Текст книги "Брак по расчету. Златокудрая Эльза (сборник)"

Вскоре она далеко превзошла свою учительницу – мать, и, несмотря на то что была еще ребенком, заметив мрачное облачко на лице отца, тотчас же бросала свои игрушки, садилась к нему на колени и рассказывала ему чудные сказки собственного сочинения. Позднее она изгоняла демонов тоски из души отца замечательными мелодиями, зарождавшимися в ее душе и переливавшимися, как жемчуг. Прекрасная игра девушки в мансарде привлекла внимание других обитателей дома. Елизавете предложили давать частные уроки, а затем и в институте, благодаря чему она могла значительно облегчить усилия родителей в заботах о насущном хлебе.

Теперь мы можем снова продолжать начатый рассказ и последуем за девушкой, спешившей в бурный зимний вечер под родительский кров.

Глава 2

Преодолевая долгий путь по улицам, Елизавета испытывала такое же наслаждение, как и каждый раз, когда входила в свою уютную комнату. У письменного стола, освещенного небольшой лампой, сидел отец, с улыбкой поднимавший от бумаг бледное лицо при звуке шагов дочери. Он брал перо, неутомимо скользившее весь день по бумаге, в левую руку, а правой привлекал к себе дочь и целовал ее в лоб. Мать, сидевшая возле него с рабочей корзинкой в ногах, приветствовала дочь нежной улыбкой и указывала на домашние туфли Елизаветы, заботливо принесенные ею в теплую комнату. В горячей печной трубе пеклись яблоки, а в уютном уголке возле печки, на деревянном столе шипел чайник. Синее пламя спиртовки освещало целый полк оловянных солдатиков, расставленных шестилетним Эрнстом, единственным братом Елизаветы.

Девушка должна была взобраться на четвертый этаж, чтобы попасть в узкий темный коридор, ведущий к квартире ее родителей. Здесь она, сняв шляпу, достала из-под пальто новую детскую шапку, надела ее и в таком виде вошла в комнату, где маленький Эрнст с криком радости бросился ей навстречу.

Сегодня темный уголок у печки был ярко освещен, а письменный стол остался в темноте. Отец сидел на диване, обняв жену. На их лицах было какое-то необычное выражение, глаза матери были заплаканы, но Елизавета сразу поняла, что это слезы радости. Она с изумлением остановилась в дверях: удивленное лицо и съехавшая набок шапка, вероятно, придавали ей очень комичный вид, так как родители от души расхохотались. Елизавета присоединилась к ним и надела шапку на темные локоны маленького брата.

– На, голубчик, – сказала она, нежно взяв в свои руки личико мальчика и целуя его, – это тебе. Мамочке я тоже кое-что принесла, – с радостной улыбкой продолжала Елизавета, вложив в руку матери четыре новеньких талера. – Сегодня я получила свое первое жалованье в институте.

– Ну что ты! – воскликнула мать, привлекая дочь к себе. – Прошлогодняя шапка Эрнста еще вполне приличная, а вот тебе нужны теплые перчатки.

– Мне, мама? Пощупай мои руки, я только что с улицы, а они такие теплые, как будто грелись у печки. Нет, это было бы излишней роскошью. Наш мальчик так вырос с прошлого года, а его шапка осталась того же размера, и потому эта трата была в данный момент самой необходимой.

– Ах ты, милая, хорошая Эльза! – воскликнул восхищенный мальчуган. – Такой чудной шапочки нет даже у маленького барона с первого этажа. Я ее надену, когда пойду на охоту, правда, папа?

– На охоту? – рассмеялась Елизавета. – Уж не собираешься ли ты стрелять по несчастным воробьям в парке?

– Не угадала, Эльза! – возликовал мальчик и серьезно добавил: – В парке мне этого не позволили бы. Нет, в лесу, в настоящем лесу, где оленей и зайцев не перечесть, так что когда захочешь застрелить одного из них, даже целиться не надо.

– Я очень хочу знать, как отнесся бы дядя к такому отношению к благородным животным, – с улыбкой проговорил отец и, взяв со стола письмо, подал его Эльзе со словами: – Прочти его, милое дитя. Это от «лесного дяди», как ты его называешь, из Тюрингии.

Елизавета пробежала глазами несколько строк, затем стала читать вслух:

«…Князь, которому, по-видимому, кислая капуста с ветчиной кажется более вкусной, чем паштеты, изготовляемые французом-поваром в его замке Л., провел третьего дня в моем доме много часов. Он был в очень хорошем настроении и сказал, что думает взять мне в помощники письмоводителя, так как видит, что на меня возложено слишком много. Тут я воспользовался случаем и рассказал ему о том, как жестоко тебя потрепала судьба в последние годы и тебе, несмотря на все твои таланты и познания, приходится класть зубы на полку. Старик сейчас же понял, к чему я веду, и сказал, что готов взять тебя письмоводителем, потому что он меня… Тут он наговорил мне разных разностей, которые тебе совершенно незачем знать, но которым я, старый дед, так же обрадовался, как на экзаменах в школе, когда наш учитель сказал мне: «Молодец, Карл, ты хорошо сделал свое дело». Ну-с, его светлость поручил написать тебе об этом и отдал соответствующие распоряжения. Содержание – 350 талеров и его дрова. Подумай – это неплохое предложение! А зеленый лес, по-моему, во сто крат лучше, чем ваша распроклятая каморка на чердаке, где вечно мяукают кошки и дым из целого мильона труб постоянно ест глаза.

Только не воображай, пожалуйста, что я из тех подлиз, которые пользуются расположением хозяев, чтобы пристроить своих родственников на теплое местечко. Знай, что, если бы ты был не тем, что ты есть, т. е. если бы ты не знал прекрасно своего дела, я скорее откусил бы себе язык, чем стал просить за тебя. Но, вместе с тем, я точно так же стал бы ходатайствовать за всякого совершенно постороннего человека, обладающего такими же знаниями, как ты. Не сердись, но ты знаешь, что я враг всего недосказанного и невыясненного.

Однако тут возникает загвоздка, которую следует обсудить. Собственно говоря, ты должен был бы жить у меня. Это оказалось бы вполне возможным, если бы ты был холостяком, которому нужны только четыре стены и крыша над головой для собственной персоны и ящик в комоде для воротничков и другой дребедени. Однако для целой семьи не найдется места в моей старой берлоге, которая уже давно нуждается в основательном ремонте, хотя высшие мира сего и не подумают об этом, пока она не развалится. Ближайшая деревня находится в получасе, а город – в часе ходьбы от лесничества. Это совершенно не подходит, так как ты не сможешь бегать в такую даль по скверной погоде, которая часто бывает у нас.

Вследствие этого моей старой домоправительнице Сабине, родившейся в соседней деревне, пришла в голову весьма нелепая мысль. Старый замок Гнадек, «блестящее» наследие покойного фон Гнадевица, находится близко от нас. Сабина, еще будучи девицей, что, кстати сказать, было более четверти века тому назад, служила горничной у Гнадевица. В то время новый замок еще не был достроен и в нем не хватало места для множества гостей, приезжавших каждый год на большую охоту. Тогда немного приводилось в порядок так называемое «среднее здание» замка Гнадека, вероятно, какая-нибудь постройка, соединяющая два крыла главной части замка. Сабине приходилось стелить постели и проветривать эти комнаты, причем у нее всегда уходила душа в пятки от страха. Ну да это на нее похоже, потому что в ее голове целый ворох всяких страшных сказок о ведьмах и нечистой силе, хотя в остальном Сабина очень порядочная женщина и – ведет мое хозяйство и содержит дом в образцовой чистоте. Она уверяет, что это среднее здание еще не могло полностью разрушиться, потому что в то время было в довольно хорошем состоянии. Возможно, удастся устроить там сносное пристанище для тебя и твоей семьи. Но, может быть, твоим детям будет страшно жить в этих дряхлых стенах?

Ты знаешь, как я злился, узнав о завещании «блаженной» памяти господина фон Гнадевица, а потому никак не мог заставить себя пойти хотя бы взглянуть на эту развалюху. Однако после уверений Сабины один из моих лесников вчера влез-таки на дерево, чтобы заглянуть в это совиное логово. Он сказал, что там черт ногу сломит – сильно все заросло. Тогда я сегодня утром отправился в городской суд. Однако там без доверенности твоей жены ключей не выдали и вообще вели себя так, будто в этой старой развалине хранятся невесть какие сокровища. Никто из тех, кто в свое время опечатал замок, не мог сказать мне, что делается в доме, потому что все они предусмотрительно туда не входили из боязни, что какой-нибудь потолок пожелает обрушиться на их мудрые головы, и ограничились тем, что налепили на ворота дюжину печатей с ладонь величиной. Я очень хотел бы осмотреть все это вместе с тобой, а потому решайся скорее, забирай своих и собирайся в путь…»

Тут Елизавета опустила письмо и, затаив дыхание, устремила горящий взор на отца.

– Ну, что же ты решил, дорогой отец? – задыхаясь, спросила она.

– Мне довольно тяжело сообщать тебе свое решение, – серьезно проговорил он, – потому что я ясно вижу по твоему лицу, что ты ни за что на свете не согласишься променять прекрасный шумный Б. на лесное уединение. Но, несмотря на это, ты должна узнать, что вон там, на столе, лежит, уже в конверте и запечатанное, мое прошение князю Л… Однако мы готовы принять во внимание и твое желание, а поэтому согласны оставить тебя здесь, если ты…

– Если Елизавета не поедет, так и я лучше останусь здесь, – перебил его маленький Эрнст, боязливо прижимаясь к сестре.

– Успокойся, голубчик, – со смехом проговорила Елизавета, – уж мне, наверное, хватит места в экипаже, а если нет, то ведь ты знаешь, что я отважна, как солдат, и бегаю так быстро, как заяц. Компасом мне послужит моя любовь к зеленому лесу, уже с детства занимающая немалый уголок в моем сердце. Таким образом, я мужественно отправлюсь в путь на своих двоих. Ну, что вы сделаете, когда в один прекрасный вечер бедный усталый путник в истоптанных башмаках и с пустыми карманами постучит в старые ворота замка и попросит приюта?

– Конечно, нам придется впустить его, вернее ее, – с улыбкой ответил отец, – если мы не захотим навлечь на свой ветхий дом месть всех добрых духов, оберегающих отважные сердца… Впрочем, тебе, вероятно, придется пройти мимо старого замка и остановиться у некой одинокой избушки в лесу, если ты захочешь найти нас, потому что вряд ли нам удастся устроиться в этих развалинах.

– Этого я тоже побаиваюсь, – заметила мать. – Мы с громадным трудом проберемся сквозь эти заросли, как некогда несчастные женихи Спящей Красавицы, а найдем там…

– Да это поэзия! – воскликнула Елизавета. – Ах, мы частично лишимся очарования жизни в лесу, если не сможем поселиться в старом замке! В какой-нибудь башне, наверное, найдутся четыре крепкие стены и хорошо сохранившаяся крыша, а остальное, поразмыслив хорошенько, можно всегда устроить. Мы заткнем щели мхом, заколотим досками ненужные двери и сами оклеим стены обоями. Растрескавшийся пол мы застелим собственноручно сплетенными матами из соломы, объявим войну лакомкам в сереньких шубках, которые вздумают сделать набег на нашу кладовую, и, вооруженные метлами, смело ринемся на огромных пауков, висящих над нашими головами.

Погрузившись в мечты о предстоящей жизни в лесу, Елизавета с горящими глазами подошла к роялю и открыла крышку. Это был старый инструмент, издававший хриплые звуки, но «Весенняя песнь» Мендельсона с чарующей нежностью полилась из-под пальцев девушки.

Родители молча сидели на диване, слушая музыку почти с религиозным восторгом. Маленький Эрнст уснул. Буря улеглась, но в окнах было видно, как на землю падают большие хлопья снега. Трубы соседних домов, из которых больше уже не клубился дым, медленно надевали белый ночной колпак и мрачно смотрели в окна маленькой комнатки, где среди зимней вьюги ликовала весна.

Глава 3

Троица! Слово, которое будет пленять человеческие души до тех пор, пока будет цвести хоть одно дерево, раздаваться песня хоть одного жаворонка и сиять безоблачное голубое небо. Даже под кирасой эгоизма, даже под снегом старости, даже в безразличном усталом сердце, отягощенном заботами и горестями, это слово еще находит отклик.

Троица на дворе! В горах Тюрингена веет теплый ветерок, сдувает с их вершин остатки снега. Там, где еще несколько недель тому назад гневно бурлили весенние потоки, уже зеленеют яркие ковры мхов, которые бережно накрывают наболевшие за зиму раны дряхлых гор, иссеченных серебристыми нитями веселых ручейков.

По шоссе, вьющемуся в живописной долине среди тюрингенского леса, мчалась нагруженная почтовая карета, в которой семья Фербера направлялась в свое новое жилище. Еще не рассвело; звон с какой-то маленькой колокольни возвестил, что всего лишь три часа. Елизавета высунулась из душного экипажа и жадно вдыхала свежий лесной воздух, который, как она утверждала, сразу очистил глаза и легкие от городской пыли. Задумчивый Фербер сидел напротив дочери. Он наслаждался красотой местности, но еще больше его трогали сияющие глаза девушки, которая удивительно глубоко чувствовала чарующую прелесть природы и была бесконечно благодарна за наступившую перемену обстоятельств.

С каким рвением работали ее прилежные руки, когда, наконец, они получили долгожданную бумагу о назначении Фербера! Елизавета взяла на себя все хлопоты по переезду.

Князь выделил приличную сумму своему новому служащему на дорогу, да и дядя оказал посильную помощь, однако, несмотря на то что семейство на всем экономило, этого все равно не хватало, поэтому Елизавета брала заказы в бельевом магазине и проводила за шитьем те немногие свободные ночные часы, которые предназначались для отдыха, о чем и не подозревали мирно спавшие родители.

Эта неустанная деятельность была омрачена лишь одним обстоятельством, стоившим Елизавете немало горьких слез. Причиной их было то, что пришли два работника и взвалили на плечи ее любимый рояль, чтобы отнести его новому владельцу. Его пришлось продать за несколько талеров, потому что ввиду преклонного возраста он не выдержал бы далекой дороги. А ведь он всегда был верным другом их семьи! Его слабый дрожащий звук был так же мил сердцу молодой хозяйки, как голос матери, а теперь по его почтенным клавишам, быть может, будут колотить какие-нибудь шаловливые детские ручки и замучают старый инструмент, и он заглохнет навеки.

Путешественники в течение получаса ехали по ровному шоссе, затем свернули на проселочную дорогу, рассекающую густой лес. Солнце сияло во всей красе и весело смотрело на землю. Около полуночи над этой местностью пронеслась гроза с проливным дождем, и крупные капли еще висели на листьях деревьев и кустов и с шумом падали на крышу экипажа, когда возница задевал кнутом свесившуюся ветку.

Вскоре лес стал редеть, и через некоторое время показался домик лесника, стоявший на большом зеленом лугу. Возница затрубил в рог, в ответ на это раздался лай собак и большая стая испугавшихся голубей с шумом поднялась с крыши.

В дверях дома стоял человек в форме лесничего. Это был богатырь с громадной бородой. Мужчина внимательно всматривался в экипаж, а затем с радостным возгласом сбежал с крыльца, распахнул дверцы кареты и прижал выскочившего Фербера к своей груди. Братья несколько мгновений простояли обнявшись, затем лесничий, отстранившись, положил руки брату на плечи и окинул всю его тщедушную фигуру внимательным взглядом.

– Бедный Адольф! – наконец проговорил он, причем его низкий голос слегка дрогнул. – Во что превратила тебя жизнь! Ну, подожди, ты быстро поправишься, тут у меня будешь как рыба в воде – еще время не ушло… – Стараясь совладать с волнением, лесничий принялся высаживать из экипажа свою невестку и маленького Эрнста, которого осыпал ласками. – Вы спозаранок двинулись в путь, надо признать, не каждому это под силу!

– Какое у тебя мнение о нас, дядя! – отозвалась из экипажа Елизавета. – Мы вовсе не сони и прекрасно знаем, как ласково солнышко, когда оно шлет земле свой утренний привет.

– Вот тебе на! – изумленно воскликнул дядя. – Что это там вздумало рассуждать в углу? Ну-ка, вылезай, маленький мышонок!

– Я – маленькая? Ну, дядечка, ты очень удивишься, когда увидишь, какая я большая девица. – С этими словами Елизавета выскочила из экипажа и, став на цыпочки около него, вытянулась во весь рост. Несмотря на то что она была выше среднего роста, создалось впечатление, будто изящная трясогузка вздумала тягаться с величественным орлом. – Видишь, – добавила она, слегка сбавив тон, – я почти достаю до твоего плеча, а этого для порядочной девушки более чем достаточно.

Дядя, широко улыбаясь, несколько мгновений лукаво смотрел на нее сбоку, а затем взял ее, как перышко, на руки и под дружный смех остальных понес в дом, где закричал громовым голосом:

– Сабина, иди, я покажу тебе, каковы в Б. маленькие птички!

В сенях он осторожно, словно хрупкую игрушку, поставил перепуганную девушку на пол, нежно взял ее голову своими громадными руками, несколько раз поцеловал ее в лоб и воскликнул:

– И этакий лилипут, этакий эльф воображает себя такой же большой, как ее дядя! Маленькая волшебница, кому как не тебе знать, каково солнце, когда у тебя вся голова облита солнечными лучами.

Из-за того, что дядя умчал молодую племянницу быстрой рысью, шляпа слетела с ее головы, открыв необычайно густые белокурые волосы, золотистый оттенок которых резко контрастировал с совершенно черными бровями и ресницами.

Между тем из боковой двери вышла старушка, а наверху, на площадке лестницы, показалось несколько мужских лиц, но они исчезли тотчас, как только лесничий взглянул наверх.

– Нечего прятаться, я все равно уже видел вас! – со смехом воскликнул он и пояснил, обращаясь к брату: – Это мои молодцы, они любопытны, как воробьи. Но сегодня, положим, их нельзя упрекать за это! – с улыбкой заметил он, искоса посматривая на свою племянницу, которая скалывала распустившиеся косы. Затем, взяв за руку старушку, лесничий с комической торжественностью представил ее:

– Девица Сабина Гольцин – министр внутренних дел нашего дома, начальник полиции для всего живущего во дворе и в конюшне лесничества и неограниченная правительница кухонного департамента. Когда она приносит на стол обед, вы смело можете откликаться на ее зов. Но когда она, чего доброго, начнет вам выкладывать свои россказни о нечистой силе, бегите от нее что есть мочи, так как им не будет конца. Ну а теперь, – обратился он к смеющейся старухе, которая была чрезвычайно некрасива, но располагала к себе открытым взглядом, улыбчивостью и безукоризненной чистотой наряда, – неси скорее сюда все, что у тебя есть! Ведь ты же испекла пирог, чтобы гостям было с чем-нибудь свежим попить кофе?

С этими словами он указал на кухню и открыл дверь в просторную, светлую угловую комнату.

Все вошли в нее, только Елизавета не могла удержаться, чтобы еще раз не выглянуть в дверь, ведущую во двор. Сквозь белый забор, ограждавший со всех сторон территорию, населенную разной птицей, виднелись пестрые цветочные клумбы, а несколько яблонь, стоявших уже в полном цвету, простирали далеко во двор свои развесистые ветви. Большой сад поднимался в виде террасы по склону горы и, заканчиваясь группой старых буков, примыкал к лесу.

В то время как Елизавета, замечтавшись, стояла на пороге дома, одна из дверей открылась и из нее вышла девушка необыкновенной красоты. Она была маленького роста, зато пара громадных глаз сияла, как звезды, на ее личике. Черные волосы были с видимым кокетством зачесаны наверх; несколько завитков ниспадало на белый лоб классической формы. Наряд говорил о том, что ему уделяли большое внимание, а из-под красиво подобранных складок юбки виднелись две изящные ножки, которым, конечно, незачем было прятаться.

Девушка держала в руках корзину и, беря из нее пригоршней зерно, бросала его на землю. Во дворе тотчас же поднялся шум и гам, с крыши прилетели голуби, куры с кудахтаньем оставили свои насесты, а дворовая собака также сочла своей обязанностью принять участие в общем переполохе и залаяла. Елизавета была изумлена. Да, у дяди была жена, но у них никогда не было детей. Кто же эта девушка, о которой он никогда не упоминал даже в своих письмах?

Елизавета спустилась со ступенек и подошла ближе к незнакомке.

– Вы тоже здесь живете? – приветливо спросила она.

Черные глаза уставились на Елизавету, и в них появилось выражение чрезвычайного удивления, но тотчас губы сложились в высокомерную гримасу и плотно сжались. Незнакомка опустила веки и молча спокойно продолжала бросать зерна, как будто никого не было около нее.

В эту минуту Сабина, неся в руках поднос с кофейными чашками, прошла мимо дверей и поманила к себе пораженную Елизавету. Когда девушка подошла к старухе, та взяла ее за руку и завела в дом, проговорив:

– Идите сюда, деточка, вам тут нечего делать.

В столовой все уже расселись так непринужденно, как будто собирались здесь изо дня в день. Мать поместилась в удобном кресле, кем-то заботливо пододвинутом к окну, из которого открывался прекрасный вид на лес. Большая кошка устроилась у нее на коленях, с видимым удовольствием давая себя гладить. Все стены столовой являлись для Эрнста сокровищницей различных интересных предметов. Он взбирался то на один стул, то на другой и в эту минуту стоял в безмолвном восторге перед большим стеклянным ящиком, заключавшим в себе прекрасную коллекцию бабочек… Оба брата сидели на диване, беседуя о будущем местожительстве вновь прибывших. Елизавета услышала, как дядя сказал:

– Если на горе вам нельзя будет устроиться, вы пока разместитесь наверху, в моей комнате. Я перенесу свой письменный стол и другие пожитки вниз и буду обивать пороги в городе, пока мне не надстроят над флигелем второй этаж.

Елизавета сняла дорожный плащ и стала помогать Сабине накрывать на стол. Радостное настроение было только что омрачено – к ней еще никто и никогда не относился так недружелюбно, как черноглазая девушка во дворе. Она так обрадовалась и удивилась, встретив здесь девушку своих лет, что отпор, данный ей, причинил сильную боль. Но красота незнакомки возбудила в ней живейший интерес.

Задумчивое выражение лица Елизаветы тотчас же обратило на себя внимание матери, она подозвала к себе дочь, и та начала рассказывать о том, как встретила во дворе девушку. При первых же словах племянницы лесничий обернулся к ней, и его лицо помрачнело.

– Так ты уже видела ее? – заговорил он. – В таком случае расскажу вам, кто она. Я взял ее к себе в дом в помощь Сабине несколько лет тому назад. Зовут ее Берта. Это дальняя родственница моей жены, круглая сирота. Я хотел сделать доброе дело, а вместо этого надел себе петлю на шею. Уже с первых дней я заметил, что у нее в голове нет ни одной здравой мысли, только нелепости и высокомерие. Мне хотелось отправить ее обратно туда, откуда она явилась, но за нее стала просить Сабина, хотя у нее не было для этого ни малейшего основания, так как девчонка доставляла ей много хлопот и на каждом шагу давала почувствовать, что она родственница барина. Я пытался заставить ее усерднее работать, чтобы изгнать из нее беса высокомерия, и дело как будто наладилось. Но по соседству, в Линдгофе (это бывшее владение Гнадевицев, которое наследники продали некоему господину фон Вальде), с год тому назад поселилась баронесса Лессен. Сам владелец человек холостой, вроде бы археолог, который почти все время путешествует и оставил свою единственную незамужнюю сестру на попечение этой баронессы. Не приведи Господь! С тех пор там все идет шиворот-навыворот. Баронесса мнит себя очень благочестивой, но из-за ханжества она сделалась жестокой, черствой и бессердечной. Всех, кто при виде ее не опускает глаз к земле, а подымает их вверх, где пребывает Господь, она злобно преследует, как собака дичь. Берта познакомилась с одной из горничных и стала проводить там все свободное время. Сначала я не обратил на это внимания, но тут она вздумала наставлять на путь истинный и нас. Выяснилось, что Сабина недостаточно набожна, потому что по десять раз в день не бросает своей работы, чтобы помолиться. Мне она тоже попыталась проповедовать, но я в ответ на это запретил ей бывать в Линдгофе. Это, конечно, мало помогло – племянница пользуется каждым удобным моментом, чтобы потихоньку сбежать туда. О какой-нибудь благодарности за то, что я о ней забочусь, речь не идет. Между мной и ею нет ничего общего, а потому вдвойне тяжело опекать ее. Бог знает, что за нелепая мысль пришла ей в голову, но вот уже два месяца она будто онемела, не произносит ни звука. Ни строгости, ни убеждения – ничего не помогает. Она по-прежнему исполняет свои обязанности, ест и пьет, как и всякий здоровый человек, и ни на йоту не стала менее тщеславной, чем прежде. Ввиду того, что она немного побледнела, я обратился за советом к врачу. Он сказал мне, что физически она здорова, но очень экзальтированна, и так как в ее семье было несколько случаев умопомешательства, то лучше оставить все как есть. Со временем ей самой надоест молчать, и она начнет болтать как сорока. Ну, милая златокудрая головка, – обратился он к Елизавете, проведя рукой по ее лбу, как бы желая отогнать мрачные мысли, – придвинь-ка кресло своей мамы сюда, подвяжи салфетку этому молодцу, и будем завтракать. Потом немного отдохнете после утомительного пути. А после обеда мы отправимся наверх, в Гнадек. Будет неплохо, если ваши глаза сначала подкрепятся сном, а то, пожалуй, они не перенесут блеска того, что нам предстоит там увидеть.

После завтрака, пока отец и мать дремали, а маленький Эрнст видел во сне все чудеса, встреченные им в домике лесничего, Елизавета раскладывала вещи. Она не могла уснуть, беспрестанно подходила к окну и смотрела на покрытую лесом гору, склон которой начинался недалеко от дома дяди. Там, наверху, среди деревьев виднелась на фоне яркого голубого неба черная полоса. Это был, как сказала ей Сабина, возвышавшийся на крыше замка Гнадек железный стержень, на котором в былые времена гордо развевался флаг Гнадевицев. Найдется ли там, за деревьями, так горячо желанный приют, где ее родители смогут обрести покой после многолетних утомительных скитаний?

Взгляд Елизаветы временами скользил и по двору, но безмолвная девушка больше не показывалась. Она не появилась и за обедом, похоже, решив избегать всякого общения с гостями. Елизавете было очень жаль Берту, хотя рассказ дяди произвел на нее неприятное впечатление. Но молодость не так легко отказывается от своих иллюзий и предпочитает разочаровываться, видя, что они лопаются, как мыльные пузыри, чем принимать к сведению слова старших.

«Немая» девушка все больше и больше интересовала Елизавету, и она терялась в догадках относительно причин ее загадочного молчания.