Текст книги "Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами"

Мир, Труд, Май

Приближались майские праздники. Первый из них – Международный день солидарности трудящихся. На самом комбинате мы не планировали проводить каких-либо мероприятий. Главным в эти праздничные дни всегда были демонстрация на центральной площади у зданий горкома партии и горисполкома и концерт художественной самодеятельности на открытой площадке парка. Левобережные переправлялись теплоходом и паромом и присоединялись к колоннам трудящихся Правобережья. В первых рядах колонны каждого предприятия шло руководство, знаменосец и сотрудники, несущие транспарант с названием предприятия. От нашего комбината знаменосцем был физрук Владимир. И рядом с ним с правой стороны должны были идти директор и парторг, а с левой – секретарь комсомольской организации и главный инженер комбината. После работы, без посторонних глаз, нам пришлось даже потренироваться немного, чтобы шагать красиво в ногу: всё-таки предстояло возглавлять всю демонстрацию, не зря же наш комбинат был градообразующим.

Но 1 Мая нежданно-негаданно выпал мокрый снежок, хотя накануне стояла солнечная тёплая погода. Мои ноги насквозь промокли – видите ли, «стиляга-модница» о резиновых сапогах для такого праздника даже и не помышляла. Демонстрация ещё не началась, а настроение было слегка подпорчено.

Предприятия готовились к построению, одно за другим в сплошную линию. Из динамиков парка орала патриотическая музыка. Комсомольский актив раздал красные флажки и надутые воздушные шарики. Мимо нас на построение в «хвост» прошли две самые большие группы с левого берега: молокозавод и ателье «Тюльпан». Алексей и Виктор (муж тихони Люси) несли длиннющий транспарант молокозавода. Алексей кинул оценивающий взгляд на «головку» демонстрации и что-то с усмешкой сказал Виктору, и тот кивнул в знак согласия. Видимо, обсуждали важность «барыни» в мероприятии. Надя безрезультатно высматривала своего Толика в колоннах Левобережья. Он работал в СМУ (строительно-монтажное управление), но в немногочисленных рядах этого предприятия его не было.

Со стороны парка, из громкоговорителей, наконец-то громыхнул бодрый марш. Народ слегка оживился. Построение закончилось. И в 9:00 наш комбинат открыл демонстрацию. Несмотря на испортившуюся погоду и долгое ожидание, люди были счастливы и воодушевлены: махали флажками, кричали «ура!» и выпускали в небо разноцветные шарики.

Днём в парке намечалась праздничная программа. Вода хлюпала в моих лаковых туфельках, и я решила не оставаться на ярмарку и концерт художественной самодеятельности, утянула в общежитие и Надю. Вручила ей свежий польский журнал «Ванда», а сама сразу же ушла под горячий душ согреться.

– Лин, ну что, мы идём за Волгу? – Надя шелестела страницами журнала в поисках ярких картинок. – Денёк-то распогодился!

– Надя, вот честно, если ты про клуб, то у меня никакого желания нет. Извини! Ты же должна понимать, я могу наткнуться там на «Главного Героя». А если он ещё и под градусом, то вообще будет «Г… в кубе». Ты же его знаешь! – я поменяла полотенце на сухое и обернула его вокруг головы.

– Ну а как я одна? Мне надо встретиться с Толиком.

– А как же я одна всю осень добиралась на левый берег? Точно так и ты вернёшься. Теплоходом! Это же не пешком по льду через Волгу идти – провожатые не требуются.

– А в клубе как я одна, если его там не будет? А если будет и вдруг не один? Ты что, сестра, не понимаешь, как мне это важно? – Надя откинула журнал, чтобы не мешал брать меня измором.

– Ты же в его дом вхожая, Надя! Зачем тебе вообще этот клуб? Сходи домой и всё узнай! Может быть, он там больной лежит, если на демонстрации не был.

– Вот ты какая?! Мне поддержка нужна, даже если в дом идти. Без приглашения я ещё ни разу не ходила, – Надя соскочила со стула, подошла к окну и обиженно отвернулась от меня.

– Ну вы даёте! Вы же пожениться собираетесь.

– Вы тоже собирались, – тут же парировала она. – И что из этого вышло?

– Аха, брошенки мы с тобой, сестрица! Две брошенки! – засмеялась я, подошла к ней и обняла. – Ладно, куда деваться? Поведу тебя в дом к Толику.

Я надела новый костюм из плотного атласного шёлка. Коротенький, чуть ниже талии, изумрудный жакет, элегантный и в то же время романтичный, приталенный, приподняты плечи, заужены рукава, модный воротник-апаш, золотистые с резьбой металлические пуговицы на левой полочке. Под жакетом – нежнейшая гипюровая блузка пастельного оттенка. А салатовые фалды юбки-солнца волнами опускались чуть ниже колена. Оборочки и фалды меня не полнили, наоборот, на контрасте подчёркивали тонкую талию и придавали некоторый объём бёдрам. В этом костюме я выглядела взрослее, а стекающие книзу вертикали юбки зрительно удлиняли ножки. Ну разве такой костюм купишь в Романовске Приволжском? Да и в областном центре не купишь! Я сама придумала фасон и сама сшила костюм за несколько вечеров.

– ПрЫнцесса»! Нет, Королевишна! – засмотревшись, Надя жестом просила ещё раз перед ней покрутиться. – Вот умеешь ты преподнести себя!

Погода одумалась и ласкала всех солнечными лучами. Теплоход был забит под завязку: первый день навигации после ремонта, и люди соскучились по противоположным берегам. Мужчины в весёлом алкогольном опьянении разной степени громко разговаривали, ругались матом. Но мат уже не резал ухо так, как это было в первые месяцы моей жизни в этом городке. К сожалению или к счастью, но человек привыкает ко всему. Удивительно, но в моём личном окружении мужчины не употребляли нецензурной брани: или её действительно не было в их речи, или они контролировали себя.

– Ну ладно, давай заглянем в клуб. Ненадолго! Вдруг Толик там. Да и с музыкантами хочется пообщаться, – обрадовала я Надю, когда мы уже поднялись на набережную по крутой деревянной лестнице.

Зал клуба был завешан красными флажками и воздушными шариками. Озираясь по сторонам, мы прошли в свой левый угол. Музыканты увидели нас и заулыбались. Когда они закончили «медляк» и поставили на проигрыватель пластинку, первым со сцены спрыгнул ударник Андрей. Он приподнял меня и закружил.

– Линка, как же мы тебя ждали! Почти два месяца не появлялась, – он поставил меня на пол и повернулся к Наде. – Привет, Надюха! С праздником вас, девчонки!

Следующими с объятиями подошли Николай и Анна. Оба сияли. Новые незнакомые мне гитаристы Алик и Гриша (прежние готовились к весеннему призыву в армию и отошли от дел) были помладше остальных ребят, лет по семнадцать-восемнадцать, поэтому слегка робели.

– Танцевать-то будем? – спросил Андрей и утянул меня в центр зала.

Гриша пригласил Надю. Николай танцевал с Анной. Ура! По-моему, они пара.

– Ты свободна, Лина? – склонился ко мне Андрей, обнимая одной рукой за талию.

– В смысле? Я всегда свободна. Я же не птица в клетке и не рыбка в аквариуме, – посмотрела я в его карие глаза и улыбнулась.

Слушая рассказ Андрея о работе их группы, я рассматривала посетителей. Много подвыпивших незнакомых мне ребят. Они громко разговаривали, бесцеремонно глазели на девчонок, сально скользя взглядами по их телам. Ни Толика, ни Алексея, ни Валерия, ни студента Анатолия.

– Смена контингента? – поинтересовалась я, когда Андрей замолчал.

– Да, деревенские ребята решили покутить на полную катушку. Ну и перебрали малость. Но не дрейфь, ты под нашей защитой.

– Что-то я давно студента Анатолия не видела. Вот прямо со дня свадьбы Люси и Виктора, после нашей с ним румбы ни разу и не попался на глаза.

– Ты что, не знаешь? – Андрей напрягся и крепко сжал мою ладонь.

– Чего не знаю? Я вообще-то почти два месяца на Левобережье не была.

– Ох, тогда я даже в затруднении, как сказать…

Моё сердце гулко ухнуло.

– Андрей, что случилось?

– Ну, давай отойдём, присядем, – он повёл меня в левый угол, и мы сели на стулья.

– Утонул Анатолий. В Волге. Около полутора месяцев назад, когда лёд затрещал….

– Что?!

– Лин, ну неужели у вас на правом берегу об этом ничего не говорили?

Я была не в силах произнести ни слова: заложило уши и стучало в висках. И я уже не слышала, какие подробности всё ещё рассказывал Андрей. Он потряс меня за плечо:

– Лина, ты как? Лина, смотри на меня!

Я обмякла и повалилась на его плечо.

– Ко-ля, во-ды! Лин-ка от-клю-чи-ла-сь! – как во сне услышала я глухой, растянутый, уплывающий голос Андрея.

Ну вот такая я вдруг стала припадочная! Хорошо, что хоть не эпилептик!

Когда я очнулась, вся молодёжь стояла толпой и глазела на меня. Лицо и жакет были мокрыми.

– Господи, как ты напугала нас! – обняла меня Надя.

Андрей вытирал моё лицо носовым платком.

– Вот какой же я дурак! Дёрнул чёрт за язык! Я же знал, какая ты чувствительная…

Ко мне наконец-то вернулась способность говорить:

– Надя, нам надо уйти. Ну не срывать же вечеринку моей выходкой. Извини, но про дом Толика на сегодня придётся забыть.

– Отсидись немного, Лина, – робко предложил Николай.

– Нет, нет, я нормально! Всё прошло! – успокоила его я. – Идите, играйте! Вечер должен продолжаться!

Я посмотрела на опустившего глаза Андрея.

– Не кори себя! Ты здесь вообще ни при чём. Со мной такое случается. Это уже не в первый раз.

Когда Николай поднялся на сцену и поставил очередную пластинку, в зал вошли Алексей и его Пышечка. Алексея невозможно было не увидеть – голова возвышалась над публикой. Скопление народа в левом углу зала привлекло его внимание. Он подошёл. Я опустила глаза. Он присел передо мной на корточки.

– Что случилось, Лина? На тебе лица нет! Тебя кто-то обидел? – его голос звучал взволнованно, и он вцепился пальцами в моё колено.

И я не удержала слезу, всё ещё не глядя ему в лицо.

– Узнала про Анатолия, – пояснил Николай Алексею.

– А-а-а, понятно! – Алексей поднялся с корточек. – Странно, что до сих пор не знала. Разве он не к тебе шёл в тот вечер, Лина?

Что за ересь?! Его вопрос повис в воздухе.

– Какое же ты «Говно в кубе», Лёшка! – не сдержалась Надя, – Лина со дня Люсиной свадьбы Анатолия не видела.

Но он промолчал и быстрым шагом направился к выходу. Пышечка суетливо последовала за ним.

8 Марта, а теперь и 1 Мая – ещё один день в мою копилку чёрных праздников.

День Рождения

25 мая мне исполнилось двадцать два. Ну что такое возраст в двадцать два года? Начало жизненного пути! Конечно, это прекрасно, когда под ногами уже есть база и фундамент, но и для начинаний этот возраст тоже не преграда. Я была полна сил и энергии, и главное, у меня получалось всё задуманное. В областной газете на последней странице печатался гороскоп на неделю и всякие астрологические байки, и я прочла накануне: «Женщины, рожденные 25 мая, обладают следующими чертами: кокетливость, независимость, эрудированность. Они обожают тайну, загадку, а потому вокруг них всегда витает флёр тумана и недосказанности. При этом они не замыкаются в себе, являются социально активными и яркими, но оставляют задел для самой неожиданной трактовки образа». Ну как, соответствует сказанное моему типу личности?

Это был вторник, обычный рабочий день. С утра от лица администрации и комсомольского актива меня поздравили директор и Надя. Большой букет красных роз в красиво оформленной корзинке красовался на моём столе и распространял вокруг запах мёда и фруктов.

Но моего самого близкого коллеги по работе, физрука Владимира, в тот день на рабочем месте не было. 9 мая стартовал футбольный турнир района, и Владимир много внимания уделял не только команде комбината, в состав которой входили в основном парни-строители, но был и одним из организаторов всего турнира. Почти каждый посёлок или деревня имели свою, пусть не высокого уровня, но всё же играющую команду. Владимир хотя бы раз в неделю посещал тренировки каждой из команд. Таким активистом был не он один. На левом берегу местные, можно сказать, дворовые команды курировал Алексей. Из этих немногочисленных команд к концу апреля он собрал сборную Левобережья и тренировал ребят на футбольном поле школы. Условия для тренировок на левом берегу были на порядок ниже: на правом имелись и футбольное поле со скамейками для зрителей, и крытый спортзал.

Но вернёмся к моему дню рождения. Я не собиралась отмечать его как-то особо: посидим за чаем и тортиком с моими соседками по квартире, а Надя с Толиком присоединятся чуть позже.

В тот злополучный первомайский день Толик действительно оставался дома из-за гриппозного состояния. Развития в отношениях Нади и Толика не наблюдалось, они оставались всё в том же подвешенном режиме. Разговоры о свадьбе стали запретной темой, хотя прошло уже больше пяти месяцев после возвращения парня с флота. А Надя рассчитывала на довольно скорую свадьбу. Так что наша тихоня Люсенька всех обскакала!

Вечером мы с девчонками хлопотали на кухне с салатиками и лёгкими закусками к бутылке розового вина. В дверь постучали. Таня пошла открывать и вернулась с букетом из девяти нераскрытых в бутонах белых роз на длинных ножках. Элегантные розы в ажурной серебристой обёртке перехвачены большим белым атласным бантом. К банту прикреплена поздравительная открытка с коротким текстом: «С днём рождения, Ангел Лина!».

– Кто принёс? – спросила я Таню, разглядывая открытку.

– Комендантша, – тряхнула белокурыми кудряшками Таня.

Конечно, по формулировке я сразу поняла, от кого букет. Ну вот и зачем Алексей продолжает вспоминать прошлое? Он же в новых отношениях! И пока он не способен отпустить меня полностью, я же тоже не могу освободиться от этой невидимой тонюсенькой ниточки, которая всё ещё хоть и непрочно, но привязывала меня к нему.

Открытку незаметненько убрала в карман фартука, а букет вложила в руки растерянной подруги:

– Тань, разверни упаковку и поставь цветы в вашей комнате!

Сама же отвернулась от букета нарезать ровными кругляшами редиску – с глаз долой, из сердца вон!

Наконец-то подошли и Надя с Толиком. С тортом и бутылкой шампанского. Мы неплохо посидели все вместе за общим столом: девчонки хором пели застольные, Толик разбавлял хор анекдотами, а потом втроём ушли в мою спальню. Выпив шампанского и вина, я растревожила «пагубную» разговорчивость и начала резать правду-матку в глаза: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Толик, в конце концов, ты собираешься жениться на моей сестре? Я дружкой ни разу не была, а так хочется! Ну сколько можно мотаться за Волгу туда-сюда? Вам уже по двадцать четыре года! Пора бы и определиться! – не дождавшись ответа, я перевела взгляд на Надю. – Надя, а ты чего молчишь? Не хочешь разве замуж? – мои мысли скакали, не успевая одна за другой. – Кстати, Надюха, тебе срочно надо выписаться из квартиры Капы и прописаться здесь в общежитии. Можешь ко мне в комнату подселиться. Скоро новый дом сдавать будут, и есть шансы получить свою квартиру.

– Нам пока и без штампа в паспорте хорошо, – наконец-то заговорил Толик, поймав за хвост паузу в моей тираде, – правда, Надюха? У нас ещё конфетно-букетный период. Сейчас пошла тенденция жениться по залёту. Так что как только, так сразу! А вот с пропиской в общаге – отличная идея. Надя, держи нос по ветру! Линка дело говорит: своего жилья у тебя нет, живёшь у тётушки. Не откажут тебе! Тем более, ты специалист.

Надя отмалчивалась. Её уже давно напрягала нерешительность Толика распрощаться с холостяцкой жизнью. Именно поэтому я и начала разговор.

– Эгоист ты, Толик! Пользуешься девчонкой по полной программе, а женитьбу хочешь только по залёту. Даже гуляка Алексей, и тот был готов жениться немедленно, вопреки своенравной мамАн.

– Ну, я – не Лёха, а Надя – не ты. У нас ситуации разные. Вы страстью горели и ею наломали дров. А у нас всё идёт своим чередом чинно, ровно, благородно, – он повернул голову за поддержкой в сторону Нади, – да, Надюх?

Но Надя всё ещё молчала. Разговор ей был неприятен. Но она понимала – он давно назрел. И, скорее всего, в душе была благодарна мне за эту инициативу. Она поднялась со стула, распахнула штору на окне и выпалила:

– Лин, Алёшка под окном. Лёгок на помине!

Я вспыхнула:

– Тебя не видел?

– Нет, стоит спиной и смотрит на рощу за оврагом.

– Зашторь скорее! – моё сердце колотилось.

– И чего стоит как истукан? Караулит кто выйдет? Или не решается войти? Лёшка и вдруг такая робость! – Надя отошла от окна и взглянула на Толика, он направлялся к двери.

– Девчонки, я не прощаюсь! Выйду покурить с Лёхой, – Толик хлопнул дверью.

– Наверное дружинники и вахтёр не впустили. После того дебоша, я попросила занести его в чёрный список. Но букет роз передал, – я нервничала… случайно надломила ноготь и с досадой посмотрела на него.

– Это те девять белых роз в зале?

– Они самые.

– А я же флористику изучала. Цвет и количество роз имеют определённый смысл. Девять белых роз – это искренние муки совести из-за проступка.

– О как?! Но за всё время наших отношений я уже столько раз наслушалась про муки совести! И давно уже поняла: эта песня хороша, начинай сначала! Никогда его выходки не закончатся – темперамент у него такой. Никуда от этого не денешься, – я встала, подошла к окну, чуть-чуть раздвинула штору и посмотрела в щелочку на одинокую длинную фигуру, застывшую, как фонарный столб на мосту Александра III в Париже. – А эта его патологическая ревность?! Это же порок! Я не имею в виду ревность, вызванную явными причинами, такая может возникнуть у любого, даже у меня… Но ему нужен психолог, иначе не будет счастлив в семейной жизни. Если, конечно, не женится на клуше, заглядывающей ему в рот. Но и тогда, ну о каком счастье можно говорить? Разве его устроит такая клуша? Он же совсем непрост! В отношениях тянется к высоким материям, копается в чувствах, философствует. Пофлиртует и бросит! Вернее, «поматросит и бросит», как говорил Анатолий.

– Ну вот поэтому он до сих пор и болен тобой. Равноценно-то заменить некем. И ты… Ты же тоже не освободилась!

– Ну, нет! Я выбор сделала: вместе нам не быть! Я его давно отпустила. Пусть женится уже и живёт своей жизнью без воспоминаний обо мне, – я взглянула на обломанный ноготь, – Надь, подай маникюрные ножнички: всё нафиг обрежу!

Надя порылась в тумбочке, нашла набор для ухода за ногтями, протянула мне.

– Лина, ну, легко сказать «живи и не вспоминай!» А как без воспоминаний, если постоянно натыкаетесь друг на друга? Воспоминания не сотрёшь же ластиком…

Наш разговор прервал вернувшийся Толик.

– Ну что, Надя, по домам? Надо успеть на последний теплоход. Проводим до Капы вместе с Лёхой.

Он перевёл взгляд на меня:

– Можно пошептаться с тобой?

– Если про Алексея, то лучше не надо. Я не нуждаюсь в дипломатах.

– Ты жестокая, Лина…

– Нет! Я ему сочувствую и даже жалею. Но он не тот, кто нуждается в жалости. Он же рассчитывает не на жалость, а на другое. А другого не будет.

– И всё-таки пару слов. Я обещал, что передам их тебе.

– Ну, пойдём на кухню, если пара слов, – я прихватила пустую бутылку, а Толику указала глазами на стаканы, – заодно и порядок наведём.

Мы сели за стол. Наконец он заговорил, сверля меня глазами:

– Он просит встретиться, обещает не приставать с чувствами. Хочет выяснить один важный для него вопрос. Без ответа на него не сможет успокоиться.

– Хорошо! Если хочет успокоиться, я согласна. Пойду с вами и останусь на ночь у Капы. Мне будет легче, если вы рядом.

Мы вышли из подъезда. Алексей замер передо мной. Без зимней верхней одежды, в тонкой синей рубашке, в свете луны он выглядел бледным и похудевшим. Высоченный мальчишка с виноватыми глазами! Куда испарился из него тот герой-любовник, мартовский кот?

– Здравствуй, Лина! С днём рождения! – его голос, обычно шумный, звучал непривычно тихо и вкрадчиво, как будто слова слетали с губ, без участия голосовых связок. Как шорох осенних листьев под ногами…

Ох и хитрец! Даже голос и тот пустил в обольщение! Конечно, он же знает, что я темброзависимая! Я кивнула. Мы медленно пошли следом за Надей и Толиком.

– Я слушаю, Алексей!

– Мы ни разу не поговорили с того злополучного восьмого марта.

– В тот день я сказала тебе всё, что хотела сказать. И с тех пор ничего не изменилось.

– Изменилось. Я стал другим. И ты стала другой.

– И? В целом это ничего не меняет. Я жду принципиальный вопрос.

– Сначала прими мои извинения, – он широко шагнул своими двухметровыми ногами, развернулся лицом ко мне, преградил путь и попытался поймать мой взгляд, – я, идиот, был неправ. Впрочем, как всегда! Идиотом был в те последние минуты в клубе и ещё большим идиотом утром восьмого марта.

– Проехали, Алексей! – я обошла его стороной. – То, что ты идиот, я давно поняла. Но те последние минуты седьмого марта в конце концов привели тебя к новым отношениям. И я, правда, рада за тебя – клин клином вышибают!

– Не сравнивай, Лина! Это совсем другое… – он поравнялся со мной и робко коснулся моего плеча ладонью.

Я встряхнула его руку

– Мне, правда, не интересно знать, насколько это у тебя другое. Твоя жизнь, и меня в ней больше нет. Наши дорожки разошлись. Я всё ещё жду принципиальный вопрос. Давай, помогу! Ты хотел спросить про Анатолия? С Анатолием у меня никогда не было никаких отношений, и в тот вечер он шёл не ко мне. Это тебя успокоит? Или принципиальный вопрос – «мой секс в общежитии»? Я тебя, который был моим первым и единственным мужчиной, тебя, любимого, ни разу к себе не пригласила. Как же ты мог подумать, что я пустила в свою постель кого-то другого? Я что, такая доступная и распущенная? Или по себе судишь? Для тебя же флирт и вытекающие из него последствия – дело привычное.

– Лина, малышка… – он остановился и попытался обнять меня.

– Нет, нет, убери руки! Ты обещал, что никаких слов о чувствах. Лучше слушай и не перебивай! Я сегодня опять разговорчивая и красноречивая, что крайне редко бывает, и могу позволить себе многое сказать. И забудь про «малышку»! Мне этот эпитет больше не подходит: даже на твоём фоне я давно уже не малышка. Я уже переросла тебя, Алексей, а ты всё тот же инфантильный мальчик. Какой ещё принципиальный вопрос тебя интересует? Андрей? Андрей – мой друг по клубу и музыке, человек, который видит меня насквозь и понимает лучше, чем понимал ты. Владимир? Владимир – мой коллега, моя правая рука по комсомолу и компаньон по шефству над интернатом. Кто ещё? Валерий? Валерий вообще просто знакомый, который, не скрою, мне приятен как человек. Успокоился? И не смей их трогать, если увидишь рядом со мной! Ты не имеешь никакого права решать, с кем и как мне общаться и проводить время. Мы пошли по жизни разными тропами. И лучше было бы, если бы они нигде не пересекались, – я пнула подвернувшийся под ногу камень и чуть не вскрикнула от боли в пальце.

Да, мне было больно…

– Лина, ты меня презираешь? Неужели я настолько подлец? Я вообще хотел поговорить не об этом. Даже и не знаю, как начать.

– Начни уж как-нибудь! Ты же такой красноречивый у нас!

– Красноречивым я был только с тобой. Никто больше не вызывает желания облачать слова в красивую форму. Но ты выпила меня всего до дна, а потом своей ножкой выпнула из своей жизни, как пустую бутылку… Пустой я сейчас, Лина… О-пус-то-шён-ный…

– О-ля-ля! Как банально! Алексей, прекрати! Меня уже не купишь такими речами! Я давно уже не та девочка, которая попадала под подобные чары. Честное слово, мне сейчас эти твои выражения кажутся надуманными, нелепыми и даже смешными. Всему своё время, Алексей! Было, было да прошло! – я, наконец-то, подняла глаза и смело посмотрела ему в лицо, и ничего у меня нигде не дрогнуло и не наполнилось слезами. – Так о чём ты хотел поговорить?

– О родителях. О моём отце и твоей матери. – Он задумался. Пауза затянулась. Кашлянул в кулак и продолжил. – Они были любовниками, когда моя матушка была слегка беременна мною.

– Я в курсе. И даже в курсе, что чисто теоретически, как сказала Капа, ты и я могли бы быть братом и сестрой по отцу. У нас разница в возрасте всего три месяца. По срокам сходится.

– Ты это знала?! – он схватил меня за плечи и резко развернул к себе.

– Аккуратнее на поворотах, Лёша! – я демонстративно скинула его руки. – Про связь родителей сначала просто догадывалась, а ты разве нет? Ты не видел, как твои родители пожирали меня взглядами за столом? И как отец спросил про номер дома? И как твоя мать возмущалась, когда я назвала адрес? Ну а потом Капа подтвердила мои догадки. Про брата и сестру, Лёша, я никогда в голову не брала. Не переживай, мы не родственники! Я родилась семимесячной. Можно сказать – жертва неудачного аборта. Моя мать после расставания с твоим отцом почти сразу вышла замуж. Неужели ты мог подумать, что я твоя сестра? Ты что, слепой, Лёша? Мы же совершенно разные!

– Уф! Ты меня успокоила… – он всё-таки набрался наглости, обхватил меня, приподнял, покружил и бережно поставил. – Я чуть не чокнулся, когда матушка рассказала.

– Господи, Лёша, ну что ж ты такой наивный?! Я тобой поражаюсь! Твоя матушка подкинула палку в огонь, чтобы лишний раз убедить, что мы не пара. Конечно, сейчас я понимаю, как тяжело ей было видеть меня в своём доме, если я разительно похожа на мать. Так что, я не в обиде на Нину Васильевну. Лёша, всё, что делается в жизни, делается к лучшему: мы расстались… Примут и полюбят твои родители эту Пышечку. И нарожаете вы деток. Тебе же от жизни большего и не надо! И будете счастливы!

– Как же ты изменилась! «Жертва неудачного аборта» – стойкая и непреклонная малышка… – он громко набрал воздух, наверное, чтобы заглотить ком в горле.

Знакомое состояние. В чувствах и переживаниях мы были похожи.

– Да, Лёша! Я изменилась. Я уже не та! Поэтому успокойся! Ты любил совсем другую девочку: наивную, трепетную, доверчивую, слушающую тебя с открытым ртом. Но её больше нет! Ничего этого во мне уже не осталось. Не мучь себя воспоминаниями! В одну воду дважды не войдёшь, – я старалась сдержать слезу, которая напрашивалась выкатиться на свободу. – Отпусти меня с миром, как я отпустила тебя. И мы же не враги, Лёша! Ты мне многое дал эмоционально. Я повзрослела с тобой. След в моей жизни ты уже оставил. Да и я, всё, что я могла отдать тебе за это короткое время, я отдала сполна, – слезу я сдержала, сложнее было с комом в горле, который постепенно нарастал, комом я пока ещё управлять не научилась. – Про то, что я выпила тебя всего… извини, Лёша! Но это большой вопрос кто кого выпил! Я была невинной девочкой, а ты был уже опытным мужчиной… Это я отдавала себя, а ты, Лёша, брал. Больше я ничего дать тебе не могу, как и ты мне. Наши отношения исчерпали себя, – наконец-то мне удалось сглотнуть тяжёлый ком, и стало легче, и я взбодрилась. – Даже если бы мы вот прямо сейчас решили снова быть вместе, я не могу представить, на какой такой почве мы бы строили эти отношения и совместную жизнь. Что конкретно связывало бы нас? Единственное, что я могу предложить тебе – считай своей названной сестрой, если так дорожишь мною. Потому что стать другом не получится: я не хочу близкого и частого общения с тобой. Мне ведь тоже подошла пора строить личную жизнь, а ты был бы помехой, как бельмо на глазу.

Он шёл, слушал, понурив голову. Моё сердце болезненно ныло от сочувствия, жалости и спрятанной куда-то глубоко в закрома души нежности…

Ну что за дисбаланс в моём организме?! Голова моя понимала, что никакой совместной счастливой жизни нам построить не удастся! И на это сто причин! А душа и сердце не хотели слушать мою разумную голову… глупая ветреная душа хотела вылететь и обняться с Лёшкиной…

– Всегда знал с самой первой минуты, что ты особенная, – он скрестил пальцы обеих ладоней и звонко щёлкнул ими, я вздрогнула. – Но не мог даже представить, что окажусь в такой зависимости от девушки и стану для неё бельмом на глазу. Какой же болван я был! За пять минут разрушил всё, что связывало нас.

Он пнул пустую бутылку, которая попалась ему под ногу и повторил, – болван!

– Лёша, это произошло не за пять минут. Это давно накапливалось капля за каплей. Мы разные с тобой! Наверное, единственное, что связывало нас, так это взаимная страсть. Но и у неё бывает предел. А про любовь мне всё ещё неясно до конца, была ли она на самом деле у нас: любимого человека так не унижают, как это сделал ты, Лёша.

Мы подошли к дому Капы. Толик уже попрощался с Надей и поджидал у подъезда Алексея.

– Лина, ну, посмотри на меня, посмотри мне в глаза… Ну в последний раз… Просто посмотри! Больше я ничего уже и не прошу.

Он пальцами поднял мой подбородок, как когда-то на танцах. Наши глаза встретились. Дёрнулось правое веко (как долго такого не случалось!), в горле опять начал нарастать тот тяжёлый ком, который перекрывает дыхание и давит на уши…

– Всё, Лёша, прощай! Опоздаете на теплоход.

Он склонился ко мне и поцеловал в глаза.

– Будь счастлива, малышка! Ты для меня навсегда ею останешься. И спасибо за урок жизни!

– Прощай, Лёша! И прости…

Я тихонечко прошмыгнула в комнату Нади, упала на кровать и разревелась. Слёзы всегда приносили облегчение.

– Не простила? – присела на уголок кровати Надя, не зная как меня утешить.

– Простила и… отпустила с миром… И сама попросила простить. Надеюсь, что он всё понял. Надя, это не любовь! Это наваждение! Мы же доведём друг друга до нервного срыва. Похоже, что и мне тоже надо лечиться. А ещё сегодня утром я была уверена, что всё уже в прошлом. Ну нельзя нам пересекаться! – я приподнялась, присела рядом с Надей, и она обняла меня.

– Парня тебе завести надо! Хотя бы просто друга, – Надя протянула мне носовой плоток, и я промокнула слёзы, – Толькин сослуживец Иван, который Новый Год с нами у Толика встречал, ну, который поцелуй у тебя вырвал, когда в бутылочку играли, он постоянно интересуется тобой. Сам он из посёлка Заречный. Давайте в воскресенье вчетвером съедим в областной центр, посидим в ресторане, погуляем по городу.

– Какой такой Иван, Надя?! – я скрутила носовой платок и от возмущения швырнула его на пол. – Я даже лица его не помню! Разве мне тогда до этих сослуживцев было? Я же кроме Лёшки никого вокруг себя не видела… Он же был моим единственным светом в окошке… – я опять заплакала.

– Вот умудрились же вы встретиться! Оба ненормальные, чувственные… как оголённые провода… – её голос дрожал. – Да, я понимаю, что сейчас ни он, ни ты не сможете найти достойную замену. Ну и как быть дальше?!

– «Две белые вороны в городе, а поэтому заметили друг друга и пересеклись, и не оставили шанса чёрным воронам», – так однажды сказал Владимир. Получается, что он был прав. Оказывается, со стороны виднее. И все были правы: и Анатолий, и Владимир, и Андрей, и даже Капа! Одна я была слепая! – я схватила подушку, уткнулась в неё лицом, чтобы заглушить рыдания и не перепугать Капу за стенкой…

– Ты была не слепая. Ты была влюблённая. А когда любят, то ведь не за что-то, а вопреки – народная мудрость.