Текст книги "Экология права. На пути к правовой системе в гармонии с природой и обществом"

Век разума

Рационалистическая интерпретация естественного права, которую Гроций разрабатывал, основываясь на картезианской установке, была расширена до пределов международного права. В Германии это сделал Самуэль Пуфендорф (1632–1694), во Франции – влиятельный юрист Жан Домат (1625–1696). Еще один немецкий мыслитель, Христиан Вольф (1679–1754), предпринял попытку истолковать основополагающие принципы права с помощью математики. Таким образом, всего за одно поколение естественное право в Европе стало синонимом рационализма.

Уильям Блэкстон (1723–1780) – первый профессор, преподававший английское право в Оксфорде, в своем авторитетном сочинении «Комментарии к английским законам» (1765–1769) предложил наиболее известное определение частной собственности, базирующееся на понятии естественного права как «единоличной и деспотической власти, которую заявляет и реализует один человек над вещами внешнего мира, исключая право любого другого человека в мире». «Комментарии», на которые сильно повлиял Гроций, в конечном итоге заменили труд Эдварда Кока и стали самой влиятельной книгой по общему праву. Определение, предложенное Блэкстоном, дало ясно понять, что частная собственность занимает главное место в западной юриспруденции, а представление о господстве человека над природой окончательно укоренилось к этому времени. Более того, в онтологическом противопоставлении деспотичного собственника и внешнего мира нетрудно распознать влияние Декарта и его противопоставление res cogitans – res extensa.

На протяжении XVIII века вера в рациональный подход к решению стоящих перед людьми задач распространилась так широко в средних слоях европейского общества, что целый период был назван эпохой Просвещения или веком разума[71]71
  См.: Haakonssen (1996).


[Закрыть]. Ведущей фигурой в этот период был философ Джон Локк (1632–1704), чьи наиболее значительные сочинения публиковались в конце XVII века. Локк разрабатывал атомистический взгляд на общество исходя из базовых принципов механики Ньютона с ее непреложными законами, регулирующими отношения между отдельными объектами. Общество, по Локку, собиралось в целое из отдельных элементов – индивидов (завладевающих посредством своей деятельности собственностью). Подобно тому, как физик-материалист объяснял свойства газов движениями атомов и молекул, входящих в их состав, Локк стремился объяснить наблюдаемые им в обществе явления через поведение образующих его индивидов.

Например, Локк обосновывал свое открытие «естественного права» на частную собственность тем, что первичное завладение землей (захват) не так существенно, как вложение труда в землю (возделывание) ее первым владельцем. Этим Локк (неумышленно) указывал на то, что труд человека в той же степени, что и земля, природные ресурсы или работа, которую выполняют животные, является частью природного мира и что его концентрация и управление им ничем не отличаются от концентрации и управления любыми другими ресурсами. Действительно, об эксплуатации можно говорить и в отношении труда, и в отношении природы, если по какой-либо причине возникнет нужда их искусственного разделения.

В знаменитой концепции Локка, которую он увидел воплощенной в акте о престолонаследии всего за три года до своей смерти, государство представляет высшую власть в своей области, а частный собственник – в своей. Тем не менее дискуссии об отношениях государства и частного собственника сохранялись в правовых и политических сочинениях. Томас Гоббс (1588–1679), а до него французский юрист Жан Боден (1530–1596) в их знаменитых рассуждениях о государственном абсолютизме наделяли государство неограниченной властью (эта позиция сегодня именуется «правовым позитивизмом»). Напротив, мнение Локка (совпадающее с точкой зрения по вопросу, выраженному французской декларацией прав человека и гражданина 1789 года), популярное среди отцов-основателей США, заключалось в том, что право собственности, как естественное право, имеющее основание в естественном законе, существует до всякого государства.

Превосходство Запада

Вестфальский мир (1648) положил конец Тридцатилетней войне и сделал более простым и понятным международный правовой порядок, сложившийся вокруг множества государств-наций, каждое из которых решительно заявляло о своей независимости. Эти европейские государства были собственниками своих территорий, подобно тому как были хозяевами своих земель главы древних римских родов. Незадолго до этого политического компромисса собственность и суверенитет сделались двумя организующими принципами правовой современности; они сформировали ту концепцию права, которая поставила во главу угла индивида, собственника, – концепцию, здравствующую и поныне.

Право, выстраиваемое на этих двух принципах, требовалось для того, чтобы оправдать колонизацию Нового Света. Это предприятие предполагало вынесение за скобки средневекового холистического мировоззрения и вместе с этим внедрение понятий независимости и частной собственности в идеологию, обслуживающую колониализм. Понятие узаконенного владения «ничьей» землей (отголосок идеи Гроция о свободном море) предоставляло мощное теоретическое основание освоению территории Нового Света, населенной «дикарями», которые не знали христианского Бога, не умели мыслить так, как умели мыслить люди Запада, и не имели представления о частной собственности[72]72
  См.: Mattei и Nader (2008)


[Закрыть].

В Новом Свете западная рациональная правовая система, освобожденная от холистических забот о справедливости и феодальной традиции, развила весь свой экстрактивный потенциал. Естественное право, избавившись от наследия Средневековья, стало мыслиться сначала как система отношений между независимыми государствами, а впоследствии, все больше и больше, – как система отношений между независимыми индивидами. Добыча и накопление богатства заставили забыть о генеративном, общинном и животворном характере собственности. Индивиды (физические и юридические лица) – атомы рациональной политической и правовой системы – могли проявлять свою власть не только в отношении их самих, но, что более важно, в отношении принадлежащей им собственности, которая как таковая представлялась непосредственным их продолжением, частью их самих[73]73
  См.: классическую работу Macpherson (1962).


[Закрыть]. Если эта власть имела какие-то границы, то их источником мог быть только другой субъект, обладающий точно такими же правами. Это, разумеется, было не так в отношении не западных политических сообществ или в отношении местного населения колоний, владевшего природными ресурсами сообща и не знавшего института частной собственности. Так вопрос о признании законным завоевания Америки был исчерпан и все его последующие обсуждения прекращены.

Несмотря на то что в XVI веке в ученых кругах среди испанских юристов шли споры о законности завоевания Южной Америки, ничего подобного в XVII веке в период колонизации Северной Америки не происходило[74]74
  См.: Cassi (2007).


[Закрыть]. К этому времени идеи Локка и идеи правового рационализма Северной Европы уже оказали свое решающее влияние на западную мысль. К числу этих идей принадлежала идея господства разума и наук над природой и над людьми, все еще пребывающими в их «естественном состоянии». И эксплуатация земли, и рабство – как право собственности, распространяющееся на тех, кого не держали за людей, – получили свое рациональное обоснование.

Уничтожение распределительной справедливости

К концу XVII века образованные умы по всей Европе, и в том числе юристы, обладали принципиально одним и тем же набором рационалистических ценностей. Однако средневековая система ценностей была укоренена в правовой практике гораздо глубже, чем это предполагалось, где традициям и преемственности всегда оказывали больше доверия, чем изменениям. Право, основанное на обычае и применяемое, в частности, в области землепользования, в условиях, когда технологии все еще недостаточно развиты, оказывалось едва ли совместимо с отвлеченным, рационалистическим представлением о правовом порядке. В этой связи нотариусы, работающие в континентальной Европе, и практикующие юристы Англии были озабочены попытками классификации средневековых правовых порядков и поиска их рационального обоснования, порядков, продолжавших существовать в виде многовековых феодальных обычаев и властных отношений, которые отражали повседневную жизнь крестьян, купцов и феодалов.

Такие остававшиеся нетронутыми обычаи, как принятые способы обработки земли, шумные городские рынки или противостояние родных братьев в борьбе за отцовское наследство, было трудно рационализировать любому законодателю. Средневековый холизм и органицизм чувствовал себя прекрасно в условиях сельской местности, в условиях объединения индивидов в гильдии и корпорации, в питательной и живительной среде существовавшей на тот момент правовой системы[75]75
  См.: Grossi (2006).


[Закрыть].

Тем не менее на самом высоком уровне юридическая мысль не была заинтересована в том, чтобы отыскать основание, на котором покоятся те принципы, что стоят за этими обычаями. Юристы в своей работе просто не могли не разделять гуманистического, рационалистического мировоззрения. Вопрос о распределительной справедливости мог лечь в основание и юриспруденции, и частного права, если бы он не был заслонен «научным» индивидуально-ориентированным мировоззрением, возникшим по воле гуманистов и закрепленным в рационалистическом естественном праве в интересах свободы добычи ресурсов.

В господствующей на Западе идеологии права, от которой уже не отходили после Вестфальского мира, распределительная справедливость, имеющая своим предметом целое, фигурирует в качестве доправового понятия – как то, что существует в области политики или в области морали. Так, если уравнивающая справедливость, касающаяся индивида, приобрела некоторое значение как одно из оснований современного западного права (в особенности в том, что касается подтверждения свободы заключения договоров), то распределительная справедливость была полностью исключена из области юриспруденции, и разговоры о ней не велись на протяжении более 300 лет. На протяжении этого периода в западной юридической и политической мысли окончательно возобладала рационалистическая версия индивидуально-ориентированного естественного права. Абсолютные права собственности, освобожденные от любого возможного перераспределения и любых беспокойств, связанных с их общим использованием, обеспечили правовой фундамент для сегодняшней разрушительной модели развития.

Глава 4
Великая трансформация и наследие эпохи модерна

Блистательный успех ньютоновской механики, а также непререкаемый авторитет Декартовой механистической картины мира вкупе привели к постепенному возникновению рационального научного образа мышления, который в конечном счете из области науки через право распространился и на новую дисциплину – экономическую теорию. В рамках этого подхода осуществлялась критика общинного устроения жизни большинства людей – как городских жителей, с их гильдиями и корпорациями, так и крестьян, которые жили деревенскими общинами. Связанные когда-то обязательствами друг перед другом, перед своими сообществами и перед своей общей средой обитания, теперь люди стали определяться своими индивидуальными правами собственности. Сегодня наследие этого перехода к эпохе модерна включает в себя необоснованную веру в понятие индивидуальных прав человека и в механистический, действующий сверху вниз (top-down), принцип верховенства права, которые открыли дорогу грабежу, колониализму и представлению о корпорациях как о «юридических лицах», являющихся структурными элементами атомизированной системы.

Акт 1701 года о престолонаследии в Англии дал начало современной идее о верховенстве права и в то же время исключил из права общедоступные ресурсы и те политические силы, которые их представляли. Он также наглядно показал конфликт между средневековым и современным представлением о праве и порядке. Капитализм, нацеленный на производство, имел своим источником приватизацию, колонизацию и грабеж. В истории Англии найдется немало примеров регулярных попыток захвата ресурсов в далеких странах, процесса, который начался с Крестовых походов, то есть еще до того, как в самой Англии возникло движение огораживания. Другими словами, «захват» (taking) (если использовать термин Локка) всегда шел в двух направлениях: внутри страны и в колониях[76]76
  См.: Mattei и Nader (2008).


[Закрыть].

В Англии, несмотря на возникавшее время от времени и подчас ожесточенное противостояние между монархией и баронами, обе силы тем не менее принадлежали одной и той же экстрактивной политической и институциональной системе[77]77
  См. талантливо написанную книгу Meiksins Wood (2012), где этому аспекту уделяется особое внимание.


[Закрыть]. Состояние устойчивого равновесия, создававшееся ими, служило прообразом фундаментального институционального устройства сегодняшней экономической, правовой и политической глобализации – альянса между теми, кто контролирует большое количество собственности, и теми, кто обладает политической властью, – по идеологическим соображениям спрятанного в четко различимом дихотомическом делении собственности на общественную и государственную, не оставляющем места для общего. Социальные взгляды и структуры, выработанные в период между концом XV – концом XVIII века, до сих пор в значительной степени ответственны за нашу неспособность воплощать в жизнь решения, способствующие устойчивости в период глобального кризиса.

Правовой порядок, организованный «сверху вниз»

Основным наследием ранней эпохи модерна является представление о праве как о системе, организованной «сверху вниз». Здесь в наиболее явном виде проступает разрыв со средневековым плюралистическим представлением. Как мы видели, римское право изначально развивалось «снизу вверх» – через практику профессионального урегулирования конфликтов, пока Юстиниан не консолидировал его и не установил обратный характер – «сверху вниз». Вместе с тем римское право не применялось одинаково ко всему населению Римской империи: свои собственные законы разрешалось иметь различным племенам, гильдиям, этническим или профессиональным группам. Сходным образом в период Средневековья купеческое право действовало в отношении купцов, мусульманское право – в отношении мусульман, еврейское – евреев, феодальные законы применялись в различных манорах[78]78
  Манор – феодальное поместье в средневековой Англии и Шотландии. – Прим. пер.


[Закрыть], а каноническое право – в делах, связанных с церковью, и т. д.

В такой системе, известной сегодня под именем «правового плюрализма», внутри каждой социальной группы вырабатываются свои законы, как если бы они поддерживали свой собственный язык или диалект. Ни одна из правовых систем, сосуществующих рядом с другими на одной территории, не могла претендовать на высший авторитет; не было и сколько-нибудь последовательного урегулирования коллизий юрисдикций, решения выносились на основе постоянно меняющихся властных отношений.

Идея единого правового порядка, действующего в пределах границ юрисдикции, является оформившимся продуктом эпохи модерна и ее правового рационализма. В соответствии с этой идеей закон, регулирующий отношения между людьми, представляет собой цепь механических переходов приказов сверху вниз, подчинение которым осуществляется в силу уважения законности. Даже фундаментальный конфликт естественного права (с его божественной или рациональной властью) и спроектированного права (с его политическим и земным обоснованием) должен был получить окончательное разрешение в рамках иерархического порядка. Предполагалось, что спроектированное право, наделенное высшей властью, подчинит себе естественное право и воплотит его в политическом порядке. В разное время, а особенно в период Реформации, считалось, что мелкие магистраты или другие органы политической власти обладают правом, а иногда и обязанностью оказывать сопротивление. В использовании этого права мелкими магистратами заключалось обязательство, которое они принимали на себя перед своими избирателями. Право сопротивляться означало сопротивление спроектированному праву, противоположному естественному праву, и включало сопротивление притеснениям. Это право или обязанность никогда не распространялось на отдельных людей, которые всегда были связаны необходимостью подчиняться иерархически организованным правовым органам власти[79]79
  См.: Meiksins Wood (2012).


[Закрыть]. Иерархия сохранялась для того, чтобы соответствовать естественному праву, и лишь до тех пор, пока она не оспаривалась через официальное право сопротивляться. Принуждение к соблюдению иерархии в разных местах проявляло себя по-разному, но со временем правовой порядок, организованный «сверху вниз», сделался единственным легитимным порядком в каждом суверенном государстве.

Например, в США эпохальное судебное решение по делу Marbury v. Madison (1803) дало верховному суду неоспоримое право толковать законы страны, тем самым утвердив иерархию источников права, на самом верху которой расположилась Конституция США, исходившая из рационалистической естественно-правовой идеологии. Если располагавшийся ниже закон признавался противоречащим некоторому закону выше его по иерархии, то он объявлялся не имеющим юридической силы и не применялся судьей.

Когда власть в государстве и в иерархии судебной системы стала централизованной, иск в суд стал единственной возможностью для отдельного гражданина реализовать свое «право на сопротивление». При этом такие действия проходят отбор со стороны профессиональных юристов, которые таким образом опекают аппарат судебной системы. Непосредственное осуществление права (например, захват бездомным пустующего здания с целью осуществления универсального права на укрытие) или любое другое представление о праве, которое расходится с этим механистическим, профессионализированным и иерархическим представлением, признается раз и навсегда «противоправным». Следствием неповиновения органам полиции, выполняющим задание по защите частной собственности и общественных мест, является незамедлительный арест.

Например, продолжающееся влияние иерархического представления о правовом порядке испытывают на себе каждый день протестующие по всему миру, такие как участники движения захвата (Occupy movement) в США или Гонконге. Тот, кто оказывает сопротивление государственной власти, считается врагом, а не гражданином, даже если борьба ведется за легитимный порядок политической или экономической демократии. Одним из следствий механистического представления о верховенстве права «сверху вниз» выступает проблема милитаризации полиции в США.

Грабеж на территории других государств

Научная революция и последующее успешное практическое использование ньютоновской механики не происходили в условиях экономического вакуума. Огромные экономические ресурсы требовались для того, чтобы создать централизованную институциональную систему, которая приведет к тому, что занимавшийся историей экономики Карл Поланьи (1886–1964) назовет «великой трансформацией» на заре эпохи модерна. «Примитивное» накопление капитала, необходимое для быстрого возникновения любых ранних капиталистических общественных институтов, было достигнуто не только за счет огораживания и перевода биологического времени общинной жизни в исчислимое, отчужденное время труда на заводах и фабриках, но и за счет поиска ресурсов за пределами государства[80]80
  См.: Mattei и Nader (2008).


[Закрыть].

Для того чтобы завершить централизацию государственной власти, местные политические власти на раннем этапе своего существования нуждались практически в неограниченном капитале. Поводом для приключений Христофора Колумба (1451–1506), Франсиско Писарро (1475–1541) и Эрнана Кортеса (1485–1547) в Латинской Америке во многом была потребность католических королей в золоте, которым можно было бы погасить долги Короны перед банками Генуи и Швейцарии. Устройство правовой системы в эпоху модерна играло заметную роль в этом извлечении прибыли из колоний, которое основывалось на том, что все предшествующие (основывающиеся на общих благах) правовые институты не имели правового достоинства. Повторим еще раз, что речь идет о правовых институтах частной собственности и общественной власти и о юристах, смешавших эти две юридические категории, которые были четко разделены во времена Рима.

Как мы видели, классическое римское право строго различало вещи, принадлежащие всем (res communis omnium), от вещей, никому не принадлежащих (res nullius). С одной стороны, закон, через магистрат или через возможность для граждан обратиться в суд, защищал общую собственность, например городские площади, открытое море, реки и акведуки. Никакое частное присвоение такой собственности или введение ограничения на доступ были невозможны. С другой стороны, то, что никому не принадлежало (дикие животные, рыба или лесоматериалы), можно было получить в собственность посредством захвата, когда собственником становился первый владелец.

Извлекая выгоду из такого противоречия, обычного для римского права, специалисты в области естественного права почти полностью отказались принимать в расчет два указанных вида собственности. Они предположили, что захвату может подлежать все, и в первую очередь – земли, которые не квалифицируется как частная собственность (хотя Гуго Гроций делал исключение для открытого моря). Впрочем, простой захват, казалось, устанавливал слишком слабое право собственности, поэтому специалисты в области естественного права искали теорию, поддерживающую это предположение. К примеру, Гроций и Самуэль Пуфендорф говорили о предполагаемом согласии членов коренного сообщества, о своего рода молчаливой уступке захватчикам со стороны тех, кто сам еще не успел завладеть общим. В этом русле разрабатывал свою знаменитую трудовую теорию собственности Джон Локк, утверждавший, что природные ресурсы переходят в собственность человека тогда, когда тот прикладывает к ним труд. Дэвид Юм (1711–1776) для обоснования права собственности, возникающего путем захвата, использовал довод, напоминающий позицию «рука руку моет»: люди признают право собственности захватчика, так как они могут также захватить что-то в свою собственность.

Представление о том, что земля, не находящаяся в частной собственности, не принадлежит всем, а, напротив, никому не принадлежит, было усвоено очень быстро, так как оно оправдывало захват земли, рабов и ресурсов. Последствием этой правовой структуры, описанной и истолкованной как естественное право, стало то, что грузовые суда, отплывавшие из Англии с грузом промышленных товаров (как правило, предметами быта и одеждой), теперь могли направляться сначала в сторону западного побережья Африки, где за этот товар приобреталось разрешение у африканских правителей обращать в рабство местное население, а затем, с человеческим товаром на борту, – в сторону Америки, где рабов продавали и, груженные на этот раз медью, табаком, золотом, чаем или гуано, возвращались домой[81]81
  См.: Galeano (1973).


[Закрыть]. То же, как это хорошо известно, происходило и в направлении Ост-Индии, при пособничестве, явном или неявном, властей независимых государств.

Рационалистическое естественное право было, таким образом, средством для создания условий, способствующих грабежу. Учреждение первых компаний, имевших статус юридических лиц (который возник как следствие теоретического расширения статуса физического лица), наделило их правовой ответственностью и правом владеть оружием, для того чтобы гарантировать свою собственную безопасность – в соответствии с тем, о чем писал Гроций в трактате «Свободное море». Этот юридический памятник привел к невероятной колониальной экспансии и невиданному уровню эксплуатации, а римское право, истолкованное с позиций естественного права, предоставило язык и ритуалы для оправдания этого захвата. Например, Колумб пустился в плавание, взяв с собой нотариуса: тот должен был засвидетельствовать, что земля Америки не находится в частной собственности, является res nullius и, значит, может быть захвачена и присвоена испанской Короной. Золото и серебро месторождений Нового Света, к тому времени еще не открытых, также объявлялось res nullius, и компании, занимавшиеся добычей, могли устанавливать в отношении добычи право собственности, действуя в рамках естественного права.

Так научная революция и ее открытие универсальных «законов природы» дали гораздо больше, чем впечатляющий технологический прогресс в области нового оружия, кораблестроения и картографии. Она высекла в камне такие же универсальные человеческие «естественные законы», ставшие основой для общего понимания эпохи модерна. Основополагающее представление, источником колоссального авторитета которого были сочинения таких авторов, как Никколо Макиавелли (1469–1527), Жан Боден и Томас Гоббс, и которое было поддержано теологией Мартина Лютера (1483–1546), заключалось в том, что в мирских властных вопросах сила давала право. Более того, богатство суверенных государств могло измеряться размером рынка, который они могли создавать и контролировать.

Создание США

Современное представление о рациональном обществе, возникшем на пустом месте с нуля, было реализовано в Соединенных Штатах, основанных на парных понятиях частной собственности, находящейся в руках частных лиц и компаний, и верховной власти, которая приобрела форму федеральной системы[82]82
  См.: Friedman (2010).


[Закрыть]. Революционный разрыв с Англией, стремление создать политическую систему, которая бы защищала людей от религиозных притеснений, а также огромное количество земли на западе от побережья с неустановленным правом собственности создали идеальные условия для воплощения в жизнь рациональной правовой системы[83]83
  См.: Ellis (2002).


[Закрыть].

Неслучайно то, что наибольшее влияние на отцов-основателей США оказали философы Джон Локк и Дэвид Юм, юрист Уильям Блэкстон, экономист Адам Смит (1723–1790) и французские философы эпохи Просвещения, в особенности Вольтер (1694–1778). Все эти выдающиеся личности принимали самое активное участие в модернистском проекте. Блэкстон, в частности, перенес рационализм Гроция в традиции общего права, в то время как Вольтер без устали развивал идею, утверждавшую, что единственный способ получить «хорошие законы» – это отказаться от старых законов и установить новые. Из их сочинений были выведены две основополагающие цели: сильное и эффективное государство с концентрированной исполнительной и военной властью и устойчивая система прав собственности. Права собственности рассматривались двояко: и как гарантия всех других прав, и как незаменимое ничем средство, в условиях капитализма способствующее реализации стремления человека к счастью. С большой вероятностью эти цели вступали в противоречие, поэтому они согласовывались между собой через систему сдержек и противовесов, включавшую в себя сложную федеральную систему и последнее слово Верховного суда.

В США идеалы индивидуальных прав и свобод от притеснений со стороны государства создали настоящий культ верховенства права, влияние которого еще больше возросло в этом новом контексте. Суды, действующие по нормам общего права, с начала XIX века (и доныне) сделались главными действующими лицами, имеющими дело с законами. Индивидуальные права, впервые письменно закрепленные Биллем о правах, обозначили вершину развития рационалистического, естественно-правового идеала общества, состоящего из суммы индивидуумов.

Отношения между частной собственностью и государственным суверенитетом были зафиксированы посредством правовой защиты собственности от государственного посягательства, которое допускалось только в самых исключительных случаях, определенных на основе общего права, когда затрагивались интересы государства, и только после «справедливой компенсации», определяемой рыночной стоимостью[84]84
  См.: Ely (2008).


[Закрыть]. С другой стороны, предполагалось, что государство будет следовать общим интересам, в соответствии с современными идеями о суверенитете. Поэтому государство могло беспрепятственно захватывать общедоступные блага и переводить их в частную собственность, тем самым способствуя их «развитию». Закон о бесплатном выделении земли поселенцам (The Homestead Act), например, следовал этому принципу в отношении всех земель, простиравшихся за границами первых 13 штатов.

Охрана частной собственности и отсутствие хоть какой-либо защиты общих ресурсов – отличительный знак эпохи модерна, которую, пожалуй, наилучшим образом характеризует американский опыт. Верховная власть может приватизировать общее, свободно перемещая общедоступные ресурсы из общественного в частный сектор. Однако обратный процесс – перевод ресурсов из частного сектора в общественный – обязательно сопровождается тщательной юридической экспертизой. Такая асимметрия не позволяла возвращать общие ресурсы в общественное пользование, за исключением случаев, когда был доказан общественный интерес, а частному приобретателю выплачивалась справедливая компенсация. Все это создавало постоянный и практически необратимый процесс перехода общественных ресурсов в руки немногих частных собственников.

Возникновение «политической экономии» и ее научная трансформация

Ранние теоретики экономических явлений использовали древнее понятие экономики в значении искусства ведения домашнего хозяйства – слово экономика происходит от греческого oikonomia, что буквально означает «домостроительство». Распространяя значение этого термина до уровня государства, политику, им проводимую, стали обозначать термином «политическая экономия», который употреблялся вплоть до XX века, когда ему на смену пришел современный термин – экономическая наука (economics).

Идея необходимости специализации науки и знания – еще одно наследие эпохи модерна, которое мы вряд ли когда-нибудь сможем преодолеть. Возникновение политической экономии как области исследования может рассматриваться в контексте усиливающегося разделения между теми, кто изучает законы, регулирующие поведение, и теми, кто изучает спроектированные законы. В то время когда одни юристы продвигали изучение нормативной правовой науки, другие – самым знаменитым из них был Смит – посвятили себя занятиям политической и моральной философии, изучению истории и общества и тем самым заложили основы специальной дисциплины, известной сегодня как экономическая теория[85]85
  См.: Blaug (1996), Благ (1994).


[Закрыть].

Из-за высокого авторитета и большого успеха ньютоновской механики, которые на два столетия пережили Ньютона, современный экономический дискурс стал восприниматься как более или менее научный лишь при условии математической формализации. Исследователи вскоре оставили ранние основания теории ценности, в рамках которых центральным понятием был труд, и свели понимание ценности к вопросу вычисления цены, обеспечивающей рыночное равновесие спроса и предложения. Современный экономический анализ, таким образом, в качестве своего первичного объекта рассматривает индивида. В этом очевидном смещении акцентов с целого к его частям исследователи магистрального направления экономической мысли XIX–XX веков отказались от классического анализа общественных классов, осуществлявшегося в терминах исторически детерминированных отношений, и заменило его на анализ процесса производства и распределения излишков[86]86
  См.: Lucarelli и Lunghini (2012).


[Закрыть].