Текст книги "Экология права. На пути к правовой системе в гармонии с природой и обществом"

Глава 7
Механистическая ловушка

Вопреки переходу от метафоры машины к метафоре сети, состоявшемуся на переднем крае науки, механистическое мировоззрение эпохи модерна все еще преобладает в среде юристов, ведущих политиков и представителей исполнительной власти. Всего лишь в течение двух последних десятилетий специалисты в области теории организаций используют системное мышление в управлении общественными институтами. Механистический взгляд на организации также остается распространенным в среде руководителей, деятельность которых ограничена институциональными рамками, созданными законом, который сам по себе перешел в разряд технологии и больше не отражает собственно интересы общества. Такой взгляд создает нечто напоминающее механистическую ловушку, когда люди больше не контролируют действия правовых институтов, таких как корпорации или правительственная бюрократия, даже если эти действия причиняют вред сообществам или общей окружающей среде.

Недальновидная система стимулирования

Слепая погоня за чистой прибылью находит ключ к своему успеху в правовой технике аутсорсинга.

Доминирующее правовое видение делает едва ли не обязательным перемещение производства из промышленно развитых стран в страны с запредельным уровнем эксплуатации рабочих и окружающей среды. Например, в апреле 2013 года обрушение Рана-Плаза в Бангладеш унесло жизни более 1100 несчастных рабочих, вынужденных под страхом увольнения продолжить работу на предприятиях, расположенных в аварийном здании – как это требовалось для выполнения обязательств по контрактам, заключенным с наиболее известными западными производителями одежды – от Gap до Benetton[115]115
  См.: Siegle (2014).


[Закрыть]. Из-за правовой структуры аутсорсинга, корпорации, получающие благодаря эксплуатации работников, формально нанятых другими организациями, огромные прибыли, не несут ответственность за подобные трагедии. Генеральные директора таких корпораций используют подобные правовые техники на регулярной основе. Они сами и члены совета директоров находятся далеко от тех мест, где их решения будут иметь решающее значение, а уставы корпораций делают принятие таких решений практически обязательным. Даже самые гуманные директора или советники по правовым вопросам, из-за юридически искаженной обратной связи с центром, будут ощущать себя обязанными перед акционерами искать новые возможности развития бизнеса – разрушительные для общества и экологии, но сулящие молниеносные обороты.

Такие структуры принятия решений чрезвычайно ограничены с экологической и социальной точки зрения. Например, в самом начале этого века, стремясь получить налоговые льготы и недорогую землю для строительства нового административного здания компании, «Пфайзер» вступила в переговоры с местными властями, с тем чтобы переместиться в обедневший Нью-Лондон, штат Коннектикут. Сделка, потребовавшая сомнительных изменений в праве государства на принужденное отчуждение частной собственности в пользу фармацевтического гиганта и с ущербом для местных мелких частных собственников, создала огромные социальные издержки. Дело дошло до Верховного суда. Скандально известным решением 2005 года по делу Kelo v. City of New London Верховный суд счел создание новых рабочих мест и дополнительные налоги, обещанные компанией, достаточными доводами для того, чтобы государство отчуждало частную собственность в общественных интересах. Спустя всего несколько лет после принятия этого в значительной степени противоречивого решения «Пфайзер» тем не менее решила закрыть свое представительство в городе и уволить 1400 сотрудников, оставив после себя пустые здания и социальные руины. Сорок штатов приняли законы против Кело, ограничивающие влияние Верховного суда, благоволящего коммерческой деятельности.

По всему миру достаточно примеров того, как корпорации без устали преследуют интересы акционеров, действуя подобно юридическим машинам, экстернализируя социальные издержки. Действия корпораций – это культурная проблема в той же степени, что и юридическая. Изменение уставов корпораций с целью заставить их руководство учитывать реальные издержки своих действий, прибегая для этого к системному мышлению, – один из основных шагов, который необходимо сделать на пути к экологии права[116]116
  См.: Kelly (2001), Stout (2012).


[Закрыть].

Сходным образом на поведение политиков, действующих в ограниченных временных рамках своего выборного цикла, как правило, оказывают влияние ведомственные ограничения и стимулы, имеющие правовое происхождение. Даже если политический деятель действительно придерживается экологического и системного мировоззрения, результат проводимой им соответствующей политики будет заметен только в среднесрочной или долгосрочной перспективе. Однако дополнительные издержки, которые понесут избиратели и в особенности спонсоры такого политика, проявятся тут же в форме экологических и социальных обязательств, требований по совершенствованию технологий и тому подобном. Это несоответствие между короткими электоральными циклами и долгосрочными результатами объясняет ту обычную неохоту, с которой политики помогают экологическим движениям. Страх проиграть выборы вследствие ухудшения отношений с представителями, например, нефтяной промышленности объясняет, почему экологические движения всегда сражаются один на один с нефтяным бизнесом и почему власти Западной Виргинии не вступают в конфликт с угольной промышленностью. Карьеры двух известных американских политиков – демократа Джима Джонца (1951–2007) и республиканца Уэйна Гилхреста – прервались, когда в ответ на их экологическую позицию деньги корпораций перешли к их оппонентам. В направлении мысли, известном как «теория рационального выбора», популярном среди юристов, экономистов и политологов, утвердился вывод о том, что для политика «иррационально» не максимизировать свои шансы быть переизбранным. Экономист Джеймс Бьюкенен даже удостоился Нобелевской премии за вклад в эту теорию[117]117
  См.: See Buchanan и Tullock (2004), Бьюкенен (1997).


[Закрыть]. Следовательно, действия сознательного политика, который выступает в поддержку окружающей среды или отстаивает права слабых, с точки зрения господствующей академической мудрости противоречат здравому смыслу. Тогда для того, чтобы у представительной политики появилась возможность помогать окружающей среде, закон о финансировании избирательных кампаний должен быть приведен в соответствие с долгосрочным экологическим мышлением.

Еще более распространенным в среде экономистов и политиков является понятие неограниченного экономического роста, ведущее свою родословную от Адама Смита и других. Современные корпорации представляют собой институциональные воплощения этого убеждения. Неограниченный рост корпораций не является их естественным состоянием – напротив, это политический выбор, закрепленный в их внутренних уставах. Проистекающий отсюда безграничный экономический рост множества успешных корпораций способствовал передаче власти из рук государства в руки корпоративных собственников и дальнейшей приватизации всех форм общедоступных благ. Сегодня найдется достаточно корпораций, размеры и влияние которых настолько велики, что скорее они, а не политики могут устанавливать законы и определять политический курс. Лоббируя законодательные инициативы или затрачивая колоссальное количество средств на юристов и ведение судебных тяжб, такие корпорации могут влиять на правовое поле, в котором они действуют. Например, закон Байя – Доула, принятый под давлением фармацевтической отрасли в США в 1980 году и затем давший ростки аналогичных законодательных инициатив по всему миру, позволил университетам получать совместно с организациями-спонсорами патенты на результаты исследований, финансируемых государством. Общественная польза от такой общей интеллектуальной собственности, таким образом, трансформируется в частную пользу, в коммерческий актив частной организации[118]118
  См.: Bollier (2014).


[Закрыть]. Аналогичным образом, под давлением корпораций в их пользу был изменен закон ЕС, разрешающий сохранять в тайне место производства продукта, что лишило возможности даже экологически грамотных потребителей приобретать продукцию местных производств. (Как это ни парадоксально, упразднение обязанности производителя сообщать о месте изготовления продуктов прошло под видом регламентирования сведений об их потенциальной аллергенности!)[119]119
  Правило 1169/2011, касающееся сведений для покупателей о продуктах, было записано в приложении 13.12–2014. См.: http://ec.europa.eu/food/safety/labelling_nutrition_en.


[Закрыть]

В целом для общедоступных ресурсов последствия механистической ловушки предвещают одни несчастья. Помимо очевидных и прямых последствий для окружающей среды, таких как ее загрязнение, уничтожение лесов или распространившееся повсюду чрезмерное развитие, мы также можем наблюдать продолжающуюся приватизацию коммунальных служб, тюрем, школ, высших учебных заведений, государственных теле– и радиостанций и многих других объектов инфраструктуры. Теперь всеми этими объектами, которые когда-то принадлежали обществу, корпорации управляют в краткосрочном экстрактивном режиме.

К сожалению, в обществе мало известно об этих проблемах – виной этому, в частности, не внушающая доверия работа средств массовой информации, которыми владеют корпорации. Подобным образом деньги корпораций, которые те тратят, преследуя собственные интересы, ставят под удар даже сам объективный характер научных исследований[120]120
  См.: Nader (2014).


[Закрыть]. Пожертвования и другие виды финансового стимулирования могут сковывать университеты так же, как политику. Для этого не требуются непорядочные ученые – напротив, этому способствуют сами процессы, протекающие в научном сообществе, такие как выборы на академические должности или отбор статей для публикации в журнале, принятые в тех учреждениях, которые изуродованы необходимостью привлекать деньги корпораций.

Такое положение дел – следствие жажды наживы корпораций[121]121
  См.: Noble (2013).


[Закрыть]. Вдобавок к этому нехватка системного мышления затрудняет привлечение к ответственности за последствия решений тех, кто их принимал. Большинство либо не отдают себе отчет в долгосрочных катастрофических последствиях недальновидных решений, либо если и отдают, то чувствуют себя при этом абсолютно беспомощными, так как пути воздействия на ситуацию каждого человека в отдельности (через голосование на выборах) оказываются бесполезными.

Сугубо количественный метод и сведение жизни людей к абстрактным единицам труда – то, что сегодня практикуют заботящиеся о максимизации полезности бизнесмены или целые торговые компании – разновидность картезианского механистического мировоззрения. Те из экономистов, кто работает на сохранение этого мировоззрения в настоящем, становятся частью истеблишмента. Таким образом, стимулы частного бизнеса и юридических структур, которые поощряют эксплуататорское, близорукое поведение корпораций, определяют институциональную, правовую и теоретическую форму сегодняшнего экстрактивного экономического порядка, который мы назвали механистической ловушкой[122]122
  О необходимости всестороннего анализа такого положения дел см.: Unger (1976).


[Закрыть].

Глобальный капитализм

За последнее десятилетие XX века люди в основной массе пришли к пониманию того, что возникает новый мир – мир, сформированный новыми технологиями, новыми общественными структурами, новой экономикой и культурой. Глобализация стала термином, обобщающим необычайные изменения и кажущееся неизбежным ускорение, которые ощущали миллионы людей. В течение нескольких лет многие проявления глобализации стали казаться нам привычными[123]123
  См., например: Held и McGrew (2003).


[Закрыть]. Мы полагаемся на глобальные сети коммуникации и интернет как источник, откуда мы черпаем информацию об окружающем мире; с помощью различных социальных сетей мы можем ежедневно общаться с рассеянными по всему миру друзьями и близкими нам людьми.

Однако вместе с этими приятными сторонами глобализации в течение 1990-х возникает и новый вид глобального капитализма; его влияние на наш комфорт и благополучие уже не так однозначно. Эта новая форма капитализма в корне отличается от того капитализма, который сформировался во время промышленной революции и который исследовал Карл Маркс. Он также существенно отличается от капитализма, основанного на теориях Джона Мейнарда Кейнса (1883–1946), ратовавшего за общественный договор между трудом и капиталом и выступавшего за централизованную настройку экономических циклов национальных экономик, которая заняла главенствующее положение в мире на несколько десятилетий после Второй мировой войны.

Исключительным свойством установившейся у нас сегодня формы капитализма является ее глобальный порядок, то, что для нее во всем мире не существует альтернативы, которая была бы более эффективна и лучше организована. Государства, ограниченные пределами своей юрисдикции, недостаточно могущественны для того, чтобы ограничить глобальное перемещение по миру экстрактивных корпораций[124]124
  Hardt and Negri (2000); Хардт и Негри (2004).


[Закрыть]. Со вступлением коммунистического Китая в ВТО в 2001 году, весь мир стал регулироваться, по существу, одним и тем же набором экономических правил и институтов. К сожалению, эти институты все в равной степени неустойчивы и экстрактивны – и тогда, когда корпорации принимают свои частные решения, и тогда, когда краткосрочные решения принимаются на государственном уровне.

В центре глобального капитализма находится сеть финансовых потоков, которую закон позволяет расширять без оглядки на какие бы то ни было этические нормы, в качестве следствия их собственного экономического устройства. В условиях этой новой экономики капитал работает в реальном времени. Его непрерывное движение по глобальным финансовым сетям обеспечивается так называемыми правилами свободной торговли, созданными для того, чтобы поддерживать постоянный рост корпораций. Корпорации неустанно гонятся за этим ростом, стимулируя чрезмерное потребление и экономику одноразовых вещей, которые связаны со значительными затратами энергии и ресурсов, производством отходов, загрязняющих окружающую среду, истощением природных ресурсов Земли и окончательным разобщением людей. Например, продажи телевизоров с большими экранами и других устройств, рассчитанных на домашнее развлечение, поощряют людей больше времени проводить дома и отбивают у них вкус к социальной активности.

Постоянные попытки корпораций сделать приватизацию еще более широкомасштабной оказываются весьма эффективными тогда, когда это касается потребительского рынка и увеличения ВВП, однако новая экономика оказывает в основном отрицательное влияние на благополучие людей. Исследования, проведенные учеными и представителями общественности, обнаружили массу взаимосвязанных пагубных последствий капиталистической свободы на заработок, гарантированной правом собственности. В число таких последствий входит рост социального неравенства и социальной изоляции, распад демократических институтов, более быстрое и более экстенсивное загрязнение окружающей среды, рост уровня бедности и отчуждения[125]125
  См.: Castells (1996); Кастельс (2000); Mander (2012); Mander и Goldsmith (1996); Piketty (2014), Пикетти (2016).


[Закрыть].

Новый глобальный капитализм, свободе которого захватывать неосвоенные ресурсы до сих пор оказывается правовая поддержка со стороны механистической концепции собственности, сначала поставил под угрозу уничтожения, а затем уничтожил местные сообщества по всему миру. Реализуя непродуманные биотехнологии, он вторгся в святая святых жизни, предпринимая попытки свести многообразие к монокультуре, экологию – к технике и жизнь как таковую – к товару. Он обогатил мировую элиту финансовых спекулянтов, предпринимателей и специалистов в области высоких технологий, даровав каждому из них юридически защищенную свободу на добычу. Богатство этих людей росло небывалыми темпами, однако последствия для общества и окружающей среды были катастрофическими[126]126
  См.: Klein (2007); Кляйн (2009).


[Закрыть]. Как показал финансовый кризис 2008 года, финансовое благополучие людей по всему миру было подвергнуто серьезной опасности. Механистическая структура права эпохи модерна, с ее краткосрочной системой стимулирования и поощрением неограниченного роста компаний, – это одна из главных движущих сил настоящего положения вещей.

Слабые государства и сильные корпорации

Так как экономическая глобализация оказала влияние фактически на все стороны нашего социального и культурного бытия, неудивительно, что это влияние также существенным образом затронуло и право. Сегодня область действия международного права не ограничивается государствами: теперь в него входят многие другие субъекты, а все еще преобладающее представление о международном правовом порядке, где государства предстают его основными структурными элементами, больше не соответствует действительности. Такими новыми игроками становятся союзы государств. Некоторые из них имеют глобальный охват (например, Организация Объединенных Наций или Всемирная торговая организация); другие – более ограниченный территориальный охват (например, Европейский союз, Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА) или Общий рынок стран Южной Америки (Меркосур).

Международное право продолжает неуклонно расценивать такие организации в качестве юридических лиц и не пересматривает основы этой установившейся практики[127]127
  См.: Reimann (2013).


[Закрыть]. Международное право, со времени его учреждения Гуго Гроцием, с самого начала основывалось скорее на Декартовых персонализированных структурных элементах – юридических лицах, конкурирующих друг с другом в пределах механистического, деполитизированного представления о праве – и не понималось как действительно глобальная сеть, состоящая из таких связей, где фактические властные отношения между сообществами и внутри них делают право и политику неразличимыми. Частные корпорации, часто более могущественные, чем государства, могут свободно перемещаться по миру и не несут ответственности за нарушение международных прав человека в отличие от государств и их представителей власти, связанных правовыми ограничениями. Несмотря на то что корпорации де-факто являются наиболее активными участниками отношений, подпадающих под действие международного права, и могут влиять на его содержание, нехватка экологической дальновидности в системе права делает их участие незаметным и защищает их от ответственности точно так же, как Гроций блестяще защищал в суде Ост-Индскую компанию. Деньги корпораций определяют политику государств и нередко – политику негосударственных организаций. Например, корпорации финансировали распространение использования генно-модифицированных организмов (ГМО) в Африке или искоренение древних культурных практик, основанных на общинных принципах, таких как коллективные формы землевладения или полигамия.

Распространение приватизации и индивидуализма – это следствие такой структуры права (сдавливающего с двух сторон механизма частной собственности и государственной власти), которая не считается с существованием общих ресурсов и общества. Три века непрерывной трансформации общедоступных ресурсов в капитал подавили государства и государственные интересы, позволив корпорациям доминировать над ними. Границы государств постепенно становились проницаемы для крупных и мгновенных перемещений капитала, порождающих колоссальные социальные последствия, например такие, когда венгерский финансист-магнат Джордж Сорос своими действиями дестабилизировал различные европейские валюты в 1992 году или когда крупные спекуляции породили кризис «Четырех азиатских тигров» в 1997-м[128]128
  См.: Mallaby (2010).


[Закрыть].

Другое хорошо известное следствие таких глобальных отношений между двумя частями сдавливающего механизма – частной собственностью и государственной властью – это эффект «вращающейся двери», позволяющий крупным руководителям произвольно перемещаться из государственного в частный сектор и обратно и создающий тем самым ужасные конфликты интересов. В США лицом таких нарушений стал бывший вице-президент Дик Чейни, чьи отношения с военно-промышленным комплексом сыграли ключевую роль в решении по войне в Ираке. Аналогичным образом некоторые члены экономического блока администрации Джорджа Буша, до того как войти в состав администрации Обамы, лавировали между государственными постами и должностями в Goldman Sachs. Также и в Европе премьер-министры и министры экономики разных стран до государственной службы или после нее занимали руководящие посты в Goldman Sachs или в других инвестиционных банках.

Западная правовая традиция создавалась для того, чтобы защищать частных экономических агентов от государства в условиях, когда государство было сильным, а частные собственники – слабыми. Сегодня она создает крупный системный дисбаланс, защищая частное от государственного, вместо того чтобы охранять государственное от частного. Это обстоятельство – основная причина повсеместного распространения приватизации в глобальном масштабе, в то время как национализация перестала считаться приемлемой альтернативой приватизации. Охраняется законом исключительно частная, но никак не общая собственность, а государственное присвоение последней не составляет предмет судебных разбирательств и осуществляется в абсолютно произвольном порядке[129]129
  См.: Mattei (2011).


[Закрыть].

Возможно, даже в большей степени, чем решения правительств, на жизнь миллионов людей оказывают влияние решения, принимаемые внутри частных корпораций, несмотря на то, что только действия правительств основываются на демократических законах, а действия корпораций – на законах экономической эффективности. Соответственно руководители корпораций могут за несколько часов заработать столько, сколько их сотрудники зарабатывают за год. Это несоответствие заработков социально неприемлемо даже в том случае, если такой руководитель работает на «частную» корпорацию, ведь такая разница – первый враг общества. Преобладающая сегодня позиция, на основании которой различают ответственность частных лиц и социальную ответственность государства, сама по себе – следствие такого понимания права, которое должно быть нами изменено. Так как любая модель концентрации власти в одних руках всегда настроена враждебно по отношению к общедоступным ресурсам и к экологически устойчивому правовому порядку, то правовая система, ставящая своей целью регенерации общедоступных ресурсов, должна заняться теми, кто благодаря нашей экстрактивной системе собственности скопил слишком много для себя и оставил слишком мало для всех остальных. Однако государства, которые в действительности тесно переплетены с сетью бурных финансовых потоков, могут все меньше и меньше контролировать свои национальные экономические политики. Они больше не могут сдерживать свои обычные для государств всеобщего благоденствия обещания, такие как бесплатные медицина и образование, пособия по безработице и прочее. Они ведут безуспешную борьбу с недавно глобализированной преступной экономикой – сетью могущественных организаций, вовлеченных в самую разнообразную преступную деятельность – от торговли наркотиками и оружием до хищения персональных данных и отмывания миллиардов долларов. Как следствие, распространение полномочий и легитимность государств вызывают все больше вопросов[130]130
  См.: Castells (1998), Кастельс (2000) – содержит главу 1 и заключение книги Castells (1998); Klein (2007); Кляйн (2009).


[Закрыть].

Кроме того, государство разлагается изнутри из-за нарушения демократического процесса. Политические деятели, в особенности в США, все больше зависят от корпораций и от других групп, лоббирующих свои интересы, так как те, в обмен на выгодные им политические решения, финансируют избирательные кампании. Такой захват распорядительных полномочий власти не раз получал документальное подтверждение; им объясняются ключевые решения, такие как реформа в системе наказаний за нарушение норм гражданского права, осуществленная в интересах страховых кампаний, или несправедливое субсидирование агробизнеса, занимающегося производством кукурузы. Но гораздо меньше известно о том влиянии, которое оказывают деньги корпораций на судопроизводство даже на уровне Верховного суда США. Только за последние 10 лет эта высшая судебная инстанция защитила интересы Голливуда, связанные с увеличением срока действия прав на интеллектуальную собственность; позволила крупным фармацевтическим компаниям пользоваться местными налоговыми льготами при строительстве их производственно-административных комплексов; избавила нефтяную отрасль от ответственности за причиненный вред окружающей среде, а финансовые круги – от ответственности за кризис 2008 года[131]131
  Eldred v. Ashcroft, 538 U.S. 916 (2003); Kelo v. City of New London, 454 U.S. 469 (2005); Kiobel v. Royal Dutch Petroleum, 133 S. Ct. 1659 (2013); American Express v. Italian Colors Restaurant, 133 S. Ct. 594 (2013).


[Закрыть].

По всей видимости, никто не может значимо повлиять на тайные связи слабых государств с мощью концентрированного капитала.

Отделение капитала от труда

Мы также располагаем огромным количеством данных, полученных в результате анализа воздействия структуры глобального капитализма на общество и культуру. В самом деле, новая глобальная экономика в корне изменила общественные отношения, связывающие капитал и труд[132]132
  См.: Castells (1996), Кастельс (2000).


[Закрыть]. В условиях глобального капитализма деньги, утекающие в виртуальную реальность компьютерных сетей, сделались практически полностью независимыми от товаров и услуг. Капитал глобален в своей основе, в то время как труд, как правило, привязан к конкретному месту. Таким образом, деньги и люди все больше и больше существуют в разном пространстве и времени: в виртуальном пространстве финансовых потоков – и в реальном местном и региональном пространстве, где разворачивается трудовой процесс; в мгновенном времени электронных средств связи – и в биологическом времени повседневной жизни. Экономическая власть сосредоточена в глобальных финансовых сетях, принадлежащих добывающим корпорациям, которые определяют судьбу большинства рабочих мест, в то время как труд в реальном мире остается территориально ограниченным, делается раздробленным и бесправным.

В результате глобальный мир находится за тридевять земель, а единственно возможное место для организации сопротивления – там, где люди живут и трудятся. С работниками заключается все больше и больше индивидуальных контрактов по мере того, как все больше компаний меняют свою структуру и теперь образуют такие децентрализованные сети из компаний, меньших, чем компания-учредитель (и часто сохраняющих с ней иерархические отношения), где каждая из этих компаний, в свою очередь, связана с сетью поставщиков и субподрядчиков. Теперь труд теряет свою коллективную идентичность и возможность диктовать свои условия. Множество работников сегодня, объединенных в профсоюзы или нет, не станут бороться за повышение заработной платы или улучшение условий труда из страха, что их рабочие места перенесут в другой район или даже за границу. Более того, в условиях новой экономики традиционные общежития рабочего класса почти полностью исчезли. Конец некогда процветающих сообществ, таких как Детройт или Флинт, о которых превосходно рассказал Майкл Мур в своем документальном фильме «Роджер и я» 1989 года, – это трагические примеры тенденции, на которую указывают статистические данные, когда кейнсианский компромисс между трудом и капиталом становится только приятным воспоминанием.

Зловещая картина индивидуализации и отчуждения труда не является следствием какого-либо закона природы. Напротив, она – следствие экстрактивной правовой установки, действовавшей там, где существовала необходимость перевести изобильные общие ресурсы в капитал, на тот момент чрезвычайно скудный. Такая правовая установка основывается на особой концепции права собственности, которая, в свою очередь, имеет основанием предполагаемую свободу в добыче ресурсов и эксплуатации труда.

Частная собственность и исключение

После кризиса 2008 года стало ясно, что альтернативы механистическому мировоззрению нет – единственный план, который был принят, Программа выкупа проблемных активов, состоял всего лишь в перечислении огромных сумм государственных денег на счета корпораций, считавшихся «слишком крупными для того, чтобы рухнуть». Читатели, которые считают эту программу успешной на основании того, что в американской экономике наблюдаются некоторые признаки «восстановления», как раз принадлежат к числу тех, кого эта книга стремится заставить осознать утопичность идеи целесообразности и возможности возвращения к традиционному способу ведения бизнеса и к экономическому росту. От некоторых других планов более общего характера, в духе кейнсианского регулирования и государственного вмешательства (полный государственный контроль, сопровождающий предоставление финансовой государственной помощи, национализация частного сектора, увеличение налогов с целью повысить объем денежных средств, идущих на государственные расходы), отказались сразу же, еще до начала их внедрения. Государство могло только лаять на корпорации, потому как зубов, чтобы кусать их, у государства просто не было. В конце 1970-х – начале 1980-х Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган видели в свободном рынке альтернативу неудачной политики чрезмерного государственного регулирования экономики; после кризиса 2008 года некоторым благонамеренным людям стало казаться, что государственное вмешательство в экономику – это альтернатива неудачной политики чрезмерной свободы рынка. Так как выбор между свободным рынком и государственным регулированием – это всегда выбор из двух зол и он сам по себе составляет часть проблемы, которую призван решить, то неудивительно, что защита схем оплаты труда генеральных директоров компаний от правительственного и глобального контроля входила в область интересов и государства, и частных лиц.

Стремительный обвал экономик по всему миру был вызван действиями банкиров с Уолл-стрит – сочетанием жадности, непрофессионализма с недостатками, присущими самой системе[133]133
  См.: Kroft (2008).


[Закрыть]. Добиваясь одобрения на получение банками гигантских государственных выплат, новоиспеченный президент Обама заявил, что государство согласится в этом участвовать, только если будут сокращены до разумных пределов компенсационные пакеты генеральных директоров банков. Однако меньше чем через 24 часа после своего заявления Обама был вынужден от него отказаться, уступая давлению корпоративных сил, исходящему от некоторых представителей группы его экономических советников – тех же самых банкиров, что работали при президенте Буше. Без какого бы то ни было замешательства, видимого со стороны, Обама заявил, что в обществе, где действует принцип верховенства права, однажды принятые соглашения должны оставаться незыблемыми. Другими словами, президент был вынужден подчиниться «естественным законам» рынка[134]134
  См.: Kuttner (2010).


[Закрыть].

Сегодня, однако, не существует аналогичной правовой защиты общедоступных благ: природные и культурные ресурсы общин могут приватизироваться и отчуждаться, им может наноситься ущерб, все это – без надлежащего соблюдения закона или справедливых компенсаций. К сожалению, как показало движение захвата 2011 года (Occupy movement), невозможно найти реальную альтернативу рыночному капитализму, который защищает интересы 1 % населения, в правительстве, избирательные кампании членов которого финансируются этим 1 %. Нам все еще необходимо сформировать системное представление об общественном интересе, которое основывается на надежной правовой защите общедоступных благ, а не на идеологической путанице между этим интересом и государством.