Текст книги "Вторая гробница"

– Говард, у немцев есть такая поговорка: без муки нет и науки!

– У этих немцев на все найдется поговорка.

– И в большинстве случаев они правы. Тебе еще многому предстоит научиться. Прежде всего тебе нужно научиться идти на уступки, даже если ты знаешь, что тысячу раз прав. Ты должен научиться владеть собой! Иначе ты никогда не повзрослеешь.

Слова Сары разозлили Говарда.

– Вы говорите, как настоящая учительница!

– А тебя это удивляет? – улыбнулась Сара. И эта улыбка, красивейшая во всем мире, как говорил Картер, прогнала его мрачное настроение. Юноша был рад, что навестил Сару, потому что в целом она была права: он обладал такими качествами характера, которые попусту усложняли его жизнь. Его упрямство и нетерпимость к большим и маленьким несправедливостям, которые происходили в жизни изо дня в день, создавали лишние проблемы.

Углубившись в свои мысли, Картер наслаждался тем, что Сара запускает пальцы в его волосы. Он довольно урчал, а затем робко спросил:

– Можно я сегодня ночью останусь здесь, мисс Джонс?

Сара склонила голову и посмотрела Говарду в глаза.

– При одном условии!

– Я готов следовать всем указаниям.

– С рассветом чтобы духу твоего здесь не было. И чтобы ты вернулся на свое рабочее место.

– Договорились! – ответил Картер и еще теснее прижался к Саре. Закрыв глаза, юноша блаженствовал, упиваясь теплотой ее тела, и думал, должен ли он рассказать Саре о своем разговоре с Алисией, о том, что он выдал их тайну. Но он решил отложить то, что его так давно тревожило, на потом.

Серебряная роса покрывала луга перед Дидлингтон-холлом, а в прудах крякали утки, когда Говард Картер ранним утром вернулся в поместье. На развилке он встретил Молочного Джона, который в это время в зеленой повозке, запряженной сивой лошадью, возил молоко к завтраку в Дидлингтон-холл и другие поместья в округе. Он сидел на козлах и что-то бодро насвистывал под нос.

– Доброе утро, сэр! – закричал он еще издалека. – В такую рань и уже на ногах?

– Да-да, а что еще остается, – рассеянно ответил Говард, запыхавшись от напряженной езды.

На кухне в подвальном этаже господского дома миссис Криклвуд уже громыхала чайниками и сковородками, готовя завтрак для прислуги. Ее яичница-глазунья была знаменита и популярна, как королевские драгоценности. Рецепт ее хранился в тайне, ведь миссис Криклвуд овладела искусством жарить яйца с обеих сторон. С момента появления в этом доме Джейн Хэклтон Картер очень полюбился миссис Криклвуд.

Говард уселся за длинным, сверкающим чистотой кухонным столом, где уже сидели дворецкий Альберт и две горничные.

– Вы сегодня выглядите усталым, мистер Картер, – приветливо заметила кухарка.

– Хм, – ответил Говард, а горничные тайком переглянулись. Дворецкий Альберт держал чашку обеими руками и демонстративно смотрел в потолок, будто в такой ранний час не хотел вести никаких разговоров. Хотя в отношениях между Говардом и Альбертом больше не было холодности, до дружбы им было еще далеко.

Миссис Криклвуд собралась нести его светлости и леди Маргарет на серебряном подносе утренний чай, Альберт встал, чтобы отправиться со своей чашкой с чаем наверх, а Эмили, злого языка которой опасалась вся прислуга, хихикнула. Прикрыв рот ладонью, она сказала:

– Думаю, сегодня ночью в Дидлингтон-холле одна кровать осталась холодной.

Прежде чем Говард успел одернуть наглую горничную, миссис Криклвуд прикрикнула на нее:

– Прикуси язык, дуреха, и берись за работу!

Обе горничные подскочили, как перепуганные курицы, но все так же хихикали.

Оставшись наедине с Говардом, миссис Криклвуд подсела к нему за стол и положила руку на его запястье.

– Следовало бы надрать задницы этим девчонкам. Вы ведь наверняка ездили к своим теткам, мистер Картер!

– Да, миссис Криклвуд. – Говард довольно кивнул. – Я же должен хоть изредка следить за порядком.

Разумеется, на этот разговор никто бы не обратил внимания, если бы в тот же день не состоялся один неожиданный визит. Отец и мать Картера прибыли в Дидлингтон-холл в сопровождении Фанни и Кейт, чтобы поинтересоваться самочувствием Говарда, точнее сказать, они испытывали большое любопытство и недоверие к тому, что рассказывал юноша о своей работе, хотя это и соответствовало фактам. Четыре фунта жалованья для мальчика, которому не исполнилось и шестнадцати, внушали Сэмюелю Картеру большие опасения, ведь он в «Illustrated London News» зарабатывал едва ли больше, и это при том, что ему было почти шестьдесят.

И для родителей, и для теток, уже много лет никуда не выбиравшихся, поездка из Сваффхема в Дидлингтон-холл стала настоящим событием. Что касается Говарда, то у него этот визит вызвал не только раздражение, но и, учитывая сложившуюся ситуацию, серьезные опасения, поскольку грозил обернуться катастрофой. Конечно, Фанни и Кейт были добропорядочными пожилыми дамами, которые знали, как вести себя в повседневной жизни, но Сваффхем не мог сравниться с Дидлингтон-холлом. Да и манеры, к которым быстро привык Говард, превосходили нормы обычной вежливости.

Картер готов был сквозь землю провалиться, когда Фанни и Кейт попросили леди Маргарет показать им дом, в котором работает их племянник. Даже увещевания Сэмюеля Картера о том, что Дидлингтон-холл выше всяких похвал, не убавило интереса теток. Они настаивали на своем.

Поведение отца Говарда дало еще больший повод для беспокойства, потому что тот захотел обсудить с лордом Амхерстом работы своего сына. Он утверждал, что, хотя Говард и одаренный мальчик, его сыновья Уильям, Вернет и Сэмюель и даже дочка Эми намного талантливее Говарда. Чтобы прекратить придирки отца к работам Говарда, а Картер-старший настаивал, что у его сына слабые мазки, лорд Амхерст собрал рисунки и не без иронии заметил: лично ему кажется, что как раз у Говарда достаточно сильные мазки.

Говард, раскрасневшись, со стороны наблюдал за этой сценой и беспомощно искал возможность прервать визит своей семьи. Он всегда чувствовал, что родственники пренебрегают им и относятся к нему как к ненужному придатку; теперь же Говард проклинал их за эту попытку навязать свою дружбу. Он отдал бы все, чтобы его мать, отец и тетки немедленно растворились в воздухе. Они больше не вписывались в его жизнь.

Дабы избежать возможной компрометации, Говард в бессилии развернулся и вышел на улицу. В отчаянии он пошел к мосткам на пруду и сел, уставившись на воду. Отец его еще никогда не хвалил, значит, Говарду можно было не обращать внимания на его критику. Он со злостью плюнул в воду.

Говард не знал, как долго сидел на мостках в таком подавленном состоянии, когда вдруг услышал шорох за спиной. Испугавшись, он обернулся и увидел мать. Говард ничего не сказал, молчала и Марта Картер. Совершенно неожиданно она опустилась рядом с ним на мостки.

– Как быстро летит время, – произнесла она, глядя вдаль.

Говард не счел нужным реагировать на эту глубокомысленную фразу матери. Он ждал, что она с минуты на минуту начнет выводить арии. Это было в ее стиле, так она компенсировала вялотекущий разговор или другие неловкости.

Но, к его удивлению, она продолжила говорить:

– Ты уже стал совсем взрослым мальчиком, ты сам идешь по жизни. Я горжусь тобой. Иногда я корю себя, что у меня не хватало на тебя времени. Мне очень жаль, Говард. Но ты ведь знаешь, что ты был одиннадцатым. Тут гибнут все намерения. Женщине не дано выбирать, сколько детей иметь. Если бы это зависело от меня, то сегодня у нас было бы трое. Но тогда и тебя не было бы на свете!

Слова матери поразили Говарда. Она еще никогда так с ним не говорила. Охваченный сильными переживаниями, он хотел сказать: «Какого черта, почему ты с этим пришла ко мне только сегодня? Почему ты раньше не нашла для меня серьезных слов? Это помогло бы мне больше, чем все остальное». Впервые в жизни он ощутил симпатию к матери.

Говард хотел ответить, но, прежде чем он успел это сделать, до них донесся настойчивый голос Сэмюеля Картера:

– Марта, мы уезжаем!

Не проронив ни слова, маленькая изящная женщина поднялась. Она бросила на Говарда быстрый печальный взгляд. Но перед тем как развернуться и уйти к экипажу, который ждал у господского дома, она молча обняла Говарда.

Он сам не понял, как это произошло, откуда взялось столько нежности и материнской любви. Говард, отрешенный, реагировал сдержанно. Он не осмелился ответить на ее объятия взаимностью, просто стоял, опустив руки, будто был без сознания.

– Марта, мы уезжаем! – повторил Сэмюель Картер, на этот раз с угрозой, как отдавший приказ генерал.

Миссис Картер села рядом с ним в экипаж. Фанни и Кейт приветливо помахали Говарду.

– Не могу ни на что пожаловаться! – крикнул Сэмюель Картер на прощание и стеганул кнутом по спинам лошадей.

На своего сына Говарда он даже не взглянул.

Когда экипаж исчез за поворотом, Говард еще какое-то время стоял столбом. Постыдное поведение отца, матери и теток казалось ему сплошным кошмаром, после которого он проснулся и понял, что все это было на самом деле.

Говард пребывал в замешательстве, а в голове носились мрачные мысли. И тут к нему подошел лорд Амхерст. Говард боялся самого страшного.

– Милорд, – начал он прежде, чем лорд успел сказать хоть слово, – я должен извиниться за поведение своего отца. Он немного странноват, и ему не хватает манер. Я и не предполагал, что он может явиться в Дидлингтон-холл.

Лорд Амхерст успокаивающе поднял руки.

– Вам не за что извиняться, мистер Картер. Родителей не выбирают. Впрочем, я хотел попросить у вас снисхождения за мои вчерашние слова. Алисия хорошо прочистила мозги своему отцу. Она заверила, что между вами лишь дружеские чувства, а девушка на рисунке – это не она, а плоды фантазии, свойственной художникам. Это ведь так, мистер Картер?

Говард с признательностью посмотрел на собеседника.

– Конечно, милорд. Алисия – очаровательная девушка, но, если позволите такое выражение, для меня она скорее добрый приятель. В любом случае я никогда бы не решился приблизиться к ней с недобрыми намерениями. С позволения сказать, мне вообще не нравятся рыжеволосые женщины!

Это высказывание полностью убедило лорда Амхерста. Он понимающе кивнул и сказал:

– Вы должны понять мое вчерашнее волнение, мистер Картер! Алисия – младшая из моих дочерей, она словно неоперившийся птенец. В отличие от своих сестер девочка ведет себя несколько дико и необузданно, к тому же необдуманно. Мне постоянно приходится ограждать ее от всяких глупостей. У Алисии в голове тысячи мыслей разом. То она вдруг хочет вступить в социалистическую партию, то желает писать романы под мужским псевдонимом, как Джордж Элиот. Недавно Алисия заявила, что обладает шестым чувством и потому ее нужно обследовать, показав настоящему профессору из Кембриджа. Я бы с удовольствием попросил у Господа дочь с более смирным характером.

Они вместе вошли в дом – через парадный ход, что с удовольствием отметил про себя Картер.

Глава 11

Наступила зима, и в Норфолке дни стали такими короткими, что солнце едва успевало показаться над горизонтом. Безграничное молочно-серое небо без облаков распростерлось над зимним ландшафтом, на горизонте сливаясь с землей. Если летом Сваффхем еще как-то завораживал своими старыми кирпичными домиками с увитыми плющом фасадами, то зимой пустынные переулки, по которым гулял ледяной северный ветер, навевали лишь безутешную тоску. К равнодушию местных жителей в этот период примешивалось какое-то самосозерцание. И, как везде в Англии, люди пытались избавиться от этого состояния, которое повторялось из года в год, – они топили его в алкоголе. Никто не удивлялся, когда уже в обеденное время шатающиеся горожане бродили по улицам, пытаясь бороться с силой тяжести.

Около трех часов дня, незадолго до наступления темноты, можно было видеть, как Чарльз Чемберс неуверенным шагом пересекал рыночную площадь, откуда он прямиком направился к школе для девочек. Широкое черное пальто и широкополая шляпа придавали ему вид злого человека, с которым лучше было не связываться.

Перед входом в школу Чемберс, словно фокусник, вынул из-под полы букет цветов, торопливыми движениями поправил одежду и подергал за шнур дверного колокольчика, который свисал с металлического уголка.

В одном из окон на лестничной клетке появилась Сара. Узнав нежданного посетителя, она удивленно вскрикнула:

– О, это вы, Чемберс!

Не проронив ни слова, он протянул Саре Джонс букет.

В отношениях между ней и Чемберсом уже было все ясно, во всяком случае, Сара дала это понять. После того разговора они встречались еще пару раз, но обменивались лишь ни к чему не обязывающими фразами. Чемберс бросал на нее странные взгляды, которые Сара не могла объяснить. Вид у него был такой, будто он что-то замышлял, но не мог в этом признаться, и Сара не придавала этому значения, потому что так было уже несколько раз.

Сара приняла цветы с поникшими от мороза бутонами и заперла дверь за незваным гостем. Она вдруг чертовски испугалась этого человека. Несмотря на то что она давно считала Чемберса другом и спрашивала у него совета, этот неожиданный визит показался ей довольно странным. Сара никак не могла его объяснить.

Чемберс коротко поздоровался с ней. Несколько секунд они молча и беспомощно стояли друг против друга, и Сара вынуждена была пригласить его на чашку чая.

В тоскливое зимнее время старое здание школы скрывало свои тайны, но Сара еще никогда так не боялась, проводя долгие вечера в одиночестве. И теперь по пути наверх, в свою комнату, она прислушивалась к каждому шагу Чемберса. Дойдя до верхнего этажа, Сара попыталась перебороть это неприятное чувство. Ведь на самом деле для ее страхов не было никаких причин.

Хотя Сара и старалась завязать разговор, время, казалось, тянулось бесконечно. Постепенно ей стало ясно, что у Чемберса есть проблема, о которой он не решается рассказать. И этой проблемой была она сама.

– Зачем вы пришли, Чемберс? – не выдержав, спросила Сара. – Вы хотите о чем-то поговорить? Это, наверное, связано с моим отказом?

Чемберс отвернулся, уставившись в одну точку. Вид у него был жалкий. Сара не помнила, чтобы Говард, который годился Чемберсу в сыновья, пребывал когда-либо в подобном состоянии.

– Да, – неожиданно ответил он, – ваш отказ тяжело ранил меня. С тех пор я стал другим. Иногда я сам себя не узнаю. И в этом повинны вы, мисс Джонс! – Чемберс говорил на повышенных тонах. Вдруг он взглянул прямо на нее.

– Я? – Сара положила правую руку на грудь. – Чарльз, вы же не можете обвинять меня в том, что я не хочу выходить за вас замуж. Я уже однажды говорила вам об этом. Вы для меня любимый друг, но не больше! И поэтому меня должна мучить совесть?

Казалось, Чарльз вовсе не слушал, что говорила Сара, ибо он взволнованно продолжал:

– Сара, за последние недели я пережил все муки влюбленного мужчины. Я выл с досады и пил, как портовый грузчик. Стыдно, но я забросил даже музыку, которая до сих пор была моей единственной возлюбленной. И что это мне дало?.. Ничего! Вы сделали из меня ничтожество, да, форменное ничтожество!

– Я совсем не хотела этого. Как вы вообще додумались до такого? Никакое вы не ничтожество, Чарльз. Вы симпатичный мужчина в самом расцвете сил, да к тому же отличный музыкант.

Тут Чемберс рассердился по-настоящему. Он вскочил и энергично заходил по комнате взад и вперед, как загнанный в клетку зверь.

– А теперь вы еще и смеетесь надо мной! – захлебываясь, кричал Чарльз. – Сара, вам не стоит так поступать! Поверьте, я прекрасно вижу, кто смотрит на меня из зеркала! Я, конечно, не могу заявлять, что женщины в очередь становятся перед моей дверью. А своей музыкой я всего лишь хочу заработать небольшую толику признательности. Именно музыка заставляет органиста церкви Святых Петра и Павла в Сваффхеме держаться в рамках приличия.

Он так тяжело дышал, как будто поднялся по лестнице на десятый этаж. Наконец Чемберс замолчал и присел в кресло, с которого только что вскочил. Он выпрямил ноги и свесил руки с подлокотников. Пот градом катился с его лба. Чарльз озлобленно уставился в застежки своих коричневых ботинок, которые доходили ему до икр и, в отличие от его обычной одежды, выглядели довольно новыми.

– Чарльз! – Сара попыталась взять его за руку, но Чемберс отдернул ее, словно хотел сказать: «Не трогайте меня!»

– Раньше вы относились ко мне совершенно по-другому! – глухо произнес он.

Сара покачала головой.

– Мы были друзьями, не больше и не меньше. Я никогда не давала вам повода надеяться напрасно.

Чемберс взглянул на нее. У него покраснели глаза. Вдруг он вскочил.

– Что такого есть у него, чего нет у меня? Кроме того, конечно, что ему всего пятнадцать лет?

– Ему шестнадцать! – резко возразила Сара. Она поняла глупость своего замечания и добавила: – Что ж, такое случается. Любовь находит нас тогда, когда ее меньше всего ожидаешь.

– Вам не следовало этого делать! – рассеянно заметил Чемберс. Казалось, в этот момент он в мыслях витает где-то совсем далеко.

– Что мне не следовало делать? – спросила Сара в ответ.

Чемберс ослабил воротник.

– Делать это с пятнадцатилетним.

– Он взрослее многих тридцатилетних! – рассерженно крикнула Сара.

– Но законы запрещают это. Такое дело называют развратом. Развратом, мисс Джонс! – В глазах Чемберса, которые до этого были как у побитого пса, светился триумф.

Сара поднялась и строго взглянула на него.

– Чемберс, это мое очень личное маленькое счастье, и это счастье я не позволю отобрать у себя. Никто не знает об этом, и никто от этого не в убытке. А на нет и суда нет! Где нет жалобщика, там нет и судьи!

– Есть! – разгорячился Чемберс. – Я знаю об этом, и я от этого в убытке.

– Чарльз! – испуганно вскрикнула Сара и стремительно выскочила из комнаты.

Чемберс услышал, как она в соседней комнате возится с чайным сервизом, и подался за ней.

Сара сделала вид, будто не заметила, что Чемберс стоит у нее за спиной. Она готовила чай и в глубине души догадывалась, что сейчас произойдет. Поэтому она не вскрикнула, когда Чемберс обнял ее сзади, тесно прижался к ней и сжал руками ее груди. Она чувствовала, как он был возбужден, но не решалась высвободиться из его объятий. С наигранным спокойствием Сара произнесла:

– Чарльз, что все это значит?!

Казалось, эти слова будто дубиной ударили Чемберса по голове. Он вдруг отпустил Сару, а она повернулась к нему лицом. Они стояли почти вплотную, глядя друг другу в глаза.

– Что это значит? – повторила Сара, на этот раз более решительно.

– Я хочу переспать с тобой! – упрямо ответил Чемберс, сверкнув глазами, и настойчиво добавил: – Хочу увидеть тебя обнаженной!

Он ожидал, что Сара будет ошеломлена и испугана. Впервые Чемберс почувствовал свое превосходство и наслаждался триумфом подобно тому, как победитель наслаждается осознанием, что выиграл бой. Но триумф длился недолго. Сара невозмутимо ответила:

– А если я не хочу?

Этого Чемберс не ожидал. Его только что пронзительный взгляд стал неуверенным. Он ответил подчеркнуто холодно:

– Вам стоит еще раз хорошо обдумать это решение, мисс Джонс. В конце концов, заявление о разврате может разрушить всю вашу жизнь.

Сара скрестила руки на груди, ей стало ясно, что Чемберс давно планировал этот ход.

Она подозревала, что он вполне может воплотить в жизнь свои угрозы. Чарльз был не просто ничтожеством, он был свиньей. В отчаянии Сара попыталась трезво обдумать ситуацию, но ей это не удалось.

Будто откуда-то издалека она слышала голос Чемберса:

– Я даю вам подумать до завтра, мисс Джонс, и жду вас у меня в семь часов. Будет досадно, если ваши отношения с этим мальчишкой вдруг оборвутся. – Он раскланялся и, коварно улыбнувшись, сказал: – Доброй ночи, мисс Джонс. Не провожайте меня, я сам найду выход.

Сердце Сары бешено колотилось, пока она прислушивалась к удаляющимся шагам на лестнице. Она смогла вздохнуть спокойно только после того, как заперла входную дверь. Но ей казалось, что на груди у нее лежит большой камень.

«Говард! – Сара наконец смогла собраться с мыслями. – Ты должна сообщить об этом Говарду!» – говорила она сама себе. Но чем дольше она размышляла, тем меньше ей нравилась возникшая вдруг идея. «Не нужно втягивать в эти дрязги Говарда, это лишь усугубит ситуацию. Говард изобьет Чемберса или еще чего похуже, и тогда нашим отношениям точно конец».

«Деньги!» – Сара думала даже о том, чтобы подкупить Чемберса и тем самым закрыть ему рот. Конечно, Чемберс был бедным музыкантом, но Сара его хорошо знала: деньги для него значат меньше, чем близость с ней.

Она готова была казнить себя за то, что выдала Чемберсу их тайну. Но это уже произошло. Что же теперь делать?

Ситуация казалась такой безвыходной, что Сара всерьез подумывала убить Чемберса. Пьяная от полудремы, которая на короткое время охватила ее сознание, Сара вскочила посреди ночи, ощупью пробралась в кухню и вытащила из ящика нож, попробовав большим пальцем, острый ли он. Нож в руке и созревший в голове план привели Сару в странное возбуждение. Она испытывала своего рода наслаждение; она никогда бы не подумала, что это чувство может быть связано с убийством.

По ее пальцам, которыми она рассеянно гладила лезвие ножа, растекалось непонятное тепло. Казалось, будто пальцы прилипали к холодному блестящему металлу. Сара испугалась. Она торопливо чиркнула спичкой и зажгла керосиновую лампу. В пляшущих отсветах пламени она увидела, что натворила: рука ее была залита кровью и повсюду на полу виднелись темные пятна, похожие на первые капли дождя, упавшие на запыленную дорогу перед надвигающейся грозой. Из глубокой раны на кончике пальца все еще текла кровь.

Она не почувствовала боли от пореза, но увиденное повергло ее в шок. Сара дико закричала, будто она уже совершила убийство, которое только планировала.

– Нет! – воскликнула она. – Нет, нет! – И отшвырнула от себя нож. Потом она разрыдалась.

В миске с водой она смыла кровь с рук и перевязала палец лоскутом. В этот момент Сара поняла, что никогда бы не смогла убить человека. «Бог мой, – говорила она сама себе, – до чего ты докатилась!» Всхлипывая, она присела. Вся жизнь казалась ей теперь беспросветной цепью роковых трагических событий, она была отравлена болезненным вожделением мужчины, к которому испытывала лишь презрение.

Внезапно в припадке яростного бессилия Сара Джонс подумала, что ей стоило остаться в Ипсвиче и честно учительствовать за небольшое жалованье. Когда-то Сара считала, что, пока она будет жить в Восточном Саффолке, к ней будут липнуть все неприятности, но, судя по всему, то же самое происходит и здесь, в Норфолке. Между тем она прекрасно знала, что от судьбы не убежишь. Она настигнет везде.

С колокольни церкви Святых Петра и Павла послышался бой часов, и Сара распахнула окно. На ней была лишь ночная льняная сорочка, и зимняя стужа медленно охватывала ее тело. Несколько мгновений она наслаждалась прикосновением холодного воздуха к своей разгоряченной коже, но вскоре начала мерзнуть. Ее тело болело, оно было негнущимся и неподвижным, как кусок дерева. И тут у Сары созрел план. Она закрыла окно и оделась.

Позже Сара не могла вспомнить, как прошел день в школе, она все думала о вечере у Чемберса.

Едва миссис Кемпбелл и Сьюзан Мелье ушли из школы, Сара принялась делать прическу с помощью щипцов для завивки. Потом она зашнуровала черный корсет, который специально купила для этого вечера, надежно закрепила телесного цвета чулки на подвязках выше колен и надела полусапожки, которые было трудно зашнуровать даже в нижнем белье. Наконец Сара надела через голову юбку, украшенную рюшами, и перешла к красному костюму, который выгодно подчеркивал ее фигуру. За час до назначенного времени полностью одетая Сара Джонс стояла перед зеркалом.

Она принялась подкрашиваться с тем же автоматизмом, с каким и одевалась. Сара пудрила лицо, пока ее кожа не посветлела, глаза и брови накрасила темными тенями, а на губы щедро наложила ярко-красную помаду. Потом Сара немного отошла от зеркала и посмотрела на себя.

«Если бы Говард увидел меня такой, что бы он сказал?» – подумала Сара. Она скорчила гримасу, выпятила нижнюю губу, отчего ее рот стал казаться еще шире. Из зеркала на нее смотрела незнакомка, одна из тех продажных женщин, которых Сара видела в порту Ипсвича. Своим маскарадом она преследовала именно эту цель. Ей хотелось предстать перед Чемберсом вовсе не той покорной женщиной, которую он желал.

Чемберс мог заставить ее прийти, но он не мог заставить относиться к нему с симпатией.

Как и требовал от нее Чемберс, Сара стояла ровно в семь часов перед его домом на Мэнгейт-стрит. Но он будто не ждал ее прихода и долго не открывал дверь. Чемберс был пьян и с трудом скрывал свое состояние. Он, наверное, рассчитывал, что Сара начнет причитать и умолять его, – ничто не доставило бы ему большего удовольствия. К своему удивлению, он обнаружил, что гостья отнеслась к этому событию скорее по-деловому и почти равнодушно. Это очень смутило его.

Без лишних слов Сара вошла в комнату, в которой несколько недель назад и завязалась эта история, и начала снимать костюм. Ошеломленный самоуверенностью, с которой Сара подошла к его требованию, Чемберс жадно наблюдал за каждым ее движением. Он сидел на диване возле фисгармонии и через короткие промежутки времени издавал сладострастные возгласы. При этом он снова и снова повторял ее имя.

Когда юбка Сары соскользнула на пол и она осталась стоять перед ним лишь в чулках и корсете, Чемберса одолело возбуждение. Он как можно скорее сорвал с себя одежду и, обнаженный, стал перед ней.

– Угощайтесь, мистер Чемберс, – холодно сказала Сара Джонс. – Надеюсь, вы не разочарованы.

Сара говорила равнодушно. Она стояла прямо, уперев кулаки в бока, и вела себя подобно полицейскому чиновнику, что подействовало на Чемберса отрезвляюще. Он попытался прикрыть руками пенис, который еще недавно давал повод к такой самоуверенности, а теперь вдруг превратился в жалкий бесполезный довесок.

– Ну? – требовательно произнесла Сара, будто и не заметила происшедшего. – Я жду, мистер Чемберс. Вы заставили меня прийти сюда!

Жесткость Сары поразила Чемберса, как удар грома. Голый мужчина упал на колени перед женщиной в корсете и закрыл лицо руками. Он стеснялся, но не решался признать этого.

– И что теперь? – Сара не знала пощады. – Вы потребовали цену за свое молчание, и я здесь, чтобы оплатить ее!

Тут Чемберс вскрикнул:

– Убирайтесь к черту, мисс Джонс, и будьте счастливы с этим мальчишкой!

Именно на это втайне и надеялась Сара. Она спокойно собрала вещи и оделась.

Но, прежде чем уйти, она вновь обернулась к Чемберсу, который все еще стоял на коленях, и сказала:

– Я рассчитывала на большее в этот вечер. Ну да бог с вами.

Назначенная с Чемберсом встреча оставила в душе Сары более глубокий след, чем могло показаться. Вернувшись домой, она торопливо разделась и смыла макияж с лица. Лишь теперь груз упал с ее плеч, и она начала тихо всхлипывать. Саре нужно было с кем-нибудь поговорить. Но единственному человеку, которому можно было довериться, ничего нельзя было рассказывать.

Иногда в Дидлингтон-холле происходили таинственные вещи. Как-то Говард стал свидетелем странных мужских посиделок. В такие вечера дюжина почтенных мужчин за свечами и бренди искала ответы на вопросы, которые не задаст ни один здравомыслящий человек. Тот факт, что лорд Амхерст с самого начала пригласил его участвовать в этих посиделках, наполнило Говарда гордостью. Он хотел бы, чтобы Сара увидела его на одном из таких мероприятий.

Среди всех должностей, занимаемых Амхерстом, особенно почетными были две: Уильям Джордж Тиссен Амхерст был влиятельным членом «Egypt Exploration Fund»[9]9
  Фонд исследования Египта – полуофициальная английская организация, основанная Амелией Эдвардс в 1882 году.


[Закрыть] и Великим магистром масонов в Англии, Уэльсе и всех государственных территорий Британского королевства.

В марте, с приходом весны, безлюдные коричневые пустоши Брекленда покрылись свежей зеленью. В библиотеке Дидлингтон-холла собралось славное общество, состоявшее из членов вышеупомянутого клуба. С бокалами, в сигарном дыму за большим круглым столом сидели мистер Перси Ньюберри, исследователь Флиндерс Питри, мистер Фрэнсис Аллен – богатый бизнесмен из городка Кокли-Кли, расположенного в паре миль севернее Дидлингтон-холла, молодой Фрэнсис Левеллин Гриффитс, археолог-самоучка, страстный исследователь Древнего Египта, и Уолтер Б. Пейнсвик, профессор кембриджского университета, изучающий тайные учения, физик.

Хотя объяснение физических явлений было основной профессией Пейнсвика, вел он себя загадочно, говорил тихо и таинственно, как оракул. Еще большей таинственности Пейнсвику придавал его внешний вид: высокого роста, сухопарый, с глубоко посаженными темными глазами, он заметно отличался от остальных гостей. Амхерст пригласил профессора для того, чтобы узнать, сколь серьезны утверждения Алисии по поводу ее шестого чувства.

Многие девочки в возрасте Алисии заявляли, что обладают пророческим даром, и было немало исследователей, которые верили в это. Амхерста интересовала темная сторона жизни, но в случае с Алисией он не верил в такие фокусы, к тому же все предсказания его младшей дочери касались далекого будущего, а потому их нельзя было проверить.

На собрании в Дидлингтон-холле эта тема вызвала живой интерес. Даже Говард Картер был заворожен магией предсказания будущего, поэтому он спросил профессора, каковы причины того, что один человек может видеть будущее, а другой – нет.

Пейнсвик ответил, что это сложнейший вопрос и, если бы он мог на него ответить, загадка предсказаний будущего давно была бы решена. Но профессор был уверен, что наука в ближайшем будущем разрешит эту загадку.

Флиндерс Питри, мужчина с черепом треугольной формы, курчавыми бакенбардами и темными пронизывающими глазами, молча наблюдал за дискуссией, но его нервные движения пальцами – он непрестанно барабанил по крышке стола – отчетливо говорили о том, что и ему тема предсказаний будущего далеко не безразлична. Наконец Питри вскочил, ударил кулаком по столу и крикнул, повернувшись к Пейнсвику:

– Профессор, вы не думаете, что за вероятными способностями предсказывать будущее и за наукой, которая все это изучает, скрывается простое шарлатанство?

Мужчины, собравшиеся за большим столом, уставились на Пейнсвика. Как отреагирует на этот выпад профессор?

Судя по всему, Пейнсвик уже не раз сталкивался с подобным. Вздохнув, профессор спокойно ответил:

– Сэр, вы, конечно, во многом правы. Но я не совру, если скажу, что есть убедительные свидетельства предсказания будущего. Прежде всего под гипнозом, когда человек просто не в состоянии солгать.

Лорд Амхерст с надеждой взглянул на профессора.

– А вы владеете искусством гипноза, Пейнсвик?