Текст книги "Свидетель"

– Мне кажется, вы поймете, – проговорила Саша. – Когда человек испытал боль, он понимает другого. Быть слепой, это же… больно?

– Да.

– Я изменяла мужу. С тем самым мужчиной, о котором я предупреждала вас в Индии. С Валерием Черкасовым, – звонкий голос Саши сразу осип, она прокашлялась. – Но это в прошлом. Всё в прошлом. К счастью.

С полным вниманием я воззрилась на Александру, осознав, что Вселенная не случайно привела меня к ней.

– Для меня было все серьезно, – перемежая слова вздохами, говорила Саша. – Для него – нет. Так больно было оказаться просто игрушкой. Надоевшей. Я любила его, верила, а надо было верить таблоидам… Но, знаете, всегда хочется думать, что ты особенная и необъезженного жеребца сможешь укротить. Даже азарт какой-то, ведь другим не удалось, а много дурочек пыталось… Таких, как я. – Саша отложила вилку, так и не прикоснувшись к еде, схватилась обеими руками за стакан, словно за якорь. – Мне тогда было девятнадцать, я скучала одна в Москве… Мы познакомились на вернисаже. Все закрутилось бурно, красиво, как в кино. И я влюбилась. Просто сумасшедше влюбилась…

Саша замолчала, лицо ее повзрослело и страдальчески осунулось, под глазами легли темные тени. Она посмотрела в дальний угол.

– Сказала, что буду принадлежать только ему. Уйду от Бори. А Валерий… он просто похлопал меня по плечу, представляете? И сказал: «Не надо. У нас ничего не было. Просто секс». Я не поверила, думала, обиделся на что-то, ведь до этого в нем было столько страсти… Но он ушел, а я начала сходить с ума. Звонила ему. Искала встреч… Сейчас трудно представить, зачем. Даже в офис к нему пришла. Решила, если при всех покажу, что на всё ради него готова, он поймет и вернется ко мне… В каком-то фильме видела такое. Глупо, конечно, заявляться на совещание. Сидят мужики в пиджаках, баксы считают, и тут я… Валерий ничего не понял, он и не хотел понимать. Кто я для него? Игрушка… Он разъярился и просто выставил, как шлюху подзаборную… Прямо в приемной у меня случилась истерика, ноги подкосились. Лена, его секретарь, мне воды принесла, дала успокоительного, посочувствовала.

Саша перевела дух, а я вспомнила, что Сергей и Валера постоянно упоминали имя некой Лены.

– Если бы не Леночка, я так бы и не узнала, что Валерий еще и смеялся надо мной. В переписке, – продолжила Саша.

– Вот как! – Светлый образ вездесущей помощницы подугас.

– Да, Лена показала потихоньку. У нее пароль был от его почты. Она меня и потом поддерживала. Мы с ней дружим до сих пор.

– Понятно, – только и сказала я, прислушиваясь к растущим в душе подозрениям. – А ваш муж, он так ничего и не знает?

Саша покачала головой и пригубила сока.

– Наоборот. Борис все знает. Дело в том, что мне было так больно! Первая любовь, и такой позор… Муж… вы, наверное, догадываетесь, что я вышла замуж без особых чувств. Казалось удачным поворотом судьбы то, что меня выбрал такой большой человек. Но перенести разрыв с Валерием я не смогла. Его жестокость была невыносима, прямо душу выворачивало наизнанку. В тот день из офиса Валерия в заехала в бар, выпила… не помню, сколько и чего. Но, наверное, очень много, потому что в голове мутилось. Я села за руль и плакала-плакала, пока не решила покончить с собой – на полной скорости врезаться в дерево. Написала прощальную смску Борису. Но, знаете, Варя, в последнюю секунду меня будто торкнуло что-то изнутри, что-то ёкнуло. Вот тут, где сердце. И в последний момент я попыталась вырулить. Это меня спасло, не совсем, конечно, но я выжила.

С ресниц Саши скатились слезы. Меня пробрала дрожь. Я взяла ее за руку, и увидела разворачивающиеся один за другим кадры, будто анимация в PowerPoint1. Не прошлую жизнь Саши, а эту: удар, звон разбитого стекла, клиническую смерть. Затем наступила кома – белая, тягучая, из которой не удавалось выбраться, а когда девушка пришла в сознание, последовала долгая боль и бесконечные слезы.

У меня заломило в висках, я сочувствовала ей и сердилась на «того» Валеру. Рассудок снова зашумел, утверждая, что он справедливо оказался в тюрьме, бессердечный, холодный эгоист, ради которого не стоит рисковать. Я сглотнула слезы, они все равно проступили на глазах. Мне было больно за Сашу, но я не могла не любить, не получалось даже мысленно отказаться от Валеры нынешнего.

Саша утерла слезы, посмотрела благодарно на мои:

– Я чувствовала, что вы поймете, Варя! Знаете, даже мама не плакала вместе со мной, как вы…

– Мне очень жаль, что с вами все это случилось! Вы еще так молоды и прекрасны, и впереди столько всего хорошего!

– Только я не могу больше иметь детей, – кисло улыбнулась Саша сквозь всхлипы. – А Боря так хотел… и хочет. Хотя у него есть уже двое от первого брака. Это был еще один повод для депрессии. Я долго лечилась у психиатров всяких, но больше всего помогли месяцы у Праджни-Джи. И йога. Фух…

– Замечательно, что так, – я тоже вздохнула. – А ваш муж? Наверное, с ним тоже пришлось вам сложно? Не каждый супруг готов простить…

– Борис сразу меня простил, нанял лучших врачей, возил везде, сам сидел, как нянька. И, знаете, мне кажется, я его полюбила за это. Теперь мне никто не скажет, что я живу с мужем из-за денег, никто! – сказала Саша, скомкав в пальцах салфетку. – Но Валерия, конечно, Боря возненавидел. Его можно понять. Он же большой человек, практически все может, а тут бессилен. Боря однажды в сердцах сказал: «Твой любовник убил моих детей! Он поплатится за это!» И я, если честно, испугалась – вдруг киллера наймет. Тогда, уже после Индии я слышала про карму и стала уговаривать Борю не убивать Валерия. Зачем такой грех на душу брать, правда?

Я похолодела.

– Я заставила Бориса поклясться, что он не убьет Валерия, – с гордостью сказала Саша. Выдержав паузу, она распустила волосы и встряхнула головой, сбрасывая печаль с плеч. – И представьте, он дал мне слово! Видите, какой у меня замечательный Боря?

Я снова кивнула, пытаясь не выдать вулкан эмоций, вскипевших внутри. Паззл сложился! Требовалось «закрыть» еще один вопрос, и я спросила:

– Скажите, Саша, а вы еще дружите с Леной, секретарем Валерия?

– Леночкой? – удивилась Александра. – Да, конечно. Она ко мне часто приезжала. И в больницу. И потом, пока не уехала в Лондон.

– А муж ваш как к ней относится, ведь она работала на «того самого», извините, вашего бывшего любовника?

Саша всплеснула руками.

– Боря выше таких пустяков. Он даже один раз ее телефон попросил – у них штатный переводчик заболел, что-то срочное надо было перевести. А Лена суперски знает английский.

– У Лены же была работа?

– Ну, она от шабашек никогда не отказывалась. Боря ей еще потом звонил, я точно знаю. И хорошо о ней отзывался.

– У Лены были проблемы с деньгами?

– А у кого их нет? Лена же из Твери, как я. Оказывается, мы жили в детстве на соседних улицах, представляете?! В Москве квартиру снимала, копила на ипотеку. Я предлагала ей у нас пожить, когда у нее проблемы с жильем были. Лена ведь совсем одна – мама ее давно умерла от рака. С отцом совсем не заладилось. Тот еще козел. А Лена умничка. Она даже меня по английскому подтянула, я петь собралась. Язык нужен. В общем, пока Лена не уехала, мы с ней дружили, как сестры. Жалко только, она так и не соблазнилась йогой, ей больше по вкусу тренажерка. Ой, а что это мы с вами, Варя, ничего не едим? – с фальшивым задором вскинула носик Саша, пытаясь взбодриться. – Через десять минут шесть, и тогда уже рот на замок. Налегайте!

– Что-то аппетита нет, – призналась я. – Можно просто чаю?

* * *

Голова шла кругом – было ясно: Борис Морозов поклялся жене, что не станет убивать любовника, но не мстить он не обещал. Он долго вынашивал план, как сделать месть «красивой»: оставить Черкасова без компании, без денег, без чести, посадить в тюрьму на максимально возможный срок. В тюрьме легко устроить персональный ад… Заместителю Секретаря Совета Безопасности не сложно было найти исполнителя. Наверняка «неотесанный Александр», о котором говорила Саша, – тот самый Александр Шиманский…

У меня меж лопаток сбежала ледяная струйка пота: я нахожусь в одном доме с убийцей и с заказчиком «наказания» Валеры. Не просто в одном доме, в его собственном доме! Меня ищут по всей Москве, а я пью чай пересохшими от волнения губами в его столовой! Вот это шутка Провидения! Обхохочешься! С другой стороны, как говорилось в одном детективе, если хочешь хорошо спрятать вещь, положи ее на самое видное место.

Я пыталась контролировать дыхание, но, Бог свидетель, давалось это мне сложно. Требовалось успокоиться, сейчас же!

– Саша, спасибо за чай, очень вкусный, – сказала я медленно, чтобы не проглотить от волнения половину букв. – А ваш муж не будет против того, что я так бесцеремонно приехала и попросилась на ночлег?

– Ой, что вы, Варя! – всплеснула руками юная супруга. – Я ему и рассказывать не стану! Он со своими проблемами наверняка даже спать в кабинете будет. Он все время, когда нервный, старается меня не беспокоить. Боится, что я психану и опять заболею. А в гостевую Боря вообще никогда не заглядывает, там и Лена, кстати, ночевала часто.

– Спасибо большое за гостеприимство! Вы великодушны!

– А я рада, что мы так хорошо поговорили! Прямо на душе светлее стало, честно-честно.

М-да, на моей – наоборот, загуляли, подвывая, бешеные казацкие ветра и сгустились тучи.

– А скажите, помощники вашего мужа тоже у вас ночуют? – спросила я.

– Да нет, что им тут делать?! Могут обсуждать свои дела до полуночи, но все равно уедут. – Саша выглянула в окно. – Вон, уже, кстати, Александр садится в машину. Слава Будде, терпеть его не могу, – Саша передернула плечами.

«Что ж, – подумала я, – значит, до утра Шиманский не появится. Уже хорошо. Известно одно место на Земле, где меня не убьют до рассвета. И это здесь. Идти Ва-Банк, так Ва-банк».

– Сашенька, а вы не будете на меня обижаться, если я прямо сейчас уйду спать? – устало улыбнулась я. – На ногах с четырех утра, потом перелет… Глаза, если честно, слипаются. И завтра по делам надо ехать чуть свет.

– Ой, конечно, я не обижусь. Извините, что заболтала вас.

– Наоборот, спасибо за откровенность. Для меня она была полезна.

– Как-нибудь и вы мне про себя расскажете. Ой, пойдемте на служебный лифт, а то слышу, Боря шумит на лестничном пролете.

– Не будем его раздражать, – согласилась я и поторопилась за девочкой-женой государственного воротилы.

Закрыв за собой дверь гостевой спальни на ключ, я повернулась и увидела в зеркале свое ошалевшее лицо. Все просветленные мастера говорили, что у Бога хорошее чувство юмора, сегодня же, по-моему, он устроил финал чемпионата мира по КВН. Под фанфары и шарманку в моей голове весело и придурковато пропел Кивин.

Глава 38. Суд идет

Не то, чтобы я хорошо спала эту ночь, но помедитировала качественно. Иначе мой взбудораженный ум выскочил бы из ушей. И пока электронные часы на стене отсчитывали минуты до рассвета, я размышляла, можно ли наслаждаться жизнью, если у тебя, возможно, нет «завтра»?

С другой стороны, кто из нас может гарантировать, что наше «завтра» наступит, и что все будет так, как мы запланировали? Пожалуй, никто. Цветущего здоровьем парня, думающего о карьере, вдруг сбивает машина; рядом с домохозяйкой, решающей, постирать шторы на кухне или пусть еще повисят, вдруг взрывается безумный террорист в метро; или сердце перестает работать в одно мгновение, когда ты, ничего не подозревая, сидишь перед телевизором… Фатум, судьба, карма? Как ни назови, никто не давал нам гарантий: «Вы обязательно проживете сто лет».

Со свидетельством о рождении нам не давали техпаспорт, где написано: «Срок службы вашего тела – 80 лет, три месяца и два дня». Только наш хитрый ум предполагает, планирует, заставляет верить, что жить мы будем вечно…

Угу, вечно наверняка, но уже не совсем мы.

Я выдохнула и посмотрела на белый с прожилками диск луны, ярко освещающий «девочковую» комнату, которую предоставила мне на ночлег Вселенная. У меня было только «сейчас», и в этом я ничем не отличалась от людей, мирно спящих в своей постели. Они не знали, есть ли что-то еще, кроме нынешнего момента, не знала и я. Возможно, им тоже не хотелось влачить утром тело в офис, как мне – представать перед судом. У каждого своя дхарма.

Жизнь не дана нам для того, чтобы мы прятались по норам от проблем и задач. Она течет в равной степени в каждом из нас, остается только выбрать: жить по полной прямо сейчас или затеряться между прошлым, будущим в снах о реальности или… не не высовывать нос из-под одеяла.

* * *

Утром Саша Морозова вызвалась меня отвезти. Сегодня в салоне авто больше было места молчанию. Возможно, это я намедитировала покой, или Саша, выговорившись о важном, больше не нуждалась в пустой трескотне. Я смотрела на улицы, машины, дома за окном, всё было удивительно, непривычно, немного серо, но тем и занятно – не всё же мне Индию подавай, после мрака слепоты каждый клочок видимого света до сих пор казался чудом.

Я прикрывала глаза и безусильно видела вспышки живого света – людей, растений, взлетающих в небо голубей и пронырливых кошек. Я не думала о том, что скажу на суде, пусть и там всё будет онлайн. Я не собираюсь врать или приукрашивать, зачем запасать слова и накручивать на пустую катушку глупого ума свою энергию? Она мне еще пригодится.

Уже пробираясь по пробкам в центре Москвы, Саша проговорила:

– Знаете, Варя, рядом с вами я будто снова в Ришикеше, у Праджни-Джи. Так хорошо, благостно, что даже немного раздражает.

– Не волнуйтесь, Сашенька, – улыбнулась я, – судя по вашему навигатору, еще пару улиц, и я оставлю вас в покое.

– Да я не про то, – буркнула Саша. – Вы мне нравитесь, только… Блин, я даже не понимаю, как это объяснить.

– Я в любом случае вам благодарна за отзывчивость, Саша. Мы просто не совсем сходимся вибрациями. Это нормально. Считайте, я на своей волне. В принципе, так и есть. – Я подтянула сползающий с колен полосатый рюкзак.

Сашу не удовлетворил мой ответ. Она молчала, пока не припарковалась метрах в ста от Хамовнического суда.

– Я вовсе не о том, – упрямо сказала Саша. – Люди живут зачем-то, делают важные вещи. Вот вы, Варя, я уверена, тоже не жучку гонять приехали, у вас такой вид, будто на ринг собираетесь выйти. И мне, если честно, завидно немножко. Все чем-то заняты, а я… хоть бы что-нибудь значимое сделала!

– Вы уже сделали, – тихо сказала я. – Прямо сегодня. Вы спасли мне жизнь.

– Ой, бросьте, это такие пустяки, – отмахнулась она.

– Нет, не пустяки. Вы не в фигуральном, а в прямом смысле спасли мне жизнь, – ответила я. – За мной охотятся. Я – свидетель, который не должен попасть живым в суд, и по задумке некоторых не должен был пережить эту ночь.

Лицо Саши вытянулось. Она воззрилась на меня округленными глазами.

– Погодите… Вы имеете в виду Хамовнический суд? В котором дело Черкасова слушается?! Блин, мы и правда почти к зданию суда подъехали!

– Я – та девушка, в похищении которой его обвиняют. Как видите, он не убивал меня. И не убивал того парня в Ростове, Ивана Демидова.

– Не может быть! Против него есть улики!

– Сашенька, я не имею права отвечать злом на добро, которое вы мне сделали. Поэтому должна предупредить: у меня есть все основания предполагать, что заказчиком преследования Валерия Черкасова был ваш муж. Это может вскрыться в ходе расследования.

– Боря?!

– О мотиве вы сами вчера подробно рассказали. С одной стороны, мне понятно, почему Борис решил мстить, и больно, что Валера поступил с вами дурно. Но по совести, он не виноват в том, в чем его обвиняют. Во всем обвинении нет ни единого слова правды. Парня в Ростове, Ивана, застрелил у меня на глазах Александр Шиманский. Если он работает на вашего супруга, то причастность Бориса может вскрыться. Хотя это только моя догадка, – добавила я. – Учитывая высокое положение вашего мужа, дело могут замять. С другой стороны, оно может оказаться резонансным. Я не знаю, что будет дальше, но рассказать правду на суде я обязана.

– О Боре? – зло сузила глаза Саша.

– Нет, о Валере… Валерии. О Шиманском. Мои догадки о вашем муже останутся при мне.

Саша выдохнула и злость исчезла из ее изумрудных глаз.

– А вы… что у вас с Черкасовым?

Я пожала плечами.

– Я его люблю. Это все, что я знаю. Спасибо вам еще раз, Саша! Прощайте!

Я дотронулась до ручки двери.

– Блин, стойте! – крикнула она.

Я отпрянула. Саша показала наманикюренным пальцем вперед, и у входа в здание суда я увидела крепкую, угловатую фигуру, будто высеченную из дуба. Шиманский! Я вздрогнула, но тут же взяла в себя в руки.

– Вы хотите сказать, что он убил Ваню Демидова? – напряженно спросила Саша. – Александр? Это шимпанзе в штанах? Вы уверены?!

– У меня есть запись на телефоне.

– Дайте посмотреть! – сверкнула глазами Саша.

Возможно, я бы поколебалась, если бы копии не было у адвоката и у судьи на предварительном рассмотрении. Я включила видео-проигрыватель в смартфоне. Саша, поджав губы, просмотрела отрывок и бросила в сторону Шиманского:

– Гад помойный! Вроде у меня друзей много! Гад!

Ей понадобилось несколько минут, чтобы заговорить. Я не торопилась. До начала слушания еще было время, а вот как попасть на него, оставалось вопросом и я предпочла снова течь в настоящем моменте, чтобы не поддаваться подкрадывающейся исподволь нервной пульсации вен.

– Мы дружили… – сказала сквозь зубы Саша, – ну, не то чтобы дружили. Так в клубе могли тусануть, поржать от души. Ванька шизовый был, без травки никуда, и тролль тот еще. Блин, он даже с отцом у нас на паре вечеринок дома бывал! Тоже фигней страдал. Шиманский его знал, видел у нас! Блин, они сидели за одним столом! Ну как можно?!

Она вскинула на меня полные негодования глаза.

– В ночном клубе, в Ростове, до убийства я видела их ссору, – тихо сказала я. – Они долго ругались на лестнице, мешали нам пройти, и я была сердита. Из всего их разговора помню только слова «телефон», «Дед Мороз» и «Снегурочка». Мне не до того было, чтобы слушать их разговор тогда. Разве могла я предположить?

Саша стиснула кулаки и покачала головой.

– Дедом Морозом называют за глаза моего мужа, он же Морозов, а меня Снегурочкой. Получается, они ссорились из-за нас?!

– Возможно. – Я развела руками. – Простите, Саша, но мне уже пора.

Скептически взглянув на меня, она заявила:

– Думаете, там стрелки по крышам не сидят? Этот шимпанзе и мать родную укокошит, а вас и подавно. Если его свобода на кону, уж на снайпера он раскошелился, будьте спокойны.

Я растерялась. Затем, пригнувшись, окинула «третьим глазом» соседние крыши. Что-то красноватое, тревожное теплилось на чердачном этаже ремонтирующегося офисного здания. Похоже, Саша была права.

– Давайте меняться одеждой, – сказала она без обиняков. – Никто не ждет вас в соболиной шубе. Набросьте капюшон, я вас проведу.

– Чтобы вас застрелили? Я не позволю.

– Ну, так я тоже не позволю, – надула губки Саша, яростно стягивая рукава мехового манто, – чтобы какие-то ублюдки стреляли всех, кто хоть как-то мне нравится! Ваньку, а?! За что?! Потроллил неудачно?! А вы-то, блин, вообще, Варя! За кого вы меня держите? И потом меня с вами спутают только с пьяных глаз. Я на голову выше и как бы не блондинка. А вот вместе нас никто не ждет. Подумают сначала, что я с подружкой пришла смотреть, как распинают Черкасова.

– Нет, Саша. Это рискованно для вас.

Но мне в лицо уже полетела шуба.

– Надевайте! С вас бонусный урок йоги.

* * *

Можно было еще поиграть в благородство, но незачем. Через несколько минут мы шли под руку с Сашей Морозовой по грязным хлябям оттаявших тротуаров, неизменно приближаясь к Шиманскому. Интуиция подсказывала мне не смотреть ему в лицо, хотя что-то героическое и глупое, наверное, мое бахвалящееся эго, толкало подойти и взглянуть ему в глаза…

Впрочем, не знаю, что бы я сказала. Страха не было, ненависти тоже. Зрачки у него те же, что и у меня. В нем Сознание живет так, как может, и, вероятно, у него был повод затемниться настолько, чтобы стать убийцей. В сердце колыхнулась жалость: обратный путь Шиманского может быть долгим и тяжелым, может, и не завершиться никогда. Здравый смысл подсказал мне натянуть пониже пушистый капюшон соболиной шубы.

Шиманский озирался вокруг, как хищник. Поздоровался с Сашей сквозь зубы, без подобострастия и странно, но этим вызвал во мне легкое уважение, несмотря на то, что затылком я ощущала прицел. В тот момент, когда я предъявила спецназовцу на входе паспорт, капюшон упал на плечи, и я почувствовала взрыв ненависти в мою сторону. Предохранительная рамка показалась мне спасительными вратами. Уже в холле здания суда я обернулась и увидела «мушку» злых темных глаз.

«Долг», – просигналил невидимый оператор.

Шиманский решительно направился за нами. Я задержала дыхание и… оказалась перед парнями в черной униформе, беретках и в полном вооружении, из-за их спин ко мне вышел напряженный мужчина. Седой ежик, военная выправка несмотря на серый костюм, недовольное лицо.

– Невская? Я – Харитонов. Где вы были, черт возьми?! Вы понимаете, что это не игрушки?! Если б вы не явились в суд, мне бы голову снесли!

Рядом с ним появился высокий мужчина, с красным, одутловатым, не в меру губастым лицом.

– Простите, – с облегчением сказала я. – В данном случае пришлось отдать предпочтение своей голове. В аэропорту меня встречали те, кто похищал Валерия у клиники.

– Откуда вы могли знать? – сказал краснолицый. – Вы тогда были слепы.

– Сиддхи, – просто ответила я.

Саша с уважением взглянула на меня и отпустила мой локоть. Я тут же оказалась в окружении спецназовцев с короткими автоматами, адвоката и следователя из Следственного Комитета. Красная ярость Шиманского готова была прожечь мне череп, как лазерная пушка.

Я обернулась к нему. Нас отделяло всего полтора метра. Я нащупала в кармане шубы колье и шагнула к убийце.

– Позвольте.

– Невская, нас ждут!

Но моя шахматная партия предполагала другой ход – я уже стояла лицом к лицу с Шиманским. Он опешил.

– Дайте вашу руку, – сказала я, не обращая внимания на собственную маленькую испуганную личность, готовую зарыться под пол. По условиям игры – это не Я, я – больше.

– Зачем еще?! – ощерился он, оглядываясь по сторонам в поисках подвоха.

Я взяла его руку и вложила в нее древнее колье с увесистым рубином. Шиманский и от неожиданности дернулся и не нашелся что сказать, раздираемый желанием придушить меня тут же, при всех, и невозможностью это сделать.

– Что это?! – рявкнул продажный полицейский.

– Долг. Древняя вещь, очень дорогая. Мы в расчете, – шепнула я, считав за секунду несчастливую историю бедного жениха Соны – Прабхакара.

Его семья, по настоянию влюбленного сына вложившая все средства в огромную дакшину, так и не получила обратно вдвое больше, как это случается на деревенских свадьбах. Оставшийся ни с чем крестьянин обозлился и возопил перед старейшинами деревни о несправедливости.

Они позволили Прабхакару отобрать у отца Соны и осла, и кур, и ветхую лачугу. Но, выгнав старика с малолетними детьми на улицу, Прабхакар влезал в долги, чтобы разыскать пропавшую невесту: на прогнозы астрологов, на советы мудрецов и подсказки гадальщиков. Родители и братья корили его за разорение и отказывались помогать, а он и думать ни о чем не мог. Как же ликовал он, когда заполучил Сону! Но обещанная невеста умерла прямо на площади, истекла кровью перед костром, на котором корчился в муках ее похититель.

Вернувшись в комнату на постоялом дворе воющий от горя Прабхакар обнаружил, что все деньги, полученные от семьи ювелира, пропали. Некогда крепкий, трудолюбивый простак, а теперь нищий и больной после тяжелой раны, нанесенной мечом Матхуравы, Прабхакар возненавидел белый свет. Он мечтал вернуться в деревню с триумфом, а приковылял с позором, голодный, истощенный и еле живой.

Угрюмый, посеревший Прабхакар ходил сгорбленный от болей в животе, опираясь на клюку и, скипя зубами, ловил насмешки почти год после смерти Соны. А перед самым сезоном дождей бедняга пропал. Его нашли через день скрюченным, с искаженным от боли лицом, объеденным шакалами. Прямо у обочины дороги, ведущей к Паталипутре.

– Надеюсь, вы простите меня однажды, – пробормотала я, глядя прямо в зрачки Шиманскому. – Мне правда очень жаль.

– Шизанутая?! – с ненавистью выплюнул тот и глянул на сокровище в своей ладони. Непонимающе, но все так же жестко, исподлобья, зыркнул на меня.

На объяснения не осталось времени. Харитонов и одутловатый мужчина, оказавшийся адвокатом Морфиным, подхватили меня под руки и увлекли в охраняемую десятком спецназовцев комнату.

– В офисном здании, которое реконструируется метрах в ста от суда, на чердаке сидит снайпер, – выдохнула я. – В аэропорту меня встречали люди Шиманского, поэтому пришлось искать свои пути-решения. – Я сконцентрировалась и внимательно всмотрелась в контуры охраняющей меня гвардии, здесь известных мне не было. Пока. Я взглянула пристально на Харитонова, Морфина и сказала, переключаясь на мужской тон Матхуравы: – Учитывая, что разговор между нами по телефону был конфиденциальным, можно сделать вывод, что или один из вас работает с Шиманским. Или ваши телефоны прослушиваются.

Адвокат и следователь воззрились на меня, каждый выругался на свой лад.

– И еще, – я понизила голос, – не сочтите за паранойю, но учитывая, что господин Шиманский так и не покинул здание после того, как я появилась, у него есть план Б. Я с удовольствием надену бронежилет, если у вас есть лишний.

– Не волнуйтесь, Невская, это хорошо защищенная комната. Охраны, как на процессе у Януковича. Ребятам я доверяю, – буркнул Харитонов. – Телефоны мы проверим. Ничего не случится, до суда однозна…

В подтверждение моим словам отчаянно затрезвонила система пожарной безопасности.

– Черт! Сидим здесь! Не рыпаемся! – скомандовал Харитонов нам и своим подчиненным. Он достал из кобуры пистолет и, отойдя в сторону, принялся раздавать указания.

Шум пожарной тревоги быстро прекратился. Окруженные со всех сторон вооруженными ОМОНовцами, мы ждали начала процесса, который, к счастью, не отменили. Морфин давал мне наставления, его продуманные, взвешенные и часто фальшивые слова падали в мои уши и растворялись в гулком стуке сгустившейся крови.

Бумм-бумм-бумм, – пульс отсчитывал последние секунды перед боем… перед судом. Я всегда боялась публичных выступлений – последним в той реинкарнации была моя казнь…

* * *

Если перед предварительным слушанием адвокат пытался хоть что-то втулить Черкасову, перед этим он даже не явился. В целом, толку в этом и не было – Валерий молчал. Будто губы его склеились. Он молчал перед Шиманским, молчал во время допросов, молчал в камере, молчал, пытаясь отбиться от татуированных мордоворотов, то ли нанятых, то ли по собственной воле решивших выбить дурь из миллионера-маньяка. Иногда отбиться удавалось, чаще – нет. Но Валерий собирался молчать и на суде. Он настроился на то, что выслушает приговор и отправится по этапу валить лес куда-нибудь в тайгу. И так же, без слов, будет драться с зэками, устраиваться на новом месте, считать дни до освобождения и уговаривать себя, что всё это практика…

«Найти настоящего тирана, – говорил Кастанеда, – большая удача». Настоящий тиран оставался в тени, насылая без устали тиранчиков помельче, распускающих кулаки, по очереди не дающих спать, провоцирующих бесконечно и извращенно.

Сколько еще протянет, Валерий не знал. От недосыпа тело мелко дрожало. От умелых побоев, не оставляющих видимых следов, болело всё, особенно почки. Праджни-Джи был прав – молчать было трудно, но именно за молчание, как за лучшее в себе Валерий держался из последних сил.

Молчание выстраивало барьер между ним и тюремной реальностью. Теперь, без необходимости оправдываться было проще переосмысливать жизнь, заглядывать в себя и видеть то, что внутри, без шор. Учиться не врать даже себе было не легко. Смотреть в камере было не на что. Валерий считал выдохи сутками напролет и изучал серую, неровную стену, от которой теннисными шариками отлетали собственные мысли и растворялись где-то… в нигде. Начинало казаться, что и его самого нет. В такие моменты Черкасова иногда настигала необъяснимая благодать, наполняла светом и вкусом чего-то нового, ясного.

Валерий исследовал себя в молчании и ему было смешно вспоминать о том, что считал себя честным, продавая подделки направо и налево. Нет, было бы ложью сказать, что робкая, утлая надежда на освобождение не таилась в душе, хотя Черкасов не считал себя больше невинно осужденным. Он был виноват за то, что сделал с Варей; за то что по жизни мошенничал, врал, выворачивался, поступал с людьми по-свински, ставя во главу угла удовольствие собственной персоны, перетягивал одеяло на себя. Считал, что резиновое. Слишком долго тянул, слишком нагло, оно разорвалось и ударило ему со всей дури в лоб. По ребрам и по почкам.

* * *

Валерия высадили из полицейского фургона, провели под конвоем мимо спецназа с собаками, мимо полицейских, нагнанных сюда, как на футбольный матч с англичанами, на телевизионщиков, на людей, толпящихся в зале суда.

В помещении с деревянными панелями и светлым, чересчур высоким потолком пахло напряжением, смазкой для оружия, любопытством и казармой. Черкасова завели в подобие темного шкафа, где одна стена с двумя дверями и отверстиями для воздуха была стеклянной. Наручники так и не сняли. У Валерия очень болела спина после вчерашнего «воспитания» в камере, хотелось сесть, но лавки в «аквариуме» не предусматривалось.

Как на предварительном слушании свое место перед обвиняемым занял Морфин с помощницей, напротив прокурор. Вошла судья с вычурной укладкой и маникюром, в гротескной черной мантии, из-под которой выглядывали рукава тонкого белого свитера. Черкасов присмотрелся к ней: она была похожа на его школьную математичку ехидным прищуром и плотно сжатыми губами. С математичкой в школе была беда, она Валерия ненавидела. Стукнул судейский молоток, и фарс начался. Прокурор, блеклый мужчина лет тридцати пяти, зачитал с листа обвинение, украшенное цветистыми, но плоскими фразами.

«Столько слов, и ни одного настоящего. Гоголь бы повесился».

Валерий окинул взором присутствующих. Среди журналистов он заметил Лию Скворцову, роскошную черную королеву в окружении подобострастных вассалов. Она сверлила его ненавидящими и одновременно торжествующими глазами. Неподалеку от Шиманского толклась Елена Бриннер, поглядывая от скуки и нетерпения на маникюр.

Черкасов усмехнулся: некогда подружка на пару ночей, призванная скрасить неприятную поездку, превратилась в свидетеля обвинения. Увидел Черкасов и Айболита в черном, почти траурном костюме, он краснел и боялся поднять глаза… Поодаль от всех, у самой стены, стояла Саша Морозова. В руках у той почему-то был полосатый рюкзак, ужасно похожий на его собственный, забытый в Ришикеше.