Текст книги "Собачья работа"

Сегодня у князя был первый допрос. До этого пан Вышонец по очереди беседовал со всеми нами, не исключая даже Агнешки, правда, с девочкой он разговаривал при мне и матери. Сестра не выдала брата ни единым словом. Она и впрямь его не боялась, несмотря на то что своими глазами видела обращение. Более того, Агнешка высказала смелую мысль: оказывается, когда она убежала, брат внушил волкопсам отыскать ее в лесу и охранять до того момента, когда ее найдут. Ну и фантазия у этого ребенка! Я бы точно не смогла такое придумать.

Правда, потом дело дошло до меня, и пришлось напрягать мозги, пытаясь объяснить необъяснимое. А дознавателю очень хотелось знать, правда ли то, что оборотень трижды сталкивался со мной и все три раза я уходила от него целая и невредимая? Да, правда. А почему? Откуда я знаю? Спросите у Витолда… Мы обязательно спросим у подсудимого, а пока хотим услышать вашу версию. Так почему? Не знаю. А если подумать?

Нет, ответ у меня был. Но что-то подсказывало, что не стоит о нем сейчас говорить. И вообще лучше держать в тайне нашу с ним первую ночь. Я тогда не знала, что князь – оборотень. Тогда он был для меня только мужчиной, нуждавшимся в утешении. Я после того случая несколько дней провела в тревоге – а что, если у меня будет ребенок? На войне-то я береглась как умела: некогда думать о детях, а тут про все забыла. Но мое тело все решило за меня – в тот же день, когда Витолда арестовали, у меня началось кровотечение.

Помнится, на войне я ненавидела свое тело за эти дела. Мало того, что резкие спазмы мешали сосредоточиться, и порой хотелось просто лечь, свернуться калачиком и ни о чем не думать. Мужчины помалкивали и делали вид, что ничего не замечают. А я была готова все на свете проклинать и радовалась, когда время от времени случались сбои. Теперь я тоже радовалась, но немного по-другому. Если бы все получилось, если бы у меня был ребенок от князя, орден Орла ни за что не выпустил бы из рук такой ценный «опытный образец». Не прошло бы и недели, как я оказалась бы в соседней с князем клетке. Самец и самка. Брр… Я залпом допила вино, чтобы хоть как-то успокоиться.

А сегодня у него первый допрос. Пока я тут сижу в «Кровавой Мари», с ним беседует дознаватель. Зачитывает ему показания свидетелей, спрашивает… Рядом непременно «подорлик», довольный тем, что удастся заполучить для исследований такой экземпляр. О чем они с ним разговаривают? «Как давно вы стали оборотнем?» «Что вы для этого делали?» «Заключали ли вы договоры с темными силами?» «Что они вам обещали? Мировое господство? Деньги? Что?» А что он мог им сказать? Он же не виноват в том, что таким родился! Он не может отвечать за дела своих предков, за то, что стал первенцем. Правда, он убил двух человек – Мирчо Хаша и его вдову. Но и убийца-то не он, а оборотень! Сам Витолд даже не помнил об этом. Разве можно судить человека за то, чего он не совершал?

Я поняла, что должна его увидеть. Миновало уже две недели, началась третья с тех пор, как Витолд попал в подземелья. Сегодня утром за завтраком пан Вышонец сказал, что намерен завершить дело до наступления очередного полнолуния, то есть до того момента, как оборотень вырвется на свободу.

Я еще сидела над кружкой, когда в таверну ввалилось несколько человек.

– О, кого я вижу! – приснопамятный Гусь направился ко мне, раскинув руки для объятий. – Ты вернулась, Дайна?

– А я никуда не уезжала.

– Да тут вот слушок прошел, что тебя того… оборотень порвал?

– Нет, как видишь. – Рука крепче стиснула стакан.

Вокруг засмеялись.

– Да чего ей сделается? – усмехались знакомые и незнакомые. – Она ж баба! Там давно все порвано. Иль у тебя так долго мужика не было, что все заросло и хоть заново дыру проделывай?

– Не твое дело.

– Где уж нам! Ты вон с какими шляхтичами расхаживаешь, до тебя не достать!

Это Гусь вспомнил про Тодора Хаша, с которым я недели три назад выпивала тут же, в таверне, отмечая перемирие.

– А как же, – послышались другие голоса. – Высоко пташка взлетела! Крылышки-то не болят?

– Как бы у тебя зубы не заболели, – проворчала я в ответ, но тихо. Не хватало еще нарваться на драку. Конечно, у меня хороший меч, да и дерусь я неплохо, но выстоять в одиночку против десятка мужиков? Это невозможно. Сомнут числом, даже если успеть прижаться к стене. Не доберутся с мечами, используют лавку, как таран. А получить деревяшкой в живот – кратчайшая дорога на тот свет. Одна радость – сейчас, днем, тут почти все трезвые и понимают, что будут жертвы. Живой я не дамся и кого успею с собой прихватить – еще вопрос. Никому не хочется со мной за компанию отправляться в Бездну. И было бы из-за чего. Тем более что я еще и своя – такая же пехота, ту же грязь в походах месила, в тех же переделках бывала, тоже осталась живой.

– Повезло тебе, – еще со злобой, но уже остывая, ибо был слишком трезв, чтобы этого не понимать, процедил Гусь. – А вот Сусленя он задрал.

– Кто, оборотень?

– А то кто ж? Не слыхала, что ль?

Со всех сторон послышались голоса – мол, верно, так оно и было. Кое-кто из шутников и острословов пытался высказываться в том смысле, что, увидав меня на узкой дорожке, оборотень так перепугался, что сам кинулся сдаваться «орлам». Шутку подхватили, обсасывая на все лады – и что его мой протез напугал, и что «дырку проделать» не смог и решил покончить с собой от позора. Знали бы они…

Настроение испортилось. Понимая, что этим только дам пищу для новых шуток, я бросила на стол серебряный грош за недопитую бутылку вина и ушла из таверны.

Не люблю ездить верхом – и умею плохо, и садиться-слезать из-за протеза тяжело. Потому взяла коня за уздечку и зашагала прочь. Шла, не чуя ног, и остановилась только в двух шагах от ратуши, замерла как вкопанная. Рядом находилась городская тюрьма, похожая на ратушу как две капли воды. Наверное, строили одновременно и решили особенно не ломать голову. Все равно именно в ратуше обычно происходит суд. И путешествие из одного здания в другое часто является предпоследним в жизни – если последним считать путь на эшафот.

У князя сегодня был первый допрос. Что спрашивал у него пан Вышонец? Что отвечал ему Витолд? Применяли ли к нему «особые» приемы? Нет, князя не должны были пытать, если речь не шла о государственной измене. Но вот оборотень запросто мог попробовать и клещи, и каленое железо. И не важно, что он в человеческом облике. Зло многолико и коварно, чего его жалеть?

У боковых дверей, ведущих в тюрьму, подле коновязи стояла знакомая лошадь, крытая попоной с гербом ордена Орла – распластавшей крылья двуглавой хищной птицей. Значит, брат Домагощ еще здесь. И значит, они его все-таки… Сволочи! Они не «орлы» – они стервятники!

Мимо того сарая старались не ходить. Прежде там был деревенский овин, но потом командование превратило его в пыточную. Хватали и волокли всех – мародеров и дезертиров, подозреваемых в шпионаже и просто пленных. Наш полк стоял тут уже четвертую неделю, пытаясь дождаться хоть каких-то распоряжений от вышестоящего командования, а пока ловили и тащили на допрос всех, кто мог рассказать хоть что-то интересное. О том, где какие банды мародеров бесчинствуют, вырезая мирное население. О том, нет ли поблизости врага. О том, что происходит в округе.

Несколько дней назад я сама притащила сюда «языка». Здоровый мужчина, рыцарь выше меня на целую голову, долго не давался, пока я не врезала ему по причинному месту. Потом волокла скрученного по рукам и ногам, заткнув рот кляпом, ибо он поливал меня такой бранью, что хотелось отрезать ему язык собственными руками и скормить тот главный орган, который он считал для себя таким уж важным. Несколько раз хотелось бросить этого борова подыхать связанным без помощи, воды и пищи, но он был рыцарем и мог знать немного больше тех мародеров и разведчиков, которых ловили до того. А еще душу грела надежда, что за него мне дадут награду.

А теперь он второй день кричал в том сарае жутким голосом, иногда срываясь на визг. И вместо злости и радости от пары серебряных грошей я ощущала досаду и жалость.

… Потом то, что от него осталось, вздернули на ближайшем дереве.

На первом этаже тюрьмы было темно, как в подземелье, но не сыро и не грязно. Факелы в гнездах, освещавшие крутую лестницу, чадили и только усиливали общее гнетущее впечатление. Проникнуть внутрь удалось беспрепятственно, хотя стража у порога и проводила меня внимательными взглядами.

Первым знакомым лицом, которое встретилось в темных каменных коридорах, оказался пан Вышонец. Он шагал навстречу, погруженный в свои мысли, листая на ходу исписанные пергаментные листы, и заметил меня слишком поздно, едва не столкнувшись со мной нос к носу.

– Вы что тут делаете?

– Допрос, – я кашлянула, чтобы придать голосу силы, – уже закончился?

– Да.

– Я… могу его видеть?

Дура! Дайна, ты трижды, нет, уже четырежды дура! Зачем тебе это? Кто тянул за язык? Посмотри правде в глаза – он оборотень, а ты… В глазах дознавателя тоже читалось явное сомнение в том, что женщины вообще могут мыслить, не то что рассуждать логически.

– Но почему бы и нет? – внезапно пожал он плечами. – Лично я не вижу никаких препятствий.

– Вы его…

– Да, допросил. И уже сделал кое-какие выводы. Проводите панну, – это относилось к его спутнику, одному из слуг. – Только проследите, чтобы она там оставалась недолго!

Камера, в которую посадили Витолда, находилась в конце длинного узкого коридора этажом ниже. Во многих тюрьмах большинство камер находится в подземелье. Справа и слева, близко, едва ли не на расстоянии вытянутых рук, располагались другие камеры – норы, забранные решетками. Почти все они оказались пустыми, а немногочисленные узники содержались на цепи, которая была слишком коротка, чтобы человек мог достать до решетки. Всего пара факелов освещала подземелье, и трудно было рассмотреть, кто там сидит – лишь по блеску глаз, шороху и лязгу цепей угадывалось, что некоторые камеры обитаемы. Под ногами хлюпала грязь, валялись клочья прелой соломы, какая-то ветошь. Пахло мочой, блевотиной, гнилью и сыростью. Несколько раз из-под ног выбегали обнаглевшие тюремные крысы.

Решетка нужной камеры запиралась на простую задвижку, но узник вряд ли мог этим воспользоваться. Он сидел на дне неглубокой ямы не просто на цепи, слишком короткой для того, чтобы свободно перемещаться по своему узилищу, но и в кандалах, еще больше сковывающих движения. На грязный пол бросили охапку пока еще свежей соломы, рядом стояла скамеечка.

Витолд выпрямился нам навстречу. Я замерла, не дойдя до него нескольких шагов. Тот сарай на отшибе, доносящиеся из него визгливые истошные вопли и то, что потом вешали на дереве или сразу выбрасывали в овраг, в крапиву, так и стояли перед глазами. Вдруг стало страшно – а ну как однажды и его тоже… Представить этого мужчину на дыбе, окровавленным и искалеченным, было слишком больно.

Мы застыли, глядя друг на друга. Я боялась моргнуть, боялась отвести взгляд, боялась посмотреть на его руки и плечи и увидеть там следы от раскаленных щипцов или кнута, хотя мне и сказали, что обошлось без пыток. А что там на щеке возле глаза? Просто грязь или ссадина? В темноте не рассмотреть. Он, казалось, постарел и выглядел лет на тридцать пять или сорок. Спутанные волосы, впалые щеки, заметные морщины, светлая щетина. Боль и усталость в глазах.

– Его еще не… – язык не повернулся сказать «пытали».

– Нет, – с заминкой ответил слуга, явно проглотив слово «пока».

– Дайна?

Голос Витолда был тихим и неуверенным – только по движению губ я угадала, что он назвал мое имя.

– Я, – словно кто-то толкнул в спину, сделала шаг. Было темно, факел освещал меня со спины, и выражение моего лица угадывалось с трудом. Может, это и к лучшему. Я должна быть сильной, хотя бы ради него – но именно сейчас мне хотелось разреветься от страха и жалости.

– Ты… все-таки пришла.

Я кивнула – словно холодный обруч сдавил горло, и все слова застряли в нем.

– З-зачем?

Я покачала головой. Что можно было сказать?

– Мне… хотелось вас увидеть, – это больше всего соответствовало правде.

– А раньше не насмотрелась? Там, в комнате?

Он явно имел в виду свой арест братом Домагощем. Я в ответ яростно затрясла головой. Что мне делать? Как объяснить этот порыв даже самой себе, не говоря уж об этом человеке?

– Я не могла. Не могла не прийти.

Я две недели жила, не видя этих глаз, не слыша этого голоса. Жизнь казалась конченой, но именно теперь она начала обретать смысл. Он здесь. Он жив. Он рядом – только руку протянуть…

– Зачем? Я – оборотень, как выяснилось. Чудовище, которого боятся все, даже сам я себя боюсь. Наверное, меня казнят…

– Нет! – вырвалось у меня. Лишиться того единственного, ради чего стоило жить? Это выше моих сил. – Я вытащу вас отсюда!

– А зачем? Прятаться ото всех, скрываться, таиться в полном одиночестве. Я же зверь. Меня даже в клетку заперли. Они меня боятся…

– Они вас не знают.

– Наоборот, – под отросшими усами шевельнулись губы, сложились в усмешку, – знают очень хорошо. Раз боятся даже случайно дотронуться! Мне даже еду сюда бросают, как цепной собаке – только бы не прикасаться… Словно прокаженному!

Вместо ответа я протянула руку через решетку:

– Витолд.

Цепь от ошейника на горле была коротка, как и та, которая соединяла ошейник с парой ручных кандалов. Преодолевая отвращение (прутья оказались грязными, мокрыми и липкими от слизи), я прижалась к ним, дотянулась… И его пальцы прикоснулись к моим. Самыми кончиками – больше не позволяла цепь.

– Спасибо, – на бледном заросшем лице Витолда появилась улыбка. Та самая, совершенно немужественная, но открытая и светлая. Видеть ее было выше моих сил. Пробормотав что-то вроде: «Извините, мне пора!» – Я вырвалась и кинулась прочь, радуясь, что бивший ему в глаза свет факела не позволял видеть выражение моего лица.

Снаружи меня ослепили белый свет, яркие краски, звуки и запахи внешнего мира, живого, здорового, счастливого. При мысли о том, кто сейчас остался внизу, в затхлом вонючем подземелье – звенеть цепью и смотреть во мрак, на глаза навернулись слезы. Сделав пару шагов, я обо что-то зацепилась ногой и покачнулась, едва не упав.

– Не ушиблись, нет? Крепкая рука сжимала локоть как тиски.

– Благодарю, – буркнула машинально, и только потом дошло, что этот голос мне знаком. Позволив поставить себя на ноги, я посмотрела на доброхота. Обветренное исхудавшее лицо с заострившимися, как у покойника, скулами. Горбатый нос еще сильнее выдается вперед. Глаза с темными кругами горят нездоровым огнем… человек, который от усталости находится на пределе сил. Но тонкие губы сложились в улыбку, которой – видят боги! – так не хватало сейчас.

– Это вы?

– Это я. Не ждали?

Он выпустил мой локоть, и я тут же обхватила его шею. Коршун стоически вынес мой порыв и, придержав за талию, отстранил:

– Не стоит.

– Простите. – Я мысленно дала себе пощечину. Нашла время для веселья, дура хромоногая! – Но как вы тут оказались? Вы же уехали на этот… как его…

– На суд ордена? – подсказал рыцарь-истребитель. – Он состоялся.

– И?

– Я осужден.

Не передать, что я почувствовала, услышав эти два слова. Не может быть, чтобы это было совпадением! Это не должно быть совпадением! Я не хочу!

– Понимаю ваше возмущение, – мягко произнес Коршун. – Но не вы придумывали эти законы. Чтобы выжить, наш орден обязан строго следовать каждой их букве. Мы имеем право нарушать только законы королевства – если они входят в противоречие с Уставом ордена. Но в моем деле нашли смягчающее обстоятельство, которое даст мне шанс если не искупить свою вину, то заслужить смягчение приговора или даже его отсрочку.

– Что за обстоятельство?

– Вы прекрасно его знаете. Обстановка, сложившаяся в Пустополье. Я должен довести дело с оборотнем до конца. И в этом случае смогу рассчитывать на снисхождение.

– А если не доведете?

– Что мне грозит в таком случае? – Коршун остановился посреди улицы и свысока окинул ее взглядом. – Вы это прекрасно знаете. Король объявил амнистию тем «ястребам», которые в последней войне сражались на стороне врага. Совет Черных каждого принял как бы на поруки. До первого неверного шага, так сказать. В моем случае они просто откажутся от поручительства, и тогда меня арестуют и предадут суду как дезертира. Поскольку я все-таки знаю магию, судить меня будет церковный суд вместе с «орлами». А поскольку Совет Черных наверняка не просто так выдаст мою персону, но и сопроводит выдачу кое-какими документами, думаю, процесс будет коротким, формальным и закончится сожжением на костре.

– Это жестоко, – вырвалось у меня. – Король вас оправдал…

– Да, но для «ястребов» выживание ордена всегда приоритетно. Преступления против своих сурово осуждаются. А я допустил смерть своего ученика. Значит, виновен вдвойне.

М-да, веселая перспектива вырисовывается! На площади перед княжеским замком достаточно места для сооружения эшафота. И он обязательно будет сооружен. Хотя бы для одного из осужденных. Вся разница между князем и «ястребом» сейчас в том, что один на свободе, а другой…

– А что тут случилось, пока меня не было? – вернул с небес на землю голос Коршуна.

Я подавила вздох.

– В двух словах не расскажешь. Идемте!

До «Кровавой Мари» было не близко. Как раз успею хорошенько обдумать, что и как говорить.

Глава 18

Особенно поговорить в «Кровавой Мари» нам не удалось. Трудно обсуждать серьезные вещи, когда чувствуешь на себе десятки внимательных взглядов. У завсегдатаев таверны еще свежо было воспоминание о том, как я пару часов назад выскочила отсюда словно угорелая. Никто не ждал моего возвращения – тем более с мужчиной. Хотя в отличие от «орлов» и своих коллег-«ястребов» на сей раз мой спутник вырядился кое-как, его принадлежность к мятежному полулегальному ордену не вызывала сомнений. Коршун уселся спиной к стене, вполоборота, чтобы видеть большую площадь. Мне пришлось устроиться напротив, оставив позади почти всех выпивох и затылком чувствуя на себе их взгляды. Одно меня радовало – чаще всего они натыкались на ответный взор «ястреба» и вмиг остывали. Сомневаюсь, что хоть у кого-то из них в такую минуту могла возникнуть мысль воткнуть нож в спину.

Заказ был простой – яичница с салом и вино с тонкими полосками копченого сыра на закуску. Коршун накинулся на еду так, словно не ел несколько дней.

– А вы говорите, говорите, – проворчал он с набитым ртом, – уши-то у меня не заняты… как и глаза…

Это он имел в виду то, как на нашу парочку пялилась вся таверна. Среди шепота и гула голосов явственно прозвучали слова Гуся: «Надо же! Еще один! И чего в ней такого?» Ему ответили. Приводить сказанное не буду, но ужасно захотелось встать и как следует врезать промеж ног тому, кто так сказал. Коршун заметил выражение моего лица и успокаивающе накрыл сжатые в кулак пальцы своими.

– Постарайтесь не обращать внимания, – посоветовал он, на миг перестав жевать. – Это типично для стадных животных, коими мы в общем-то являемся – не обращать внимания на что-то, что не привлекло ничьего внимания. И накидываться как стая падальщиков на то, что кто-то уже успел оценить. Вот тут и просыпается здоровая конкуренция: получилось у одного, почему бы не предположить, что получится у остальных? У вас есть дело поважнее, чем пытаться подстроиться под мнение этих людей.

Я кивнула, пытаясь заставить себя думать о Витолде. Сейчас он нуждался в моей помощи больше, чем когда бы то ни было. Тот, кто хотел его убить, почти достиг своей цели. Князь арестован, королевский дознаватель собирает улики. Еще две недели, до полнолуния, и все будет кончено. Оборотня – живое доказательство того, что это не ложь – передадут церковному суду. Таких обычно сжигают на костре, потому как считается, что это – единственный способ изгнать беса и заодно очистить плоть и душу. А что при этом плоть уничтожается, так, простите, нет иного выхода. Бесы успевают обычно так ее загрязнить, что исцелению она не поддается. Врач тоже отсекает от тела гниющую руку или ногу, дабы сохранить пациенту жизнь! Но у истинного оборотня путь иной. Его заберет для исследований и дальнейшего разведения орден Орла. И превратит человека в самца-производителя. Человека, который час назад из темноты тянул ко мне закованные руки.

– Да успокойтесь вы! – Коршуну пришлось прикрикнуть. – Выпейте вина и рассказывайте! Вы готовы разреветься, как обычная девица! Это княжне Ярославе к лицу подобные истерики, но не женщине, прошедшей войну!

Я кивнула, пригубила вина и начала рассказывать.

Скажу сразу, рассказчик из меня плохой – долго не могу подобрать нужные слова. Хорошо хоть не слишком путаюсь. Начала я с эпизода, когда впервые увидела Витолда и старого рыцаря Генриха Хаша здесь, в этой таверне, где они пытались найти человека для охраны князя. Как я хотела продать свой меч, как рыцарь меня просто-напросто прогнал – мол, в услугах инвалидов не нуждаемся. Как я потом в одиночку отбила князя от грабителей и тот в порыве благодарности принял меня на службу. Упомянула о деньгах – пусть не думает, что я поступила так исключительно из-за любви. Какая там любовь, когда я все прекрасно про себя знаю! Мне от жизни ничего не надо – только вернуться домой, к родным, а князь готов был предоставить такую возможность. И под конец рассказала, как я начала расследовать это дело, а на моего подопечного было совершено подряд еще два покушения.

События, свидетелем которых пришлось быть Коршуну, я опустила, сразу перескочила на то, что произошло в те пять дней – два дня до полнолуния, в само полнолуние и еще в два дня после. И только напоследок оставила легенды об оборотне и свои собственные мысли и сомнения. Не забыла поделиться и случайно подслушанными планами пана Матиуша. Промолчала только о том, что маленькая Агнешка тоже оказалась носительницей проклятого дара, который должна передать своим детям.

К тому моменту когда я иссякла, мой собеседник расправился с яичницей и допивал вино, задумчиво глядя куда-то поверх моей головы.

– Ну, могу вас поздравить, Дайна, – изрек он, – вы на верном пути.

– На каком верном? Артефакт похищен, князь под арестом, сегодня его допрашивал королевский дознаватель…

– А вы вычислили того, кто желает смерти князя Витолда?

– Какое это имеет значение? Вряд ли королевский дознаватель заинтересуется результатами моего расследования.

– Королевский? Обязательно заинтересуется. Если это – он!

– Что вы имеете в виду?

– Что все это может быть подстроено. Смотрите, все одно к одному. Расплодившиеся волкопсы действительно могли быть первым признаком того, что должен явиться Князь Волков. Ибо, если верить легендам, Князь Волков – всегда человек. Я даже могу высказать смелое предположение, что предок Витолда Пустополя прикончил как раз предыдущего Князя и тем самым как бы предопределил появление следующего именно в своем роду. Кое-кому (и вы прекрасно знаете этого человека, вы мне только что называли его имя!) стали известны тайны княжеского семейства. Он вспомнил легенды и сделал свои выводы. Ужаснувшись тому, что скоро на мир может снизойти новый Князь Волков, послал запрос в орден Орла – это их работа, следить за миром в королевствах.

– Может или должен? – перебила я.

– А вы наблюдательны и умеете слушать! – усмехнулся Коршун. – «Может» и «должен» – это разные вещи, вы правы.

– Милсдарь Хаш упоминал, что в каждом поколении князей Пустопольских рождался оборотень, – промолвила я. – И всякий раз он умирал, не оставив потомства. За исключением…

За исключением князя Доброуша, у которого не было братьев и которому пришлось продолжить род.

– Понимая, что самостоятельно он с оборотнем не справится, этот некто, кого пока не стоит называть, попытался заручиться помощью знающих людей. Вернее всего – из ордена Орла. Но те – известные бюрократы. Прошение могло просто затеряться среди десятков и сотен других, ибо момент был выбран неудачно. После войны нечисть и нежить и без того расплодилась. А секретарь, разбирающий в канцелярии прошения, наверняка прочел слово «волки» и решил, что это не столь уж важное дело будет рассмотрено в общем порядке. Тем временем проситель, устав ждать, начал действовать самостоятельно. Результатом стали два покушения и «странная смерть» Мирчо Хаша.

– Его задрал оборотень, – вспомнила я и осеклась.

– Да, – кивнул Коршун, – это именно то, о чем вы подумали. Убийство с целью самозащиты. Но именно оно спровоцировало, как мне кажется, все остальное.

– Значит, это Мирчо Хаш был тем… э-э… заказчиком?

– Не совсем. Вы забываете о его братьях – Янеке, который оставался кастеляном замка во время войны, и Тодоре. Старший убит, среднего задрал оборотень. Но остался третий, самый младший брат…

– Который мстит за их смерть?

– Это самое логичное объяснение. Только такой вывод и можно сделать на основе того, что вы мне рассказали… если, конечно, вы ничего не напутали.

– Нет! – оскорбилась я. – Но оба брата погибли! А покушения продолжались. Одно из них имело место накануне приезда Тодора… и вашего визита! Я, признаться, думала, что это дело рук пана Матиуша…

– А вы сами-то в это верите? По вашим же словам этот княжеский бастард – личность ничем не примечательная и явно не способная на активные действия. Не в его характере устраивать такое, но в его натуре – попытаться воспользоваться плодами чужого труда.

Плодами труда семейства Хаш! – осенило меня. Ну все же логично! Главный идейный вдохновитель приезжает, чтобы самолично проследить за всеми делами. Зачем продолжать подстраивать покушения, если надо лишь немного подождать, и за тебя все сделают «ястребы» и обстоятельства?

– Но они явно хорошо подстраховались – этот дейнох…

– Да, – кивнул Коршун, снова принимаясь за еду. – Сейчас доказать ничего нельзя, но где гарантия, что его не привез откуда-то с севера Мирчо Хаш вместе с молодой женой, чтобы отомстить за смерть Янека Хаша? Его тоже, насколько помню, накануне свадьбы княгини Эльбеты задрал оборотень.

Я опять кивнула соглашаясь. Янек Хаш погиб после того, как попытался поухаживать за невестой старого князя Доброуша.

– Вы знаете, откуда родом пани Бедвира? – продолжал Коршун. – Имя-то явно не местное! Я даже сказал бы – оно северное! Не может такого быть, что дейноха тайно содержали в поместье Хашей, а потом просто выпустили в княжеском лесу?

Я кивнула припоминая. Да, так могло произойти. Но спросить не у кого, кроме того же Тодора Хаша. Вот бес! Я же думала о нем. Все отменно устраивалось в случае удачи – Витолд устранен, Агнешка оказывается единственной наследницей и приносит в дар супругу титул плюс целое княжество. Но неужели власть для кого-то дороже дружбы?

«Дороже!» – подсказал внутренний голос. Перед мысленным взором возникли лицо Генриха Хаша и его слова о том, что князь – оборотень. Ох, неужели это действительно они во всем замешаны? А сам Генрих Хаш? Столько лет верно служить князю, воспитывать его сына – и вдруг захотеть своего же воспитанника убить, да еще и цинично заявлять, что готов наложить на себя руки, если с ним что-то случится.

– Добавьте к этому месть – и вы получите отменный мотив, – кивнул в ответ на мои сомнения Коршун. – А вот дальше все начало путаться. Ибо «орлы» не торопились присылать своего представителя. Возможно, не сам Тодор, но его отец решил, что обращаться к официальному ордену охотников на нежить слишком опасно и лучше воспользоваться другим, нелегальным. Дескать, «ястребы» все равно стоят почти вне закона, им не впервой обделывать грязные дела, им можно и просто заказать убийство…

– Так вы… э-э…

– Некоторое время назад в Гнездо был отправлен запрос. Его получили необычным путем – посредством шпионажа. Дело в том, что мы зорко следим за всем, что предпринимают «орлы». Между орденами идет война – за неофитов, добытых чудовищ, влияние, богатство… Иной раз для нас является делом чести расстроить планы этих чистоплюев…

Я тихо рассмеялась. Точно такое же отношение было между конными рыцарями и пехотой.

– В общем, мы узнали, что в ближайшее Орлиное Гнездо было отправлено прошение. Слет Черных Ястребов откликнулся на него, с помощью магии связался с заказчиком, чтобы уточнить детали, и послал первого, на кого указал жребий.

– Жребий?

– Да, это обычное явление в нашей практике. Другой вопрос, что у «орлов» все-таки дошли руки до этого прошения, а смерть Тювика помешала мне довести дело до конца. Однако мне приказали вернуться, несмотря на то что именно я не должен был тут находиться.

– Почему?

– Оказывается, все дело в моем происхождении. Правда, узнать об этом пришлось уже после возвращения. Знаете, мне смягчили приговор именно потому, что всплыло это обстоятельство. Ибо, когда на Слете Черных разбирали мое дело, подняли архивы – вплоть до сведений о родителях. Вы знаете, как попадают в «ястребы»? Официально мы не имеем права принимать учеников – законы страны запрещают нам это делать. Чаще всего наши ряды пополняются за счет сирот, которым некуда идти, беглых преступников всех мастей и тех, от кого отказались родители. От меня отказалась родная мать. Отказалась из страха перед тем, кем на самом деле являлся мой отец.

– Вы – пропавший наследник престола, – предположила я. Дело в том, что восемь лет назад война началась после того, как за границей объявился якобы пропавший во младенчестве наследный принц, призвал под свои знамена соседей и отправился отвоевывать у младшего «брата-узурпатора» свой трон. Его демарш закончился неудачей потому, что было доказано, что он – самозванец. Законный король остался на троне, но ведь легенда тридцать лет назад возникла отнюдь не на пустом месте…

– Хуже. Я неплохо знаю магию и поэтому выгляжу моложе, чем есть. Мне сорок девять лет. Я родился здесь, в Пустополье. Моя мать никогда не была замужем за моим отцом. Тот жил бы вполне счастливо со своей женой, но подавляющее большинство детей от этого брака рождались мертвыми или умирали, не дожив до года. Кроме двоих, мальчика-первенца и одной девочки.

– Так вы… младший сын… то есть вы… сводный брат покойного князя Доброуша Пусто…

– Я монах. – Голос «ястреба» сделался чужим и холодным, из него исчезли все эмоции разом, и Коршун стал тем, кем его видели окружающие – бесчувственным убийцей, думающим только о деньгах и работе. – У меня нет родителей, нет братьев и сестер по крови, только братья по Ордену. Не было жены и не может быть детей. У меня нет даже своего имени – во всяком случае, за пределами Гнезда его не знает никто. «Коршун» – лишь звание, соответствующее занимаемой должности: штатный маг ордена. «Черный» – знак того, что я еще недавно принимал участие в Слётах. Название, за которым не видно человека. Отличный способ спрятать опасное существо, не находите?