Текст книги "Пороки"

Примета № 7. Не стоит зашивать одежду прямо на себе

9 октября

Дверь раскачивалась на ветру, издавая издевательский ржавый скрип. В голову пришла мысль, что я всё реже возвращаюсь сюда.

И всё же, я возвращаюсь.

В Комнате Там-Тамов витало что-то непривычное, несвойственное здешнему воздуху. Наверное, потому что на маленьких звонких кожаных кружочках медленно застывали лужицы потемневшей крови. В глаза бросалось очевидное – что-то произошло в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь незадолго до моего прихода. Что-то нехорошее.

Я застыла на месте, рассматривая пол. Наибольшее количество вязкой красной жидкости было разлито возле лестницы, ведущей на второй этаж. Ближе к дорожке между барабанами лужицы были размазаны, словно в них барахталось какое-то существо. У самого края барабанов странные кровавые следы заканчивались. Редкие капли на полу должны были увести меня за маленькую дверку возле входа в Песочную Комнату. В кафельный коридорчик.

«Ну, прямо как в морге» – пронеслась мысль в моей голове при воспоминании об обстановке в том самом коридоре.

Ну, что за насмешка: войти в пустынный странный дом, где лужи крови на полу свидетельствуют о произошедшем кошмаре, а дорожка из багровых капелек подсказывает, что это кошмар с продолжением. Словно в плохом фильме ужасов, где сюжет до банальности прост, обстановка мрачна и персонажи говорят стандартными штампованными фразами.

Ты в порядке?

Что произошло?

В чем дело?

Что нам делать?

Кто это?

Подойдя чуть ближе к двери, ведущей в коридор, я услышала голоса. Невозможно было различить, о чём они говорили. Кто-то произносил слова шепотом, я даже не понимала, мужской это голос или женский. Вторым говорящим была Сатира, но и её голос что-то изменило. То ли это были нотки крайнего раздражения, то ли она просто кривлялась.

Остановившись у самой двери, можно было услышать, как кто-то бросает на пол вещи в одной из комнат коридора. Но голоса доносились с левой стороны, а этот кто-то рылся в комнате справа. Кроме Сатиры там были ещё, как минимум, двое. Значит, это не очередная сцена страсти между ней и Серым Кардиналом, и я вполне могу войти.

Дорожка кровавых капелек сворачивала во вторую слева комнатку, дверь которой была распахнута. В одной из комнат чуть дальше по коридору гремели падающие на пол вещи, стучали выдвижные ящики, кто-то в безумной спешке рылся среди вещей. Но меня больше интересовало то, откуда появилась в Комнате Там-Тамов кровь, поэтому я заглянула налево.

У Тода тряслись руки. С каким-то грязным длинным куском ткани он лез к Сатире, сидящей на столе. Увиденное могло бы показаться пошлым и абсолютно понятным, если бы пол вокруг столика не был испачкан красными разводами. Со столешницы капала кровь. Тод пытался завязать ткань на левом бедре Сатиры, у которой юбка была разорвана в клочья до самого пояса. Он тихонько заикался, и, словно уговаривая сам себя, неразборчиво шептал:

– Немножко, потерпи чуть-чуть, немножко, – и снова протягивал руки к её ноге.

– Не смей меня трогать! – Её лицо скрывали взъерошенные волосы, а голос был не похож на обычный голос Сатиры. Было в нем нечто, чего раньше я никогда не слышала.

– Что произошло? – Слова вырвались сами, больше ничего в голову не приходило.

Тод резко обернулся ко мне, и я увидела на его лице странное смешение паники, насмешки и страха. Он даже ответил не сразу, секунд пять старался собраться с мыслями, чтобы потом, нелепо заикаясь, выдавить из себя:

– Сатира упала с лестницы.

– Откуда столько крови?

– Она, падая, зацепилась ногой за какой-то гвоздь и разорвала себе ногу с внутренней стороны, – он указал на блондинку, сидящую на столе: – С ней что-то не так, она никогда не вела себя…

– Эй, ты что, совсем охамел?! – Сатира, стянувшая с себя остатки юбки, пока мы разговаривали между собой, запустила ими в Тода: – Я в нормальном состоянии! Я вообще куда нормальнее тебя, и не только сегодня! Я настолько нормальная, что вы все здесь по сравнению со мной сами ненормальные! Нормальные…

Она подняла лицо, когда кричала на Тода. Я увидела раскрасневшиеся глаза и странно расширенные, огромные зрачки. Казалось, Сатиру вовсе не тревожило то, что она сидит на столе перед нами в трусиках, что из её левой ноги продолжает сочиться кровь, и что несет она полный бред.

– Ты пьяна? – Моя хрупкая попытка понять, почему она так себя ведет.

– Я с лестницы упала. Это что, значит, что я пьяная?! – Эти восклицания… всего лишь плаксивые нотки истерики.

– Ты в порядке? – Глупый вопрос поставил Сатиру в тупик, она замолчала на некоторое время, может быть, пыталась оценить свое состояние, чтобы дать максимально честный ответ.

Я снова взглянула в её глаза. Безумие? Или, от чего еще так расширяются зрачки?! Алкоголем не пахло. И ничем из того, что я знала наркотического…

– Тод? – Обернувшись к нему, я заметила, как у него дрожит подбородок: – Тод, в чем дело?

Он не ответил, но по его взгляду можно было понять причину паники: кровь на полу уже не успевала высыхать, когда новые капельки соскальзывали со стола. Всё это сопровождалось глухим хлюпаньем, когда Сатира возилась на столе, и громкой возней в одной из соседних комнат на той стороне коридора.

– Кто там? – Я указала пальцем в сторону, откуда доносился шум.

– Это Юлий.

– Какого… Что он там делает?

– Он ищет аптечку, она была там раньше… – Тод продолжал стеклянными глазами смотреть на то, как медленно увеличиваются лужицы крови под столом: – Как думаешь, она…

– Почему никто из вас до сих пор не вызвал скорую помощь?! – До меня вдруг дошло, что мы разговариваем вместо того, чтобы хоть как-то помочь истекающей кровью Сатире: – Ей же нужно в больницу!

Тод резко закрыл лицо руками, и сначала я даже не поняла, что я не так сказала. Сатира молнией соскочила со стола и набросилась на меня с оглушительными криками:

– Никто не повезет меня в больницу! Нет! Я не хочу в больницу! Ты что, с ума сошла?! Там всё ужасное, там потолки белые! И запах, этот запах… Я не поеду в больницу, не поеду!..

С трудом усадив её обратно на стол, я поняла: боли она не чувствует. В нормальном состоянии невозможно спокойно сидеть с такой раной.

– Тод, дай мне эту твою тряпку, – я выхватила из его руки клочок ткани и сама перетянула ей ногу на бедре, чтобы приостановить кровь, которая от резких движений Сатиры снова начала течь, пульсируя маленькими яркими струйками.

Всё это напоминало какой-то кровавый кошмар. И это состояние, в котором она находилась… Так не ведут себя только из-за того, что потеряли много крови, тут что-то ещё…

– Нет! – Будто что-то вспомнив, Сатира схватила меня за руку, не отпуская от себя ни на шаг. Но я и не пыталась вырваться. Её лицо теперь выглядело усталым, бледным. Безумным. – Нет, Кнопка, я не в порядке. Мне больно, мне так больно… Ты чувствуешь? – Ее тревожный взгляд обдал меня холодом. Сатира неуклюже прижала мою руку к своей груди, где я должна была, наверное, что-то почувствовать. Но не почувствовала. Совсем ничего, потому что мне не хотелось прикасаться к ней.

– У тебя шок, всё будет в порядке. – Я неуверенно попыталась высвободиться из её цепких пальчиков. Вместо этого получила несколько царапин.

Сатира не собиралась отпускать меня. Ее страх возрастал с каждой секундой:

– Кнопка, побудь со мной, Кнопка, пожалуйста… Ты же вернулась сюда, ты пришла ко мне, Кнопка, перестань, не отталкивай меня… Мне же больно, Кнопка, пожалей меня…

Она так сбивчиво уговаривала меня, снова и снова повторяя мое прозвище, которое сама же и придумала. А я осторожно гладила её по голове, как ребенка. Как ребенка, который плачет, потому что сам же и напроказничал.

Когда она немного притихла, я решила уговорить её вызвать скорую:

– Сатира, тебе нужно в больницу.

– Нет! – С визгом и воплями она снова вцепилась в меня обеими руками, оставляя на мне царапины и ссадины: – Не зови меня так, не зови! Это не я, это не я!!!..

– Хорошо, – пытаясь сохранять внутреннее равновесие, я с трудом удерживалась, чтобы не ударить её по голове. Быть может, она прекратила бы истерику хотя бы на минуту: – Хорошо, только поедем в больницу, ладно?

– Нет, – Она по-детски замотала головой: – Я боюсь. Ты останешься со мной?

У меня не было времени ответить. В комнату влетел Юлий, растрепанный и пыльный. В руках он держал старую коробку.

– Отойди, Кнопка! – Он грубовато отпихнул меня в сторону. Удивленная Сатира на мгновение разомкнула свои объятия, и я смогла отцепиться от неё. Но пока Серый Кардинал осматривал её рану, Сатира стала истерить ещё громче:

– Кнопка, не уходи, Кнопка! Мне больно, слышишь ты, как больно! – Она тянула ко мне руки, но Юлий крепко держал её, чтобы Сатира не соскочила со стола.

Тод ошарашено смотрел то на Сатиру, то на меня, растерянную не меньше его. Кажется, из присутствующих спокойствие сохранял только Юлий, но когда он обернулся к нам, чтобы что-то сказать, я поняла, что это не совсем так. Он тоже был напуган, я только не могла понять, что его тревожит больше – опасная рана Сатиры или её невменяемость.

– Что это у тебя? – Вопрос предназначался Тоду, который держал в руках юбку Сатиры. От неожиданности и без того бледный Тод стал просто прозрачным и выронил порванную одежду.

– Сатира в него бросила, – ответила я за Тода, поняв, что из него сейчас и слова не вытащить: – Что нам делать, Юлий?

– Рану нужно зашить, – Юлий тяжело вздохнул, подавляя дрожь: – В больницу она ни за что не даст себя увезти, значит…

– Не даст себя увезти?! – Я уже не понимала, кто из нас двоих безумнее: – Но она же сама придумала себе этот страх, Юлий, ты же сам говорил, она играет…

– Да?! – Серый Кардинал позволил себе закричать, указывая мне рукой в сторону Сатиры: – Тогда, быть может, скажешь это ей?!

Я перевела взгляд на блондинку. Та печально покачала головой и расплакалась:

– Не уходи, Кнопка…

– Вот что, – Юлий отрешенно сжал голову руками, словно раздумывая вслух: – Наверху в комнате есть леска. Пошарь в ящиках, на полках, где угодно… Большой моток тонкой лески на чёрной катушке, ты сразу узнаешь. Забери Тода. Ещё один истерик на мою голову…

– Не уходи, Кнопка, не уходи! – Сатира выла всё громче и громче, заглушая всё вокруг.

Глядя на нее, я прокричала Юлию:

– А почему она так? Что с ней?

– Иди, немедленно, мне нужна леска! – Серый Кардинал рявкнул так, что у меня самой выступили слезы. Было очень обидно находиться в неведении того, что происходило с Сатирой, да ещё и выслушивать ругань Юлия.

А она изворачивалась в его руках и протягивала ко мне ладошки с выражением мольбы на лице. Словно ребенок. Ребенок, который понимает, что напроказничал, и просит, чтобы его пожалели. Но Серый Кардинал ловко удерживал её на столе, пока мы с Тодом в оцепенении выслушивали его указания.

Последний взгляд на Сатиру, и я увела за собой обескураженного Тода, который с трудом переставлял ноги. Лицо его было белым, как застиранное полотно.

Мы задержались на лестнице. Тод вырвал свою руку из моей ладони и остановился. Воспользовавшись тем, что ему хочется передохнуть, я стала осматривать запачканные старые ступени.

Да, вот тот самый маленький гвоздик, торчащий из пятой снизу доски. Никто не замечал его раньше. Ржавый и вздернутый, идеальный для того, чтобы распороть ногу.

– Тод? – Мне показалось, у него было достаточно времени, чтобы придти в себя.

Он посмотрел на меня чуть более ясным взглядом, чем в комнате кафельного коридора:

– Чего?

– Почему она упала?

– Сатира? – Он озадаченно почесал затылок.

– Здесь был ещё кто-то?

На лице Тода вдруг отразился испуг. Словно он осознал, что весь этот кошмар случился в реальной жизни, к которой мы имеем непосредственное отношение:

– Нам нужно искать леску…

– Но Тод..?

Он покачал головой:

– Не сейчас, Кнопка, идем.

Тод потащил меня за руку вверх по лестнице с такой силой, что я, спотыкаясь, едва сама не свалилась с затертых ступеней.

В комнате на втором этаже почти ничего не изменилось.

Меня окружил шум падающих на пол вещей, грохот вытрясаемых ящичков. Я в спешке перебирала предметы, расставленные на немногочисленных настенных полках.

Сатира сказала мне правду. В тот день, когда я впервые оказалась в этой пыльной, усталой спальне двух актеров. Здесь не было даже следов косметики. Бельевой шкафчик отсутствовал. Тод вынул из ящиков столика с зеркалом книги карманного формата.

– Как глупо, – он безразлично бросил пару книг на кровать: – Зачем хранить всё это?

Падая, страницы книг распахнулись, и вложенные между ними бархатные темно-красные ссохшиеся лепестки разлетелись по белым простыням.

– Проклятие, – Тод состроил недовольную гримасу: – Это ж надо было…

Эти сухие кусочки воспоминаний напомнили мне, как Сатира носилась с цветами, подаренными Юлием. С восхитительными нежными темно-красными розами.

А теперь эти сухие кусочки контрастировали с белыми неуютными простынями, заставляя мою память разрываться на части.

Растерев лицо руками, я позвала:

– Тод… Тод?

– Чего? – Он неохотно пробурчал из-под кровати, куда полез, всё ещё надеясь найти злополучный моток лески.

– Тод? Посмотри на меня, пожалуйста…

Тод вылез ко мне из темноты и пыли и уселся прямо на полу:

– Ну, чего тебе?

– Что произошло сегодня? – Мне необходимо было знать. Просто затем, чтобы знать.

Раздражение сползло с его лица.

– Я сам только и думаю об этом.

– Так что же?

– Я не уверен… – Голос его был задумчив, словно он просто размышлял вслух: – Приходил этот человек, ним разговаривала Сатира. Юлия в тот момент не было.

– Этот человек, кто это?

– Фред. Они говорили о нем раньше, ты должна помнить. Они, Юлий и Наркоман.

– И что потом? – Я видела, что он не уверен в своих словах.

– Ну, Юлий, Кажется, был недоволен. Но когда он вернулся, Сатира уже слетела с лестницы. Я ничего не мог сделать, я…

Мысли в моей голове как-то не собирались. Фред, Фред, кто же этот Фред?.. Да, они упоминали о нем, ну и что?

– А в чем причина помешательства Сатиры? – Я спросила и тут же пожалела об этом.

– А я так думаю, что это ты, – Тод внимательно посмотрел мне в глаза: – Кнопка, ответь мне честно, что было между тобой и Сатирой, а?

Я лишь покачала головой. Слов не нашлось.

Ещё несколько минут мы просидели в полной тишине, после чего Тод спохватился, ругая наше безделье:

– Она же там, внизу…

– Идем отсюда. – Мне не хотелось уже ничего.

– А как же леска, мы же должны…

– Мы ничего не найдем здесь, Тод. По крайней мере, я так думаю.

Кафельный коридор показался мне ещё более холодным и неприветливым, чем прежде. В комнате на столе Сатира уже лежала, перевернутая на живот. Она тяжело и нервно вздыхала, когда тонкая изогнутая игла пронзала её кожу. Аккуратными, пытливыми стежками Серый Кардинал сшивал рану.

От этого зрелища мы с Тодом снова застыли. На лице Юлия отражался весь ужас, который он испытывал, намеренно причиняя боль любимому человеку. И только руки выдавали его. Было очевидно: Серому Кардиналу не в первый раз приходится на живую зашивать человеческую плоть. Ловкие холодные движения контрастировали со страхом, отражающимся в глазах.

Тод снова стал мертвенно-бледного цвета. На лице проступил пот, губы чуть сжались от приступа дурноты. Кровь настолько отхлынула к сердцу, что кожа его казалась почти прозрачной, впитавшей в себя огромное количество пустых темно-синих нитей-капилляров.

– Мы не смогли найти… – Тод попытался, но так и не смог выдавить из себя уже никому не нужные слова оправдания.

– Леску? – Спросил Серый Кардинал, не отводя сосредоточенного взгляда от раны.

– Ты вернулась, Кнопка, тупица? – Что-то изменилось в настроении Сатиры. Грубость в выражении её лица меня изумила.

– Да, мы не смогли найти леску, – голос Тода упал до слабого шепота.

– Наверное, потому что она лежала в коробке, что я принес с собой, – невозмутимым Юлий оставался только на словах, в этот самый момент он пронзал в очередной раз рваный край кожи, протягивая леску за иглой.

– Если ты знал об этом, – устало спросила я за моего замолкнувшего друга, которому, очевидно, стало совсем плохо: – Если знал, зачем же ты отправил нас искать её?

– Мне нужно было её успокоить, – Серый Кардинал с нежностью провел кончиками пальцев по спине Сатиры: – Она в последнее время так странно на тебя реагирует. Кнопка, у меня есть для тебя вопрос.

– Вернулась, чтобы пожалеть меня? – Сатира не обращала никакого внимания на то, что одновременно с ней говорил Юлий. Она снова стала язвительной, резкой.

Я ничего не смогла ответить, без всяких чувств смотря ей в лицо. Пока мы перебирали пыльные вещи наверху, Серый Кардинал аккуратно потянул за невидимые ниточки, подкрутил винтики на место, подправил извилины в её фарфоровой головке. И вот перед нами снова предстала прежняя Сатира. Ничего, кроме веселящей желчи.

А каким было её лицо до моего ухода… Как она просила, как билась в истерике. Или она знала, что, оставшись наедине со своим хозяином, снова будет вынуждена стать ручной? Ручной, но лишь для него одного.

Только вот мои мысли не были обоснованы. Если бы эта игра надоела Сатире, она просто не стала бы её продолжать. А в её исполнении продолжение было шикарным:

– Давай, Кнопка, я же так нуждаюсь в твоем сочувствии, как думаешь? – Она состроила плаксивую гримасу, игриво хлопая ресницами.

Серый Кардинал внимательно посмотрел на меня:

– Что произошло между Сатирой и тобой?

Между Сатирой и мной… Он даже не сказал: «между вами». Ему и в голову не приходило, что я и его блондинка можем быть в чем-то едины, можем быть вместе, что между нами вообще есть что-то общее. Он лишь смутно чувствует какую-то связь, взаимные реакции.

– Ничего между нами, Юлий.

Он как-то рассеяно кивнул. Не поверил.

– А где твоя Скрепка, девочка? – Сатира вдруг вспомнила о Нике: – Где это странное существо, с которым ты пришла сюда в первый раз? Где же твоя обворожительная сладенькая Никки?..

Я промолчала.

– Она, кажется, больше не хочет тебя видеть, так? Какая неудача, мне жаль тебя, дорогая… – Выражение её глаз говорило обратное. Сатира вздрогнула от того, что Юлий снова пронзил ей кожу иглой.

Мой взгляд остановился на том, как Серый Кардинал делает последний стежок. Как аккуратно, подтягивая леску туже, закрепляет её умелым узелком. Скользкие нити даже не смели выскользнуть из его измазанных кровью рук. Но в тот момент страшным показалось мне не его умение с хирургической аккуратностью делать швы, страшной показалась сама идея пронзать воспаленные края пореза иглой. Сделать множество мелких ран, чтобы закрыть одну большую.

– Что же ты не спрашиваешь меня, в чем причина всех твоих неудач? – Сатира продолжала лежать на столе, подперев подбородок рукой.

– Ну, и в чем же? – Я позволила ей выиграть.

– Всё так просто, – Сатира пожала плечами. – Ты хотела бы быть на моем месте. Не рядом со мной, а именно мной. – Она перевернулась на спину и села, обняв колени руками. – Но твоя проблема в том, что ты не можешь. Ты не можешь быть на моем месте, ты не потянешь. Ты можешь лишь слепо подчиняться, обижаться и громко хлопать незапертой входной дверью. И выкрикивать проклятия, но уже вне стен этого дома. – Она замолчала, потерев лоб рукой.

Юлий поднял Сатиру на руки и заботливо понес к выходу из комнаты:

– Тебе нужно поспать, ты устала. Скажи мне, может, ты хочешь чего-нибудь?

По выражению его лица было понятно: он помчится выполнять любое её желание. Сатира обняла его за шею и, кажется, уже уснула. Едва ли он заметил, что прошел мимо меня и Тода, всё внимание Юлия было посвящено Сатире.

Она не спала, конечно же. Она просто демонстрировала нам, кто из них двоих настоящий Серый Кардинал, невидимый марионеточник.

Примета № 8. Рассыпанная соль предвещает скорую ссору

11 октября

Я наткнулась на Наркомана, едва вошла в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь. Он растянулся у самого порога, прямо на полу. Если бы я не имела привычки смотреть под ноги, то наверняка бы споткнулась об его угловатое тело и тоже оказалась бы на полу.

– Эмм… ррр… – Он произнес свои несвязные возмущения, когда я присела рядом с ним и потрясла его за плечо:

– Что ты здесь делаешь, Наркоман?

Вместо ответа он смахнул мою руку со своего плеча и подтянул колени к подбородку.

– Эй, тебе разве не холодно спать возле самого порога? Здесь же жуткий сквозняк. – Упрямец снова заскулил, отмахиваясь от меня руками и ногами, и я со злостью поднялась:

– Ну и валяйся здесь. Кто-нибудь не заметит тебя и пнёт. Так и покалечиться недолго.

Но он сам же не дал мне уйти. Обхватив мою ногу, Наркоман, не открывая глаз, вяло спросил:

– Когда у тебя один глаз, какая разница, правый он или левый?

Лишенная возможности спастись от его бреда, я осторожно присела на один из барабанов. Наркоман ещё немного молча повалялся, развязал шнурки на моем ботинке и уселся рядом, только на полу.

Выглядел он потрепанным. Изношенные до дыр светлые джинсы были совсем ветхими. Грязная, вытертая рубашка в клетку поверх черной майки, измятая, потому что он спал в ней. Зато, когда он открыл глаза, я увидела радужки удивительного глубокого голубого цвета:

– Ты не ответила.

От его вопроса у меня уже начинала болеть голова:

– Почему ты спрашиваешь?

– Я имею в виду, – Наркоман задрал голову, смотря на меня снизу вверх. Он пропустил мимо ушей то, что я у него спросила: – Я имею в виду, если у тебя один глаз вообще. От рождения. Не два, а один, как у циклопа, понимаешь?

Я смотрела на него, как на невразумительного ребенка. В сущности, именно таким он и был. Этот человек то ли вовсе не повзрослел, то ли с каждой новой дозой наркотика всё глубже погружался в детство.

– Мне тут кое-что пришло в голову, – тон его голоса был таким, будто бы он делится со мной секретом.

– Ну, и?

– Эй, прояви немного вежливости, – Наркоман монотонным поучающим голосом проговорил: – Так будет лучше. Спроси меня: «Что же пришло тебе в голову?».

– Что же пришло тебе в голову? – Повторила я с издёвкой.

– Мне пришло в голову, что меня теперь часто упоминают как «этого человека». Раньше так не было. Раньше было скучно, ещё более скучно, чем теперь, но никто не называл меня так. Это всё из-за этих двоих. Это после них я стал «этим человеком». А меня когда-то даже звали по имени…

Выслушав его путанный монолог, я растерла ладонями лицо, чтобы собраться с мыслями, и задумчиво почесала коленку.

Он сделал то же самое, но только просунув пальцы в огромную дыру в джинсах на колене. Взгляд Наркомана был рассредоточенным, сонным.

Светлые русые волосы, светлые ресницы… Рассматривая его, я подумала, что он наверняка был очень красивым ребенком. Улыбчивый малыш с солнечными локонами до плеч. Мамы таких называют ангелочками.

И каково же теперь нашим мамам видеть своих ангелочков повзрослевшими, усталыми, в изодранных грязных джинсах и кедах, у которых едва не отваливаются подошвы. Спящих у пыльного порога чужого дома.

Мне почему-то захотелось верить, что у Наркомана нет родителей. И при виде его ничье сердце не разрывается на части.

– Знаешь, Кнопка, я несчастный человек. При виде меня ничье сердце не разрывается на части. – Наркоман грустно посмотрел мне в глаза.

– Можно задать тебе один вопрос?

– А ты спрашиваешь разрешения, чтобы получить отказ? – Он удивленно изогнул правую бровь. – Задавай.

– Тебя все называют «Наркоман». Это потому, что ты принимаешь наркотики?

Он громко рассмеялся:

– Ну, очевидно, да.

– Тебе стоит бросить, слышишь?

Наркоман закрыл глаза, продолжая улыбаться. У него на лбу сложились усталые складки. Он вытянул ноги, положив голову на поверхность Там-Тама:

– Ты пришла увидеть Юлия. А его нет. Он ушел ещё утром, переступил через меня.

– Давно вы с ним друзья? – Осторожно спросила я, убирая разметавшиеся волосы с его лица.

От приступа смеха Наркоман едва не подавился воздухом:

– Друзья… Нет. Это с Фредом они друзья, не со мной. И Сатира стоит нашего режиссера, ещё как стоит.

Сатира… Теперь мне казалось, её так просто увести у Серого Кардинала. Нужно лишь найти в ней настоящие, живые нити и потянуть за них. Оболочка, которую она так старательно вокруг себя создала, не будет существовать вечно.

– Хочешь, я скажу тебе, что будет, – Наркоман уже снова погружался в очередную волну своего бреда. – Ничто не будет существовать вечно. Даже Сатира его однажды бросит. Его одна уже бросила… А мы его потом на помойке нашли. А этот зануда, Фред, сказал, что третий нам не помешает, что будет весело… – Он глубоко вздохнул, грустно моргнув. – Ничто уже не будет весело. Я не боюсь, но мне кажется, я сам оказался лишь инструментом для игры, а не участником. Мы ещё только начали играть, а он уже победил. Фред. – Он потыкал меня указательным пальцем в колено, привлекая внимание. – Знаешь, как неинтересно играть, когда уже знаешь, кто победитель?

– Ну, и?

– А вежливость где?!

– Ну, и как же неинтересно?

Наркоман махнул на меня рукой, сердито отвернувшись:

– Ты не поймешь.

– Тогда зачем было меня спрашивать?

– Я хотел, чтобы ты спросила.

– Я пойду.

Уже возле самой двери он снова попытался остановить меня, взволнованно пробасив:

– Стой!

– Ну?

– Ты не должна приходить сюда снова.

– Это ещё почему?! – Моё возмущение было вполне оправданно. Неужели я должна прекратить приходить сюда лишь потому, что это он так сказал мне?

– Потому что я так сказал. – Наркоман почесал затылок, возвращаясь к спокойному тону.

– Слушай, мне жаль тебя. – Он хотел меня перебить, но я повысила голос: – Ты, наверное, хорошо разбираешься в людях и вообще отличный парень, но… – Я остановилась, передумав говорить ему в лицо гадости: – Тебе нужна помощь. Желаю тебе поскорее найти хорошую клинику.

Хоть он и повторял часть моих мыслей вслух, мне он не нравился. Что-то было в нем не так, что-то холодное, чужое.

Выйдя из дома, я на секунду остановилась, услышав его задумчивый голос, повторяющий мои последние слова:

– Странно. Не договорила. Желаю тебе поскорее найти себе хорошую клинику подальше от меня. Зато, это правильно. И очень вежливо.

Мне нужно было успеть на встречу с Никки. Взглянув на часы, я поняла, что опаздываю уже на десять минут.

В книжном магазине было очень тихо, почти безлюдно. Лишь несколько молодых людей стояло возле стеллажей с книгами, но вряд ли они собирались что-то покупать. Обычное дело – проходя мимо, зайти, чтобы прочитать главу-две из книги, которая пылится среди прочих на полках уже не один месяц. Этим книжные магазины немного напоминают библиотеки. Но только если в библиотеке совершенно пустынно, как в храме забытой религии, то в магазине ещё можно увидеть вымирающих «староверов», число которых уменьшается день ото дня. Зато ни у кого нет права судить, кто виноват в этом: читатели, закрывшие свои души для испепеляющих историй, или авторы, эти истории пишущие.

У людей всё как не у людей. Книги нельзя читать в магазине, за них здесь можно только заплатить. Возможно, именно этот негласный запрет и привлек сюда этих жаждущих нарушить табу читателей, ставших свидетелями моей ссоры с Никой.

– Между нами всё кончено, – тон её голоса подразумевал, что она не потерпит никаких возражений.

Хорошо, что Никки не умеет угадывать мои мысли, как Наркоман. «А разве между нами что-то вообще было?» – пронеслось в моей голове.

– Что теперь? – Все интонации куда-то исчезли. Кажется, это был даже не мой голос.

– Я всё знаю.

– Хорошо. Всё кончено. – Я развернулась, чтобы уйти, но она яростно схватила меня за руку:

– Да как же ты можешь со мной так поступать?! – Истеричные нотки зашкаливали где-то на высоких частотах у самого потолка, неприятно разрезая слух. – Я виделась с Тодом. Он рассказал мне, что у тебя роман с Сатирой!

Ну, неужели сегодня никто не даст мне уйти в тот момент, когда я этого захочу? Без лишних разговоров, без глупо потраченного времени.

Обернувшись, я выпалила:

– С Сатирой?! Ты с ума сошла! Ты же сама видела, что мы с ней как кошка с собакой! Я же не…

– Да, а значит, если бы она тебя не отталкивала, ты была бы не против, так?..

– Подожди, – до меня начал доходить смысл её слов, сказанных ранее. – Ты виделась с Тодом? Зачем?

– Он рассказал, что ты почти каждый день в этот проклятый дом приходишь! – Она уже начинала заливаться краской, ещё пару минут, и истерика перерастет в шквальный ветер. – Я боялась, что ты Юлием увлеклась, а ты, оказывается, всё это время гонялась за Сатирой!

– Я не… Что за бред ты несёшь?

– Вот ты и сейчас опоздала, – выкрикивала она обвинения, яростно тыча мне в лицо дисплеем телефона, на котором крупными цифрами высвечивалось время: – Где ты была, может быть, скажешь мне?

– Хорошо, – я равнодушно пожала плечами: – Я приходила утром в Дом, Где Никогда Не Запирается Дверь.

– Вот!..

– Но я не встретила там ни Юлия, ни Сатиры.

Она с сомнением посмотрела на меня, вытирая ещё не потекшие слезы:

– Тогда, почему ты опоздала?

– Я опоздала, потому что разговаривала с Наркоманом.

– Ты встречаешься на наших с тобой развалинах с каким-то наркоманом и после этого говоришь, что всё в порядке?! – Ника разревелась.

– Я не… Подожди, – Я глубоко вздохнула, собирая воедино осколки сознания, разбитого её громкими воплями: – Ты что, заставляешь меня оправдываться? Ты заявила, что между нами всё кончено, и я с этим согласилась. Это ты сама остановила меня, когда я хотела уйти. И я вовсе не говорю, что в наших отношениях полная идиллия. Собственно говоря, – я намеренно смотрела прямо в её лицо, чтобы видеть, как ей больно. – Нет уже между нами никаких отношений. Я устала потакать твоим капризам, это бесполезно! Как бы я ни старалась, ты вечно найдешь причину обидеться. Ты всегда выворачиваешь всё так, будто бы я злобное чудовище, которое от нечего делать только и занимается тем, что издевается над тобой! А ты – несчастненькая принцесса, прекрасная и наивная до смерти, терпишь все мои выходки ради какой-то там «Великой Любви»!

Было ещё много того, что я могла бы высказать ей в тот момент. Так много накипело за последнее время. Но нервы Никки не выдержали. Она зажала лицо руками и выбежала из магазинчика, попутно сбивая с ног ошарашенных увиденной сценой молчаливых читателей.

Все они пялились на меня, я совершенно растерялась.

– Никогда не опускайся до оправданий. Это, по меньшей мере, низко, – его рука легонько сдавила мне плечо, и я обернулась. Юлий стоял со стопкой книг в руках. Темные пряди его волос скрывали половину лица: – И орать на кого-то бесполезно. Если человек не понимает простых слов, ты не сможешь повлиять на него. А свои мысли тебе в чужую голову не вложить. Разговаривать нужно без крика, а когда наступает точка кипения – нужно уйти. Вот и всё.

– Тебе, конечно, лучше знать, – я закрыла глаза, концентрируясь на мысли о том, что плакать по поводу ссоры с Никой не стоит. – Но никто не дает мне сегодня уйти до точки кипения. Ни Наркоман, ни она…