Текст книги "Месть предателя"

Канадский миллионер

Встречу назначили в холле «Балчуг-Кемпински». Здесь остановился бывший житель Бессарабии Олег Булгак – престарелый миллионер из Канады и коллекционер произведений современных российских художников.

Этот пятизвездочный отель располагался в центре столицы, возле Москвы-реки. Из его хрустально прозрачных окон было удобно рассматривать звезды и кирпичные стены Кремля, расположенного на противоположном берегу. Оба берега в этом месте соединял Большой Москворецкий мост, проехав под которым Гордеев включил правый поворот, свернул на улицу Балчуг и остановился у дома номер один.

Юный швейцар услужливо распахнул перед Юрием первые двери отеля, за которыми находились еще одни. Толкнув вторую вращающуюся дверь, Гордеев оказался в холле. До встречи с Олегом Витальевичем, назначенной на тринадцать тридцать, оставалось минут десять.

Адвокат окинул глазами шикарный холл, где прежде бывать как-то не приходилось, а вот сотрудник охранной службы отеля бросил вопросительный взгляд на его туфли. И в этом вопросе явно читалось подозрение. Уж это сразу усек Юрий Петрович.

Вообще-то он знал, конечно, что «дорогостоящая» публика может позволить себе надевать «дешевенькие» костюмы, сшитые у суперклассных кутюрье, или даже обыкновенную молодежную джинсу, но вот обувь, наручные часы и некоторые другие мелочи туалета, вроде бриллиантовой булавки для галстука, просто обязаны стоить целое состояние. Причуды богатеньких.

У Юрия не было явных примет как «нового русского», так и западного бизнесмена, – видимо, поэтому и возникло у охранника это подозрение: обычные люди сюда не заходят. Даже шикарной трубки, как у Вадима Райского, у него не было. Ну не за что было зацепиться взгляду охранника. Однако он не подошел с расспросами или предложением оказать какую-либо помощь, а отошел к входной двери, не выпуская посетителя из поля зрения.

В холле стояли журнальные столики, окруженные мягкими кожаными креслами. Гордеев занял одно из них. Откуда должен был появиться миллионер, он не знал, а потому сел лицом к выходу, чтобы видеть весь холл. Слева от него находилась стойка бара, справа – двери лифта, воспользоваться которым можно было, только имея специальную магнитную карточку.

В тринадцать двадцать восемь двери лифта открылись, и из его обшитой красным деревом кабины вышла Татьяна, а за ней «нечто» в светлых мешковатых джинсах и рубашке навыпуск, которая должна была скрадывать выпирающий живот. «Нечто» было определенно мужского пола, в очках и ниже среднего роста.

Татьяна быстро окинула глазами холл гостиницы, увидела Гордеева, что-то сказала своему пожилому спутнику, после чего они оба направились в сторону Юрия, который поднялся из кресла навстречу им.

Татьяна представила Булгаку Юрия.

– Добрый день, господин Гордеев, – сказал Олег Витальевич и протянул адвокату слабую руку.

– Бунэ зиуа, домнул Булгак, – ответил Юрий, здороваясь.

– Ого-го! – воскликнул канадец и пристально посмотрел в глаза Гордееву.

Вместо старческой похоти, о которой говорила Грязнову Татьяна, Юрий увидел в глазах коллекционера весьма живое любопытство.

– Думнявоастрэ куноаштець лимбэ ромынэ? – поинтересовался Булгак.

– К сожалению, свои знания в румынском я уже исчерпал, – смущенно ответил Юрий.

– Однако сюрприз вы мне все-таки сделали! – сказал довольный Булгак. – Давно я не слышал родной речи.

Он замолчал. И по его внезапно погрустневшему взору можно было догадаться, что на него нахлынули ему одному ведомые воспоминания.

– Однако, – Булгак вновь вернулся к действительности, – сюрприз вы мне все-таки сделали! Давно я не говорил на родном языке… Странно, но у вас, Юрий Петрович, хорошее бухарестское произношение, которое в нынешней Бессарабии, простите – в Молдавии, наверно, и не услышишь. Я, по крайней мере, его не слышал ни у местных писателей, ни у политических деятелей. Хотя в Кишиневе в последнее время я бываю довольно часто. Да, этот край всегда был чьей-то провинцией. То России, то Румынии, то Советского Союза. А они себя называют второй Швейцарией, и, знаете, может быть, правы. В культурном плане Швейцария – такая же провинция. Своих культурных корней, таких, какие есть у России, Англии, Германии или Италии, или… ну, не буду перечислять… у нее нет!

Неожиданно для себя адвокату Гордееву удалось расположить к себе Булгака одной-единственной фразой, сказанной на румынском языке, простым приветствием в сущности. Юрий, по всей видимости, затронул тайные струны души человека, который не по своей воле покинул когда-то свою родину.

– Вы мне нравитесь, молодой человек, – сказал Булгак. – Честно вам скажу. Сначала я не хотел с вами встречаться. Вообще. Но Игорь Щербина меня уговорил. Я уважаю его талант. И только поэтому я согласился… – Булгак посмотрел на Татьяну и добавил: – Ну и Танечка, естественно, за вас просила. За то время, что нахожусь в Москве, я полюбил эту девочку. При ней говорю. Татьяна мне как внучка. А внучке не откажешь, поэтому сначала я выделил на вас десять минут. Ну а теперь, когда вы меня расположили к себе, думаю выкроить для вас несколько больше. – Булгак огляделся. – Где бы нам сесть? Здесь, в холле, шумно… А что скажет профессионал? – он обернулся к Татьяне.

– Лучше в кафе. На первом этаже, – порекомендовала она. – Там в это время еще никого нет.

– Идемте, – согласился Булгак.

Татьяна оказалась права. В кафе сидело всего несколько человек. Они занимали три столика в глубине помещения. Татьяна, как ответственная за клиента, выбрала столик в наиболее безопасном месте.

– Что будете пить и есть? – спросил Булгак и перебил возможные возражения: – Ведь в России так положено, не правда ли? Хозяин угощает. А я себя в некотором роде ощущаю хозяином. Бизнес, понимаете?

Гордеев неопределенно пожал плечами.

– Учтите, Юрий Петрович, что платить вам я не позволю. Лишь на этих условиях я буду с вами беседовать, – продолжал настаивать миллионер, хотя Юрий, в общем, и не возражал.

– Вы не оставляете мне выбора, – наконец с улыбкой развел руками адвокат. – Я подчиняюсь.

– Заказывайте что хотите, – сказал канадец. – Лично для себя я выбрал. Пожалуйста, овощной салат, сыр и кувшинчик красного вина.

– Олег Витальевич – вегетарианец, – сообщила Татьяна Гордееву.

– Да, мясного я не ем, – подтвердил Булгак. – Но вам ничто не возбраняется. Ваш выбор мне аппетит не испортит… Ну, Юрий Петрович, спрашивайте, – разрешил он, когда официантка принесла заказ. – Щербина мне уже успел рассказать о том деле, которым вы занимаетесь. Так что вводить меня в курс происходящего не надо. Не будем тратить на это время. И пожалуйста, не надо пустых расспросов о том, как мне в Москве, где я был, что видел. Ну и прочих дежурных вопросов.

– Олег Витальевич, – сказал Гордеев, – раз вы знаете, о чем пойдет речь, то я попрошу вас быть со мной откровенным, насколько это возможно. Если же на какой-то из вопросов вы не захотите отвечать, то скажите об этом прямо. Мне нужна только достоверная информация.

– Жаль, что тут нет Библии. Иначе бы я, положа на нее руку, сказал вам: «Клянусь говорить только правду, и ничего, кроме правды!» – улыбнулся Булгак и спросил: – Вы довольны?

– Да. И еще одна деталь.

– Какая?

– Вы не будете против, если наш разговор я запишу на диктофон?

Булгак на минуту задумался и ответил:

– Хорошо. Я не против.

Гордеев достал диктофон, включил его и положил в центр стола.

– Олег Витальевич, – обратился к коллекционеру Юрий, – меня интересует все о Поташеве. Насколько я знаю, вы являетесь деловыми партнерами.

– У меня с ним не постоянный бизнес, а лишь разовые сделки, которые мы заключаем время от времени.

– Эти сделки он заключал с вами от имени фирмы «ВДП», в которой является президентом?

– Нет… – подумав, сказал Булгак. – О «ВДП» речь еще впереди. А у нас сделки заключались от имени других фирм. Но все они, так или иначе, принадлежат Поташеву, владельцем которых он является, как я думаю, не только на бумаге. Но, судя по размаху и по тому, что он мне предлагал, работал Эдуард Владимирович не один. За ним стояли и стоят до сих пор очень богатые и очень высокие правительственные чиновники, которые, вероятно, не желают светиться.

– Из-за возможного скандала?

– Может быть… К тому же в вашей стране существует запрет на совмещение государственной и частной деятельности.

– Вы можете сказать, что это были за сделки?

– Обо всех, конечно, нет, поскольку он имел дело не только со мной. Но во время нашей первой встречи, которая состоялась случайно, кстати в парижской мастерской Щербины, Эдуард Владимирович предложил мне выбор: нефть, лес и вооружение… монопольная госторговля которым к тому времени была уже нарушена. Но оружием я не занимался.

– Почему? Ведь, говорят, это очень выгодно.

– Да. Но схема, которую предложил Поташев, оказалась чрезмерно запутанной. В ней было задействовано множество подставных фирм. А в подобных ситуациях и товар и деньги за него могут бесследно исчезнуть еще где-то на полпути. Я не хотел рисковать и потому занимался нефтью и лесом. Они принесли мне очень неплохой доход.

– А другие предложения от Поташева поступали?

– Да. Но я не на все из них давал свое согласие. Так, например, отклонил проект по перекачке на Запад бюджетных средств. Ведь, по сути, это было нелегальное отмывание денег. Ворованных денег. А за этим у нас на Западе следят очень строго. И срок за него могут дать очень даже приличный. Я же хочу умереть на свободе, а вовсе не в камере, пусть даже со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Мои любимые картины в ней просто не поместятся. А самое тяжкое для коллекционера – это лишиться своей коллекции. С ней я расстанусь только в минуту собственной смерти.

– Олег Витальевич, я знаю, что в Москву вы вроде бы не собирались. У вас на этот период были совсем иные планы, но потом они изменились – и вы приехали сюда. Об этом вы сами рассказывали на открытии выставки Щербины…

– Я не лукавил. Я изменил свои планы из-за одного, как мне сначала казалось, очень выгодного предложения.

– Вам его сделал Поташев?

– Да.

– В чем оно заключалось, если это не коммерческая тайна?

– Именно тайна. Но вам я обещал говорить правду: в том, чтобы спрятать концы в воду.

– То есть?

– О том, что у вас сменилось правительство, вы, Юрий Петрович, знаете и без меня.

Гордеев с улыбкой кивнул.

– А с чего в России начинает свою работу каждое новое правительство? – задал вопрос Булгак и, не ожидая ответа, продолжил: – С того, что начинает интересоваться, куда же это исчезли бюджетные средства, отпущенные предыдущим правительством на те или иные народные нужды. Затем, в лучшем случае, открываются уголовные дела, ведется следствие, во время которого лопаются известные фирмы, гибнут свидетели, а генеральные директора исчезают вместе с деньгами, объявленными в розыск.

– Да, – покачал головой Гордеев, – уж это я знаю. Но ведь меняется только кабинет министров, аппараты же министерств остаются прежними. А короля, как известно, играет его свита.

– Но я и не говорил, что Поташев желает смыться. Он просто почувствовал, что ему наступают на хвост. А так как Эдуард Владимирович не ящерица и свой хвост отбросить не может, то хорошо понимает, что для него существует опасность быть раздавленным.

– Однако вы говорили, что за Поташевым стоят весьма влиятельные люди.

– Люди, которые являются влиятельными при одном правительстве, при другом могут стать никем. И вся российская история хорошее тому подтверждение. Вы ведь, Юрий Петрович, наверняка помните из ваших школьных учебников знаменитую революционную фразу…

– Кто был никем, тот станет всем?

Булгак утвердительно кивнул, а его глаза вновь стали печальными.

– Когда-то правильность этого бандитского афоризма я испытал на себе, – с грустью в голосе сказал он. – Это было в роковые сороковые… В течение двадцати четырех часов я потерял все. Кроме земель и усадьбы у меня был огромный дом в центре Кишинева. Теперь в нем функционирует какой-то ресторан и… прочее.

Булгак ненадолго ушел в себя, словно погрузился в свое тяжелое прошлое.

– Но вернемся в нашу действительность, – продолжил Олег Витальевич. – Сделку, из-за которой я отложил свои дела и приехал в Москву, мне, как оказалось, предложили мерзкую.

– Что именно предложил вам Поташев?

– Ему понадобилась моя помощь. Вернее, мое имя. Поташев решил обанкротить одну из собственных фирм. Естественно, банкротство должно было быть липовым. На самом же деле все деньги предполагалось перекачать на Запад, где мне предлагалось открыть новую фирму, которая должна была выпускать ту же продукцию, что и здесь.

– По сути, он просто хочет перенести производство из одной страны в другую? И что же в этом предосудительного?

– На первый взгляд ничего. Но то, как это будет сделано и ради чего, является мерзостью.

– Объясните, пожалуйста.

– Фирма, которую решил обанкротить Поташев, называется «ВДП».

– Но ведь это же процветающее предприятие! – удивленно сказал Гордеев. – И продукция его не залеживается на складах.

– Да, так оно и есть, но на бумаге дело может выглядеть иначе. Бумага ведь, известно, все стерпит…

– И к тому же фирма «ВДП» стала монопольным поставщиком военной формы из перлара. У нее госзаказ. Ведь одежда из перлара прочна, удобна и относительно недорога. Если, конечно, сравнивать качество и цену.

– Все дело именно в этом. Поташеву, видимо, мало тех денег, которые он получает. Государство-то ему платит в рублях. Не так ли?

– Да.

– А сейчас здесь у вас очередной кризис. Иностранные инвесторы покидают Россию. Доллар вырос, а рубль соответственно упал. Значит, упали и доходы фирмы «ВДП». Ведь поднять цену на свою продукцию Поташев не может.

– Почему?

– А ему просто не дадут этого сделать. В производственной цепочке нет ничего импортного, того, что было бы куплено за валюту. Сырье местное. Рабочие руки – тоже. Станки и производственные линии покупать ему за границей незачем, они у него и так новые. Но вот если он перенесет свое производство за границу, то есть откроет там другую фирму, то сможет уже диктовать вашему государству свои условия. Он, таким образом, избавит себя от российской непредсказуемости. Изделия из перлара будут продаваться за твердую валюту. И Россия, если она очень заинтересована в изделиях из перлара, будет покупать их, естественно, не за рубли. При прежнем правительстве Поташеву удалось, с помощью военного лобби, добиться утверждения новой армейской формы, и Российская армия постепенно начала переодеваться. На смену форме старого образца приходит новая – из перлара. А на переправе, Юрий Петрович, как вы знаете, коней не меняют.

– Значит, Поташев предложил вам организовать за границей производство перларовой ткани? – спросил Гордеев.

Булгак кивнул.

– Эдуарду Владимировичу нужны были мое имя и мой авторитет, которым я пользуюсь в определенных кругах.

– И, вероятно, деньги? Поташев предложил вам войти в долю?

– Деньги? – удивленно переспросил канадец. – Они у него есть, и в достаточном количестве. Я так понимаю проблему. Так что производство перлара будет создано именно на его средства. Мне же Поташев предложил очень приличный процент от прибыли. Если я дам свое согласие на его предложение, то на мой счет, как выразился Эдуард Владимирович, будут постоянно капать большие деньги.

– Но, Олег Витальевич, насколько я знаю, технология производства перлара является ноу-хау, которое принадлежит наследникам Перетерского. Ведь именно Перетерский изобрел это сверхпрочное волокно.

– Да, так должно было быть. Но Перетерского нет. Он убит. А его единственной наследницей до недавнего времени являлась сорокапятилетняя бездетная и незамужняя племянница, которая от неустроенности личной жизни покончила с собой.

– Откуда вы это знаете? – насторожился Гордеев.

– Мне рассказал об этом сам Поташев.

– И вы ему верите?

– Во всяком случае, не верить у меня пока не было оснований. Причина гибели этой несчастной женщины может быть любой, но то, что ее уже нет в живых, это точно.

– Значит, наследников у Перетерского больше не осталось?

– Нет. Однако в завещании Перетерского был предусмотрен и другой пункт, по которому в случае, если его единственная наследница по каким-то причинам не сможет вступить в права владения наследством…

– Неужели Поташев показывал вам это завещание?

– Да, но только в копии.

– И о чем же этот пункт?

– В нем сказано, что в таком случае все права на производство перлара переходят к руководству фирмы «ВДП».

– А руководство «ВДП» – это Невежин и сам Поташев?

– Да, но Невежин сидит в Бутырках, – сказал Булгак, – по подозрению в организации убийства Перетерского. И следствие еще не закончено. То есть точка не поставлена.

– Олег Витальевич, вы не знаете, когда покончила с собой племянница Перетерского? – задал вопрос Юрий.

– Поташев говорил мне, что это произошло вскоре после смерти ее дяди. Предположительно бедная женщина не вынесла одиночества. Ведь она осталась совсем одна на белом свете. Да и жила она не в Москве, а где-то в провинции. А чем дальше от Москвы, тем труднее одинокому человеку выжить, так как зарплату там постоянно задерживают или вовсе не выплачивают. Так, по крайней мере, утверждают ваши газеты.

– Эту версию вам подсказал Поташев? А где она жила, не знаете?

– Нет, я домыслил. Что же касается племянницы, то он обмолвился, что где-то в Сибири. Не уточнял.

– Скажите, Олег Витальевич, а как именно Поташев собирался с вашей помощью начать за границей производство перлара, если ноу-хау принадлежит фирме «ВДП»?

– Вот для этого-то ему и понадобилось обанкротить свою фирму. Сделать это не так сложно. Достаточно умышленно или «ошибочно» вложить деньги в заведомо проигрышное дело. Сейчас это делается крайне просто. Нужно лишь приобрести государственные краткосрочные облигации – ГКО, – объяснил Булгак Гордееву и тут же задал адвокату свой вопрос: – Вы, Юрий Петрович, разве забыли скандал вокруг Мавроди и его фирмы «МММ»?

– Нет, – усмехнулся Юрий. – Мавроди тогда создал финансовую пирамиду, от которой, когда она рухнула, пострадали многие граждане, фирмы и даже финансовые структуры.

– Так вот, ГКО – такая же финансовая пирамида, но только уже на государственном, правительственном уровне, которая неминуемо рухнет и погребет под собой не отдельных граждан, как в случае с «МММ», а крупные банки. И причем не только российские. Но ваши пострадают больше других и в первую очередь. И случиться это может в ближайшие месяцы. Есть, конечно, много других способов устроить липовое банкротство.

– А какой из них выберет Поташев?

– Не знаю, – ответил Булгак и развел руками. – Сейчас, в отсутствие Невежина, он полноправный и единоличный хозяин фирмы «ВДП». И может сделать все, что захочет. Разорит собственное предприятие, а спишет все на кризис и на ошибки своей рискованной финансовой политики. Потом покается перед сотрудниками, которые останутся без работы. Ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает. Хотя такого об Эдуарде Владимировиче никак не скажешь. Так что злой умысел в его действиях углядят лишь единицы, да еще те, кто будет в это посвящен.

– А кто еще, кроме вас, посвящен?

– Теперь, насколько я знаю, вы и Татьяна. И еще один человек, о ком мне точно известно, Орлов Виталий Борисович – правая рука Поташева в фирме «ВДП». Хотя на самом деле мне пока еще не совсем ясно, кто из них чья рука. То ли Орлов – рука Поташева, то ли Поташев – рука Орлова, то ли они оба – руки кого-то третьего.

– Но как, скажите, Поташев собирался передать вам права на производство перлара? – поинтересовался Гордеев.

– А при банкротстве фирмы описывается ее имущество, которое потом идет с молотка. Вырученные же деньги делятся между кредиторами. Так вот, Поташев, чтобы расплатиться со своими кредиторами, продал бы мне все права на производство перлара. Именно права, а не лицензию. После чего я становлюсь единственным в мире производителем этого сверхпрочного волокна. Но, как вы понимаете, – добавил Булгак, – конечно же только на бумаге.

– И вы, Олег Витальевич, соглашаетесь на это? – спросил Гордеев.

– Вы плохо меня слушали? Я ведь говорил вам, что сделка, предложенная Поташевым, показалась мне мерзкой. Но я хотел проверить свои впечатления и потому пока не дал ему никакого ответа. Сказал, что мне необходимо время для обдумывания. Сегодня утром я побывал в производственных цехах фирмы «ВДП». Ознакомился с технологическим процессом. Посмотрел на людей, которые там трудятся. Все они – одна большая семья или, если хотите, хорошо подобранная и сыгранная команда.

– Этим вопросом как раз и занимался Федор Невежин.

– Надо отдать ему должное. Федор Евгеньевич отличный менеджер.

Канадец о чем-то задумался. Он долго смотрел невидящим взглядом сквозь Юрия, как будто тот был из стекла, пока из этого состояния его не вывела трель мобильного телефона, висевшего на брючном поясе адвоката.

Юрий немедленно принес свои извинения и включил телефон.

Звонил Раппопорт.

– Да, Владлен Семенович, я вас слушаю, – сказал адвокат.

– Юрий Петрович, – сбивчиво и торопливо начал Раппопорт, – нам необходимо срочно встретиться!

– Что-то случилось?

– У меня появились очень интересные документы. Они касаются нашей фирмы и лично Поташева. Вам просто необходимо немедленно с ними ознакомиться. Для Поташева это похуже атомной бомбы…

– Откуда они у вас?

– Все – при встрече.

– А где вы находитесь?

– У метро «Цветной бульвар».

– Хорошо. В пятнадцать минут третьего буду на Трубной площади. Это в начале Петровского бульвара, у театра «Школа современной пьесы». Там есть летняя терраса. Сможете подойти?

– Да. Заодно и кружечку пива выпью.

– Договорились. А я подъеду на машине, – сказал Юрий и отключил телефон.

– Свой рассказ я уже заканчиваю, – сказал Булгак, пока Гордеев прятал свой мобильник в кожаный футляр. – Так что вы, Юрий, не опоздаете на встречу.

– Еще раз простите, что пришлось отвлечься, – виновато сказал адвокат.

– Не извиняйтесь. Для того и изобрели подобные телефоны, – улыбнулся Олег Булгак, – чтобы вечно ломать наши твердые планы. У вас, Юрий Петрович, еще есть ко мне вопросы?

Гордеев кивнул.

– Тогда задавайте. Мое свободное время… оно ведь тоже заканчивается.

– Олег Витальевич, почему вы назвали предложение Поташева мерзким?

– Ну, мерзким оно, вероятно, кажется пока только мне одному. Понимаете, уважаемый Юрий Петрович, я долгие годы занимался тем, что создавал рабочие места, а не уничтожал их, как это собирается сделать господин Поташев. И мне будет весьма неприятно чувствовать себя человеком, который приложил к этому руку. Я, видите ли, уже достаточно стар и в любой божий день могу сойти в могилу, а потому не хочу, чтобы в мои, может быть, последние деньки люди посылали проклятия в мой адрес. А то, что после закрытия «ВДП» они посыплются на мою, как вы видите, плешивую голову, – это стопроцентно, – сказал Булгак, наклоняя голову и предъявляя Юрию свою лысую макушку. – Да, я не святой. В моей долгой жизни было многое. Но время совершения грехов для меня уже закончилось. Пришло время их замаливать… Я стал очень набожным. Занимаюсь благотворительностью. Жертвую на храмы. На мои средства в центре Кишинева была восстановлена колокольня, которую при Хрущеве снесли. Из местных прихожан об этом мало кто знает. Свои добрые дела я не афиширую. Даже коллекционирование картин – это, по сути, тоже благотворительность… Однако я помогаю не только художникам, но и музыкантам, поэтам… Да, не стоит все перечислять. А то будет похоже на юношеское хвастовство…

И снова наступила пауза, после которой бывший бессарабец продолжил:

– Я ответил на ваш вопрос, Юрий Петрович?

Гордеев молча кивнул.

– Если у вас, господин адвокат, есть еще о чем спросить, спрашивайте. – И Булгак поощрительно улыбнулся.

Все время, пока адвокат разговаривал с канадским миллионером, Татьяна, как истый профессионал, ни на миг не выпускала из поля зрения зал кафе и, зорко осматривая всех входящих и выходящих, была готова действовать в любую минуту.

Где-то в середине беседы в кафе вошел моложавого вида человек. Он был высокого роста, плотного телосложения, с длинными распущенными волосами, доходящими до плеч. Молодой человек сел в дальнем углу и что-то заказал, но через короткое время, так и не допив кофе, встал и вышел. Лицо этого человека было Татьяне незнакомо, но… кого-то все же напоминало.