Текст книги "Экология права. На пути к правовой системе в гармонии с природой и обществом"

Современное законодательство, основанное на концентрации власти и исключении, не предлагает никакого альтернативного способа преодолеть кризис. Такое исключение – еще одно существенное свойство глобального капитализма, прямое следствие того факта, что из его сетевой структуры сознательно было изъято этическое основание. По мере того как движение капитала и информации на глобальном уровне связывает между собой сети индивидуальных прав собственности, всему населению и всем территориям периферии отказывают в субъектности – они становятся объектом извлечения прибыли. В результате этого определенные части обществ, городские районы, регионы и даже целые страны становятся экономическими жертвами, как объекты грабежа. Они не признаются участниками процессов, а их мнение не учитывается при обсуждении.

Повсюду институт частной собственности – структурная единица нашей западной правовой традиции – остается источником социального исключения. Имущественное право, основанное на механистической концепции отношений человека и природы, до сих пор является, наверное, самым ярким воплощением исключения, индивидуализации и конкурентного наращивания капитала. Знак «Проход воспрещен», встречающийся в США повсеместно, – символ суверенного управления владельцами своей собственностью. Частное владение землей лишило многих доступа к природным ресурсам и возможности пользоваться ими, а также отказало многим в праве на местное устойчивое производство здоровых и безопасных продуктов питания. Даже животные считаются предметами собственности, и то, что они живые существа, которые требуют к себе особого обращения, просто не принимается в расчет в интересах пищевой промышленности. Приватизация также не нейтральна по отношению к общественному пространству. Общественный транспорт сокращается ввиду распространения личных автомобилей, сопровождающегося отрицательными экологическими и социальными последствиями. Сегодня почти нет общественных телефонов-автоматов, так как у большинства личные мобильные телефоны. Государственное образование просто не выдерживает конкуренции на образовательном рынке с частными корпоративными игроками, как это очевидно, в частности, на примере США, где государственные университеты сегодня безосновательно дороги и где они рекламируют себя и вкладываются в свой бренд так, как если бы они были фабриками по производству обуви[135]135
  См.: Noble (2013).


[Закрыть]. Чрезмерно высокие цены, которые устанавливают в США на свои услуги больницы, во многом складываются из внушительных цен на лекарства, диктуемых фармацевтическими компаниями. В результате этого многие сегодня заявляют о своем банкротстве или даже становятся бездомными – все из-за долгов по медицинскому обслуживанию; возможно, это самая безнравственная сторона того, что социолог Энди Росс недавно обозначил как «кредитократия»[136]136
  См.: Ross (2013).


[Закрыть]. Правовой и экономический механизмы действуют так, что люди продолжают испытывать на себе бремя долговых обязательств и за всю свою жизнь не получают возможности избавиться от него. Закон о несостоятельности, который корпорации подчинили своим интересам, зашел так далеко, что сделал банкротство физических лиц невозможным в случае наличия кредитов за обучение – таким образом, целое поколение вынуждено «расплачиваться картой Visa для того, чтобы оплатить долги по карте MasterCard», – это следствие индивидуалистического представления о том, что молодые люди получают образование только лишь для самих себя (как правило, соперничая при этом с другими за свою высокую зарплату в будущем). В действительности образование – это обычное общедоступное благо, ведь чем лучше образованы люди, тем больший вклад для всех они делают в общество.

Тесная структурная связь между частной собственностью и практиками, лишенными устойчивости и направленными на краткосрочное получение прибыли, объясняет, почему так сложно выбраться из механистической ловушки. Закон серьезно ограничивает нашу возможность учитывать последствия сегодняшних экономических решений для будущих поколений или реальную цену неустойчивых действий, которую платит общество в целом. Как мы уже говорили, структура обязательств, встроенная в уставы компаний, заставляет их руководителей гнаться за увеличением доходов и ростом стоимости акционерного капитала. Более того, имущественное право охраняет даже самое иррациональное индивидуалистическое и эгоистическое поведение собственника. На уровне права, критика романтическим направлением картезианского рационализма предъявляла ему обвинения в содействии формированию стандартизированного разумного человека, что давало еще больший уклон в сторону индивидуализма. Правовые системы очень неохотно принимают во внимание понятие злоупотребления правом, так что тот собственник, чье владение расположено выше по течению реки, может лишить того, кто владеет землями ниже по течению, доступа к чистой воде, вне зависимости от того, какую пользу обществу приносят эти два собственника, пользуясь рекой. Сходным образом застройщики, возводя новые здания, могут преграждать доступ солнечного света к зданиям, расположенным по соседству, даже если доступ уже построенных зданий к солнечной энергии имеет гораздо более существенное значение с экологической точки зрения, чем строительство новых объектов. В более крупном масштабе видно, что свобода действий, защищенная правом собственности, предполагает использование таких методов, как, в частности, гидроразрыв, что ставит под угрозу сообщества ради неясной выгоды, чаще всего – ради корпоративных субсидий. Систематическое иррациональное поведение является результатом неограниченного использования собственником своей власти вместе с принципом свободного заключения контрактов – как, например, это имеет место в случае использования монокультур для производства топлива, когда для того, чтобы произвести одну цистерну топлива, требуется столько же воды и почвы, как и для того, чтобы обеспечить годовую потребность в этих ресурсах одного человека.

Любые попытки поставить интересы общества выше частного владения собственностью нуждаются в серьезном обосновании, так как множество экономистов, юристов и аналитиков тут же бросаются на защиту неприкосновенности частной собственности и ничем не ограниченной свободы собственника[137]137
  Список идеологических споров, которые ведутся о частной собственности, можно найти в: Dietze (1995).


[Закрыть]. Контроль за частной собственностью всегда был исключением в западной правовой традиции, по умолчанию здесь действует правило безусловной свободы. Но прежде всего, право собственности защищает корпорации – всесильные организации, чье существование непоколебимо и чьи принципы устройства по определению не рассчитаны на проявление благородства или на нравственное поведение.

Иерархия и конкуренция

Как уже было отмечено, механистическая ловушка заставляет рассматривать правовую систему как совокупность предвечных правовых норм, которая абстрактным образом касается всех – и сильных, и слабых. Такая идеология внушает простым законопослушным людям мысль, что закон – это почти как набор инструкций, предназначенных для сборки потенциально опасного устройства. Закон должен строго исполняться из страха взрыва или другого инцидента. В этом взгляде также находит отражение понятие «механистической юриспруденции», когда правовая система предстает в качестве механизма, применяющего иерархию норм к конкретным фактам ожидаемым и неизменным способом, без какого бы то ни было привнесения творческой составляющей толкователем.

Юристы тем не менее знают, что ни одна правовая система на самом деле так не работает. Однако чтобы не лишиться работы, они сделали из этого свой профессиональный секрет. Начиная с конца XIX века французский юрист Франсуа Жени (1861–1959) и многие другие, следуя его примеру, стали обращать внимание на творческую роль интерпретатора, всегда привносящего свое оценочное суждение в применяемый им закон[138]138
  См.: Gordley (2013).


[Закрыть]. Современник Жени, Джованни Джолитти (1842–1928), консерватор, занимавший пост премьер-министра Италии в течение длительного времени, обыкновенно говорил, что закон толкуется в интересах друзей, а применяется в отношении врагов. Потребности и сложности юридической практики вынудили некоторых правоведов признать роль личности интерпретатора еще до того, как аналогичное наблюдение было сделано в квантовой теории, хотя с тех пор оно так и не получило окончательного критического анализа: это признание не привело к всестороннему критическому анализу роли интерпретатора или к сдвигу парадигмы, затрагивающему преобладающее понимание природы закона[139]139
  См.: Unger (1976).


[Закрыть]. Представление о том, что и слабые, и сильные в равной степени ограничены абстрактными правилами, до сих пор доминирует как мощная идеология, несмотря на массу противоположных свидетельств.

В соответствии с более реалистичным взглядом на право, последнее слово в решении правовых вопросов остается не за профессионалами в области права, которые находятся на самом верху иерархии, как Верховный суд, а, напротив, за теми, кто находится на ее низших ступенях, потому что рядовой специалист, принимающий решение, оказывается тем, кто лично вникает во все обстоятельства текущего конфликта; он – интерпретатор закона, который в большинстве случаев в действительности и применяет (или устанавливает) закон. Такое реалистичное представление не так-то сильно отличается от ситуации в квантовой физике, где знание основано исключительно на вероятности, поскольку наблюдатель определяет то, что он может наблюдать. В точно таком же смысле знание о законе может быть только вероятностным знанием, потому как в действительности мы не знаем, где находится закон в каждый отдельный момент времени, за исключением тех моментов, когда мы применяем этот закон для вынесения судебного решения. Таким образом, исход судебных конфликтов не предопределен с неизбежностью (как на этом настаивает механистическая концепция), он лишь вероятен, так как мы не можем принять во внимание все факторы, влияющие на вынесение предварительного заключения интерпретатором закона[140]140
  См.: Llewellyn (2012).


[Закрыть].

В течение длительного времени это наблюдение оказывало влияние на саму теорию источников права – на те авторитетные источники (Конституция, международные соглашения, своды законов, судебные прецеденты и труды по юриспруденции), к которым обращались юристы в своих рассуждениях. Конкуренция между источниками права, как альтернатива предыдущему иерархическому мировоззрению, стала наиболее важной метафорой в конце XX века, когда после падения социализма неолиберальные теории права провозгласили, что закон должен благоволить рыночной экономике[141]141
  См.: Mattei (1997).


[Закрыть]. Торжество экономической науки в ряду других общественных наук, вместе с целым рядом неодарвинистских эволюционных идей, заставило юристов думать, что правовая система развивается естественным образом, так, чтобы способствовать экономической эффективности. Менее эффективные нормы, не согласовывающиеся с предполагаемым поведением субъектов рынка, оказавшихся в условиях, когда они могут свободно договариваться между собой о взаимных обязательствах, подвергались судебному разбирательству и в конечном счете отбрасывались.

В результате инструментальное видение права как средства для того, чтобы организовать общество более эффективным и производительным образом, получило глобальное распространение и было единодушно принято теми, кто видел в праве технологию. Эта концепция привела к возникновению юридического типа мышления, заинтересованного прежде всего в том, чтобы именно конкуренция, а не иерархия была основным принципом, управляющим действием машины правосудия, отделенной от иррациональности политического процесса и от локальных нужд сообществ, – деполитизированному, технократическому видению права. Окончательная победа идеи стихийной рыночной экономики как права свободного общества сделало конкуренцию метафорой открытых правовых систем – то есть правовых систем, основанных на рыночной демократии, принципе верховенства закона и глобальном взаимодействии на международном рынке.

Однако, несмотря на то, что такое понятие конкуренции делегитимизирует иерархию как желательную форму социального порядка, оно также обнаруживает редукционистский подход к человеческим законам, основанным в действительности на представлении об отдельных субъектах, соревнующихся между собой за результат, – такая разновидность правового режима в большей степени благоприятствует интересам частных лиц. Вследствие этого государственный или частный собственник все еще находится в центре правового порядка, несмотря на то, что частным собственником сегодня может выступать транснациональная корпорация, обладающая возможностью действовать в глобальном масштабе.

Сегодня впервые с того момента, как зародилось современное государство, частный сектор сильнее, чем государственный[142]142
  См.: Hertz (2001).


[Закрыть]. В результате мы имеем машину, работу которой, кажется, невозможно повернуть вспять и которая производит неравенство и экологические катастрофы – прямые следствия структуры прав собственности. Механистическая и абстрактная концепции права способствовали неуклонному росту экспроприации ресурсов у 99 % населения в пользу 1 %. Ни один экологический порядок не устоит против такой степени неравенства. Возврат к увеличению государственного контроля не решит проблему. Попытки справиться с злоупотреблениями, порожденными конкуренцией, при помощи новой иерархии, что в основном и предпринималось после глобального кризиса 2008 года, когда принимались программы государственного субсидирования предприятий и банков, не принесли реального результата. Переход от одной механистической альтернативы к другой обречен на то, чтобы только наращивать грабеж и скатываться к той же ошибочной политике. Для того чтобы решить наши системные проблемы, необходима всесторонняя критика, которая позволит высвободиться из механистической ловушки. Экологическое понимание права может обеспечить решение данной задачи.

Глава 8
От капитала к общедоступным благам: экологическая трансформация в праве

Благодаря невероятной силе механистической ловушки эволюция людей по направлению к хаосу и разрушению, как это предсказано вторым законом термодинамики, кажется неизбежной. Эта зловещая картина, на которой мир вследствие неизменных механических законов, регулирующих отношения между людьми, предстает как машина, которая продолжает работу только по инерции, может лишать сил и вселять отчаянье до тех пор, пока мы не осознаем, что эти законы, подобно законам природы, не составляют единого целого с механистической концепцией, преобладающей в общем понимании. Выход за рамки этого общего понимания, таким образом, требует долгосрочной стратегии, которая бы сделала сдвиг системной парадигмы политически значимым. В этой главе мы обсуждаем три стратегические цели, к которым нужно стремиться: отделить закон от власти и насилия, сделать общество независимым, а собственность – генеративной.

Отделить закон от власти и насилия

Наиболее важное структурное решение, которое будет противостоять стремительному движению к окончательному хаосу, заключается в возрождении до некоторой степени гармонии между законами природы и законами, регулирующими отношения между людьми, за счет возвращения последних обратно в область сообществ, организованных по сетевому принципу. Если бы люди понимали под природой закона постоянно развивающееся общее благо, в котором находят отражение местные условия и основные потребности, то они стали бы заботиться о нем. Они бы поняли, что закон слишком значим и поэтому не может и дальше оставаться на службе у организованных корпоративных интересов[143]143
  См.: Nader (2005).


[Закрыть]. Создатели и пользователи закона – мы сами. Если мы сталкиваемся с законом один на один, то в каждом из нас это неизбежно порождает страх. Но когда мы объединяемся, то уже мы сами представляем закон! Мы должны понять, что единственная сила, которой мы обладаем как индивиды и как сообщества, заключается в том, что мы выбираем тот способ, каким мы смотрим на закон, действующий в обществе. Считаем ли мы его справедливым и разумным в связи с более общей целью спасения цивилизации? Принимаем ли мы решение повиноваться закону или нет? Насколько мы готовы поставить самих себя на карту, чтобы избежать того, что Ханна Арендт называла банальностью зла?[144]144
  См.: Arendt (2006), Арендт (2008).


[Закрыть] От нас не требуется геройства; все, что нужно, – это просто выработать экологическое восприятие общества. Нам нужна такая концепция, которая уничтожит порожденный экономикой индивидуализм за счет того, что поставит закон на один уровень с социальными сетями и экологическими сообществами. Нам как обществу нужно сорвать с правовой системы идеологический покров, представляющий ее в догматическом и механистическом виде, так, как будто она является «собственностью» государства и как будто доступ к ней каждого человека в отдельности опосредован профессиональной культурой корпоративных юристов.

Чтобы добиться такого влияния, сообщества людей должны бросить вызов механистическому видению, формирующему наше представление о законе, как об объективной системе, «существующей вовне», основанной на концентрации власти и толкуемой исключительно в своих же собственных понятиях с помощью профессионально передаваемых искусственных знаний. Существующая концепция закона как априорного порядка, на основании которого обо всей социальной активности в теории судят как о законной или незаконной, противоположно холистической концепции закона, где он предстает в качестве непрекращающегося договорного процесса налаживания культурных связей, как того требует системное мышление.

С позиции эволюционистов и юристов романтического направления, закон в гораздо большей степени отражает наболевшие проблемы общества, дух народа, чем потребности государства или корпоративных субъектов. Как нам известно, глобальный капитализм лишил нас этой многообещающей концепции. Сегодня старая профессиональная юридическая литература (одинаково как по римскому, так и по общему праву) перестала быть тем местом, где стоит искать дух народа. В действительности правильнее будет обратиться к общественному богатству, созданному трудовыми традициями, желаниями и взглядами 99 %, и защитить их от посягательств со стороны корпораций и государства. Например, осознание того, что общество расплачивается за выдачу патентов на исследования, финансируемых из государственного бюджета, не только тем, что люди лишаются тех преимуществ, которые дают такие исследования в области медицины, но и тем, что это ставит под сомнение открытость научных исследований в будущем, – осознание этого может вдохновить сообщества (сообщества в общем смысле, а не только активистов, действующих в пределах университетского кампуса) на сопротивление. Те из общественных адвокатов, кто имеет полное представление о долгосрочных последствиях применения экстрактивного закона, могут подвергнуть сомнению легитимность закона Бэя – Доула[145]145
  Bayh-Dole Act – акт по патентам и торговым маркам 1980 года в США, который в целях коммерциализации собственности на интеллектуальные продукты передал университетам права патентовать результаты исследований, выполненных за федеральные средства. – Прим. ред.


[Закрыть] или многих других инициированных корпорациями плодов механистического права, организованного «сверху вниз». Аналогично этому осознание реальных экологических потерь, которые несет в себе механистическая структура ответственности договорного аутсорсинга, как это показала трагедия Рана-Плазы, может стать причиной аналогичного глобального сопротивления, ведущегося самыми разными средствами, такими как бойкот глобальных добывающих компаний или разработка новых доктрин ответственности. Понимание идеологической природы доминирующего дискурса права позволит сообществам формулировать политически конкурентоспособные решения.

При широком распространении такого видения права, как только оно станет частью общего понимания, то будет противостоять профессиональным интересам тех, кто заинтересован в отчуждении закона от его создателей, пользователей и интерпретаторов. Это позволит воспринимать людей не как абстрактных индивидов, а, скорее, подобно всем прочим живым существам, как действующих лиц в сложных сетях качественных социальных и экологических отношений. Это видение сформирует законы, на качественном уровне регулирующие отношения между людьми, которые создадут, подобно экологическим законам природы, новые социальные ресурсы и ценности, а не продолжат эксплуатировать уже существующие.

В противоположность этому видению преобладающее сегодня общее понимание, при поддержке профессиональной среды политиков и юристов, лишает общие сети их врожденной способности создавать закон. Например, идея о том, что частный сектор более эффективен, чем государственный, стала распространенной политической точкой зрения в среде обеих партий США. Закон об интеллектуальной собственности помог бизнесу извлекать выгоду из таких идеологических инвестиций, в то время как непатентованные культурные и природные ресурсы, с помощью которых создаются другие внерыночные ресурсы, не учитываются при расчете ВВП. Общедоступные альтернативы приватизации (такие, как премии, гранты, стипендии для авторов или производителей, сбор средств (краудфандинг) на общие проекты) – все то, что может противостоять власти интеллектуальной собственности, – исследованы недостаточно. Эта парадоксальная система, которая оправдывает, по сути, исключающую корпоративную собственность для создания социально значимого знания, хотя и подвергается критике[146]146
  См.: Boyle (2003).


[Закрыть], все же остается частью общего мировоззрения. Более того, древние культуры, основанные на общем коллективном знании, такие как, к примеру, китайская, определяются как культуры, которым недостает верховенства закона, поскольку они с неохотой принуждают к исполнению интеллектуальных прав собственности[147]147
  См.: Alford (1995).


[Закрыть]. На самом деле тех, кто сопротивляется такому «огораживанию» знания, считают пиратами и подвергают судебным преследованиям, вместо того чтобы объявить их героями, действующими в интересах 99 %. (Стоит все время помнить о трагедии Аарона Шварца, который покончил с собой в возрасте 27 лет во время своего сражения за общедоступные блага.)[148]148
  О роли лиц, объявленных «вне закона» в процессе развития правовой системы, см.: Penalver and Katyal (2010).


[Закрыть]

Как уже было отмечено, исторически накопление профессионального знания, укорененного в механистическом мышлении и служащего интересам накопления капитала, сформировало сегодняшнее общее мировоззрение. Очевидно, что непросто изменить этот устоявшийся взгляд. В первую очередь необходимо бросить вызов господствующей в профессиональной среде концепции правового порядка, отделенного от сообществ его пользователей и создателей.

Экологическое понимание закона – единственно возможный переворот, который могут дать культура и подлинная гражданская вовлеченность, – преодолевает одновременно и иерархию, и конкуренцию как «правильные» нарративы правового порядка. Оно ищет способ выразить сложные отношения между частями и целым – индивидуальными правами, обязанностями, общими правами, властью и законом – через использование метафоры сети и открытого общества, преследующего общую цель. В конечном счете нам необходим сдвиг парадигмы, всесторонний критический анализ, посредством которого, во имя возрождающейся Геи, живая Планета снова будет помещена в центр правовой перспективы, а закон вновь окажется в руках активных сообществ. Уйти от механистических отношений между индивидами, существующими в условиях рыночной конкуренции или государственной иерархии, можно только благодаря берущим начало в самом низу новым «естественным законам», которые вырастают на базе сообществ из конкретных обстоятельств и трактуются сегодня как те самые экологические принципы, благодаря которым жизнь на Земле процветала миллиарды лет.

Этот шаг, вместо того чтобы ограничить наши возможности принимать решения о том, какие законы будут управлять нашими социальными организациями, на самом деле позволяет нам уйти и от индивидуалистического, и от государственно-ориентированного подходов; позволяет уйти от жестокой логики власти и потребления, присущей как иерархической, так и конкурентной моделям; он являет собой признание большинством того факта, что публичное и частное право, так, как они понимаются сегодня, предоставляют нам ложный выбор на том основании, что и то и другое есть метафоры, служащие для обозначения исключения и концентрации власти, использующихся для погони за ростом. Нам необходимо новое правовое видение экологического общества, которое договаривается о своих законах посредством настоящей политической дискуссии, ориентированной на будущее и свободной от идеологического наследия модерна.

Например, если группа людей преследует общую цель, такую как восстановление заброшенной фабрики (что, как известно, случилось в Аргентине после дефолта), то такая группа может самоорганизоваться для лучшего достижения своей цели: члены группы делят между собой задания в соответствии с возможностями каждого; они прибегают к мозговому штурму, когда ищут наилучшее решение; они оценивают предложения друг друга; они развивают общие идеи внутренней справедливости; они разрабатывают процедуры разрешения споров; они ищут сотрудничества с рабочими, оказавшимися в подобной ситуации; они нуждаются в поддержке и ищут ее у близлежащих сообществ для того, чтобы суметь противостоять власти действующих законов[149]149
  См.: Magnani (2009).


[Закрыть]. Ни иерархическая, ни конкурентная модель не отражают идею таких правовых организаций. Такие сообщества рассеивают объединяющие их власть и методы действия с помощью внутренней правовой системы, основанной на самоконтроле и общности ценностей и целей. Механистическое право, основанное на концентрированной власти, напротив, доказало, что оно не знает другого способа действовать, кроме как посредством насилия, легитимность которого обосновывается в терминах этого же права.

Участники таких организаций не отчуждаются от закона, который управляет ими, – напротив, они сами создают закон и сами следят за его соблюдением; они находятся по ту сторону любой концентрации власти и по ту сторону любой претензии на монополию на насилие. Такие организации преодолевают искусственное разделение между частной и общественной сферами жизни. Здесь толкование закона – это непрофессиональная практика совместного поиска коллективного смысла. Закон, будучи отделенным от власти и насилия, предстает чем-то, что напоминает язык, культуру или искусство, – он становится средством коллективного общения людей, которые сами принимают решения. Почти так же как территория старой заброшенной фабрики является возрождаемым общедоступным материальным благом, закон возрождается в повседневном опыте людей, позволяя им производить экологическую и устойчивую способность приспосабливаться к потребностям и условиям их борьбы. Нет основания полагать, что мы, как один из видов, ведущих совместную борьбу за существование, не в состоянии организовать сеть подобных друг другу генеративных правовых порядков – обширную, выстроенную снизу вверх сеть автономных политических, социальных и экономических сообществ, в которых бы процветало общественное производство и воспроизводство за пределами идеологического деления на частное и общественное. Нет основания полагать, что мы не в состоянии выйти за рамки теории для того, чтобы наделить общественной и политической значимостью новое системное понимание, воплощенное в новом правовом видении, которое позволит нам выживать и процветать.

Сделать общество независимым

В доминирующей концепции эпохи модерна научная революция вывела человечество на свет из «темных веков», позволив ему управлять и собственным будущим, и природой – за счет перевода общедоступных благ в капитал. Плачевным результатом этого является то, что большинство сегодняшних городских жителей потеряли связь с природой и погрязли в экологической безграмотности и отчуждении. Впервые в истории человечества больше половины населения Земли живет в урбанистической среде[150]150
  ООН, 10 июня 2014 года: городское население Земли продолжает расти, более его половины составляют городские жители: http://www.un.org/en/development/desa/news/population/world-urbanization-prospects-2014.html.


[Закрыть]. Большинство детей не могут наблюдать за сменой времен года, отражающейся на растительном и животном мире (исключение здесь – домашние животные), и не знают ничего о том, откуда берется еда, которую они видят упакованной в холодильниках супермаркетов, так как большинство не выращивают своих собственных продуктов питания. Западные люди проводят значительную часть времени в помещениях, везде разъезжают на машинах и считают водопровод чем-то само собой разумеющимся. Городские жители богатых стран пользуются своим «правом» принимать душ в течение долгого времени, несмотря на сильные засухи в таких местах, как, например, Калифорния. В течение всего лета они предпочитают пользоваться кондиционером, каждую ночь они зажигают огни на небоскребах, и каждый раз, когда они останавливаются, чтобы поболтать с приятелем, или когда они ждут своих детей, чтобы забрать их из школы, они и не думают о том, чтобы глушить на это время прожорливые двигатели своих гигантских внедорожников. Если кто-то возражает против такого поведения, то самый простой ответ, который он получает, гласит: «Это мой бензин!» или «Я заплатил за свою воду и свое электричество!», и поэтому «Не суйте нос не в свое дело!». Такие потребительские привычки, которых большинство даже не замечает, приводят к катастрофическим последствиям. Уровень выработанной энергии на ядерном реакторе атомной электростанции Фукусима, Япония, повлекшей крупную аварию весной 2011 года, был так низок, если сравнивать его с тем электричеством, которое могло быть произведено на основе этой энергии и которого бы хватило на то, чтобы освещать Токио в течение всего одной ночи. (Около 50 ядерных реакторов Японии производят лишь 30 % от общего количества потребляемой в стране энергии, то есть каждый реактор дает всего 0,6 % от целого объема!)[151]151
  См.: сайт Всемирной ядерной ассоциации, раздел «Атомная энергетика в Японии»: http://www.world-nuclear.org/information-library/country-profles/ countries-g-n/japan-nuclear-power.aspx.


[Закрыть] Принимать на себя риски, связанные с ядерной энергетикой (отработанное топливо реакторов продолжает быть опасным для человека еще в течение 180 тыс. лет) ради того, чтобы злоупотреблять электричеством в городской жизни богатых стран – это не похоже на рациональное поведение тех особей, которые заявляют, что порвали с прошлым темных веков! Все это – примеры собственнического индивидуализма, который, вместо того чтобы освободить нас от средневековых предрассудков, привел к иррациональному преклонению перед своекорыстным интересом.

В некотором смысле бороться с отчуждением жителей городов от природы можно путем создания защищенных зон, в которых запрещены частная собственность и ограничение доступа к лесам и прочим природным объектам, что позволит людям восстановить утраченные исторические связи с общедоступными благами. Сегодня даже в капиталистическом мире уже можно найти примеры правовых систем, допускающих «свободное пересечение» (trespass free). К ним относятся скандинавские законы о «праве на свободный проход», которые запрещают собственникам земель лишать людей доступа к своим владениям. И хотя в скандинавских странах, безусловно, признают право собственности на землю, там также придается большое значение поощрению широкого доступа к природе с экологическими и оздоровительными целями. В результате собственник, владеющий земельным участком в сельской местности – садом, или парком, или необработанной землей, – не имеет права огораживать свое владение[152]152
  См.: фундаментальное сравнительное исследование у Val-guarnera (2014).


[Закрыть]. У каждого есть право беспрепятственного нахождения на таких территориях, а их собственники несут установленную законом ответственность за обеспечение открытого и безопасного доступа к ним. Более того, люди обладают правом разбивать лагерь в частных владениях и жить там в течение разумного периода времени; им может быть отказано в доступе только к той земле, что непосредственно примыкает к дому самого владельца. В западной правовой традиции множество других видов прав собственности может быть истолковано так, как если бы все они допускали непосредственное завладение собственностью и защищали ее генеративное использование. Такие организационно-правовые формы собственности, как общая доверительная собственность на землю, применяющиеся в некоторых городах США и Европы с целью возрождения заброшенной собственности, могут использоваться для получения сообществами права владения большими участками земли. При этом исключительные имущественные права предоставляются индивидам только в отношении тех участков, которые им разрешено восстановить с целью дальнейшего самостоятельного использования. Они должны в обязательном порядке поселиться на земле, отданной им в собственность, и они не имеют права продавать эту землю или сдавать ее в аренду. В качестве членов сообщества эти индивиды-собственники принимают участие в доверительном управлении. Таким образом, выгодоприобретателем общей доверительной собственности является сообщество вместе с его будущими поколениями, а индивиды могут владеть правами на исключительное пользование, с учетом различных ограничений в возможности передачи части этих прав. Общая доверительная собственность довольно эффективна, когда речь идет о снижении стоимости пользования землей для людей с низким уровнем дохода[153]153
  См.: Harper (2012).


[Закрыть]. Управлением здесь заняты доверительные собственники, которых выбирают самыми разными способами, обычно – общим собранием. Аналогично, «правовой институт общедоступной доверительной собственности» ограничил возможности правительства разрабатывать нетронутые земли или другие природные объекты[154]154
  См.: Wildlife Society (2010).


[Закрыть] – в сфере гражданского права фонды местных сообществ могут взять на себя похожую функцию и защищать культурные ценности и объекты культурного наследия. Тем не менее такие доктрины – это все еще исключения, которые никогда не рассматривались в общем праве собственности в качестве полноценных альтернатив. Впрочем, недавние судебные процессы, инициированные юными истцами штата Орегон, дают надежду на широкое толкование закона, в котором бы учитывалось право будущих поколений считать атмосферу Земли общим благом, находящимся в общедоступной доверительной собственности[155]155
  См.: Zeller (2015).


[Закрыть].