Текст книги "Экология права. На пути к правовой системе в гармонии с природой и обществом"

Катастрофический эффект, который оказывают на окружающую среду наши законы и наша экономика, сегодня достаточно очевиден, однако это никак не сказалось на выработке политических решений. Напротив, эта разрушительная модель развития получила окончательное закрепление в правовой системе посредством понятия права собственности. Фрагментарное, прямолинейное мышление преобладает в сегодняшних дискуссиях на политические и экологические темы; это преобладание особенно заметно там, где оно сопровождается безосновательной верой в технологический прогресс и в бесконечный рост на конечной планете. Идея «развития» носит принципиально количественный характер. Уходя корнями к понятию «улучшения» из XVII века, сегодня она реализуется в измерении общественного богатства через концепцию ВВП. Однако такое развитие не учитывает, что неограниченная добыча и эксплуатация природных и человеческих ресурсов противоречит базовым принципам экологии. Нарушать эти принципы – все равно что карабкаться на вершину, пренебрегая законом тяготения, – и то и другое влечет смертельные последствия. Однако из-за того, что наступление этих последствий отложено во времени и не связано с отдельным субъектом, довольно сложно их наглядно и непосредственно описать, чтобы подстегнуть к действиям. Тем самым скепсис, очень часто исходящий от самих корпораций, может благополучно выживать даже в столкновении с такими научными истинами, как признание антропогенного характера глобального потепления[17]17
  Последние сведения об этой экологической катастрофе можно почерпнуть у Brown (2009).


[Закрыть].

И государство, и рынок определяются правом, созданным людьми, однако они предстают как природная реальность, которая может быть описана в строгих научных терминах как объекты внешнего мира. Между тем мы увидим, что и государство, и рынок скорее являются продуктами культуры, а не природы. Мы часто теряем из виду то, что они не обладают постоянным status quo, но в действительности все время меняются под воздействием человека. Эта возможность изменения, заложенная в праве, если ее правильно использовать, есть способ начать движение от разрушения окружающей среды в направлении попытки человека вести генеративное, экологически устойчивое хозяйство. Для того чтобы двигаться в этом направлении, мы должны тщательно пересмотреть существующие взгляды на науку и право.

Новое понимание науки

За последние 30 лет на переднем крае науки произошла фундаментальная смена парадигм: на смену механистическому и редукционистскому мировоззрению Декарта и Ньютона пришло систематическое и экологическое мировоззрение. Было установлено, что материальный мир – это, прежде всего, сеть с неразрывными структурами отношений; что как целое, наша планета – это живая и саморегулирующаяся система. Взгляд на человеческое тело как на машину, восприятие ума как обособленной от тела сущности были заменены на представление, в соответствии с которым не только мозг, но и иммунная система, и ткани, и даже каждая клетка сама по себе являются живыми, познающими системами. Эволюция больше не видится как борьба видов за существование, но воспринимается скорее как их кооперативный танец, движущие силы которого – творческая изобретательность природы и постоянное возникновение нового. Вместе с новым акцентом на сложности, сетях и структурах обществ медленно возникает новая наука о качествах.

В самой основе этой смены парадигм, в переходе от механистического к системному взгляду на жизнь мы обнаруживаем фундаментальную смену метафор: мир, уподоблявшийся ранее машине, мы теперь склонны понимать как сеть. Как мы уже отмечали, это изменение еще не произошло ни в праве, ни в экономике. Эта книга написана для того, чтобы призвать к смене парадигм в праве, – смене, которой способствуют пересмотр базовых экологических принципов и новое системное мышление современной науки.

Механистический научный подход послужил и продолжает хорошо служить нам во многих отношениях – к примеру, все еще можно построить мост, используя принципы ньютоновской физики. Однако ограниченность этого подхода становится все яснее в отношении права в особенности. Охраняя права собственности компаний на добычу как естественные права, мы создали монстра Франкенштейна, над которым отдельные физические лица (сами авторы законов) больше не имеют власти уменьшить разрушительные последствия, вызванные таким толкованием прав собственности.

Хотя системное мышление уже давно используется передовой наукой, право и экономика как научные дисциплины продолжают придерживаться краткосрочного видения, глядя на реальность механистически. В центре их концепции расположен атом – абстрактный частный собственник. Этот атом может осуществлять свое владение планетой через извлечение доходов из ресурсов общего пользования за счет других людей, тем самым подтверждая знаменитую метафору, известную как трагедия общедоступности, – классический пример самоисполняющегося пророчества[18]18
  Сведения о трагедии общедоступности см. у Hardin (1968); критический анализ – у Ostrom (1990), Остром (2011).


[Закрыть].

Преобладающее представление о собственности как о частном праве, защищаемом государством и позволяющем вести добычу и накопление ресурсов в краткосрочной перспективе, стало обыкновенным элементом существующего правового режима. Именно оно стало причиной череды кризисов. Нынешнее коллективное восприятие закона как «объективной» или изначальной рамки, сквозь призму которой поведение отдельных атомов может быть классифицировано как законное или незаконное, отнюдь не «естественно». Напротив, это культурное построение модерна. Современное право, таким образом, воплощает картезианское разделение на овеществленный правовой режим – аналог протяженной вещи (res extensa) Декарта, объекту мышления, – который, по своей сути, отделен от области повседневной деятельности человека, от мыслящего мира (res cogitans) (см. главу 2)[19]19
  См.: Dicker (2013).


[Закрыть].

Сложившееся положение дел можно исправить. Люди научились использовать науку и право для того, чтобы превратить ресурсы общего пользования сначала в товар, а затем в капитал. У нас также есть возможность осуществить обратное действие и потратить часть избыточного капитала на восстановление общих ресурсов. Закон, преобразованный в соответствии с экологическими принципами, может конвертировать капитал в ресурсы общего пользования через обеспечение финансирования экономики совместного потребления (sharing economy), экологически ориентированной архитектуры, заботы об окружающей среде. Такой закон мог бы, кроме этого, конвертировать капитал в социальные и культурные общедоступные блага, если бы он защищал интернет от приватизации или санкционировал развитие генеративного имущественного права вместо того, чтобы защищать свободу экстрактивного поведения.

Уже давно следовало запустить этот процесс; его необходимость сегодня ощущается особенно остро. Начать движение в этом направлении – значит совершить простое и радикальное действие, такое, каким был коперниканский переворот, стоящий у истоков эпохи модерна и на основании новых знаний изъявший Землю из центра Вселенной и поместивший на это место Солнце. Это означает, что нам необходимо, на основании наших новых знаний об экологии, изъять частного собственника из центра правовой системы и поместить на его место общие блага (commons). Для того чтобы добиться этого, нам нужно переосмыслить самое первое основание, на котором сегодня покоится закон, чтобы в его изменении найти возможность отразить базовые экологические принципы и новое системное мышление современной науки, как-то: отсутствие механического разделения на субъект и объект; понимание того, что сообщества (community) и отношения, а не отдельные индивиды-атомы служат элементами нового правового режима. Действительность будет подстраиваться под наши общие дела и наше общее о ней представление.

Правовой режим – самый главный проводник, посредством которого наше мировоззрение получает воплощение в действии, имеющем общественное значение. Это значит, что законы, устанавливаемые людьми, также можно рассматривать как деятельность, в которой воплощаются наши новые идеи и ценности. Нам следует переосмыслить наши законы, их связь с экологическими законами, по которым живет планета. Этому переосмыслению, своего рода коперниканскому перевороту в праве, должна нас научить сама природа; сообществам людей и долгосрочному, стратегическому видению будет отведено центральное место. Мы должны перейти от «механизма закона» к «экологии закона». В последующих главах мы подробно изучим природу такого изменения парадигмы в праве и сравним это с теми изменениями мировоззрения, которые происходят сейчас в науке. Ключевые пункты нашей аргументации суммированы в нижеследующей таблице, которую можно рассматривать как определенного рода краткое содержание книги.

Экология закона

В строго научном смысле слова, экология – это наука об отношениях между членами экологического сообщества и их окружением. В соответствии с этим экологию закона следует понимать как правовой порядок, уважающий базовые экологические принципы. Экология закона подразумевает процесс такой переориентации правовых институтов, при котором те перестают быть экстрактивными машинами, в основании которых лежит механистическая работа частной собственности и государственного авторитета, но становятся институтами, основанными на экологических сообществах. Экология закона ищет такое качество экономической жизни, которое бы было нацелено на сохранение природы в интересах будущих поколений и, таким образом, на выживание людей вообще. Такой закон должен подражать природным долгосрочным стратегиям экологического выживания и включать в себя уменьшение количества вредных выбросов и уровня потребления.

В широком, более метафорическом смысле понятие экологии отсылает к системе отношений, которая образует контекст для некоторого явления[20]20
  Об экологии в этом ключе см.: Hawken (2010).


[Закрыть]. Например, понятие «экология образования» отсылало бы к взаимосвязям между образованием и знанием, будущей карьерой, экономикой, мудростью, этикой, политикой и т. д., в которых каждый элемент воспринимался бы как часть целостной системы отношений. В этом же широком смысле термин «экология закона» подразумевает правовой режим, который не рассматривал бы право как отдельное общественное явление, независимое от политики, экономики, правосудия, религии, социальных норм приемлемого поведения, морали и т. д. Также в рамках этой концепции мы не разделяем закон на две области: фактов (каков есть закон) и ценностей (каким закон должен быть).

Другими словами, экологическое видение закона не сводит закон к специализированной, заранее заданной объективной структуре, существующей «где-то далеко от нас», отдельно от тех действий, которые он регулирует, к совершению которых он пытается мотивировать. Напротив, закон – это всегда процесс «приобщения» (commoning), долгосрочное коллективное действие, в котором сообщества, принадлежащие одинаковым культурам и преследующие одинаковые цели, стремятся придать законную всестороннюю устойчивость своей коллективной воле с тем, чтобы всегда поддерживать порядок и стабильность в стремлении к общественному воспроизводству. Таким образом, не отдельные индивиды, а именно сообщества, представляющие собой открытые сетевые структуры, следует рассматривать как строительные элементы экологии закона и того, что мы называем «экоправовой порядок». Последний основывается на признании того, что из-за разрушения жизненной среды и покорения природы в погоне за ростом выживание людей на планете не гарантировано. Скорее этот порядок связан с поиском экономической жизни такого качества, которое бы обеспечивало заботу о нашей живой планете и было бы сосредоточено на генеративных, сложных моделях отношений.

Так как закон определяется его составными частями, свойства которых сказываются на нем существенным образом, то для того, чтобы экологический порядок и закрепляющие его законы могли правильно функционировать, от общества потребуется понимание их природы и принципов работы. Сегодня в обществе можно отчетливо наблюдать недостаточное понимание основ экологического порядка. Революция, в которой мы нуждаемся, – это коллективное действие; она подобна тем, которые привели нас к сегодняшнему положению, – коперниковской, научной, промышленной, буржуазной. Эта революция требует от каждого человека, вне зависимости от его расы, класса или пола, выработки элементарной экологической грамотности, а также понимания природы и принципов функционирования закона в современном мире. Мы должны учиться на собственной истории, воспринимая право и науку как культурные артефакты и коллективное дело, как части потрясающего и колоссального пути, проделанного человечеством.

Глава 1
Наука и закон

В нашем широком охвате интеллектуальной истории Запада мы встретим великих ученых и великих юристов (в некоторых случаях воплощенных в одной личности), чьи идеи сформировали взаимную эволюцию понятий о законах природы и законах, регулирующих отношения между людьми. Чтобы добиться в этом вопросе ясности, мы начнем с устранения некоторых распространенных ошибочных представлений о сходствах и различиях между наукой и юриспруденцией.

Право, так же как и наука, включает в себя теоретический и прикладной аспект. Прикладная наука создает, среди прочего, технологию, развивающую конкретные технические возможности. Таким образом, наука и технология действуют в двух тесно связанных, но тем не менее обособленных областях; при этом технология часто выходит из-под контроля науки и начинает жить собственной жизнью.

Схожие явления происходят и в области права. Существует четкое различие между теорией права и практикой правоприменения[21]21
  См.: Hart (2012); Харт (2007).


[Закрыть]. С одной стороны, теория права (известная так же как юриспруденция или философия права) представляет собой теоретическое изучение правовых явлений. Предметом ее изучения становятся законы, устанавливаемые людьми, равно как законы природы являются предметом изучения науки. С другой стороны, практику правоприменения можно во многом уподобить технологии. Подобно технологии, практика правоприменения в некотором смысле может не связываться напрямую с положениями теории права до такой степени, что юристы способны различать «закон в книгах» и «закон в действии»[22]22
  См.: Pound (1910).


[Закрыть].

Jus и lex

Для того чтобы лучше уяснить эти параллели, нам потребуется ввести одно принципиальное различение, очевидное для юристов и неочевидное для широкой публики. Там, где во многих языках для описания двух различных феноменов используются два различных термина, в английском применяется один-единственный термин law. Юристы Древнего Рима, стоящие у истоков западной юридической традиции, различали смысл терминов jus и lex. Похожие пары смежных терминов можно обнаружить во многих языках: droit и loi – во французском, derecho и ley – в испанском, diritto и legge – в итальянском, Recht и Gesetz – в немецком, право и закон – в русском и т. д. Во всех подобных случаях английское law в значении jus, то есть в значении права, указывает на систему понятий, с помощью которой из действительности, представленной отношениями между людьми, извлекается множество более или менее не противоречащих друг другу норм и правил, достаточно общих для того, чтобы в дальнейшем применять эти нормы и правила в самых разных ситуациях. Эта система, вместе со своими теоретическими основаниями, непрерывно обсуждается, дополняется и уточняется юристами, исполняющими самые разные должностные обязанности (профессорами, судьями, практиками, философами права). Работа таких юристов заключается в постоянном согласовании системы понятий, образующих право, с изменяющимися социальными, политическими и культурными условиями. Они, таким образом, каждый в своей профессиональной области, осуществляют деятельность, которая называется реализацией права. В западной правовой традиции исключительно важную роль играет и деятельность ученых, занятых теоретической работой и преподаванием права как учебной дисциплины, а также деятельность судей, которые в своей практике непротиворечивым образом используют правовые нормы и правила для решения текущих социальных конфликтов[23]23
  См.: Dawson (1983).


[Закрыть].

Юриспруденция, как дисциплина, изучающая право, признается наукой лишь юристами, но не широкой публикой: люди часто не принимают во внимание богатство интеллектуальной составляющей законов, которые управляют их социальной жизнью. Обычно смысл, который вкладывается большинством людей в английское law, сводится к тому, на что указывает слово lex (множественное число от латинского leges, откуда происходят такие термины, как legal и legislation), – на практическое правило, которое регулирует поведение людей в некоторой реальной ситуации; оно отражает волю регулирующего властного органа, наделенного соответствующими полномочиями для приведения его в исполнение. Благодаря толкованиям квалифицированных юристов (также занятым в самых различных областях) такие конкретные правила в рамках определенной правовой системы обычно хорошо согласуются между собой и, таким образом, становятся частью законодательства, то есть упорядоченным с точки зрения целесообразности множеством специальных законов, вместе составляющих некоторое единое целое. Таким образом, на правовые системы США или Франции не следует смотреть исключительно как на совокупность правил, действующих в этих странах. Законы любой страны, регулирующие поведение людей, имеют интеллектуальное правовое измерение, принадлежащее таким областям нашей культуры, которые скрыты от поверхностного взгляда[24]24
  См.: Van Caenegem (1993).


[Закрыть].

Объективный правовой порядок устанавливает субъективные права, такие как права собственности или права личности. В упомянутых выше языках слово, соответствующее латинскому jus, переводится как английское слово «право» (right) – термин, который подразумевает одновременно и идею объективного правового режима, и идею субъективных прав. В западной юриспруденции права принято интерпретировать как области охраняемых свобод[25]25
  См.: Dworkin (2013); Дворкин (2005).


[Закрыть].

Английское law в значении lex ценностно нейтрально: оно отсылает к работе институтов, которые устанавливают и принимают законы, делая их, таким образом, обязательными для исполнения. Английское law, как и jus, понимается шире и несет в себе, в противоположность значению lex, представления о ценностях, ассоциируемых с идеями о справедливом, честном и правильном.

Описательные законы – предписывающие законы

На первый взгляд, главное различие между законами природы и законами, установленными людьми, заключается в том, что первые носят описательный характер (сообщая сведения об объектах природного мира), а вторые являются нормативными – то есть предписывают людям некий стандарт поведения. Но по мере того как мы будем исследовать удивительные параллели между тем, как изменялось понимание этих законов в юриспруденции, и тем, как это происходило в науке, мы увидим, что это строгое разделение само по себе также должно быть подвергнуто изменению. С одной стороны, описательный компонент встречается и в работе юриста, когда тот извлекает соответствующие законы из конкретного комплекса социальных отношений. С другой стороны, благодаря последним открытиям в науке, особенно в области экологии и изменения климата, все громче звучит призыв рассматривать экологические основания, в течение миллиардов лет формирующие экосистемы, благодаря которым все это время продолжает существовать сеть жизни, как нормативные законы, предписывающие человеку определенный тип поведения, который дал бы всем нам шанс преодолеть глобальный экологический кризис.

Естественный закон и законы природы

Мы вынуждены действовать осторожно, подвергая сравнению законы природы и законы, установленные людьми и для людей, для того чтобы избежать путаницы в понятиях естественный закон и законы природы[26]26
  См.: Oakley (2005).


[Закрыть]. На юридическом жаргоне естественный закон – это закон, который является обязательным лишь тогда, когда он согласуется с некоторым высшим, дающим ему обоснование принципом, при том что сам этот принцип имеет собственный источник в божественных началах или в человеческом разуме. Такое понимание закона противоположно пониманию, принятому в правовом позитивизме. В соответствии с ним обязательства людей перед законом возникают как прямое следствие власти высшего авторитета, вне зависимости от того, справедлив и беспристрастен такой закон или нет; обязательства перед законом не подвергаются сомнению также и в том случае, когда сам закон не имеет рациональной природы.

Происхождение понятия «законы природы» само по себе увлекательно. В течение всего начального этапа развития западной науки для обозначения кратких, сжатых утверждений или формул, посредством которых ученые обычно обобщают свои теории, использовались самые разные термины: теоремы, правила, аксиомы, начала, принципы и т. п. В течение второй половины XVII века для этого все чаще и чаще начинают прибегать к выражению «закон природы», до этого редко бывавшему в употреблении. Впоследствии оно полностью заменяет ранее использовавшиеся термины.

В основе употребления понятия «законы природы» лежала используемая явным образом аналогия с законами, регулирующими отношения между людьми. Подобно тому, как эти последние предписывали людям необходимость следовать определенным правилам поведения, принятым в сообществе, законы природы понимались как порядок, к исполнению которого привлекается высшим существом сама Вселенная, весь физический мир. Эта аналогия породила несколько философских и теологических проблем. Свойство, присущее законам, которые устанавливают люди и по которым они живут, – быть противоречивыми, изменчивыми, подвергаться, так или иначе, нарушениям, общеизвестны; поэтому они выглядят лишь жалким подобием законов, регулирующих природу, естественный ход вещей, который людям представляется непреложным. Более того, не укладывалось в голове то, каким образом неодушевленная природа может «подчиняться» законам; казалось, в этом выражении нет никакого другого смысла, кроме переносного. Несмотря на эти философские сложности, понятие закона природы стало неотъемлемой частью натурфилософии или, иначе, естествознания. Ответ на вопрос о том, как это произошло, – отдельный интересный сюжет в этой истории, к которому мы вернемся в главе 2.

В XX веке, когда ученые все больше стали осознавать относительность и приблизительность всех моделей и теорий, которые они разрабатывали, они как будто перестали говорить об обнаруживаемых закономерностях природы, как о законах. Исключение составили лишь хорошо известные «законы», сформулированные в прошлых столетиях.

Юристы и ученые

Обычно считают, что у юристов и ученых нет почти ничего общего. Говорят, что те, у кого плохо с математикой и естественными науками, идут в школы права (law schools). Несмотря на множество исключений (и в первую очередь это касается американских школ права, где юридическая подготовка предлагается студентам в качестве образовательной программы), с этим, в общем, сложно спорить. Так происходит, среди прочего, еще и потому, что талантливые молодые люди, из-за сложностей в построении карьеры ученого, после нескольких лет, проведенных за научными исследованиями, часто соглашаются довольствоваться школой права, что обещает им более надежное и денежное будущее. И даже они склонны считать это совершенно новым этапом своей жизни, уходом в абсолютно другую область деятельности, никак не связанную с тем, чем они занимались раньше. Единственным исключением, возможно, являются юристы, специализирующиеся на патентном праве, которые кроме познаний в юриспруденции должны обладать некоторым представлением о науке для того, чтобы суметь обосновать новаторский характер изобретения, претендующего на патент.

Это различие подтверждается распространенными стереотипами как о двух дисциплинах, так и о ее представителях – ученом и юристе. Если ученый воспринимается как рассеянный человек, предпочитающий повседневную одежду и обитающий в эфемерном мире абстрактных теорий, никак не связанных с практической деятельностью, то юрист, напротив, обычно представляется человеком в деловом костюме, который занимается практической стороной дела, сосредоточен преимущественно на мелочах (таких, как переговоры о сумме гонорара) и вникает во все скучные подробности социального взаимодействия – в то, чем нормальные люди хоть и обеспокоены, но сами предпочитают не иметь дело.

Несколько лет назад один весьма знаменитый профессор права Гарвардского университета, занимающийся высокой теорией, работал в течение семестра в качестве приглашенного исследователя в центре передовых междисциплинарных исследований другого университета, также входящего в Лигу плюща.

Все прочие приглашенные исследователи – физики, социологи, антропологи, историки и философы – были вовлечены в высокоинтеллектуальные беседы, но как только в общую комнату входил профессор права, все разговоры стихали. Затем социолог обратился бы к нему с вопросом о том, как можно разделить расходы на замену лифта в ее кондоминиуме; физик бы поинтересовался тем, должна ли его страховая компания возмещать ему убытки, которые тот понес из-за действий своей домработницы, и тому подобное. Эти повторяющиеся инциденты расстраивали профессора права, так как они подрывали его уважение к себе как к интеллектуалу высокого класса.

Это, до некоторой степени искусственное, разобщение юристов и ученых не существовало от века; оно вовсе не свидетельствует о том, что профессия юриста не пользуется авторитетом в обществе в самых разных странах. Вкупе с медициной и теологией школы права (или юридические факультеты университетов континентальной Европы) исторически были самыми первыми высшими учебными заведениями в Средние века на Западе[27]27
  См.: Berman (1985).


[Закрыть]. Юристы входили в число самых авторитетных интеллектуалов; в Средние века никогда представители других интеллектуальных элит не смотрели на них свысока как на «адвокатов по авариям и несчастным случаям»[28]28
  В английском тексте ambulance chasers, буквально «преследующие карету скорой помощи» – то есть адвокаты, которые навязывают свои услуги пострадавшим от несчастных случаев. – Прим. пер.


[Закрыть], как это имеет место сейчас в США. Даже беглый взгляд на биографии нескольких самых выдающихся мыслителей в истории западной науки поможет нам сделать несколько удивительных открытий.

Сэр Фрэнсис Бэкон, один из тех, кто создал современный научный метод ведения исследований, был, помимо этого, еще и выдающимся юристом. Он занимал пост лорда-канцлера Англии, возможно, самый высокий, самый старый и самый важный государственный пост Великобритании, а его противоборство с сэром Эдвардом Коком в самом начале XVII века во многом сформировало современную структуру англо-американского права[29]29
  См.: Plucknett (2001).


[Закрыть]. Сэр Исаак Ньютон – наиболее популярная фигура, олицетворяющая современную науку до Альберта Эйнштейна, хотя никогда и не практиковал в качестве юриста, тем не менее занимал высокий государственный пост, а именно пост канцлера казначейства. В этой должности он возглавлял один из старейших судов общего права, занимавшийся правовыми вопросами налогообложения. Также глубоко заботили государственные дела современника Ньютона – Готфрида Вильгельма Лейбница (1646–1716), выдающегося немецкого философа и математика, независимо от Ньютона предложившего дифференциальное исчисление. Сочинения Лейбница, посвященные праву, этике и политике, составляют объемные тома. В последующих главах, где мы очертим параллельное развитие историй западной юриспруденции и западной науки, мы обнаружим несколько аналогичных удивительных сближений.

Научный метод

Одна из наших основных задач состоит в обнаружении концептуальных и исторических связей между естественными науками и юриспруденцией; поэтому важно, чтобы, работая над этой задачей, мы опирались на ясное понимание природы науки. Сегодняшнее современное слово science (наука) происходит от латинского scientia, что, в общем, означает «знание» – такое значение слово scientia сохраняло на всем протяжении Средних веков, эпохи Возрождения и в течение Научной революции. То, что мы сегодня зовем словом «наука», вплоть до XIX века было известно под именем «натуральной философии».

Современное понимание науки, формировавшееся в течение XVIII и XIX столетий, связано с представлением об упорядоченном корпусе знаний, полученных с помощью специального метода, известного как научный метод. Особенности научного метода были полностью выявлены только в XX веке, но до сих пор широкая публика, в том числе и юристы, часто демонстрируют их неверное понимание.

Научный метод представляет собой специальный способ получения знания о естественных и социальных феноменах, который реализуется через последовательное прохождение ряда этапов. На первом этапе за изучаемыми феноменами осуществляется систематическое наблюдение, результаты которого фиксируются как факты, научные данные. В некоторых науках, например в физике, химии или биологии, этот этап также включает в себя проведение экспериментов; в таких науках, как, например, астрономия или палеонтология, эксперименты невозможны.

На втором этапе ученый пытается связать полученные данные в целое так, чтобы они согласовывались между собой и не противоречили друг другу. То, что из этого получается, известно под названием «научной модели». По возможности ученые стараются строить свои модели, используя язык математики, – они полагаются на присущую ему точность и внутреннюю непротиворечивость. Однако во многих случаях, в особенности это касается социальных наук, использование математики при построении моделей затруднительно: модель получается слишком ограниченной, притом настолько, что она теряет свои полезные качества. Таким образом, за последние несколько десятилетий мы пришли к осознанию того, что ни математические формулы, ни количественные данные сами по себе не являются неотъемлемыми составляющими научного метода.

На последнем этапе оценивается достоверность теоретической модели посредством дальнейших наблюдений и, если это возможно, дополнительных экспериментов. Если модель оказывается совместима с данными, полученными на основании новых наблюдений и экспериментов и в особенности если модель позволяет предсказывать результаты новых экспериментов, то она принимается в итоге в качестве научной теории. Процедура, при которой научные идеи и модели подвергаются повторяющимся проверкам, представляет собой большую совместную работу сообщества ученых; принятие модели в качестве теории всегда совершается с явного или подразумеваемого согласия научного сообщества[30]30
  См.: Kuhn (1996), Кун (1977).


[Закрыть].

В действительности эти этапы не всегда строго отделены один от другого, также не всегда они следуют один за другим в указанной последовательности. Например, ученый может начать с формулировки предварительного обобщения или предварительной гипотезы, основывающейся на его интуиции или изначальных эмпирических данных. Если последующие наблюдения вступают в противоречие с предварительной гипотезой, ученый может попытаться, не отказываясь от нее, внести такие изменения, которые способны снять противоречие. Однако если противоречивость данных эмпирических наблюдений с гипотезой или научной моделью сохраняется, ученый вынужден отбросить ее в пользу новой гипотезы или модели, которые затем, в свою очередь, также будут подвергнуты проверкам. Даже уже принятая научная теория может быть отброшена в свете обнаружения новых данных, несовместимых с ней. Самая суть научного метода заключается в том, что под все модели и теории подводится эмпирическое основание.