Текст книги "Брак по расчету. Златокудрая Эльза (сборник)"

Глава 18

Два дня прошло с тех пор, как Елена одержала над собой полную победу, – по крайней мере, ей так казалось. Однако ей неведома была глубина своего чувства. Она, подобно утопающему, хваталась за соломинку, тонущую вместе с ней. Елена все яснее понимала, что ее обещание жить в Оденбурге делало ее жертву еще большей, но ни за что на свете она не нарушила бы слова, данного Гольфельду. Она хотела быть достойной его любви, заслужить его уважение.

Ее слабая нервная система сильно страдала от продолжительной душевной борьбы. Елену непрестанно лихорадило, она все время пребывала в возбужденном состоянии. То, что всецело заполняло мысли и чувства Елены, ежеминутно готово было сорваться с ее уст, но она молчала, как того желал Гольфельд. Он не позволил ей даже звать к себе Елизавету, так как боялся, что кузина из-за своего волнения испортит все дело. Он кое-что предпринял, чтобы сблизиться с красавицей из Гнадека, и дважды появлялся у калитки замка на горе, чтобы нанести визит семейству фон Гнадевиц. Он чуть не оборвал звонок, но никто не отворил ему. В первый раз действительно никого не было дома, а во второй раз – это было вчера – Елизавета увидела Гольфельда издали. Родители и Эрнст были в лесничестве, а мисс Мертенс поддержала девушку в ее нежелании принимать гостя. Они сидели в столовой и смеялись, в то время как колокольчик звонил и звонил. Гольфельд, конечно, не имел понятия об этом заговоре.

Было семь часов утра. Елена, одетая, лежала на кушетке, проведя всю ночь без сна. Баронесса еще спала, Гольфельда нигде не было видно. В одиночестве девушка оставаться не могла, да и не хотела, поэтому горничная должна была взять работу и подсесть к ней. Елена ничего не слышала из того, о чем болтала девушка, но тем не менее звук человеческого голоса успокаивающе действовал на нее.

Стук колес приближающегося экипажа заставил рассказчицу замолчать. Елена выглянула в окно и увидела, как въехал на дорожку парка экипаж ее брата. Его колеса утопали в толстом слое щебня, а коляска оказалась пуста.

– Где же твой господин? – спросила Елена у кучера, когда экипаж проезжал мимо окна.

– Их милость вышли на шоссе, – ответил старик, снимая шляпу, – и отправились пешком по шоссе мимо Гнадека.

Девушка вздрогнула и захлопнула окно. Одно слово «Гнадек» произвело на нее действие электрического тока. Она не могла без ужаса слышать о чем-либо, напоминавшем о Елизавете.

Елена встала и, опираясь на руку горничной, направилась в комнату брата. Она приказала подать завтрак и в ожидании его возвращения взяла один из роскошных альбомов, лежавших на столе. Она машинально переворачивала листы, но не могла бы сказать, что рассматривает – портреты или пейзажи.

Через полчаса в дверях показалась высокая фигура брата. Елена положила альбом на колени и протянула ему руку. Рудольф, казалось, был очень удивлен такой встречей и обрадовался, что видит сестру одну. Он быстро подошел к ней, и взгляд, брошенный на ее лицо, поверг его в недоумение.

– Ты чувствуешь себя хуже обычного? – озабоченно спросил он, садясь рядом.

Он просунул руку под спину сестры и слегка приподнял ее, чтобы лучше видеть ее глаза. В его взгляде и тоне было столько нежной заботы, что ей показалось, будто ее изболевшуюся душу озарил луч весеннего солнца. Две крупные слезы покатились по ее щекам, и она крепко прижалась плечом к брату.

– Разве Фельс не навещал тебя в эти дни? – с тревогой спросил он.

– Нет, но я сама потребовала, чтобы его не звали. Я принимаю капли, которые он мне прописал, а больше он ничего не может сделать. Не беспокойся, Рудольф, я скоро поправлюсь. Твое пребывание в Тальлебене было тягостным?

– Да, – ответил фон Вальде, не сводя взора с заметно изменившегося лица Елены. – Я не застал бедного Гартвига в живых. Вчера его похоронили. Ты не узнала бы его несчастную жену, она в одну ночь стала старухой. – Он рассказал сестре подробности о несчастье, затем провел рукой по глазам, как будто хотел стереть картины горя, виденные в последние дни. Потом спросил:

– Ну, а у вас тут все по-старому?

– Не совсем, – ответила Елена. – Меренг вчера уехал…

– Да? Ну, счастливого пути. Он всячески избегал встречи со мной. Теперь у меня одним врагом меньше.

– А на горе… У Ферберов радость, – продолжала Елена срывающимся голосом, отвернувшись от брата.

Она не подымала глаз и поэтому не видела, что его лицо побледнело, а дрожащие губы только шевелились и в конце концов с трудом смогли произнести только одно короткое «ну».

Елена рассказала о находке в развалинах. Ее брат облегченно вздохнул. С каждым ее словом у него, казалось, с души спадала тяжесть.

– Это действительно изумительная разгадка древней тайны, – сказал он, когда Елена закончила свой рассказ. – Только я сомневаюсь, что эта семья считает большим счастьем свою принадлежность к роду Гнадевицей.

– Ты думаешь так на основании того, что Елизавета столь неодобрительно отзывалась об этом роде? – прервала брата Елена. – Я ничего не могу поделать, но в таких случаях мне невольно приходит на ум виноград, который слишком зелен для лисицы.

Последние слова она произнесла довольно резко, и на лице фон Вальде появилось выражение сильного удивления. Он наклонился и испытующе заглянул в лицо сестры, как будто желая убедиться в том, что это действительно произнесла она.

В эту минуту в комнату вбежала собака Гольфельда и тотчас выскочила в дверь, повинуясь громкому свисту, донесшемуся с площадки. Ее хозяин проходил мимо. Очевидно, он не знал о возвращении фон Вальде, иначе, без сомнения, зашел бы, чтобы приветствовать его.

Гольфельд шел быстро и вскоре свернул на дорожку, ведущую к Гнадеку. Елена следила за ним, пока он не скрылся с глаз. Тогда она, судорожно сжав руки, откинулась на спинку кресла с таким видом, будто все силы покинули ее.

Фон Вальде налил в рюмку немного вина и поднес к ее губам. Она ответила ему благодарным взглядом и попыталась улыбнуться.

– Я еще не все сказала, – приподнявшись, снова заговорила она. – Я следую примеру романистов, которые самый сильный эффект приберегают на конец. – Было очевидно, что во время этого предисловия, которое должно было прозвучать шутливо, она собиралась с силами, чтобы спокойно произнести главное. – В нашем доме ожидается счастливое событие: Эмиль хочет жениться.

Она, вероятно, ожидала, что брат будет изумлен, и, не дождавшись его реакции, с удивлением обернулась к нему. Рудольф сидел, закрыв глаза рукой, его лицо было мертвенно бледным. При движении Елены он быстро встал и подошел к окну, будто для того, чтобы подышать свежим воздухом.

– Ты нездоров, Рудольф? – испуганно спросила Елена.

– Нет, только легкое головокружение, но это сейчас пройдет, – ответил тот, снова подходя к ней.

Фон Вальде совершенно переменился в лице. Пройдясь несколько раз по комнате, он сел на свое место.

– Я сказала, Рудольф, что Эмиль хочет жениться, – снова начала Елена, четко произнося каждое слово.

– Да, ты это сказала, – прошептал он.

– Ты одобряешь его намерение?

– Меня это не касается. Гольфельд сам себе хозяин и может делать все, что ему угодно.

– Мне кажется, он уже сделал свой выбор. Если бы я имела право, то назвала бы тебе имя этой девушки.

– Совершенно незачем. Я услышу его, когда будет оглашение. – Лицо фон Вальде еще больше побледнело и словно окаменело, голос звучал резко.

– Рудольф, прошу тебя, не будь таким жестоким! – умоляюще проговорила Елена. – Я знаю, что ты не терпишь многословия, и привыкла к твоим лаконичным ответам, но теперь, пожалуйста, прояви больше такта, так как я хочу обратиться к тебе с просьбой.

– Говори, пожалуйста. Может быть, я буду иметь честь исполнять роль шафера господина фон Гольфельда?

Елена вздрогнула от язвительной насмешки, звучавшей в этих словах, и после небольшой паузы, во время которой фон Вальде встал и несколько раз прошелся по комнате, с упреком произнесла:

– Ты не симпатизируешь бедному Эмилю, и сегодня это особенно заметно. Настоятельно прошу тебя, милый Рудольф, выслушай меня спокойно, я должна сегодня поговорить с тобой об этом.

Скрестив руки, он прислонился к окну и сухо произнес:

– Ты видишь, я готов выслушать тебя.

– Его невеста, – нерешительно начала Елена (ледяной взгляд брата пугал ее!), – бедна…

– Как это бескорыстно со стороны Гольфельда! Дальше!

– Доходы Эмиля невелики…

– Да, у него всего лишь шесть тысяч годового дохода. Конечно, он вот-вот умрет с голоду.

Елена замолчала, удивленная. Ее брат не мог преувеличить. Сумма, которую он назвал, очевидно, была именно такой.

– Ну, может быть, он и богаче, чем я думала, – снова начала Елена после продолжительного молчания, – но в данном случае это не важно. Я очень люблю ту, которую он выбрал… За то, что она сделала, я буду ей вечно благодарна… – Фон Вальде забарабанил по стеклу пальцами с такой силой, что оно могло разлететься вдребезги. – Пусть она будет моей сестрой, – продолжала Елена. – Я не хочу, чтобы она вошла в дом Эмиля бесприданницей, и хотела бы передать ей доходы с Нейборна. Можно?..

– Это имение принадлежит тебе, ты достигла совершеннолетия, и я не имею права что-либо запрещать или разрешать.

– Конечно имеешь, хотя бы потому, что являешься моим наследником. Значит, я получила твое согласие?

– Разумеется, если ты считаешь, что оно необходимо.

– Благодарю тебя, благодарю! – перебила его сестра, протягивая ему руку, но он не заметил этого жеста, хотя и смотрел на нее. – Ты недоволен мной? – тревожно спросила она, нарушив повисшее молчание.

– Я не могу быть недовольным тобой, когда ты имеешь намерение осчастливить людей. Думаю, ты помнишь, что я не раз помогал тебе в этом. Но в данном случае я вынужден тебя упрекнуть в чрезмерной поспешности. Ты, кажется, очень торопишься сделать несчастной эту девушку.

Елена подскочила как ужаленная и запальчиво воскликнула:

– Это жестокие слова! Твое негативное отношение к бедному Эмилю основано бог знает на чем, а теперь ты заходишь уже слишком далеко… Ты очень мало знаешь этого молодого человека.

– Я знаю его достаточно хорошо, чтобы не иметь желания узнать ближе. Это дармоед, ничтожный человек, не имеющий характера, человек, с которым будет несчастна любая женщина, предъявляющая хоть какие-то требования к мужчине. Горе бедняжке, когда она это осознает!

Голос его дрожал от волнения. Елена же слышала в нем только досаду и злость.

– Боже, как ты несправедлив! – воскликнула она, поднимая глаза, полные слез. – Рудольф, это грешно! Что сделал тебе Эмиль, что ты с таким озлоблением нападаешь на него?

– Разве для того, чтобы узнать характер человека, нужно быть оскорбленным им? – гневно произнес он. – Дитя, а ведь это тебя оскорбляют, но ты ослеплена. Настанет день, когда ты убедишься в этом и прозреешь. Если бы я приложил все усилия, чтобы сия чаша миновала тебя, все равно ничего бы не добился. Теперь ты видишь во мне варвара, оскорбляющего тебя в лучших чувствах. Ты вынуждаешь меня предоставить тебя себе самой до того момента, когда ты придешь искать утешения у меня на груди. А что должна будет делать та, которая свяжет с ним свою жизнь навсегда?

Фон Вальде вышел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Елена какое-то время сидела словно пораженная громом, а потом, с трудом поднявшись и держась за стены, вышла из комнаты.

Теперь она чуть ли не ненавидела брата. Ей казалось, что она страшно виновата перед Эмилем уже в том, что подобные речи коснулись ее слуха. Он никогда не должен был узнать, что позволил себе сказать о нем ее брат, но теперь она не могла допустить, чтобы Гольфельд пользовался гостеприимством, оказываемым ему в Линдгофе. Ей придется, конечно, не называя причин, предложить ему вернуться в Оденбург. Но перед этим он должен будет выяснить отношения с Елизаветой.

С этими мыслями Елена вошла в столовую, а когда несколько минут спустя там появился Гольфельд, спокойно и ласково улыбнулась ему и сообщила, что брат дал согласие относительно приданого невесты, не спросив ее имени. Она выразила желание сегодня же видеть Елизавету у себя, и Гольфельд, обрадованный ее спокойствием, согласился на это. Было решено, что встреча состоится в четыре часа в павильоне. Гольфельд тотчас ушел, чтобы от имени Елены отдать соответствующие распоряжения. Как удивилась бы она, если бы услышала, что лакею было велено пригласить фрейлейн Фербер к трем часам, а дворецкий должен был все приготовить в павильоне именно к этому времени и никак не позже!

Глава 19

Когда слуга из Линдгофа позвонил у калитки Гнадека, Елизавета сидела во дворе и плела гирлянду из плюща, а мисс Мертенс держала в руках наполовину готовый венок из астр. Склеп на кладбище Линдгофа был готов. Сегодня между пятью и шестью часами пастор назначил торжественное предание земле гроба с бренными останками прекрасной Лилы, и гирлянды и венки должны были стать ее последним украшением.

Посоветовавшись с матерью, Елизавета приняла приглашение, переданное ей слугой. Вскоре после его ухода пришел Рейнгард. У него был озабоченный вид, и на расспросы мисс Мертенс он ответил, что фон Вальде вернулся из Тальлебена в жутком состоянии.

– Вероятно, то, что он пережил там, ужасно. Мне надо было кое о чем ему сообщить, но я вскоре убедился, что он меня не слушает; он сидел передо мной как потерянный. Когда я начал говорить ему о находке здесь, в Гнадеке, он с нетерпением и досадой прервал меня словами: «Я уже довольно слышал об этом. Пожалуйста, оставьте меня в покое».

От мисс Мертенс не ускользнуло, что Рейнгарда оскорбил тон хозяина.

– Мой друг, – заговорила она, желая его утешить, – когда большое горе сваливается на нас, окружающее становится нам безразличным или даже непереносимым. Господин фон Вальде, вероятно, очень любил покойного. Елизавета, дорогая моя, – прервала она себя, – что вы делаете? Неужели вы находите, что это красиво? – И она указала на гирлянду.

Елизавета, слушая Рейнгарда, схватила несколько больших георгинов и вплела их в однообразную зелень гирлянды, что сделало ее безобразной. Девушка, покраснев до корней волос, с неудовольствием посмотрела на свою работу и поспешила вытащить несчастные цветы.

На колокольне Линдгофа уже давно пробило три часа, когда Елизавета торопливо спускалась с горы. Дядя задержал ее своим разговором. Его возмутило то, что Елизавета приняла приглашение.

– Та бедняжка, которая будет сегодня предана земле, вполне заслуживает того, чтобы в этот день все почтили ее память, – справедливо заметил он.

Но добрый дядюшка совершенно не имел представления о том, что совершается в душе племянницы. Он не знал, что его любимица все эти дни считала минуты до того момента, когда «он» вернется.

Ноги Эльзы едва касались земли. Она не хотела опоздать еще больше и чуть не расплакалась, когда ее легкое платье зацепилось за куст шиповника и его пришлось долго и терпеливо распутывать. Она, едва переводя дух, добежала до павильона. Дверь была открыта настежь, но внутри еще никого не было. На столе стояла масса различных угощений, а в углу дивана было приготовлено уютное местечко. С легким сердцем вбежала Елизавета в павильон и подошла к одному из окон, как вдруг услышала позади себя шорох. К ней приближался Гольфельд, прятавшийся за дверью. Елизавета хотела выскочить из павильона, но он заступил ей дорогу и стал уверять, что Елена сейчас подойдет.

Елизавета с недоумением смотрела на него. В его тоне не было и тени той дерзости, которая так возмущала ее.

– Уверяю вас, госпожа фон Вальде сейчас придет, – повторил он, видя, что гостья сделала новую попытку проскользнуть к двери, а затем добавил печальным тоном: – Разве мое присутствие так неприятно вам?

– Да, – холодно ответила Елизавета. – Если вы вспомните, как совсем недавно вели себя со мной, то поймете, что ничего удивительного нет в том, что мне невыносимо оставаться с вами наедине даже в течение одной минуты.

– Как жестоко и непримиримо это звучит! Неужели я должен так страдать из-за невинной шутки?

– Советую вам впредь быть осмотрительнее в выборе людей, над которыми вы собираетесь пошутить.

– Ах, я и сам считаю, что это было непростительной ошибкой и стыжусь своего поступка. Но разве мог я подумать…

– Что я требую к себе уважения? – прервала его Елизавета.

– Нет-нет, в этом я никогда не сомневался. Как вы, однако, вспыльчивы! Но я же не знал, что вы имеете право требовать еще большего.

Елизавета вопросительно посмотрела на него – она не поняла смысла сказанного.

– Могу ли я сделать что-либо большее, чем на коленях попросить у вас прощения? – продолжал он.

– Оно будет дано вам, но с условием, что вы немедленно оставите меня одну.

– Какая вы упрямая! Я был бы дураком, если бы упустил такой удобный случай. Елизавета, я уже говорил вам, что пламенно люблю вас.

– А я, кажется, уже очень ясно выразилась, но повторю: вы мне совершенно безразличны.

Девушку начала пробирать дрожь, но ее взгляд оставался ясным и спокойным.

– Елизавета, не доводите меня до крайности! – взволнованно воскликнул Гольфельд.

– Прежде всего я попрошу вас придерживаться элементарных правил вежливости, которые запрещают нам называть посторонних по имени.

– Вы просто дьявольски холодны и злобны! – воскликнул он, дрожа от гнева. – Я согласен, вы вправе проучить меня, потому что я провинился перед вами, но ведь я готов все исправить! Выслушайте меня спокойно, и вы, несомненно, раскаетесь в своей жестокости. Я прошу вашей руки. Вам, конечно, известно, что я обеспечу своей жене блестящее положение в обществе.

Он с торжествующей улыбкой посмотрел на Елизавету, ожидая, что она будет вне себя от радости. В самом деле, какая перспектива, какой взлет для бедной девушки: попасть в высшее общество, быть принятой при дворе, иметь роскошные туалеты, экипажи, дворец… Елизавета, вне всякого сомнения, должна быть признательна ему, Гольфельду.

Но этого почему-то не случилось. Елизавета гордо вскинула голову и, отступив на шаг, спокойно произнесла:

– Очень сожалею, господин фон Гольфельд, но вы могли бы избавить себя от этой неприятной минуты. После всего того, что я сказала вам, я совершенно не понимаю, как вы могли заговорить о подобном. Но раз вам непременно надо это услышать, я заявляю: наши пути расходятся.

– Что?!

– И я никогда не соглашусь принять ваше предложение.

Гольфельд какое-то время смотрел на нее, ничего не соображая, и не мог произнести ни слова. Его лицо стало бледным, зубы впились в нижнюю губу.

– Вы зашли в своей игре слишком далеко, раз решились дать мне подобный ответ, – сказал он сдавленным, хриплым голосом.

Елизавета презрительно усмехнулась и отвернулась. Это движение привело его в ярость.

– Причину… Я хочу знать причину! – пробормотал он, вновь став между Елизаветой и дверью, к которой она устремилась, и, схватив девушку за платье, попытался удержать ее.

Она испугалась и отошла вглубь павильона.

– Оставьте меня! – задыхаясь, крикнула она. Страх почти лишил ее голоса, но она, собравшись с силами, гордо вскинула голову и проговорила: – Если вам незнакомо понятие чести, я буду вынуждена пустить в ход свое оружие. Так вот, я глубоко презираю вас и ненавижу. Теперь оставьте меня и…

– И не подумаю, – злобно прошипел Гольфельд, не дав ей договорить.

Его до этого бледное лицо теперь горело, он был вне себя от страсти и бросился к Елизавете, как хищный зверь. Она подбежала к окну и попыталась открыть его, чтобы выскочить, но вдруг словно приросла к полу от страха. Из кустов, росших у самого окна, на нее смотрело ужасное лицо. Елизавета лишь с трудом узнала Берту. Она вздрогнула и отшатнулась. Гольфельд схватил девушку и сжал ее в объятиях; пребывая в сильном возбуждении, он не заметил искаженного лица в окне. Чтобы не видеть его, Елизавета закрыла лицо рукой. Она чувствовала на руке горячее дыхание своего мучителя, его волосы касались ее щеки, она содрогалась, но силы оставили девушку, и даже ни один звук не слетел с ее уст. Увидев Гольфельда, Берта угрожающе подняла кулаки, явно намереваясь разбить стекло, но вдруг повернула голову, словно услышав какой-то шум, а затем повернулась, опустила руки, громко захохотала и исчезла в кустах.

Все это было делом нескольких секунд. Услышав хохот, Гольфельд испуганно поднял голову. Его взор, казалось, хотел проникнуть в кусты, где исчезла Берта, но он тотчас снова перевел его на девушку, которую держал в своих объятиях и теперь еще сильнее прижал к своей груди. Гольфельд совершенно не думал о том, что в открытую дверь павильона его могли увидеть. Он позабыл, что Елена должна вот-вот прийти сюда, и не заметил, как она появилась на пороге, опираясь на руку брата. За ними показалась баронесса, лицо которой выражало сильнейшее недовольство.

– Эмиль! – воскликнула она срывающимся от гнева голосом.

Он вздрогнул и растерянно осмотрелся. Его руки невольно опустились.

Елизавета схватилась за спинку ближайшего стула. На этот раз резкий голос баронессы показался ей прелестной музыкой, так как он избавил ее от мучений. А ближе к ней стоял высокий стройный человек, при виде которого ее замерший было пульс забился сильнее. Ей хотелось броситься перед ним на колени и умолять его: «Огради меня от этого человека, я избегаю его и отворачиваюсь от него, как от греха!» Но какой взгляд она встретила! Неужели эти глаза с холодным уничтожающим блеском еще несколько дней тому назад с такой нежностью взирали на нее?

Елена, окаменев, смотрела на эту сцену. Внезапно она выдернула свою руку и, шатаясь, направилась к Елизавете. Она ни минуты не сомневалась в том, что предложение Гольфельда принято и союз заключен.

– От души поздравляю вас, дорогая Елизавета! – горячо воскликнула она, не в силах сдержать слезы, и взяла дрожащие руки девушки в свои. – Эмиль дает мне в вашем лице милую сестру. Любите меня, и я буду до гроба благодарна вам. Не будь так мрачна, Амалия, – обратилась она к баронессе, которая продолжала стоять на пороге, как соляной столб. – Разве ты не хочешь счастья Эмилю? И разве Елизавета не удовлетворяет твоим требованиям к той, которая в будущем должна стать близка тебе? Она молода, богата, щедро одарена природой, из древнего рода с известным именем…

Она испуганно остановилась. Только теперь в застывшие члены Елизаветы начала возвращаться жизнь и она начала понимать то, что ей говорила Елена. Рывком высвободив свои руки и высоко вскинув голову, она дрожащим голосом произнесла:

– Вы ошибаетесь, сударыня, я не дворянка.

– Как? Разве вы не имеете бесспорного права носить имя фон Гнадевиц?

– Да, но мы отказываемся от этого права.

– И вы действительно хотите пренебречь такой удачей?

– Я не могу себе представить, чтобы истинное счастье могло зависеть от простого звука.

Ясно чувствовалось, что она изо всех сил старалась придать своему голосу уверенность.

Тем временем баронесса подошла ближе, начиная понимать, что здесь происходит. В душе она чрезвычайно злилась на своего сына – ведь он не спросил ее материнского совета и согласия, к тому же его избранница была ей ненавистна. Но она прекрасно знала, что ее возражения вызовут только презрительную усмешку сына и еще больше укрепят его в своем решении. Баронесса видела также, что Елена принимает горячее участие в этом деле, и чувствовала, что от этого и сын, и она сама только выиграют. Поэтому она решила изобразить всепрощающую и все понимающую мать, но, услышав последние слова Елизаветы, решила пока помолчать. У надменной дворянки мелькнула мысль, что эта девушка своим упорством может все испортить, значит, нужно «подлить масла в огонь».

– Мы имеем здесь дело с чисто мещанскими взглядами, – сказала она Елене, которую возражение Елизаветы до крайности удивило, и язвительно продолжила, обращаясь к Елизавете: – Вероятно, какие-то веские причины заставляют вас бояться света?

– Нет никаких причин, заставляющих меня избегать света, – возразила та, уже вполне овладев собой. – Мы гордимся своим именем, потому что оно чистое и честное и не хотим менять его на имя, приобретшее свою славу благодаря чужим слезам и поту.

– О, как возвышенно! – со злой иронией заметила баронесса.

– Вы не можете говорить это серьезно, Елизавета, – сказала Елена, – не забывайте, что от вас зависит счастье двух людей, – и она бросила на собеседницу многозначительный взгляд, однако та не поняла его. – В ту среду, где вы теперь будете вращаться, вы должны войти под дворянским именем. Вы это знаете так же хорошо, как и я, и из-за каприза не станете разбивать надежды – и свои, и другого человека.

– Я не понимаю вас! – Елизавета опять разволновалась. – Мне не приходило в голову связывать с этим именем какие-либо надежды, я не могу себе представить, как может счастье другого человека зависеть от решения такой неприметной девушки, как я.

– Но, милая моя, – заговорила Елена, – подумайте: ведь с сегодняшнего дня мы – сестры. Не правда ли, Рудольф, ты с радостью примешь невесту Эмиля в нашу семью и разрешишь мне поделиться с ней тем, что я имею?

– Да, – послышался глухой, но решительный ответ.

Елизавета в изнеможении провела рукой по лбу.

Слова, которые она только что услышала, не укладывались у нее в голове. «Невесту Эмиля», сказала Елена. Значит, это она! Кажется, эти люди сговорились, чтобы повергнуть ее в ужас! И фон Вальде, знавший, что она ненавидит Гольфельда, заодно с ними!

– Я вижу, что произошло недоразумение, и причину этого я совершенно не могу понять, – задыхаясь, произнесла девушка. – Разъяснить ситуацию должен был бы господин фон Гольфельд, но так как он предпочитает молчать, я вынуждена заявить, что не давала ему согласия!

– Но, милая, – нерешительно и смущенно произнесла Елена, – разве мы, входя сюда, не видели собственными глазами, что…

Она запнулась.

Эти слова как громом поразили Елизавету. В ее невинной душе ни разу не появлялся страх, что ее минутная беспомощность может быть истолкована как-нибудь иначе, теперь же она к своему великому негодованию увидела, что эта беспомощность бросает на нее ужасную тень. Она еще раз обернулась к Гольфельду, но одного взгляда ее было достаточно, чтобы убедиться: с этой стороны ей нечего ждать спасения своей чести. Он стоял у окна спиной к присутствующим, как уличенный в проступке школьник. Его молчание, конечно, могло быть истолковано как угодно.

– Боже мой, какой кошмар! – воскликнула несчастная. – Вы видели, – продолжала она, переведя дух, – как беззащитное существо тщетно старалось избавиться от притязаний навязчивого и бесчестного человека. Уверения в моем глубоком презрении и полнейшей антипатии не смутили его. Я не раз говорила господину фон Гольфельду о таком своем отношении к нему, но, несмотря на это…

Шум позади заставил Елизавету вздрогнуть и замолчать. Елена упала на диван, судорожно ухватившись за скатерть рукой, которая так сильно дрожала, что вся посуда на подносе зазвенела. Лицо ее стало мертвенно-бледным, ее угасший взор был устремлен на Гольфельда. Она тщетно старалась взять себя в руки. Свет, внезапно озаривший отвратительную интригу, сплетенную ее двоюродным братом, был слишком ярок и сильно поразил доверчивую душу Елены.

Елизавета, несмотря на свое волнение и негодование, сразу же смягчилась, видя, что творится с Еленой. Защищая свою честь, она сорвала пелену с глаз этой несчастной. Ей стало безумно жаль бедную девушку, хотя она и понимала, что рано или поздно это должно было произойти. Елизавета быстро подошла к Елене и взяла ее похолодевшие руки в свои.

– Простите меня, я расстроила вас своими словами, – проговорила она. – Но вы должны понять меня. Нескольких слов господина Гольфельда было бы достаточно, чтобы снять с меня подозрения в недостойном поведении. Мне не пришлось бы тогда высказывать свое мнение о его качествах и поступках. Я очень сожалею, что так получилось, но не могу ничего изменить.

Елизавета поцеловала бессильно повисшую руку Елены и молча быстро вышла из павильона. Ей показалось, что фон Вальде протянул ей руку, когда она проходила мимо, но она не подняла глаз.