. Рыбы, которым не дали снадобье, изжарились, и их можно было есть, а рыбы, заглотившие снадобье, весь день резвились и играли в кипящем жире, как если бы они были в воде». И так далее: "Кроме того, он смешивал порошок снадобья с тутовыми листьями и скармливал их гусеницам шелкопряда. Благодаря этому гусеницы не старели до десятого месяца.[101]101
  То есть очень долго не впадали в спячку и не окукливались.


[Закрыть] Кроме того, он давал снадобье, останавливающее рост, цыплятам и новорожденным щенкам, и они больше совсем не росли. Он также давал возвращающее белизну снадобье белой собаке, и через сто дней ее шерсть переставала чернеть. После всего этого я понял, что нельзя до конца познать все явления Поднебесной и судить о них, основываясь лишь на принятом мнении. Что же касается меня самого, то я, к сожалению, не могу отказаться от удовольствий, доставляемых звуками и красками, и сосредоточить свой ум исключительно на изучении пути продления жизни, вот и все".