Текст книги "Пороки"

Примета № 19. Если закат ярко-красного цвета, это значит, что кто-то отдал небесам свою жизнь прошедшим днем

24 декабря

После их ухода возвращаться, по сути, стало некуда. Без Юлия, без людей, его окружавших, зараженных его идеями, Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь снова стал лишь старым обветшалым зданием бывшего детского садика. Руинами, где мы оставили так много дней своего прошлого.

Ничего не значащие для меня стены были чужими, едва знакомыми. Они больше напоминали о тех днях, когда мы приходили сюда с Никки. Только лестница на второй этаж, почти полностью заваленная сумасшествием в виде сердечек-оригами, свидетельствовала о недавнем пребывании той, которая ушла, так и не дождавшись своего кумира. Да, Вэл действительно осмелилась покинуть этот дом.

Горечь в душе чуть разбавляла одиночество в первые дни. Тод больше не подшучивал, не льстил мне. Он больше не приходил. И неприятное чувство от того, что он больше не настаивал на наших отношениях, немного раздражало меня. Мне было неприятно, что я вообще реагирую на такую мелочь.

Молодая зима кружила по набережной у реки. На холодных железных перилах сидела парочка кривоносых, потрепанных жизнью ворон. Они даже не каркали, они умирали, распушая от ветра свои перья. Мне вспомнились мертвые птицы в доме Серого Кардинала. Те самые, что были подвешены за лапки к потолку, словно новогодние игрушки.

У моих ног бежала лопоухая черная кошка, изредка натягивая тонкий поводок, желая мчаться быстрее, чем шла я. Мы гуляли вдоль реки, под светом вечерних тускло-желтых фонарей.

Кошка потёрлась о мои ноги, когда я задумчиво остановилась, уставившись на неподвижных черных птиц.

– Да, дорогая, – сказала я кошке. – Бросила тебя твоя хозяйка. Как же она могла? А хозяин…

Так мы продолжали идти, ненужные друг другу и остальному миру.

– И в самом деле, где же твой хозяин?.. – Я подняла дрожащее от холода существо на руки, когда она стала шипеть на мопса и немолодую женщину, проходящих мимо нас. Кошка тут же забралась мне под расстегнутую куртку, царапая сквозь свитер мою шею и грудь.

Я вспомнила, как увидела Юлия вот так же идущего под светом фонарей. Это был тот самый вечер, когда я пришла в его дом, приглашенная Тодом. Он шел, встревоженный чем-то, с задумчивым выражением лица, переступая из одного круга света в другой. Тогда он действительно показался мне кем-то нереальным, магическим. Не человеком, а полубогом.

Подошвы на мгновение примерзли к брусчатке набережной. Кошка предательски мурлыкала на моем остановившемся сердце.

Юлий стоял, обняв блондинку за плечи метрах в двадцати от меня. Сноп желтого электрического света окружал их, уничтожая тени. Серый кардинал что-то говорил девушке, по выражению его лица было понятно, что Юлий пытается её в чем-то убедить. А она хочет поверить. Он замолчал, и она кивнула. И прижалась лицом к его груди. Юлий прижал её к себе чуть крепче, нежно гладя по голове.

Но это не была Сатира. Белые африканские косички доказывали это.

Серый Кардинал снова склонился над ней, шепча что-то на ушко. Вэл запустила руки ему под френч, обнимая его спину. То же самое однажды сделала я. А теперь мне оставалось только наблюдать со стороны, как они берутся за руки и медленно уходят, пересекая набережную и исчезая за первым поворотом, в безлюдные грязные дворы жилых домов.

Первой мыслью было окликнуть его. Только кошка цепко впилась в меня когтистой лапой, заставляя обдумать поспешное решение.

Юлий вернулся. И вернулся он к Вэл. Он бы не встретил её в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь, значит, Серый Кардинал целенаправленно искал её.

И мне показалось – ветер ударил в лицо. На самом деле просто налились горячей влагой глаза и защемило сердце. Или это просто царапалась кошка – не поймешь.

Вытащив черное существо из-под куртки, я поставила её на землю, отстегнув поводок. Лопоухая тут же скрылась в тени перил мостовой. Я подошла на то самое место, где стояли Юлий и Вэл. Почувствовала его запах. На мгновение, словно тепло снова побежало по моим венам, пробуждая сознание. Но зима расплескала воздух вокруг меня, перемешивая его с мелким назойливым снегом.

Только опустив взгляд, я заметила, что под фонарем сидит Тод. Одет он был не по погоде, в какой-то черный школьный костюм. Пиджак и белая рубашка были расстегнуты, в глаза бросался висевший на шее маленький деревянный тотем. Он смотрел мимо меня на протекающую за перилами воду странным, стеклянным взглядом.

Я хотела нагнуться и потрепать его за плечо, чтобы он очнулся и заметил меня, но не успела. Кто-то сжал моё предплечье, останавливая меня. За спиной послышался надломленный шепот:

– Не надо. Оставь его, тебе не нужно вмешиваться.

Обернувшись, я увидела Наркомана:

– Ты здесь? – И сразу же обняла его, не желая отпускать. – Мне очень плохо. Где же ты был, Наркоман?

Он устало вздохнул, и я была так рада этому ничего не выражающему знакомому звуку.

* * *

– Два кофе, пожалуйста, – он даже не притронулся к листку с меню кафешки, в которую мы зашли.

Здесь было не слишком уютно и грязновато. И не очень тепло, поэтому я даже не стала снимать куртку. Наркоман засунул замерзшие руки в карманы толстовки, надувшись, словно большая костлявая птица.

– Наркоманы тоже пьют кофе? – Я попыталась пошутить, но на его лице не появилось даже тени улыбки.

– Нет, они гранеными стаканами вливают в себя этиловый спирт и закусывают горстями экстези, – взгляд Наркомана стал немного черствым, осуждающим: – Может, ты не будешь пытаться подколоть меня на эту тему?

– Хорошо.

Кофе нам принесла белокурая девушка с двумя длинными косами, начинавшимися «дракончиками» на очаровательной голове. Она заинтересованно посмотрела на Наркомана, а потом ушла, несколько раз оглянувшись. Грустным было то, что он даже этого не заметил.

– Почему Тод не пошел с нами? – Я потянула одну из чашек к себе, радуясь тому, что кружки не слишком маленькие, а кофе действительно горячий. – Мне показалось, или он тоже был под кайфом? Такой взгляд странный, он меня, кажется, даже не заметил.

– Тод мертв, – оборвал меня Наркоман.

– Что?.. – Я неловко уронила чашку, и ароматная жижа густого коричневого цвета поползла по столу, заливая его. Теперь я жалела, что чашка не была крохотной, как в дорогущих ресторанах.

– Извини…

– Черт, Кнопка, это были мои любимые джинсы, – но он не кричал, а просто говорил раздосадованным голосом.

Я ошарашено смотрела, как он бросает на стол с десяток бумажных салфеток, чтобы они впитали горячую лужицу, растекшуюся у самого края.

– Повтори, что ты сказал?!

– Это были мои любимые джинсы.

– До этого! – Я прекрасно знала, он понял, что именно я попросила его повторить, просто он опять начинал поддразнивать меня, отвечая невпопад.

– Но ведь ты расслышала, что я сказал, – его хитрый взгляд оценивал выражение моего лица. – Иначе ты бы не опрокинула кофе. Держи, – он пододвинул ко мне свою чашку и отрицательно покачал головой, когда я попыталась жестом от неё отказаться. – Ты замерзла, тебе нужно согреться. А ещё ты в шоке.

– Я не замерзла и ни в каком ни в шоке! – Язык заплетался, хотя в голове было ясно. – Я видела Юлия за пару минут до того, как встретила тебя. Он вернулся к Вэл, представляешь?

– Тебя это волнует больше, чем смерть друга?

– Ты шутишь? – Мне не хотелось верить в сказанное, но его глаза не лгали.

Тишина прерывалась только стуком чайной ложечки о края керамической чашки. За соседним столиком кто-то размешивал сахар в чае. Жутко пахло разлитым кофе, Наркоман разочарованно смотрел на потемневшие пятна на своей одежде:

– А ведь это и вправду, были мои любимые джинсы. Хотя, если честно сказать, единственные.

– Прости, – воспользовавшись паузой, я попыталась оценить свое состояние. – Я ничего не чувствую. От чего он умер, Наркоман?

– У него очень распространенный диагноз, – Наркоман скрестил руки на груди, вытягивая ноги под столом. – Тод полез не в свои дела. Юлий был крайне зол, когда узнал, что он поспособствовал уходу Вэл из его дома.

– Ты сказал ему?

– Нет, – он покачал головой. – Фред.

– Неужели из-за такой мелочи Юлий способен убить? – По моей коже поползли мурашки, воздух в кафешке резко сделался холодным и сырым.

– Неужели тебе страшно? – Наркоман чуть улыбнулся, вопросительно поднимая брови. – Почему?

Тон моего голоса начал повышаться с каждым словом:

– Это я просила Тода увести Вэл из дома Серого Кардинала, и если это Юлий убил Тода, то он ошибся, – я выпалила всё это так, что за соседними столиками начали оглядываться на нас.

– Говори чуть тише, ладно? – Наркоман недовольно поморщился: – А на счет твоего участия в этой истории ты ошибаешься. Ты здесь вообще не причем.

– Как это? – Мне не нравилось, когда он говорил загадками.

Но Наркоман уже словно «переключился», и теперь задумчиво рисовал что-то пальцем в пятнах высохшего кофе на столе:

– Мы ещё и не доиграли, а Фред, кажется, всё же победил…

– Да что за чушь?!.. – Вскипела я: – Ты обычным человеческим нормальным языком умеешь говорить? Или ты всё время в астрале с кем-то общаешься? У меня постоянно такое ощущение, что ты из какого-то параллельного мира сюда свалился! Мне надоело слушать твой бред, я и половины не понимаю! – Застегнув куртку, я порывисто встала из-за стола, едва не опрокинув вторую чашку с кофе. Но уйти мне не позволил его негромкий ломающийся бас:

– Я встретил Фреда шесть лет назад. Я не знаю, был ли он человеком когда-то до этого…

– Что ты имеешь в виду? – я тут же уселась на свой стул, придвигаясь к Наркоману ближе.

Наркоман смотрел прямо перед собой, словно не слыша моего голоса. Казалось, он рассказывал свою занятную историю столу, а не мне:

– Он никогда не рассказывал, что с ним было до нашей встречи. Только когда в нашей компании появился Режиссер, я понял, что существует какая-то связь между его бывшей девчонкой и…

– Режиссер? – Я пыталась направить его рассказ в том направлении, которое было мне хотя бы отчасти понятно.

– Да, Режиссер. Знаешь, когда у тебя появляется много имен, то поначалу это даже весело. Но потом ты начинаешь желать того, чтобы у тебя совсем не было никакого имени. В сущности, нас можно было бы называть просто «эти люди».

– Давай не будем торопиться. По порядку, – когда он сбивался и начинал перескакивать с одной мысли на другую, в моей голове всё путалось: – Шесть лет назад ты встретил Фреда…

– Шесть лет назад я встретил Фреда. Но тогда его ещё никто не звал Фредом, это имя он сам себе придумал. Но это было потом. Тогда он представился мне как Одиночество, сказал, что он ищет друга в компанию Пороков. Мне тогда показалось, что это какая-то чушь. С ним был ещё один парень, я не помню, как его звали. Они мне рассказали много всего странного.

– Например, что?

Наркоман внимательно посмотрел на меня:

– Ты веришь хоть в одну религию?

Его вопрос поставил меня в тупик. Озадаченная, я молчала. Наркоман не утруждал себя ожиданием ответа. На его лице плавало немного отстраненное выражение:

– Вот и я нет. Но я же существую. Хотя, можешь проверить, в 2001 году я умер в квартире своих родителей в возрасте восемнадцати лет. Причина смерти: гиподинамия, слабое сердце.

– Что это значит?

– Это значит, – начал пояснять мне Наркоман: – Это значит, что я мало двигался и сердечная мышца…

Я резко перебила его:

– Я понимаю, что такое гиподинамия. Что значит, что ты умер шесть лет назад?

– Это обязательное условие для того, чтобы стать Пороком. Таким, как Одиночество.

– Как это возможно? – Мое недоверие росло с каждым новым словом, произнесенным Наркоманом. Скорее всего, он снова находится под действием наркотика, и это его очередная байка.

– Просто поверь, – он тяжело вздохнул, устало качая головой: – Если бы я не был Пороком, откуда бы тогда я мог знать, о чем ты думаешь? Ты ведь заметила это ещё тогда, когда пришла утром в дом Юлия и споткнулась об меня.

У меня голова шла кругом. Всё смешалось, осколки сказанного не клеились между собой, пазлы прошлого, о котором пытался рассказать мне Наркоман, не составляли единой картинки.

Он продолжил говорить:

– Всё просто, смотри. У каждого человека есть недостатки. Я никогда не мог найти для себя интерес в жизни. Само течение времени навевало на меня скуку. Когда Одиночество появился в моей жизни, мне было уже всё равно. А он предложил что-то новое, о чем я ещё никогда не знал.

– Хорошо, допустим, это правда, – согласилась я осторожно. – Что же он предложил тебе?

– Жизнь Порока – это игра. Вокруг нас существует масса людей с разнообразными качествами, чертами характера, темпераментами. Суть игры в том, чтобы вмешаться в чью-то жизнь и повлиять на неё.

– Повлиять как? – Мне всё это ужасно не нравилось.

– Нужно буквально сломать жизнь человека, перевернуть в ней всё. А там уже, куда кривая выведет…

– И зачем?

Наркоман простодушно развел руками:

– Чтобы выиграть. Понимаешь, Кнопка, это просто развлечение, не более того.

– Ладно, – я растерла глаза рукой, голова раскалывалась на части. – Ты стал Пороком, что было потом?

– Потом мы разыгрывали историю. Тот парень, что был с Одиночеством, погиб. Он проиграл. Тогда мы нашли Режиссера, которого ты знаешь под именем Юлий. Он был идеальным Пороком, его жажда манипулировать людьми затмевала всё. Это из-за его девчонки, Алисы. Он считает, что она всё время, пока они были знакомы, только и делала, что управляла его жизнью.

– Подожди, – я умоляюще замахала ладонями. – У меня сейчас голова взорвется.

– Ты мне не веришь, – его грустный голос был очень тихим.

– А как тебя зовут на самом деле?

– Я уже забыл, – Наркоман усмехнулся. – Одна девушка зовет меня Нуто.

– Что за глупость?

– Она – не глупость, – я впервые увидела, как глаза Наркомана загорелись. – Она странная, неуклюжая такая… Фред прячет её от меня. Но я найду. И проиграю окончательно.

– Зачем ты всё это мне рассказываешь? – Трудно было выбрать, верить ли словам Наркомана или же нет.

– Потому что ты никогда не будешь иметь ко всему этому отношения. Ты – серая мышь, в которой нет ничего интересного для Пороков. Хотя, в какой-то момент мне показалось, что Юлий сумел изменить образ твоего мышления. Я ошибся, – он начал стучать пальцами по столу. – Когда Режиссер попросил у меня ключи от квартиры, я понимал, что он бросит тебя очень быстро. Но это был уникальный шанс чтобы убрать со сцены Сатиру. Если бы рядом с Юлием никого не осталось, ему некому было бы изувечивать жизнь. Он бы сердился на Фреда, потому что тот не хотел принимать Сатиру в нашу компанию Пороков. Я собирался всё подвести к тому, чтобы рассорить этих двоих, и тогда один из них уничтожил бы другого.

– И что? – У меня перед глазами появилось видение, как Юлий и Фред дерутся, пытаясь убить друг друга.

– А то, что выигрывает тот, кому простят разбитую жизнь и падение. Представь, что кто-то не позволил сбыться твоим мечтам, уничтожил твоих близких людей, стал причиной того, что ты несчастна, раздавлена, едва трепыхаешься на самом дне. И ты прощаешь его, несмотря на то, что он стал причиной твоей гибели.

– Неужели, такие люди есть? – Я была удивлена.

– Есть, – кивнул Наркоман: – И я люблю её. Но, очевидно, именно мне Пороки будут искать замену после окончания этой истории.

– Почему?

Он склонился ко мне, тихо и с улыбкой прошептав:

– Меня убьют. Вот увидишь. Фред выиграет. Теперь, когда Юлий вернулся к Вэл, я ничем не могу помешать им.

– Кто может убить тебя?!

– Я же просил говорить тише! – Шикнул он на меня, заметив, как беспокойно реагируют окружающие на мои восклицания. Одна из сидящих неподалеку пар поднялась и ушла, торопливо рассчитавшись, едва накинув куртки на плечи. Наркоман горько засмеялся, выдавливая улыбку. – Ты поверила?

Я глубоко вздохнула, чтобы привести мысли в порядок:

– То, что ты рассказал – это правда?

Он пожал плечами, словно сам не знал, может ли он себе доверять. Я молча раскачивалась на стуле, пытаясь всё обдумать.

– Чем же я не подхожу для вашей истории? – Спросила я, наконец.

– Понимаешь, есть люди, которые живут повседневной жизнью. И им это нравится. Ходят на работу, встречаются с любимыми. А есть те, которые постоянно всё переставляют с ног на голову. С такими интересно, но абсолютно невозможно жить. Они как вечные двигатели безжалостной машины, которая каждый день уничтожает всё вокруг себя, чтобы построить заново. С такими интересно играть, они необычные, таких предсказать нельзя.

– Это безжалостно, делить людей на интересных и неинтересных. В каждом человеке есть что-то…

– Но это правда, Кнопка. Понимаешь? – Его сочувствующий голос почти тонул в окружающем шуме. – Ты не принадлежишь к особенным людям, ты обыкновенная. Но кто сказал, что это плохо?

– А Сатира? Что в ней такого особенного? И почему Фред сказал мне, что о ней нужно спрашивать именно тебя?

– Он сделал глупость, – Наркоман задумался. – Мы все наделали массу ошибок. Тебя не должно было быть в нашем окружении. Юлий собрал в своем доме бестолковое сборище глупых людей, откуда-то взялась Сатира на мою голову…

– Какая между вами связь? – Мне было интересно узнать это.

– Мы учились в одном классе. Никто из Пороков не ожидал, что история может повернуться именно так. Сатира раньше не была такой, она сильно изменилась. Во всем. Она бегала по школе в джинсах и любимой черной футболке. Ее жизнь изменилась, потому что Юлий так захотел. Мне показалось, что она меня узнала после одной из наших встреч. Или, мне просто этого очень хотелось. Лично я думаю, Сатира была способна понять многое о существовании Пороков. Возможно, именно поэтому она больше не появляется в доме Юлия.

– Неубедительно, – я покачала головой: – Всё это слишком сложно и накручено…

– Это твоё дело, поверишь ты мне или же нет, – Наркоман поднялся, собираясь уходить. – Мы не увидимся больше. Прощай.

Он оставил меня одну, расплатившись за остывший кофе. А я всё сидела, пытаясь переварить сегодняшний день.

Примета № 20. Если вы верите в приметы – они обязательно сбудутся

25 декабря

На следующее утро после последнего разговора с Наркоманом я не выдержала и полезла в Интернет.

Мой друг не соврал мне, в этом городе в 2001 году действительно умер одиннадцатикласник. Умер неожиданно, врачи списали всё на остановку сердца. Фотографии погибшего парня были настолько похожи на человека, который вчера рассказал мне о Пороках, что я понемногу начинала во всё это верить.

«А ведь, действительно, мне никто не поверит, если я начну всем подряд рассказывать, что разговаривала с умершим», – мысли в голову лезли не самые утешительные.

Я вспомнила, как мне мерещилась Сатира после воспаления легких. Но теперь я четко понимала, что бредила в больнице. Воспоминания о видениях были расплывчатыми и неясными. В отличие от вчерашнего вечера, о котором я помнила всё до мельчайших подробностей.

«Если не бред, то что это?», – логика не хотела подчиняться, казалось бы, очевидным вещам. Парень, скончавшийся шесть лет назад, вчера вечером рассказал мне, как он был принят в компанию Пороков, и теперь он с двумя своими друзьями разрушает жизни людей, которые выделяются из общего стада. То, чем именно выделяются их жертвы, я понять так и не смогла. Труды Зигмунда Фрейда, подаренные мне Юлием, не давали четкого ответа на этот вопрос, а по моему собственному мнению нельзя делить людей на особенных и обычных, на важных и неважных, на нужных и ненужных.

Аспирин, два пакетика жаропонижающей отравы, разбавленной кипятком и попытка заснуть не спасли меня от мучительных размышлений и головной боли. Снова подсев к монитору компьютера, я раскрыла на полный экран мемориальную фотографию умершего одиннадцатиклассника.

Голубые глаза, небрежно отброшенная на лоб длинная челка длинноватых русых волос. Это лицо, будто вытесанное из камня с массивным подбородком и изумительной улыбкой. Это он, несомненно… Но только на фотографии он был обычным, без безумия, без игры.

Обычным… Вот я и разделила людей на два сорта.

Я не смогла заснуть. Сидела, вычерчивала на бумаге глупую схему последних событий простым карандашом.

Юлий, которого я увидела первым из Пороков, Наркоман называл его Режиссером. И Фред, который представился моему другу как Одиночество. Как же зовут самого Наркомана? Или же, имея такое говорящее прозвище среди людей, он не имеет второго имени, символизируя безумие и хаос?..

Нет, есть что-то ещё…

– Я уже забыл. Одна девушка зовет меня Нуто.

Нуто… Что за имя такое? Не название порока, оно ничего не значит…

Он так часто жаловался на скуку… На постоянство взглядов окружающих, на отсутствие чего-то нового, на застаревающую, заплесневевшую обстановку в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь.

– Мне скучно. Мы всегда занимаемся всякой ерундой. Как бы ты и Фред ни пытались прожить ситуацию, какие бы сложности ни выдумывали, меня всегда преследует одно и то же. Скука. Особенно сейчас.

Словно бы это было его любимым словом. Скука, уныние, кома…

– А ты слышала такое выражение: «Жизнь – это соло на скрипке. Когда учишься играть прямо на выступлении»?

И всё же, жизнь билась в его глазах. Рассуждая, он словно погружался в мечты, на мгновение забытья становясь похожим на того ребенка-ангела, каким я представляла себе его в детстве. Но мгновение проходило, с ним вместе гасло и очарование, которым светилось лицо потрепанного падшего, оставляя усталому, когда-то крылатому существу только безумный свет глаз, спрятанных за прядями русой челки.

– Вот поэтому я и выбрал себе имя Скрипка. Видел какой-то клип по телевизору, там люди в черных развивающихся одеждах играли на белых скрипках. А в центре этой толпы стояла женщина с огромным букетом красных цветов, она умоляюще протягивала руки к публике и пела… Я такую музыку никогда не слушал, я слушал то, что толпа слушала. Тогда в первый раз понял, что всё прежнее – скука.

А ведь он всегда открыто говорил о том, кто он есть на самом деле. Просто никто не мог понять его слов, его выражений, внутреннего смысла, заложенного в них. Тяжелого отражения бессмысленной действительности.

И я же хотела спросить его о том, что это была за песня, которую он услышал. Быть может, во мне бы она тоже перевернула бы что-то. Хотела спросить, но не сделала этого. Почему? Я забыла, а может быть, мне на самом деле это и не казалось важным.

– Выигрывает тот, кому простят разбитую жизнь и падение…

Выигрывает тот, кого простят.

Теперь происходящее в доме Юлия понемногу начало проясняться. Поступки бродящих по нему людей, Пороков, насмешливые комментарии Наркомана, поведение сумасшедших.

Пока Сатира незыблемо занимала место рядом с Юлием, он мог быть уверенным в её поддержке. По рассказам самого Серого Кардинала было понятно, что Сатира – лишь девчонка, надевшая прекрасную венецианскую маску ради того, чтобы поразить его. И он вовлек её в водоворот своего мира, сделав центральной фигурой в своём доме. Он уже сломал её, уже перешил покрывало её жизни, а она была счастлива и довольна. Наркоман не приложил никаких особенных усилий для того, чтобы разрушить их идиллию: он лишь не стал мне мешать. А когда Юлий просил у него ключи от квартиры, где мы провели ночь, он даже не стал скрывать того, что ему было выгодно на тот момент услужить Юлию, назвав свою помощь «медвежьей услугой».

Нетрудно было просчитать реакцию Сатиры. Она действительно ушла. И когда Юлий бросился следом за ней, я должна была просто сойти со сцены.

Никто из них не мог понять, почему же я вернулась. Честно сказать, я и сама с трудом могла это объяснить.

– Тебя здесь не ждали…

Вот каким был ответ на мой удивленный взгляд, предназначавшийся Юлию. И он сказал чистую правду. Меня не ждали. Они думали – Наркоман сорвал победу. Но ведь в тот день я встретила в доме не только его, но и Фреда.

И будь проклят Фред, подтолкнувший меня на осознанное унижение. Холодный, умный, проницательный урод. Он сумел что-то расшевелить во мне, от чего я потянулась к Юлию сильнее, острее, безумнее.

А Юлий думал лишь о собственном плачевном положении. И когда он завел себе новую игрушку, маленькую Вэл, он надеялся возвратить всё на свои места.

– Я стараюсь отправить Юлия к Алисе. Мне удалось узнать, что она пропала из дома, это должно его заинтересовать. Если он уедет на некоторое время, у меня будет возможность…

Трудно теперь сказать, что он имел в виду, говоря, что у него будет возможность всё исправить. Должно быть, я просто не знала всех деталей. Да и потом, завихрения ветра в голове Наркомана угадать сложно. Не важно, у него был план, идея.

Не сработало, не получилось. И Юлий вернулся к Вэл. Остальные подробности меня обошли стороной, ведь я «неинтересная», не та…

Я снова посмотрела на выразительное лицо умершего парня.

Неужели это правда, всё, что он рассказал мне?

«Не важно, на самом деле… Посмотри, он был такой живой и обыкновенный, а теперь…», – мое сознание подавало сигналы SOS перегруженной голове.

Сомневаться – означало поверить хотя бы в часть истории. А я поверила.

«Нет, нет… Я не стану думать об этом. Я не хочу стать подобной им. Мне вполне комфортно и на своем месте», – уговаривать себя, как маленького ребенка стоило мне больших усилий. Но сознание не сдавалось: «Ну, что уж ты так, словно ты до их появления не жила. Словно не за что теперь зацепиться в прежней жизни».

А действительно. И я набрала непослушными пальцами забытый номер телефона.

– Здравствуй.

– Я знаю. Я видела их вчера, – голос Никки был холоден и сдержан. – Так что даже не пытайся.

Без сомнения, она уверена в том, что я пойму о ком она говорит. А не понять было сложно. В последние месяцы между нами стояли лишь два человека – Юлий и Сатира. Ничего иного быть и не могло.

– Могу я увидеться с тобой? – Моя просьба ничуть не удивила её.

– Я не собираюсь становиться жилеткой, в которую ты будешь выплакиваться следующие несколько лет. А потом снова бросишь меня ради очередного «яркого» клоуна.

– Прошу тебя, Никки…

Её голос даже не дрогнул. Моя бывшая девочка настолько хорошо усвоила недавний урок жизни, что теперь вернуть всё обратно не представлялось возможным. Ника перешла границу, после которой никто не становится прежним.

– Не нужно. – Уверенность в её словах окончательно убедила меня: обратного пути нет: – Всё закончилось, и слава Богу.

Я положила трубку ещё до того, как услышала в ней монотонные гудки.

– За что же ты благодаришь Господа Бога, если окончательное решение принимаешь только ты сама? – Задала я вопрос воздуху в комнате, окружающей меня пустоте. Или лицу на экране монитора, я и сама не знала, почему произнесла мысли вслух.

«Я люблю жить», – мысли слегка дергались от неуверенности, словно по радиоволне пробегали шипучие помехи: «Раз так, я буду жить дальше без нее. Сама».

* * *

Дни стекали тяжелыми каплями холодной воды, раз за разом ударяя меня по темечку. Старая пытка временем давалась очень тяжко.

Я больше не пыталась увидеть Никки. Я больше не приходила в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь. Я больше не стремилась понять то, о чем рассказал мне худощавый, сумасшедший, потрепанный парень-ангел с копной русых волос. Мне казалось, я продолжаю жить дальше.

Зима заволокла окружающий мир. В доме напротив перестали вывешивать на балконе трусы-носки, ветру больше нечего было трепать. Теперь он со злостью бил меня в капюшон, укоряя за то, что я по-прежнему не ношу шапку.

А мне казалось, что если не соблюдать законы зимы, то она будет как бы не по-настоящему. Что люди просто притворились, что все договорились между собой вздыхать и ежиться как бы от холода, пока Боги посыпают нашу усталую землю конфетти из белой бумаги.

Замерзли окна в моей комнате. Проснувшись однажды утром, я увидела, как на стекле распустились белые витиеватые морозные цветы. Они были прекрасны. И они причиняли мне боль.

Их холодные лепестки напоминали мне о том, как на своих плечах Сатира однажды нарисовала белые изумительные бутоны. И я заклеила стекла листами газеты. Но и они со временем промерзли насквозь, снова и снова распуская соцветия холода и тоски на пожелтевшей бумаге.

Я начала внимательно учиться. Но пока я сидела на лекциях, меня душило невыносимое чувство. Меня грызла заразная болезнь Наркомана – скука.

Понедельник-вторник, четверг… В субботу я просыпалась в половину седьмого утра с мыслью о том, что завтра не нужно вставать так рано и я смогу, наконец-то, выспаться. Но в воскресенье глаза сами по себе открывались в шесть, просыпался мозг и начинал нудить.

Когда «Толкование сновидений» Фрейда закончилось, я поплелась в книжный магазин. Там меня порадовали «Инфантильным возвращением тотема» и «Анализом фобий пятилетнего ребенка». Но прочитав их, мне показалось, я сошла с ума. В голове поселилась паника.

«Я никогда в жизни не стану рожать!» – Кричало мое сознание: «Я попросту не знаю, что мне делать с ребенком! Его Эдипов комплекс просто разрушит мою любовь к нему, ведь теперь я стану объяснять все детские поступки теорией Фрейда!»

Один из моих новых друзей подарил мне цветы. Несчастный, ему пришлось долго ждать того, пока я пойму смысл его слов и действий. Вот только всё это так ничем и не закончилось. Восхитительный момент нашего первого поцелуя был неисправимо испорчен пониманием того, что меня тошнит от чужих рук, от чужих губ, от близости незнакомого тела. Волна раздражения пробежала по коже, подкатывая к горлу ком.

– Я тебе неприятен?

– Дело не в тебе…

Он ушел, и ничего не изменилось.

Возвращаясь с занятий, я в очередной раз натолкнулась на алкоголика-соседа, проводящего остатки своей тягучей жизни на подъездной лавке возле дома.

– All right!!! – Его громогласный пробитый спиртом голос сотрясал, казалось, весь двор. Если бы соседи вывешивали на балконе сушиться свои дырявые носки, то они непременно упали бы.

Выразительно кивнув и одарив пьяницу фальшивой улыбкой, я пробежала в подъезд, скрываясь от взора пожелтевших от высокоградусной жизни глаз.

И как только захлопнулась за моей спиной тяжелая металлическая дверь, я остановилась, замерев на лестнице между первым и вторым этажом.

Будущее вдруг перестало мне видеться обнадеживающим. Это отупляющее раздражение к окружающему миру превращало меня в мертвеца, который делает вид что ходит, ест, делает домашние задания и строит планы на будущее.

А ведь не было ничего, никаких планов. Люди перестали меня интересовать, вообще в принципе, как вид. Ни близкого родного человека рядом, ни детей. Сейчас – университет, потом – работа. Но всё однообразное, пустое… Скучное.

Нет будущего. Нет мечтаний, нетерпеливых ожиданий, стремления к чему-либо далекому, светлому, влекущему.

Иллюзия разбилась. Жизнь никогда не продолжалась дальше, она замерла, остановилась на том самом вечере, когда Наркоман рассказал мне всё о существовании Пороков. Время перестало литься с тех пор, как я не вернулась в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь.