Текст книги "Свидетель"

Глава 22. Предохранитель

На выходе из ворот Матхурава увидел мать, и внутри все оборвалось.

– Куда вы уводите моего сына? – вскричала она, теряя всю строгость и высокомерие. – Что его ждет?!

– Темница. Смерть, – равнодушно бросил плосколицый прадештар.

Матхурава и я покрылись холодным потом. Засмотревшись на мать, он поскользнулся и чуть не растянулся на земле. Я покачнулась в кресле, спружинила мягкая спинка.

– Да что же это творится?! – послышался встревоженный голос Ники или Шри Дэви.

– Сейчас, Ма, сейчас… – пробормотала я, силясь справиться с собой. От раздвоения раскалывалась голова.

– Она не узнаёт меня… – в ужасе отметила Ника.

– Узнаю, – ответила я, поднимая голову. – Не волнуйся, Ника, все в порядке.

– Не заметно, – буркнула она.

Повеяло жарой – Паталипутры или Тель-Авива? Была ли разница? Как же не вовремя, и как страшно!

Пытаясь сосредоточиться на том, что есть, я свернула куртку, нащупала чашку с кофе на столике и жадно отпила уже остывший напиток. Гул самолетов смешивался с трубным ревом слонов.

– Что ты решила, Варя? – донесся до меня звенящий напряжением голос Валеры.

Мне хотелось одного – покоя и обыденности. Чтобы все стало, как прежде: без видений, убийц, без запутанных, мучительных отношений. Но подумалось, что в детстве я боялась темноты, а теперь живу в ней. Когда мне было четыре, папа сказал: «Доча, волшебные сокровища всегда прячутся там, где страшно. Вот ты испугаешься чего-то и убежишь. И никогда не узнаешь, что пряталось за страхом. А, значит, и не найдешь ничего чудесного. Грустно так, да?» Я кивнула. «Лучше пусть будут приключения», – добавил он, взял меня за руку и повел прямиком в темный-претемный зал. Я не дышала, прирастала к полу от ужаса, представляя чудовищ за шкафом, но папина теплая ладонь и боязнь подвести его заставляли делать шажки во мраке. Шуршали по полу тапочки, и, казалось, это ночные страшилы выползают, чтобы утащить меня и съесть. Я зажмурилась и пискнула, но папа не остановился. К моему детскому изумлению, вместо чудищ на полу у полированной дверцы шифоньера сидел плюшевый мишка – тот самый, с витрины, которого я давно выпрашивала у родителей. «Всегда иди на страх, – сказал папа, поднимая на руки меня и игрушку. – Видишь, ты победила страх и нашла мишку. У-у, какой мягкий и пахнет вкусно… Как его назовешь?»

Жаль, не было рядом папы, и мне давно не четыре… Воспоминания той жизни становились всё страшнее. Я отчаянно не желала знать, как именно казнят Матхураву, если казнят… Узнаю ли я, что произошло с Соной?

Впрочем, и в реальности было не более радужно: кто знал, не повторит ли Валера прошлую ночь, если снова выпьет? Судя по деяниям Матхуравы, вполне мог. Не поведет ли он себя со мной опять, как с отвратительной ему шлюхой? С тем же жутким желанием наказать? Что вообще взбредет ему в голову?

Довериться после всего было сложно. Меня пробирал озноб, но опции «уйти, куда глаза глядят» попросту не было. Положа руку на сердце, я и не слишком-то верила, что Валера меня отпустит.

Но, несмотря на мои опасения, всё указывало на то, что следовало остаться. И хотя боль хотелось забинтовать, как гниющую рану, замазать чем угодно, и, поддавшись страхам, бежать, сердце подсказывало, что она, окутанная мраком, еще припасла для меня сюрпризы. Хорошо, если только в воспоминаниях о прошлой жизни… Набираясь решимости, я сказала:

– Спасибо за предложение, Валера. Мы поедем в твой коттедж.

Он с облегчением выдохнул.

Мы спустились по трапу, прошли таможню и оказались в шумном зале аэропорта. Ника не подпускала ко мне никого ни на шаг и сосредоточенно сопела.

Я старалась идти ровно, это удавалось мне с трудом, ибо одновременно нищие у базара кидали в Матхураву гнилое манго, улюлюкали и кривлялись. Зеваки бежали следом, лаяли собаки. Ювелир гордо задрал подбородок, стараясь никого не видеть. Его голова кружилась и теснило в затылке так, будто неясная сила изнутри стремилась выдавить глаза. У меня тоже. Процессия свернула за угол, впереди выросла крепость.

– Сюда, – проговорил Валера, – нас ждет минивэн у входа. Я заказал трансфер.

Плосколицый стражник открыл дверь темницы, другой ударил копьем под колено арестованному, и Матхурава со всего маху полетел на пол.

Я потеряла равновесие. Ника и Сергей поймали меня буквально на лету. Я смутно поблагодарила. От подруги разлетелись в стороны красные искры гнева, и она завелась.

– Знаете, Валерий, вы меня не проведете! Тут что-то не так. Я Варю слишком давно знаю! Вот такого, – Ника перевела дух, – этой странной слепоты, отключек, шатаний на ровном месте… такого до встречи с вами не было!

– Не понимаю, что вы хотите сказать? – буркнул Валерий.

– А то, – на повышенных тонах ответила Ника, – что моя Варя – самый лучший, добрый и честный человек! Только у нее есть громадный по нашей жизни недостаток – слишком доверчивая: считает, что люди рядом такие же, как она… Угу, хрена с два! Вы складно пели про защиту, а на деле… Почему она ведет себя, будто пьяная, а?! Вы ей подсыпаете что-то? Как мне в шампанское? Что было в кофе? Выкладывайте!

– Вы с ума сошли?! – возмутился Валерий. – Мне больше делать нечего!

– Ника, не надо. Ты все неправильно поняла, – выдавила я, выскребая себя остатками воли из времен царя Ашоки. Ситуация накалялась. Хоть проси, чтобы мне стукнули промеж глаз и выбили из этой реальности Матхураву…

– Я требую объяснений! – гремела Ника. – Сейчас же, Валерий! Иначе я позову полицию.

Контуры людей вокруг обратились к нам.

– Прекратите скандалить. Это нам нужно меньше всего сейчас, – прошипел Валерий и подхватил меня под локоть.

Ника принялась вырывать мою руку.

– Вам! Вам это нужно, а не нам!

– Ника! – одернула ее я, предчувствуя, что они готовы подраться прямо здесь, на людях. – Ника, перестань! Я странно веду себя потому, что у меня видения после удара головой.

– Так он тебя еще и ударил?! – кипела Ника. – Я зову полицию…

– Нет! Не он… Я выпала из автомобиля. Из-за Шиманского. Теперь не могу контролировать то, что приходит. Прямо сейчас я чувствую себя в двух реальностях одновременно: здесь и в древней Индии, чтоб ее!

– Охренеть, – выдал Сергей и вдруг рявкнул на кого-то: – Эй ты! А ну-ка не снимай! Донт шут! Донт шут![16]16
  «Не снимай» на английском.


[Закрыть] Я тебе, гаденыш, сейчас камеру сломаю!

До меня долетели звуки потасовки, пятна и световые сферы замельтешили хаотично. Валерий потянул меня прочь из аэропорта, чертыхаясь и закрываясь рукой от обступившей толпы. Пока я бежала, выветрился из головы Матхурава.

Уже в машине Ника спросила дрогнувшим голосом:

– Варюнчик, солнце мое, ты скажи: как это – в двух реальностях?

Я вздохнула.

– В это сложно поверить, но я вижу прошлые жизни. Меня… точнее, ювелира, который преступил закон, арестовали и ведут в тюрьму. Я чувствую и вижу это прямо сейчас. Ощущения те еще… Давай я тебе позже подробно расскажу? Очень болит голова.

Валерий и Ника переглянулись, а Сергей назвал адрес русскоговорящему водителю. Автомобиль тронулся под неуместно веселую песенку Ива Монтана о мальчишке из Парижа.

* * *

Такси проехало мимо окаймленного пляжами и высотками берега. Средиземное море шумело, призывно искрилось на солнце, распространяло вокруг пронизанную негой атмосферу курорта.

Валерий мысленно поблагодарил Леночку, сумевшую в считанные минуты найти и забронировать белоснежный коттедж в американском стиле с верандой и щедро пропускающими свет панорамными окнами. Но ни роскошь интерьера, ни солоноватый привкус воздуха, наполненного ароматами южных растений, ни лазурный бассейн, продолжающий веранду с колоннами и плетеной мебелью, не развеяли гнетущего настроения Черкасова.

Он поторопился скрыться от спутников в первой попавшейся спальне. Валерий уже закрывал за собой верь, когда подбежала Ника. Хлопнуть бы перед ее носом дверью!

– Извините, я была неправа, – потупилась блондинка. – Просто я ничего не пойму, сумасшедший дом какой-то.

– Надеюсь, Сергей справился, и фото не выложат в сеть, – сухо ответил Валерий.

Ника виновато захлопала ресницами.

– Я слишком люблю Варю…

– Хорошо, что любите. Может, ваше присутствие поможет ей выправиться. И врачебная помощь.

– Да, только… Варе совсем не окулист нужен, а психиатр. Эти видения, это ненормально.

Черкасов удрученно кивнул:

– Слепота у нее тоже психическая, или, как профессор сказал, психогенная.

– Это ужасно, Варя такого не заслуживает, – Ника вздохнула, примирительно обвела глазами вокруг себя. – А тут красиво. Только я одета не по погоде…

– Ах да, ваш чемодан. Берите Сергея, купите все, что нужно, – желая поскорее от нее избавиться, сказал Валерий. – Он тоже без багажа.

Девушка раскраснелась от удовольствия, но благодарности от нее Черкасов выслушивать не стал, бесцеремонно закрыл дверь и щелкнул замком. Оставалось три часа до встречи с потенциальным покупателем. От мысли о продаже компании Валерия снова передернуло, но адвокат был прав: если тормозить, можно запросто остаться ни с чем.

Черкасов вывел телефон из «режима полета» и обнаружил семь пропущенных звонков от матери, десять от старшего менеджерского состава и один с неизвестного номера. Шиманский? Возможно.

Уже давно не десять утра, и без дани упырь наверняка загрустил. Валерий криво усмехнулся и показал воображаемому врагу средний палец: не видать ему ни денег, ни Вари. «Она восстановится, она даст свидетельские показания, и тогда посмотрим, кто окажется в ловушке», – подумал Черкасов.

Надо было объяснить матери, почему он уехал, но на плечи навалилась усталость. Мать подождет, ей не привыкать. Валерий в две минуты принял душ. Отбросив покрывало, завалился на постель и выключился.

* * *

Падая во сне с крыши огромного здания, он с размаху вдавил лицо в подушку и подскочил. С непониманием окинул взглядом светлые стены. Всё чужое. Пахнет пустой чистотой отеля. Откуда-то снаружи донесся вскрик и плеск воды. Варя! Черкасов бросился к двери, спросонья принялся дергать за ручку и только с третьего рывка вспомнил, что заперся сам. Провернул замок и выбежал в гостиную. Светловолосая фигурка в одежде барахталась в бассейне. В несколько прыжков Валерий оказался на веранде, сиганул в воду и подхватил девушку, беспомощно бьющую по голубой поверхности ладонями.

– Всё, всё, держу. Спокойно. Всё хорошо.

– Валера… – пробормотала она жалостливо, – Валера… Я не знала, что тут бассейн… Не знала… Я споткнулась…

– Всё хорошо, – проговорил Черкасов, прижимая ее к себе и ловя в душе теплый, почти отеческий прилив нежности. – Тут не глубоко. Ты просто испугалась.

– Испугалась, – судорожно вздыхая, вторила она, а у Валерия защемило сердце.

Он помог ей выбраться, усадил на шезлонг. С ее волос, с промокших насквозь джинсов и майки текла вода. Черкасов вдруг понял, что сам – в одних трусах. «Хорошо, что не видит», – подумал он и тут же рассердился на эту мысль. Сдернул с диванчика плед и укутал им Варины плечи. Сел напротив, убрал с ее лба мокрые пряди, отчаянно желая сделать что-то еще, чтобы она не дрожала, чтобы улыбнулась.

– Ты освоишься, не переживай, – сказал он. – Ты привыкнешь…

Варя закрыла лицо руками, и Черкасов понял, что ляпнул не то. Смешался. Его было не застать врасплох на самых сложных переговорах и вообще где угодно, хоть в государственных верхах или перед телекамерами, а тут Валерий внезапно растерял все слова. Как мальчишка. Сердце захолонулось, смущенное, непослушное.

Варя отвела ладони, выдавила из себя ненастоящую улыбку.

– Привыкну, конечно. Противно быть беспомощной, но роптать – глупо.

– В твоей ситуации это нормально, – пытаясь загладить ошибку, сказал Черкасов.

– Ты думаешь? – Она стянула с плеч плед. – А смысл? Кому станет легче от того, что я расплачусь? Или начну жаловаться, что вместо того, чтобы найти кухню и выпить воды, я оказалась в бассейне? А если расскажу, как мечтала путешествовать по миру, и вот моя первая поездка за границу – Тель-Авив, Средиземное море, пальмы, но мне их не увидеть?

Вина захлестнула Валерия, как удавка на шее.

– Тут ничего нет хорошего, поверь, – хрипло ответил он. – Пальмы, как пальмы.

– Вот. Теперь и тебе стало больно, – без радости констатировала она. – Мне тоже. Учусь принимать. Я как-то читала, что боль надо прожить, иначе она покалечит еще сильнее, налипнет снежным комом и не отстанет до следующей жизни. Похоже, так и есть.

– Удивительно, что ты во все это веришь, в эти жизни…

– Приходится, – горько усмехнулась она. – Когда тебя как обухом по голове шарашит Вселенная образами и воспоминаниями, да еще и выключает свет у обычной реальности, не захочешь, а поверишь. Радости это не приносит, хотя дает понимание: почему имею то, что имею. Заслужила, увы.

Валерий почувствовал себя неловко: с одной стороны казалось, что всё это бред и самым подходящем слушателем тому был бы психиатр; с другой – от взявшей себя в руки Вари веяло светом разумности, какую редко встретишь у девушки такого возраста и внешности, и к досаде подмешивалось восхищение. Жаль, Варя была слишком серьезной, словно намеренно выстраивала между ними китайскую стену. Черкасов попробовал применить методику уступок, с партнерами всегда срабатывала.

– Хорошо, допустим, действительно существуют прошлые жизни. И кем ты была?

– Жизней было много, разных.

– Ты что-то говорила про Индию. Это интересно.

– Ювелиром, мужчиной. Знаешь, забавно, но я вспомнила, как делать украшения и обрабатывать драгоценные камни. Только зачем это слепой?

– А ты любишь драгоценности? – упорно не хотел слышать о слепоте Валерий.

– Красиво со стороны, у меня их особо не водилось, если не считать пары золотых сережек и кольца, подаренного мамой.

– Тогда про огранку, может, просто читала где-то? Память иногда выдает поразительные вещи, не говоря уже о подсознании.

– Не читала, – покачала головой Варя.

– И что же, мы с тобой встречались в Индии? Кем я был? Царем? Раджой? – Валерий решил подыграть, ловя себя на мысли, что несмотря на скептицизм, ему правда были любопытны ее ответы.

– О нет, не раджой. Уверен, что хочешь знать? Тебе вряд ли понравится.

– Почему? – засмеялся Валерий. – Меня что, съели львы?

– Львов в Индии не было, – медленно ответила Варя, отводя глаза, словно ей было стыдно. Помолчала немного и решилась. – Ты был девушкой, а я мужчиной. То, что случилось той ночью, повторяется много раз. Мы меняемся местами, калеча и унижая друг друга. Странная, в чем-то садистская любовь. Или болезнь… Я поступила с тобой так же мерзко, как ты со мной. Прости…

Смех Валерия мгновенно потух, ее прямота резанула по сердцу и оглушила. Что-то внутри него завибрировало от боли, будто Варя пыталась ударить его словом и попала в самую точку. И теперь не она, а он внезапно ощутил себя уязвимым, несмотря на всю логику, на то, что сам корил себя за ту бешеную, нутряную, тяжелую грубость по отношению к ней. Болезнь…

В голове Валерия помутилось, но тут же сработала защита, будто предохранитель, спасающий электрическую сеть от перегрузки. Черкасов помрачнел и бросил жестко:

– Это ты больна. Только ты! И всё случилось, потому что ты сама этого хотела! Напросилась.

Распахнулись ворота, и въехал минивэн. Сергей и Ника! Еще пара спасательных кругов, пусть они с ней разбираются. Не говоря больше ни слова, Валерий встал и пошел в свою спальню, где противной трелью надрывался телефон.

Глава 23. Искупление. Пункт второй

– Зря радуешься. Он дорого берет за такие покупки, – хмуро сказала я, слыша праздничное возбуждение Ники при примерке обновок.

– Да ладно, ты к нему предвзята, – бросила подруга. – Он неплохой и вообще, кажется, в тебя влюблен.

– Это вряд ли. Посмотри. – Я выставила вперед запястья и щиколотки, как говорят, с синяками. Да, мне не скоро случится забыть его хватку и привязанные к кровати руки и ноги… В пояснице заныло, в животе похолодело от воспоминаний.

– Это же от аварии, да? – уже менее радостно спросила Ника.

– Нет. Столько стоит чемодан со шмотками, которые ты так хвалила.

– Он, что, тебя…

– Изнасиловал, – жестко закончила я, решив называть вещи свои именами. – Пьяный. Позапрошлой ночью. Грубо и цинично. Как модно говорить, с элементами БДСМ.

Никин контур медленно осел – на кровать, видимо.

– Боже мой, Варенька… Тебя? Как же это?

– Вот так, – я убрала с лица мокрые волосы. Мешало все: и одежда, и тело, и проклятая слепота. – После того, как я призналась ему в любви…

– Какой же гад! – Ника вскочила, обняла меня. – Я чувствовала, чувствовала, что-то не так! Почему тогда ты осталась?

Я рассказала ошеломленной Нике всё, не заботясь, как она воспримет мои «кармические галлюцинации» и уже не слишком веря собственным мотивам – резкий демарш Валерия выбил меня из равновесия гораздо больше, чем падение в бассейн. Я ведь готова была поверить, что он что-то понял! Мне показалось, что его голос ласков и внимателен, что я со всеми моими «приколами» и странностями ему действительно интересна…

Но с иллюзиями тоже надо уметь прощаться. Сона никогда не любила Матхураву, и ее право – не прощать ни сейчас, ни тогда. И мы не целое, мы – две разрозненные части Сущего, не сданные экзамены, столкнувшиеся в морях айсберги. Нормальных отношений у меня с Валерием не будет, они невозможны, как не вырасти манговому дереву среди льдов. Вот то, чего я, ослепленная вдвойне любовью и загипнотизированная идеей о принятии, не хотела признавать.

Я была не только слепой, но еще и глухой. Разве можно было не обращать внимания на раздражение Валерия, на скованность, напряжение, слова хлесткие, как плеть, и равнодушные? Ему же было в тягость мое присутствие! Валерий лишь испугался, что убьют нужного свидетеля. И эту мимолетную слабость я приняла за нечто большее. Его «прости» ничего не стоило. Увы.

Мысли сплетались в орнамент, становились выпуклыми, и стало ясно, что моя слепота была настолько глубока, что из метафорической превратилась в физическую. Разве врач не назвал ее психогенной, добавив, что надо убрать объект стресса? А я с упорством осла продолжаю биться лбом в стену, считая, что это закрытые двери, к которым надо подобрать ключи. Шишка на лбу – еще одно доказательство тому. Вселенная говорит и показывает все, как есть. Расставила знаки, распылила эмоции. Их только надо понять правильно…

В конце концов, я хочу вернуть свет. Я тоскую по свету! Я люблю свет! Достаточно уже мрака! – решила я и спросила у фонтанирующей эмоциями Ники, которая собиралась выдрать все до последней волосинки из шевелюры Черкасова:

– Ты сказала, у тебя есть с собой деньги. Много?

– Да, твой папа дал, в долларах где-то десять тысяч. Смотря какой курс обмена.

– Нам хватит. Ник, понимаю, что тебе хочется прямо сейчас расквасить ему лицо, но очень прошу, давай поступим мудро. Чтобы нас с тобой больше не подхватывали под микитки и, как багаж, не везли туда, куда нужно им.

– Да! Да, солнце мое! Я все для тебя сделаю. – Ника опять сжала меня в крепких дружеских объятиях, и моему сердцу стало легче. – Девочка моя, как же ты настрадалась, а я ничего не знала…

Я не убегаю, – твердила я себе, – просто иногда надо уметь ставить точку, а не жить бесконечными многоточиями. Своими словами Валера недвусмысленно предложил это сделать. Пора освободить его и себя.

Закрывшись в ванной и включив на всякий случай воду, мы обсудили план побега. В душé ничего ему не противилось, значит, время назрело.

* * *

Такси остановилось у белого многоэтажного здания с ребристыми гранями, будто бы собранными из Лего. Отель Хилтон с одной стороны подпирал обрыв перед пляжем, с другой – выцветшие за лето газоны. Поодаль раскинулся парк, другие отели, но именно здесь пустоты было слишком много. Соленый ветер носился над водою, как бешеный, и оттого в сердце умножалась ржавая тоска.

Поправив полы льняного пиджака и намотанный на шею хлопковый шарф, Валерий вошел в холл, нашел нужный лобби-бар. Сел за столик. Интерьер в желто-коричневых тонах и даже скатерть показались унылыми. Хорошенькие девушки у барной стойки оживились при виде Черкасова, зашушукались.

Обычно Валерий изобразил бы деланное равнодушие или, наоборот, интерес; расправил бы плечи – его мужское эго всегда было радо внести в копилку еще один заинтересованный женский взгляд, но теперь Черкасов просто уткнулся во вторую чашку кофе. Подумал, нужна третья, чтобы не заснуть – два часа сна за сутки мало.

Невысокий, курчавый мелким бесом, кареглазый и некрасивый Андрей Мостер подошел легкой походкой секунда в секунду, хотя Валерий уже устал ждать – десять минут тянулись бесконечно. Крепкое рукопожатие, сухие приветствия, взгляды с цифрами вместо зрачков.

– Ситуация изменилась, – без экивоков вступил Мостер. – Учитывая сегодняшние обстоятельства, я вынужден предложить вам меньшую сумму за компанию.

– Какие обстоятельства? – нахмурился Черкасов, впервые, пожалуй, за всю свою историю не удосужившийся прочитать новости и созвониться с топами перед крупной сделкой.

– Ну как же, приобретать компанию с такими проблемами – большой риск. Долги и штрафы лягут на нового владельца. Сами понимаете, будет стоить немалых денег решить эти вопросы и вернуть бизнес обратно на рельсы. Поэтому я готов вам предложить лишь треть от оценочной стоимости компании. – Он протянул бумажку с цифрой, при виде которой Черкасов вспыхнул гневом. Мостер продолжал: – Мои юристы в принципе отговаривают меня от того, чтобы ввязываться в это дело сейчас. Но ваша сеть все еще имеет для меня интерес, хотя ее перспективы в настоящий момент близки к нулю.

– Отчего же? – у Черкасова пересохло во рту. Потенциальный контрагент то ли прознал о его проблемах, то ли блефовал, идя ва-банк, чтобы отхватить лакомый кусок задарма. – Что так изменилось с восьми утра?

– Вы не в курсе? – удивился Мостер. – Посмотрите новости. – И протянул планшет с медиа-метрикой, где на первых позициях всех новостных агентств красовалось поданное под разным соусом известие – сотовый ритейлер «Дримсеть» находится на грани закрытия – владелец объявлен в федеральный розыск по факту мошенничества, вскрылась партия поддельных мобильных устройств из Китая. Также владелец Валерий Черкасов подозревается в похищении и преступных действиях в отношении пропавшей четыре дня назад девушки… Задержаны его сотрудники службы безопасности, обвиняемые в пособничестве: Кирилл Усанов и Руслан Данич.

Мир рухнул в одно мгновение, небо свернулось в комок и со слюной провалилось в заледеневший желудок Черкасова. Стало ясно, зачем и почему Шиманский «ограбил» склад с новой партией товара, теперь это будет представлено, как облава на мошенника.

Валерий потерял дар речи и не мог вдохнуть, словно ему ударили под дых. Да и что тут скажешь? Любое объяснение будет выглядеть жалким и невнятным. Мостер спас от необходимости унижаться подобными комментариями. На его красном от израильского солнца лице даже проглядывалось дозированное сочувствие – ровно столько, сколько может позволить себе делец на важных переговорах.

– Я мог бы отказаться от сделки, – сказал он. – Или сообщить властям о вашем местонахождении. Но мы все знаем, что в бизнесе слишком много подводных камней, не всегда соотносящихся с законом. А ваши личные дела меня не касаются.

– Я это ценю, – хрипло проговорил Валерий. – Но предложение слишком занижено.

– В данном случае наоборот. Я покупаю большую головную боль. Уже сегодня все магазины Дримсети закрыты. Ни вы, ни я не знаете, сколько обнаружится еще подделок, кому выгодна эта шумиха, и как, собственно, выплывать. К тому же вспомним о кредитах. В данной ситуации банк вправе потребовать выплату задолженности в полном размере сразу. Если деньги не будут переведены по требованию кредитора, счета будут заморожены, не так ли?

И все доводы об эпатажном имидже, об узнаваемости, о количестве магазинов и мотивации сотрудников оказались пустыми. Валерий чувствовал, что его загнали в угол, откуда ни убежать, ни вывернуться. Но как отдавать свое детище за бесценок?!

– Я должен подумать. Дайте мне время до завтра.

– Завтра вам за компанию не предложат и гроша.

– Полагаю, завтра ее купят те, кто заварил эту кашу, – резко ответил Черкасов. – Для чего, собственно, и заварили.

Мостер развел руками.

– Вот видите? Вы сами прекрасно понимаете, что я приобретаю проблему, если покупаю сеть сейчас. Возможно, мои юристы были правы?

Черкасов понял, что его обдирают, как липку – несколько сотен миллионов по сравнению с миллиардом казались насмешкой, но мысль о том, чтобы пустить детище под откос, как неуправляемый поезд, была еще более невыносимой. В голове образовалась сумятица из цифр, воспоминаний и образов.

Открытие первого магазина, шарики, дурацкие шарики повсюду, ошалевшие телевизионщики при виде их эпатажной рекламы, презентации, корпоративы, превращающиеся в пьяную тусу с оттенком оргии, Леночка за своим столом, глядящая влюбленными глазами.

Внезапно в череду кадров вклинился образ мертвой Вари, страшный, остроносый.

Черкасов вздрогнул. А затем перед глазами всплыли лица людей. Сотрудники. Сколько их? По данным кадров, двадцать тысяч триста девяносто четыре. Он привык продавать мечты… Он повторял это на тренингах и конференциях, как молитву. Он учил людей верить в себя, в компанию. Сейчас был шанс оставить двадцать тысяч человек без зарплаты, без работы и без мечты. Начхать на их семьи, кредиты, квартплаты, надежды, а завтра остаться без копейки самому. Не веря, что произносит это вслух, Валерий выдавил из себя:

– Хорошо, я согласен.

– Тогда подпишем документы, мои юристы внесли изменения в присланные вами формы.

* * *

Когда все было сделано, Мостер пожал еще раз руку Черкасову и сказал:

– Отметить шампанским не предлагаю. Я понимаю ваши чувства.

– Да. Я лучше один выпью. За упокой.

– Что ж, я постараюсь вывести компанию из пике. И, Валерий Михалыч, я не рекомендовал бы вам оставаться здесь. Закон о экстрадиции, как выяснили мои юристы, работает в Израиле с Россией исправно. Стоит полиции сделать запрос, и местные арестуют вас и отправят под конвоем на родину, не успеете и шот виски выпить. О Лондоне не думали?

– Сам разберусь, – бросил Черкасов и пошел прочь, внезапно «бездетный», ограбленный на две трети миллиарда и больше никому не нужный… кроме Вари и Шиманского. Чтоб он сдох!

Мрачный, как туча, Валерий снял пиджак, потянул шарф, будто тот, свободно намотанный, душил его и был тяжелым, как ошейник.

Чекасов решил, что когда очистит свое имя, подаст в суд на хоть на всё государство, но потерянные деньги вернет. И ребят своих вызволит из лап полицейских. И будет бороться за справедливость. Он им не мальчик для битья, и не козел отпущения.

На выходе из кондиционированной гостиницы солнце Тель-Авива ослепило, от жары и волнения проступил пот, и рубашка сразу прилипла к спине. Тут всё было не так: и море, накатывающее широкие волны с белой пеной на раскаленный пляж, и ветер, плюющий в лицо песком и солью, и чужой язык с чужими лицами. Такси брать не хотелось, Черкасов пошел вдоль берега, мимо высаженных по обе стороны пальм, бассейна причудливой формы с выстроившимися в ряд шезлонгами, мимо огороженной искусственной каменной косой стоянки тщеславия – белоснежных красавиц-яхт.

Бессмысленно всё. Сейчас бы питерской прохлады, дождя и фигурных туч над Дворцовой площадью…

Мама! – вспомнил Черкасов и, включив телефон, тотчас зажужжавший сотней сообщений о пропущенных звонках, набрал ее номер.

– Наконец, соизволил уделить мне время? – произнес строгий, обиженный голос. – Благодарю, Валерий, очень любезно с твоей стороны.

– Мам, прости, столько навалилось.

– Наслышана, – еще суше сказала мать. – И хотела дождаться твоих объяснений. Пока ко мне не пришел следователь…

Валерий запустил руку в волосы, выдохнул, но воздух застрял где-то посреди гортани.

– Что они хотели от тебя?

– Твое местоположение.

– Видишь, хорошо, что ты не в курсе, где я. Ты ведь не любишь лгать. Я в Из…

– Не говори, – оборвала она. – Иначе мне придется лгать, когда полиция пожалует снова. С меня достаточно моральных мук от того, что ты натворил… Я не знаю, как мне теперь смотреть в глаза людям, коллегам, студентам. Чему я их научу, если тебя не воспитала?! Ты никогда, слышишь, никогда не думал о том, что твои поступки бьют по близким – если камень бросишь в воду, круги расходятся долго. Одним сегодняшним днем ты перечеркнул мою карьеру как преподавателя, мою жизнь… Сколько я краснела от твоих выходок, от высказываний в прессе, отшучиваясь от коллег, которые давно прозвали тебя «анфан террибль[17]17
  Ужасный ребенок от французского.


[Закрыть]», от твоей торговли, от пошлой рекламы твоей проклятой компании…

– Можешь выдохнуть, я ее продал, – буркнул Валерий.

– А что прикажешь мне делать, если сегодня в университете ко мне подходит декан и показывает планшет с вопросом: а это про вашего сына? А там – мошенничество, уголовное преследование, федеральный розыск! Господь всемогущий, как же мне стыдно!

– Мама, это же подстава, – разозлился Валерий. – Все, что ты можешь прочитать в интернете, не правда! Бизнес…

– Подстава – ты и выражаешься, как преступник! Будь проклят твой бизнес!

– Уже проклят. Разрушен. Его просто нет. И всё же жить безбедно тебе нравилось.

Мать замолчала. И Валерий тоже, слушая ее дыхание и представляя, как она ходит по гостиной, мимо шкафов, забитых шедеврами литературы, фикусов и вытертого бабушкиного кресла, высокая и строгая, волосы затянуты в тугой узел, губы поджаты, щеки покраснели, садится на краешек дивана, который он купил, утыкается взглядом в мебель, заказанную за его деньги, в стены, покрытые венецианской штукатуркой, которые он оплатил, и ненавидит его и всё, что вокруг. Перестарался.

– Мама, я – не идеальный сын, но я не настолько плох. Пожалуйста, не верь лжи и фальсификациям, – прервал молчание Валерий, не уверенный, услышит ли она его или замкнется на стыде и повергнутой вере в вечные принципы.

– А какова твоя грань? Каков лимит гнусности? – надломленным голосом произнесла она. – Кто плох? Я совсем не знаю тебя, оказывается. Это похищение… Эта несчастная девушка…

– Не было похищения!

– Не лги хоть сейчас! Я думала, что когда говорила тебе, маленькому: не надо наступать на побеленный поребрик не потому, что тебя осудят и поругают, а затем, чтобы в душе пятен не оставалось, ты запомнишь. Поймешь, что жить надо набело. Увы, гены проходимца оказались сильнее… Они всегда были сильнее, только я не хотела видеть. А меня заставили сегодня! Заставили увидеть, что мой сын – чудовище! – ее голос зазвенел визгливыми нотками, какие она, забывая о педагогичности, могла себе позволить, лишь когда была оскорблена или возмущена до крайней степени. – Следователь показал мне видео из твоего дома. Я знаю, мне пришлось видеть то, что ты делал с той девушкой! Ты… ты…