Текст книги "Ответный удар"

– Точно, – согласился с ним Эмбри и посмотрел на Джонса. – Не обижайся, старина, но я бы предпочел, чтобы вместо тебя здесь оказалась Татьяна. С ней у нас было бы больше шансов остаться в живых.

– А я и не обижаюсь, сэр, – ответил Джонс. – Я бы тоже хотел, чтобы она тут оказалась. А уж если бы мне предложили выбирать – я бы с удовольствием вернулся в Дувр, или лучше, в Лондон.

Поскольку Бэгноллу точно такая же мысль пришла в голову всего несколько минут назад, он только кивнул в ответ. Эмбри отправился в спальню и вскоре вернулся с похожими на ведерки для угля металлическими касками.

– Не знаю, возможно, стоит их надеть. Защитят нас от осколков и щепок, правда, русские могут принять нас за фрицев. В данных обстоятельствах вряд ли это принесет пользу нашему здоровью.

Шальная пуля влетела через деревянную стену и, чудом не задев Бэгнолла и Джонса, застряла в оштукатуренной стене рядом с самоваром.

– Я надену каску, – заявил Бэгнолл. – Русские могут поинтересоваться, кто мы такие и на чьей стороне воюем, а вот пули разговаривать не умеют.

В следующее мгновение он услышал выстрел из миномета, взорвался снаряд. Бэгнолл спрятался под стул и навел винтовку на дверь.

– Кажется, ящерам не придется тратить силы на то, чтобы захватить Псков, – сказал он. – Складывается впечатление, что русские и немцы решили добровольно его сдать.

* * * Гусеничный транспортер для перевозки солдат прогрохотал по грязи, разбрызгивая черную жижу в разные стороны, окатил Мордехая Анелевича, который медленно шагал по мягкой земле вдоль дороги. Никто не обратил на него внимания – какой-то вооруженный винтовкой Большой Урод.

Анелевич невесело ухмыльнулся, и тут же лицо у него отвратительно зачесалось. Когда Мойше Русси бежал от ящеров, ему пришлось сбрить бороду – это заняло у него всего несколько минут. Анелевичу, наоборот, пришлось отращивать бороду, что требовало гораздо больше времени и совсем ему не нравилось.

На плече у него висела винтовка, которая тоже доставляла немало хлопот, но он ни за что не расстался бы с ней добровольно. Анелевич дал себе слово, что приспешникам Золраага не удастся взять его живым, а, следовательно, ему требовалось средство, чтобы сдержать свое обещание. Когда он уходил из Варшавы, ему хватило ума надеть немецкие сапоги на размер больше, чем нужно. Ноги у него все равно распухли, но, по крайней мере, он мог легко снять, а потом надеть сапоги.

Он отправил Русси на запад, в Лодзь. А теперь, когда пришла его очередь спасаться бегством, шел на юго-восток – в ту часть Польши, которую в 1939 году захватили русские. Впрочем, меньше чем через два года их выгнали оттуда нацисты. Анелевич снова невесело улыбнулся.

– Рано или поздно, люди, сотрудничавшие с ящерами, окажутся разбросанными по всей стране, – сказал он и махнул рукой, чтобы показать, что имеет в виду.

Резкое движение испугало сороку, которая взлетела с ветки и, сердито треща, умчалась прочь. Анелевич ей посочувствовал. Пока он вел себя тихо, птица считала его совершенно не опасным. Он точно так же относился к ящерам. Точнее, думал, что они лучше нацистов. Если бы они не явились на Землю, Польша сейчас уже была бы Judenfrei – свободна от евреев.

Но время шло, и Анелевич вдруг понял, что мир это не только Польша. Уничтожение всего человечества не входит в планы ящеров – в отличие от нацистов, которые намеревались покончить с евреями в Польше. Однако ящеры хотят сделать с людьми то, что немцы сделали с поляками – превратить их в существа для тяжелой работы. Анелевичу такая перспектива совсем не нравилась.

По дороге, в сторону Варшавы, направлялся поляк в телеге, нагруженной репой. Неожиданно одно из колес застряло в колее, оставшейся от гусеницы транспортера. Анелевич помог поляку вытащить его из грязи, но им пришлось изрядно попотеть, поскольку телега, по-видимому, решила переквалифицироваться в подводную лодку.

В конце концов, им все-таки удалось вывезти ее на дорогу.

– Пресвятая Дева Мария, ну и дела, – проворчал поляк и снял кепку, чтобы вытереть потрепанным рукавом пот со лба. – Спасибо, приятель.

– Пожалуйста, – ответил Анелевич. До войны он гораздо лучше говорил по-польски, чем на идише, и считал себя человеком широких взглядов, игнорируя свое еврейское происхождение, пока нацисты не объяснили ему, что такие вещи игнорировать не стоит. – Отличная репа.

– Возьми пару штук. Если бы не ты, я бы все тут потерял, – сказал поляк и ухмыльнулся. Анелевич заметил, что у него не хватает парочки передних зубов. – Кроме того, ты ведь с винтовкой. Разве я могу тебе помешать?

– Я не вор, – ответил Анелевич.

«По крайней мере, не сейчас. Мне не грозит голодная смерть. А вот в нацистском гетто…» – подумал он.

Поляк заулыбался еще шире.

– Ты из Армии Крайовой, правильно я угадал? – Разумное предположение. Анелевич больше походил на поляка, чем на еврея. Не дожидаясь ответа, крестьянин заявил: – Лучше уж пусть часть моего товара достанется тебе, чем вонючим жидам в Варшаве, точно?

Он так и не узнал, что чудом не закончил свои дни на грязной дороге. Анелевич с трудом взял себя в руки. Он давно знал, что многие поляки антисемиты, а убийство наверняка навело бы на его след преследователей.

– Они там по-прежнему голодают, – только и сказал он. – Ты получишь хорошие деньги.

– Голодают? С какой стати? Они лижут ящерам задницу и жрут их…

Не договорив, поляк сплюнул на землю. Впрочем, Анелевич прекрасно понял, что имел в виду крестьянин.

И снова Анелевич заставил себя успокоиться. Если поляк считает его своим соотечественником, а не евреем, находящимся в бегах, значит, он ни у кого не вызовет подозрений. Но как же сильно искушение…

– Подожди. – Крестьянин снял с пояса армейскую флягу и вытащил пробку. – На, глотни, чтобы было легче в дороге.

Водка, очевидно, самодельная и очень крепкая. Сделав небольшой глоток, он фыркнул и, поблагодарив, вернул флягу хозяину.

– Пожалуйста, приятель. – Поляк откинул голову и как следует приложился к фляге. – Фу! Клянусь Господом, отличная штука! Мы, католики, должны держаться друг друга. Нам никто не поможет, я прав? Ни проклятые евреи, ни безбожники русские, ни поганые немцы и уж, конечно, ни ящеры. Я прав?

Анелевич заставил себя кивнуть. Самое ужасное заключалось в том, что поляк совершенно прав, по крайней мере, с точки зрения конкретного будущего конкретного народа. Никто никому не будет помогать, люди должны сами решить свои проблемы. Но если они попытаются сделать это за счет соседей, разве смогут они справиться с ящерами?

Помахав рукой, Анелевич зашагал по дороге, а крестьянин покатил на своей телеге в сторону Варшавы. Руководитель еврейского сопротивления (еврей-беженец, поправил себя Анелевич) попытался представить, как бы повел себя поляк-крестьянин, если бы узнал, что он еврей. Скорее всего, никак, ведь Анелевич вооружен. Но уж можно не сомневаться, что ни водки, ни репы он не получил бы.

В небе пронесся самолет ящеров. Анелевич заметил его след раньше, чем услышал тонкий, пронзительный вой двигателей. Наверное, несет какой-нибудь смертоносный груз. Анелевич пожелал ему, чтобы его кто-нибудь сбил… после того, как он сбросит свой груз на головы нацистам.

Дорога шла через поля, засеянные ячменем, картофелем и свеклой. Крестьяне распахивали эти земли, как и тысячу лет назад, запрягая домашних животных в убогие орудия землепашцев. Лошади и мулы, и никаких тракторов или других машин – достать сейчас бензин практически невозможно. Так было при немцах, так осталось и при ящерах.

Впрочем, если быть честным до конца, инопланетяне управляли страной без излишней жестокости. После того транспортера, что обдал Анелевича грязью на дороге, он до конца дня не видел больше ни одной машины ящеров. Они оставили свои гарнизоны в Варшаве и других городах, вроде Люблина, (который Анелевич намеревался обойти стороной), но, скорее, угрожали своим могуществом, а не использовали его, чтобы держать Польшу в подчинении.

– Интересно, сколько всего ящеров прилетело на Землю? – задумчиво произнес Анелевич.

Похоже, совсем немного, потому что они рассредоточили небольшие армии по всему миру и далеко не всегда успешно пытаются удержать захваченные территории.

Люди должны воспользоваться их слабостью. Только вот неизвестно, как это сделать. Его размышления плавно перешли на более прозаические и насущные проблемы – где найти ужин и ночлег. В рюкзаке у Анелевича лежал кусок черствого хлеба и сыр, да еще он разжился репой, но перспектива такого ужина его не слишком вдохновляла. Конечно, можно завернуться в одеяло и улечься спать прямо на земле, но Анелевич решил, что так он поступит только в самом крайнем случае.

Вскоре проблема решилась сама собой: из-за забора дома, возле которого он оказался, ему махал рукой крестьянин, только что вернувшийся с поля.

– Есть хочешь, приятель? – крикнул он. – Мы всегда рады накормить ребят из Армии Крайовой, друг. Я вчера зарезал свинью, у нас столько мяса… нам в жизни не съесть. Давай, заходи.

Анелевич не притрагивался к свинине с того самого момента, как рухнули стены гетто, но отклонить такое великодушное предложение не мог – боялся вызвать у крестьянина подозрения.

– Большое спасибо, – ответил он. – А я действительно вам не помешаю?

– Нисколько. Заходи, помойся и присядь, отдохнешь немного.

Дом стоял между двумя хозяйственными постройками с соломенными крышами. Крестьянин согнал кур с кучи дров и закрыл их в одном из сараев. Затем пригласил Анелевича в дом. Тот устало поднялся по деревянным ступеням и вошел в прихожую.

Раковиной здесь служил большой медный таз. Хозяин вежливо подождал, когда он помоется первым, а потом последовал его примеру. Затем наступило время знакомиться. Крестьянина звали Владислав Саватский, его жену – Эмилия (она оказалась очень симпатичной женщиной), у них было трое детей – сын подросток примени Йозеф и две дочери, Мария и Эва – одна старше, другая младше Йозефа.

Анелевич сообщил, что его зовут Януш Борвич – хорошее польское имя, вполне подходящее для польской внешности. Хозяева принимали его, как самого дорогого гостя – посадили во главе стола в гостиной, налили такую громадную кружку яблочного сидра, что ее и троим не осилить, всячески за ним ухаживали и засыпали вопросами. Анелевич рассказал им все варшавские сплетни, какие только знал, в особенности те, что касались польского большинства.

– А вы сражались с немцами, когда прилетели ящеры? – спросил Йозеф Саватский; его отец и обе сестры подалась вперед, ожидая ответа.

Мордехай понял, что они хотят послушать про войну. Ну, что же, он может им кое-что рассказать.

– Да, сражался, – честно ответил он.

И снова ему пришлось подвергнуть цензуре свои истории, чтобы скрыть, что он еврей.

Владислав Саватский грохнул о стол кружкой с сидром, которая не уступала в размерах той, что поставили перед Анелевичем, и проревел:

– Отлично, ребята, молодцы! Если бы мы так же сражались в тридцать девятом, нам бы не пришлось заключать союз с инопланетянами, чтобы прогнать нацистов из нашей страны!

Анелевич в этом сомневался. Поскольку Польша находилась между Россией и Германией, она то и дело подвергалась набегам со стороны своих соседей. Но прежде чем он успел придумать, как бы повежливее возразить хозяину, Эмилия Саватская повернулась к дочерям и сказала:

– Накрывайте-ка на стол, девочки.

Она единственная в семье не интересовалась боевыми действиями и героическими историями.

Прошло всего несколько минут, а стол уже ломился от еды: вареная картошка, колбаса, огромные свиные отбивные, свежеиспеченный хлеб. В Варшаве голодали, но в деревнях, судя по всему, дела обстояли совсем не плохо.

Мария, старшая из сестер, положила Анелевичу на тарелку огромный кусок колбасы и, стрельнув в сторону героя глазками, сказала отцу самым сладчайшим из голосов:

– Папа, ты же не выгонишь Януша после ужина, правда? Он такой храбрый. Пусть переночует сегодня у нас.

«Она хочет со мной переспать», – с тревогой подумал Анелевич. Он не имел ничего против Марии, голубоглазой девушки лет восемнадцати или девятнадцати, круглолицей и очень симпатичной. Рассердить ее отца он тоже не боялся. Но стоит ему раздеться, и Мария сразу поймет, что он еврей.

Владислав Саватский посмотрел сначала на Мордехая, потом на дочь, еще раз взглянул на гостя. Он явно не был дураком, и все прекрасно понял.

– Я собирался отправить его спать в сарай, Мария, но ты права, Януш самый настоящий герой, и ему негоже ночевать на соломе. Мать постелет ему на диване в гостиной.

Он махнул рукой, показывая, где проведет ночь гость. Анелевич сразу понял, что диван находится около спальни родителей девушки. Нужно быть безумцем, чтобы попытаться заняться любовью прямо у них под боком.

– Спасибо, – сказал он. – Это будет просто замечательно.

Саватский наверняка решит, что он прикидывается, но Анелевич говорил совершенно искренне. Марии пришлось кивнуть в ответ – в конце концов, отец ведь выполнил ее просьбу. Анелевича удивило, что в такой непростой ситуации польский крестьянин повел себя так разумно – совсем как мудрый раввин.

Мясо у него в тарелке пахло восхитительно.

– Положи в картошку масла, – предложила Эва Саватская.

Анелевич удивленно на нее посмотрел. Есть вместе мясо и молочные продукты? Но тут он вспомнил, что его угощают свининой, и решил, что спокойно может нарушить еще один закон.

– Спасибо, – поблагодарил он и взял немного масла.

Как только кружка Анелевича опустела, Владислав снова ее наполнил. А заодно и свою. От выпитого у него раскраснелись щеки – но не более того. У Мордехая уже слегка кружилась голова, но он понимал, что отказываться нельзя. Поляки пьют до тех пор, пока не перестают соображать – так у них принято.

Женщины отправились на кухню, чтобы навести порядок. Владислав отправил Йозефа спать со словами:

– Завтра у нас полно работы.

Но сам остался за столом, готовый из вежливости поддерживать беседу, пока гость не соберется на покой.

Довольно скоро Анелевич начал зевать и никак не мог остановиться, и Саватский выдал ему подушку и одеяло и устроил на диване, который оказался жестким и неудобным, но Мордехаю приходилось спать и не в таких условиях – в гетто, да и потом, когда он возглавил сопротивление. Он заснул, как только снял сапоги и растянулся на диване. Возможно, Мария и приходила ночью, чтобы его соблазнить, но он спал так крепко, что просто не проснулся.

На завтрак ему дали огромную тарелку овсяной каши с маслом и солью. Эмилия Саватская отмахнулась от благодарных слов Мордехая и категорически отказалась от репы, которые он попытался ей отдать.

– У нас тут всего хватает, а тебе она может пригодиться в пути, – сказала она. – Храни тебя Господь.

Владислав проводил Анелевича до самой дороги.

– Храни тебя Господь, – тихо проговорил он. – Знаешь Януш, ты очень похож на поляка, но тебя выдают мелочи. Например, ты не совсем уверенно крестишься… – Одним быстрым движением крестьянин показал, как это следует делать. – И иногда не вовремя. В другом доме у тебя могли возникнуть неприятности.

Мордехай не сводил с него изумленного взгляда. Наконец, он с трудом прошептал:

– Вы знали, и все равно пустили меня к себе?

– Я понял, что тебе негде ночевать. – Саватский хлопнул Анелевича по спине и добавил: – А теперь иди. Надеюсь, ты благополучно доберешься туда, куда тебе нужно.

Анелевич заметил, что Саватский не спросил, куда он направляется. Немного смущенный (никто, а в особенности молодые люди, не любит, когда оказывается, что они не такие умные, какими себя считают), Мордехай Анелевич зашагал по дороге прочь от Варшавы. Он столько раз сталкивался с антисемитизмом со стороны поляков, что решил, будто они все ненавидят евреев. Мысль о том, что это, оказывается, не так, наполнила его теплым, радостным чувством.

Глава XI

Уссмак ненавидел казармы в Безансоне. Их строили для Больших Уродов, поэтому ему они представлялись сырыми и холодными. Но даже если бы каким-то чудом удалось доставить на Тосев-3 настоящие казармы, построенные в Доме, он вряд ли был бы счастлив. Во всяком случае, не сейчас. Все здесь напоминало о поражении.

В конце концов, цель танков – атаковать неприятеля. Вслед за ними обычно идет пехота, которой нужно лишь добить поверженного врага. Но после разгромного сражения с дойче, его экипаж вместе с теми, кому удалось уцелеть, отступил, чтобы офицеры могли разобраться в причинах неудачи.

Хессефа и Твенкеля волновало только одно: скрыть от следователей свое пристрастие к имбирю. Уссмак тоже об этом беспокоился, но гораздо меньше. Он лучше контролировал свою пагубную привычку, чем командир танка или стрелок.

Но если следователи не выяснят, какую роль сыграл имбирь в поражении, то зачем вообще нужно расследование?

«Пустая трата времени», – подумал Уссмак.

В казарму вошел новый самец с набитым рюкзаком. Его когти застучали по выложенному плиткой полу. Уссмак лениво повернул один из глазных бугорков в его сторону, но потом более внимательно присмотрелся к раскраске.

– Клянусь Императором, ты тоже водитель.

Новичок опустил глаза, и Уссмак последовал его примеру.

– Приятно встретить коллегу, – заявил новичок и бросил свои вещи на пустую койку. – Как тебя зовут, друг?

– Уссмак. А тебя?

– Дрефсаб. – Новый водитель выразительно повертел обоими глазными бугорками. – Какое отвратительное, мрачное место.

– Точно, – согласился Уссмак. – Даже с точки зрения Больших Уродов, которые тут раньше жили, здесь не слишком уютно. Ну, а цивилизованный самец… – Он немного помолчал. – Откуда тебя перевели?

– Я воевал на востоке континента, против китайцев и ниппонцев, – ответил Дрефсаб.

– Ты удачно вылупился из яйца, – с завистью сказал Уссмак. – Я слышал, служба там не слишком тяжелая.

– У китайцев совсем нет танков, – согласился Дрефсаб. – У ниппонцев есть немного, но у них слабая броня. Стоит один раз попасть в ниппонский танк, и ему конец. Мы их называем безотказными зажигалками.

Новый самец приоткрыл рот, показывая, что шутит.

Уссмак рассмеялся в ответ и сказал:

– Здесь нельзя терять бдительности, иначе приходится платить высокую цену. Я попал в СССР сразу после вторжения – и хотя танки у советских вполне приличные, они не умеют на них воевать. Вскоре меня ранили, а потом отправили сюда. Сначала я не поверил тому, что самцы рассказывали про дойче, однако вскоре увидел их в деле – оказалось, все правда.

– Я тоже кое-что слышал, – сказал Дрефсаб. – Но хотелось бы узнать про них побольше.

– Пушки новых танков дойче могут пробить нашу боковую броню, а лобовая броня их машин часто выдерживает попадание снарядов. Здесь тебе придется забыть о безотказных зажигалках. Кроме того, они знают, как использовать свою технику: холмы, засады, неожиданные вылазки – такое и в самом страшном кошмаре не увидишь.

Дрефсаб призадумался.

– Неужели так плохо? Я уже слышал то, о чем ты сейчас рассказал, но думал, что самцы просто пускают дым в глаза новичку.

– Друг мой, буквально на днях мы потерпели разгромное поражение, и нам пришлось отступить. – И Уссмак рассказал о сражении за Бельфор.

– Вас остановили и заставили обратиться в бегство Большие Уроды? – Казалось, новый водитель не может поверить в услышанное.

Обычно, когда Раса намеревалась занять какую-то территорию на Тосеве-3, результат всегда был один – разумеется, в пользу Расы.

– Так что же произошло? – продолжал расспрашивать Дрефсаб. – Неужели все экипажи сидят на имбире?

Хотя Дрефсаб говорил совсем тихо, Уссмак на всякий случай окинул казарму взглядом. Никто не обращал на них внимания. Хорошо.

– Честно говоря, – почти шепотом ответил Уссмак, – до определенной степени ты прав. Тебя уже направили в какой-нибудь экипаж?

– Нет, – ответил Дрефсаб.

– Я назову кое-какие имена – постарайся держаться от этих самцов подальше.

– Благодарю вас, недосягаемый господин. – Судя по раскраске, звания у них были одинаковые, но Дрефсаб продемонстрировал уважение, поскольку Уссмак уже давно здесь служил. Теперь Дрефсаб тоже перешел на шепот: – Я и сам не против имбиря – при случае – но только не во время сражения, клянусь Императором.

После того, как оба опустили глаза к полу, Уссмак осторожно проговорил:

– Да, ты совершенно прав. – Однако если бы Дрефсаб попросил угостить его имбирем, он бы не признался, что у него есть какой-то запас.

Между тем, Дрефсаб вытащил из рюкзака маленький стеклянный флакон.

– Хочешь немного? – прошептал он. – Сейчас ведь нам не предстоит идти в бой.

В первый момент Уссмака охватили подозрения, но потом быстро исчезли. Он взял флакон и быстро засунул в него язык. Новичок тоже не отказал себе в этом удовольствии. Они присели рядом, наслаждаясь приятными ощущениями.

– Как хорошо, – заметил Уссмак. – Сейчас мне хочется выйти из казармы и прикончить всех дойче, которых удастся найти – или самого Хессефа. – Тут ему пришлось кое-что объяснить: – Хессеф – командир моего танка. Если бы имбирь действительно делал тебя таким, как кажется, Хессеф стал бы величайшим военным гением Расы. Казармы, или бой с дойче – ему все равно. Да и наш стрелок Твенкель употребляет столько, что сначала стреляет, и только потом целится.

– Такое поведение не кажется мне очень умным – в особенности, если дойче действительно настолько хороши, как все говорят, – заметил Дрефсаб.

– Они чрезвычайно опасны, – ответил Уссмак. – Когда мы прибыли на эту жуткую ледяную планету, у нас было прекрасное оборудование. Перед началом кампании мы прошли подготовку на тренировочных симуляторах, а у дойче имелся настоящий боевой опыт. Они постоянно улучшают свою технику – у нас же она остается той, с которой мы прилетели. Если дать им возможность выбирать место и время, дойче могут доставить нам кучу неприятностей.

Дрефсаб спрятал флакон.

– А ты никогда не принимаешь имбирь перед боем?

– Стараюсь, – Уссмак повернул глазные бугорки, показывая, что стыдится собственной слабости. – Иногда самцом овладевает невыносимое желание… ну, да ты и сам, наверное, знаешь.

– Да, знаю, – печально кивнул Дрефсаб. – Я считаю так: самец может подчинить все свои помыслы имбирю и существовать только ради него, или принимать его только когда наступает подходящий момент, а все остальное время жить нормальной жизнью. Я выбрал для себя второй путь, и если на нем меня ждут препятствия – что ж, на Тосеве-3 гладких дорог нет.

Уссмак с восхищением взглянул на Дрефсаба. Вот философия для любителя имбиря… нет, он должен быть честным с самим собой: не просто любителя, а самца, который уже не в силах обходиться без проклятого зелья, но, тем не менее, старается помнить, что должен оставаться достойным самцом Расы, выполнять приказы и свой долг.

– Недосягаемый господин, я завидую вашей мудрости, – заявил Уссмак.

Дрефсаб сделал небрежный жест.

– Мудрость? Весьма возможно, что я лишь себя обманываю. В любом случае, я слишком дорого заплатил за свое знание и жалею, что познакомился с имбирем.

– Не знаю, – сказал Уссмак. – После того, как я его попробовал, у меня появилось ощущение, что имбирь – единственная хорошая вещь в этом ужасном мире.

– После того, как я его попробовал, у меня возникли такие же мысли, – согласился Дрефсаб. – Но до того, или когда его под рукой не оказывалось… в такие моменты, Уссмак, я уверен, что имбирь – худшее, что нашла здесь Раса.

Уссмака и самого посещали похожие мысли. Он слышал истории о самцах, которые доходили до отчаянного состояния и меняли оружие Расы на имбирь. Сам он никогда бы так не поступил, но прекрасно понимал, сколь велика сила искушения.

Прежде чем он нашел безопасный способ поделиться этой мыслью с Дрефсабом (некоторые вещи нельзя говорить прямо даже тому самцу, который угостил тебя имбирем, по крайней мере, до тех пор, пока ты не начнешь доверять ему свою жизнь), он услышал пронзительный свист, а вслед за ним громкий взрыв. Сразу в нескольких окнах вылетели стекла.

Уссмак вскочил на ноги. Одновременно раздался громкий голос из динамика:

– Обстрел ведется из леса, квадрат 27-красный. Начато преследование…

Уссмак не дослушал сообщение, имбирь пел в его крови.

– Пошли! – крикнул он Дрефсабу. – Скорее, к танкам.

Перед казармами разорвался еще один снаряд.

– Но меня еще не определили в экипаж, – возразил Дрефсаб.

– Ну и что? Командир какого-нибудь танка не захочет ждать своего водителя.

Уссмак ни на секунду не усомнился в собственной правоте. Имбирь стал очень популярен среди самцов в Безансоне; какой-нибудь командир определенно не дождется своего водителя.

Оба самца сбежали вниз по лестнице и помчались к ангарам. Уссмак едва не упал – ступеньки были сделаны для Больших Уродов, а не представителей Расы. В следующее мгновение он снова с трудом удержался на ногах – рядом разорвался снаряд. Мимо просвистели осколки, и Уссмак понял, что уцелел только чудом.

Стоявшая чуть в стороне от казарм батарея открыла ураганный огонь по тосевитам. Если повезет, артиллерия покончит с нападавшими прежде, чем танки вступят в сражение.

Когда обстрел прекратился, Уссмак решил, что именно так все и произошло. Однако через несколько минут орудия тосевитов заговорили снова. Большие Уроды не знали, что такое анти-артиллерийский радар, но собственный горький опыт научил их менять позиции, прежде чем неприятель успеет ответить на их залпы. Уссмак считал способность Больших Уродов быстро адаптироваться к новым условиям самым пугающим их качеством.

В ангаре он увидел Хессефа и Твенкеля.

– Пошли! – одновременно крикнули они.

Уссмак моментально забрался в свой танк – в настоящий момент самое безопасное место во всем Безансоне: опасаться следовало лишь прямого попадания в башню.

Знакомая вибрация мощного двигателя на водородном топливе напомнила Уссмаку о его обязанностях. С гордостью он отметил, что его танк выехал из ангара третьим. Иногда хорошая доза имбиря оказывается очень даже кстати.

Прицепив микрофон к слуховой диафрагме, он услышал, как Хессеф говорит Твенкелю:

– Быстрее, давай приложимся еще разок. Я хочу, чтобы все ощущения стали острыми, как бритва, когда мы начнем охоту за дойче и Франсами.

– Прошу вас, недосягаемый господин, – ответил стрелок. – Представляю себе, что сказали бы придурки следователи, которые суют свой нос, куда не полагается, если бы узнали, что мы сейчас делаем!

– Плевать на них! – заявил Хессеф. – Они наверняка попрятались под своими письменными столами и мечтают о том, чтобы поскорее отсюда убраться.

Они замолчали – значит, принялись весело смеяться.

Уссмак тоже немного повеселился. Хессеф и Твенкель сказали чистую правду. Однако он страшно расстроился из-за того, что они набрались имбиря по самые глазные бугорки – впрочем, он и сам сделал то же самое.

«Не моя вина», – подумал он. – «Я не знал, что Большие Уроды подберутся так близко».

Квадрат 27-красный оказался самым северным в крепости и находился к востоку от реки, которая протекала через Безансон. Следуя за двумя танками, сумевшими первыми выехать из ангара, Уссмак промчался по склону холма к ближайшему мосту. Большие Уроды стояли вдоль дороги и молча смотрели на проезжающие мимо бронемашины. Уссмак не сомневался, что они мечтают о том, чтобы один из снарядов попал хотя бы в одну из них и разнес ее на куски.

Иногда они разъезжали по городу с поднятыми смотровыми люками, и тогда Уссмак видел изящные металлические решетки, окружавшие здания в Безансоне. Однако сейчас ему приходилось смотреть на дорогу сквозь узкие прорези в броне и перископ. Даже самые широкие улицы оказались узкими для свободного движения танков. Требовалось соблюдать максимальную осторожность, чтобы не задавить пешехода – ведь франсы и так ненавидели самцов Расы.

Уссмак не только услышал, но и почувствовал взрыв впереди; на мгновение ему показалось, что началось землетрясение. Передовая машина вспыхнула, перевернулась на бок и сползла на обочину. Уссмак ударил по тормозам. В следующий миг в пылающем танке начали рваться снаряды и ракеты, превратив его в погребальный костер. Уссмак содрогнулся от ужаса.

«Будь мы немного быстрее, сейчас пылал бы наш танк», – подумал он.

Похоже, Большие Уроды знали, как самцы Расы отреагируют на обстрел, и устроили засаду.

– Разворачивайся! – приказал Хессеф. – Уходим!

Приказ звучал вполне разумно, и Уссмак повиновался. Однако командир танка, следовавшего за ними, оказался тупее Хессефа (возможно, не принимал имбирь). С громким скрежетом машина Уссмака врезалась в переднюю гусеницу заднего танка. А еще через несколько секунд ее зажало между двумя бронемашинами – командир второго танка также решил отступить.

Если бы террористы, подложившие взрывчатку на дороге, остались на поле боя, они могли бы одержать грандиозную победу, забросав застрявшие танки зажигательными бомбами и гранатами. Может быть, тосевиты не рассчитывали, что их план сработает, и сразу несколько машин сцепятся гусеницами. Впрочем, они имели большой запас прочности и пострадали совсем незначительно.

Чего не скажешь о Больших Уродах, находившихся неподалеку от того места, где взорвалась мина. Уссмак видел, как тосевиты уносят окровавленные тела своих соплеменников. Они были всего лишь чужаками, которые, к тому же, ненавидели самцов Расы, но Уссмаку захотелось отвести в сторону глазные бугорки. Ведь и с ним могло произойти то же самое.

Демонстрируя терпение, которым так славится Раса, экипажи постепенно ликвидировали затор, и танки начали выбираться из Безансона. На сей раз, первой следовала специальная машина для обнаружения мин. Перед мостом через реку Ду все остановились: оказалось, что Большие Уроды заложили здесь еще одну мину.

Хотя внутри танка было тепло, Уссмак дрожал. Большие Уроды знали, что предпримут самцы Расы, и прекрасно подготовились.

В конце концов, танки добрались до квадрата 27-красный. К этому времени, естественно, партизаны уже давно ушли и забрали с собой свои пушки.

Вечером, когда все вернулись в казармы, Уссмак сказал Дрефсабу:

– Сегодня они сделали из нас идиотов.

– Ну, не совсем, – возразил Дрефсаб. Уссмак вопросительно повернул один из глазных бугорков. Его новый приятель уточнил: – Мы сами сделали из себя идиотов.

Уссмак не мог с ним не согласиться. Однако подобное мнение разделяли лишь самцы низших чинов – так, во всяком случае, полагал Уссмак.

Но оказалось, что он ошибается. Через три дня в Безансоне появились новые инспектора. Почти все самцы, которых Уссмак знал, как заядлых любителей имбиря (в особенности те, что полностью подпали под его пагубное влияние) исчезли с базы, среди них и Хессеф с Твенкелем.

В Безансоне не видели больше и Дрефсаба. Уссмак много думал о нем, и постепенно его сомнения переросли в уверенность. Самому ему еще повезло, что его не забрали вместе с остальными.