Текст книги "Ответный удар"

– Черт побери, – сонно пробормотал он, – наверное, я влюбился.

А в следующий момент Фьоре обнаружил, что солнце уже взошло.

Он спустился позавтракать, как приговоренный к смерти на свою последнюю трапезу. Даже щебечущие девушки не вывели его из уныния. Фьоре заканчивал свой чай, когда в дверном проеме кухни показалась голова Най Хо Цина.

– Иди сюда. Нужно поговорить.

Бобби вышел из кухни. Най протянул ему плетеный саквояж, довольно тяжелый. Когда Фьоре его открыл, там оказался русский автомат, несколько магазинов с патронами и четыре гранаты с длинными ручками

– Ты с нами не пойдешь, – сказал Най. – Будешь околачиваться возле главного входа в Британское консульство. Когда придет время – ты сам поймешь, когда – убьешь часовых, чтобы помочь людям, которые попытаются выйти через двери.

– О-кэй, – ответил Фьоре по-английски, когда убедился в том, что правильно понял инструкции Най Хо Цина.

Красный кивнул: он понял слова Фьоре, который вновь переключился на свой паршивый китайский.

– А как вы войдете в консульство? Как пронесете туда оружие?

– Я не стану посвящать тебя в наши планы из соображений безопасности.

– Однако Най Хо Цин так собой гордился, что не сумел удержаться. – Но кое-что расскажу, – продолжал он. – Сегодня в консульство войдут новые люди: официанты и повара, они принесут уток, которые хорошо сочетаются с омарами.

Он замолчал – если Бобби не поймет, что он имеет в виду… что ж, его проблемы. Однако Фьоре быстро все сообразил и расхохотался – теперь он знал, чем будут нафаршированы утки. Вот почему Най выглядел таким довольным!

– Удачи вам, – сказал Фьоре.

Он протянул руку, но тут же отдернул ее: китайцы не обмениваются рукопожатиями.

Однако Най Хо Цин сжал его ладонь.

– У моих советских друзей есть такой обычай; я знаю, что он означает,

– заявил он и посмотрел на часы. – Ты должен занять свое место ровно в полдень. Банкет начнется через полчаса и не займет много времени.

– О-кэй, – сказал Фьоре.

Если бы Фьоре находился в городе, где говорили на знакомом ему языке, он бы попытался унести ноги вместе со всем арсеналом. Однако он знал, что злить красных гораздо опаснее, чем попытать счастья в борьбе против ящеров.

У него осталось достаточно времени, чтобы еще раз заняться любовью. Шура охотно последовала за ним на второй этаж. Потом с удивлением взглянула на несколько лишних «мексиканских» долларов, которые протянул ей Бобби: обычно он старался заплатить поменьше.

– Ты ограбил банк, Бобби? – спросила она.

– Сразу два, куколка, – невозмутимо ответил он, начиная одеваться.

Она рассмеялась, решив, что он пошутил.

С саквояжем в руках Бобби зашагал в сторону Банд. Фьоре знал, что Най Хо Цин и его товарищи сильно рискуют: если ящеры в Британском консульстве проявят осмотрительность, у китайцев нет ни единого шанса спастись.

Он подошел к дому номер 33 по улице Банд как раз в тот момент, когда часы пробили двенадцать. Най остался бы им доволен. Теперь Бобби следовало дождаться фейерверка, причем так, чтобы не привлечь к себе внимания. Он купил чашку водянистого супа у проходившего мимо торговца, а потом, повинуясь неожиданному импульсу, заплатил и за саму чашку. Затем Бобби уселся на тротуар, поставил рядом с собой чашку и принялся старательно изображать нищего.

Вскоре кто-то из прохожих бросил в чашку медную монетку, потом появилось серебро. Бобби принялся считать деньги – когда началась стрельба, в чашке набралось больше мексиканского доллара.

Британское консульство занимало большое, внушительное здание. Но даже толстые каменные стены не заглушили треск автоматных очередей. Стоявшие на посту перед главным входом ящеры повернулись спиной к улице, они явно не верили ушам, которые, впрочем, у них отсутствовали.

Фьоре не стал тратить время на обдумывание ситуации. Услышав выстрелы, он открыл саквояж, вытащил гранату, вывернул металлический колпачок, утопил головку взрывателя и швырнул ее, словно мяч на базу.

Если бы он совершил такой бросок во время игры, то его команда определенно заработала бы очки. Граната приземлилась как раз между четырьмя ящерами. Когда через секунду она взорвалась, люди, оказавшиеся в этот момент поблизости, с криками разбежались в разные стороны.

Однако у Фьоре возникли проблемы: он прикончил не всех ящеров. Двое из них начали стрелять, хотя и не поняли, откуда исходила опасность. Крики на улицы Банд превратились в вопли ужаса. Фьоре нырнул за массивную деревянную скамейку с железными планками и открыл огонь из автомата. Он надеялся, что его пули не попадают в бегущих по улице людей – ведь в его задачу входило уничтожить ящеров. И он с ней справился.

Из здания консульства продолжала доноситься стрельба, а потом двери главного входа распахнулись. Най и полдюжины китайцев – кое-кто в поварских фартуках, другие, похожие на пингвинов, в роскошных фраках официантов – сбежали вниз по ступенькам и помчались по улице.

Ящеры открыли по ним огонь с крыши и из окон второго этажа. Бегущие люди начали падать и корчиться в пыли, словно мухи, которым не хватило одного удара мухобойки.

– Черт возьми, ты говорил только об ублюдках, что стояли на посту у главного входа, – пробормотал Бобби, словно Най Хо Цин мог его услышать. – И ничего не сказал об остальных.

Он поднял автомат и палил в ящеров до тех пор, пока магазин не опустел. Затем вставил следующий и снова начал стрелять, когда его грудь прошила автоматная очередь. Оружие выпало из рук; Бобби попытался поднять автомат, но обнаружил, что руки перестали его слушаться. Боль почему-то пришла не сразу. Однако вскоре он уже перестал что-либо чувствовать.

Навсегда.

* * * Опустив голову, бригадный генерал Лесли Гроувс шагал по университетскому городку Денвера, точно бык, выбирающий себе жертву. Подобное состояние являлось для него инстинктивным до тех пор, пока он его не осознал и не начал культивировать. Во многом именно благодаря этому мало кто попадался на его пути.

– Физики! – презрительно бормотал он себе под нос.

Проблема заключалась в том, что они так погрузились в собственный мир, что не обращали внимания на оказываемое на них давление.

Генерал не обнаружил ничего необычного, пока не подошел к зданию лаборатории и не понял, что не узнает столпившихся в вестибюле солдат. Гроувс нахмурился; Сэма Иджера и остальных пехотинцев, а также техников и ученых из лаборатории он знал, как собственные шнурки.

Он огляделся по сторонам в поисках старшего офицера.

– Почему нас оккупировали, майор? – спросил он. Офицер с золотыми дубовыми листьями на плечах отдал ему честь.

– Будьте так добры, подойдите, пожалуйста, ко мне, генерал… – вежливо проговорил он, как и положено младшему по чину.

Гроувс оказался чрезвычайно добр и подошел к нему; надо заметить, это не заняло у него много времени.

– Майор, если вы думаете, что я не сумею самостоятельно отыскать собственный кабинет, – прорычал он, – так вы ошибаетесь.

Майор продолжал молча идти вперед. Гроувс кипел от возмущения, но шагал рядом с майором. Оказалось, что они действительно направляются в сторону его кабинета. Перед ним стояли двое, одетые в гражданское, но очень похожие на военных. Тут Гроувса посетило озарение. Он повернулся к майору и спросил:

– Разведывательное управление?

– Да, сэр.

Один из военных в гражданском, сверившись с маленькой фотографией Гроувса, зажатой в ладони, кивнул другому. Второй открыл дверь, заглянул внутрь кабинета и сказал:

– Генерал Гроувс здесь, сэр.

– Ну, тогда ему лучше войти, не так ли? – ответил бесконечно знакомый голос. – Все-таки, это его кабинет.

– Почему, черт возьми, меня никто не предупредил, что президент Рузвельт приезжает в Денвер? – прошипел Гроувс майору.

– Безопасность, – прошептал в ответ майор. – Мы предполагаем, что ящеры записывают все наши переговоры, к тому же, у нас пропало несколько курьеров. Чем меньше мы говорим, тем в большей безопасности ФДР note 15Note15
  Франклин Делано Рузвельт


[Закрыть]. А сейчас проходите, он вас ждет.

Гроувс вошел. Ему уже приходилось встречаться с Рузвельтом раньше, и он знал, что от Президента не исходит такого мощного потока жизненной энергии, как в кадрах кинохроники: не следовало забывать, что он прикован к инвалидному креслу. За год, прошедший со времени их последнего разговора в Уайт-Салфер-Спрингс, Президент ужасно изменился. Всего за один год Рузвельт постарел на десять лет и стал похож на человека, стоящего на пороге смерти.

Однако рукопожатие Президента осталось таким же крепким, как и раньше

– Гроувс получил возможность убедиться в этом лично. Генерал отдал ФДР честь.

– А вы похудели, генерал, – заметил Рузвельт, в глазах которого промелькнула улыбка; возможно, его тело и не выдерживало нагрузок, но ум оставался таким же острым.

– Да, сэр, – ответил Гроувс.

Рузвельт тоже сильно похудел, но Гроувс не собирался говорить об этом вслух.

– Садитесь, садитесь. – Президент махнул рукой в сторону вращающегося кресла, стоящего у письменного стола.

Гроувс послушно сел. Рузвельт повернул свое кресло, чтобы оказаться лицом к генералу. Даже его руки иссохли, лишняя кожа собиралась в складки. Президент вздохнул и сказал:

– Видит Бог, с каким бы удовольствием я выкурил сигарету, но теперь их нигде нет – тут нам изменила удача. – ФДР снова вздохнул. – Вы знаете, генерал, когда Эйнштейн послал мне свое письмо в 39 году, у меня возникло ощущение, что его разговоры о ядерном оружии и бомбах, способных взорвать мир, самая настоящая фантазия, но я не имел права рисковать и допустить ошибку. Оказалось, что тогда я принял правильное решение – как бы я хотел, чтобы Эйнштейн оказался не прав!

– Да, сэр, – повторил Гроувс, а потом добавил: – Если бы вы поступили иначе, сейчас мы не могли бы оказать сопротивление ящерам и скопировать то, что сделали они.

– Вы правы, но я имел в виду совсем другое, – сказал Рузвельт. – Я бы очень хотел, чтобы разговоры о ядерном оружии и атомной энергии, и много еще о чем другом, действительно оказались вздором. Тогда мне пришлось бы беспокоиться лишь о том, чтобы победить Гитлера и Хирохито, ящеры остались бы на второй планете звезды Тау Кита, а люди не узнали бы об их существовании еще миллион лет.

– Так вот, значит, откуда они, – с интересом проговорил Гроувс. – Мне следовало отдать приказ, чтобы наша контрразведка допросила пленных ящеров.

ФДР небрежно взмахнул рукой.

– Как хотите… если у вас будет время; в противном случае, не стоит попусту тратить силы. Однако ящеры являются поразительным источником информации, не так ли?

– Да, сэр, – воодушевлено ответил генерал. – Те, кого нам удалось захватить, очень охотно идут на сотрудничество.

– И не только они, генерал. Сведения, которые мы получаем в результате систематических допросов пленных, позволят нам продвинуться вперед на десятки лет, возможно, даже на столетия. – Затем лицо Рузвельта вновь помрачнело. – Если мы одержим победу. Именно об этом я и приехал говорить с вами. Я хочу знать, как скоро у нас будет собственное ядерное оружие, которое мы сможем обратить против ящеров? – Он наклонился вперед, с нетерпением ожидая ответа Гроувса.

Гроувс кивнул; он ждал такого вопроса.

– Сэр, мне сказали, что ждать осталось совсем недолго. Англия снабдила нас некоторым количеством плутония – нам необходимо произвести всего несколько килограмм, чтобы сделать первую атомную бомбу. Ученые уверяют меня, что в течение года работы будут закончены.

– Возможно, так долго мы не продержимся. – На лице у Рузвельта появилась недовольное выражение. – Впрочем, надежда еще остается. А сколько времени пройдет, прежде чем вы сделаете вторую?

Теперь пришел черед расстраиваться Гроувсу.

– Видите ли, сэр, тут нам придется все производить самостоятельно. Ядерный реактор – так они его называют – построенный в нашей лаборатории, не слишком подходит для этих целей, хотя нам удается его понемногу улучшать. Один из физиков ищет место, где мы могли бы построить новый ядерный реактор, который производил бы больше плутония.

«Интересно», – подумал Гроувс, – «как идут дела у Йенса Ларсена».

– Мне известно про Ханфорд, – нетерпеливо сказал Рузвельт. – Меня не интересуют технические подробности, генерал. Я должен знать, как долго мне придется ждать появления нового оружия, чтобы наша страна все еще продолжала существовать, когда я его получу.

– Понимаю, – ответил Гроувс. – Если все будет хорошо – иными словами, строительство реактора пойдет в соответствии с расписанием, и если ящеры не захватят Ханфорд, или то место, где мы начнем строительство – у вас будут новые бомбы примерно через шесть месяцев после того, как мы получим первую: приблизительно к концу 1944 года.

– Слишком долго, – повторил Рузвельт. – Однако у нас положение лучше, чем у остальных. Немцы могли бы идти вровень с нами, но вы слышали об ошибках, которые они допустили со своим реактором. Англичане рассчитывают на нас; мы передали информацию японцам, которые сильно от нас отстают; что же касается русских – тут мне ничего не известно.

Гроувс не слишком высоко ценил научный потенциал русских. Однако он вспомнил, что русские тоже получили плутоний после удачного рейда на ящеров.

– Они непредсказуемы, – пожал плечами генерал.

– Вы правы. – Рузвельт кивнул. Его знаменитая челюсть сохраняла прежнюю твердость. – Я говорил со Сталиным. Он обеспокоен – ящеры решительно наступают на Москву. Если она падет, кто знает, станут ли русские по-прежнему подчиняться своему правительству. Если нет, то война, во многом, будет поиграна.

– Да, сэр, – ответил Гроувс. Хотя он прекрасно понимал важность сохранения секретности – его должность говорила сама за себя – генерал испытывал острое любопытство. Не часто выпадает возможность задавать вопросы самому Президенту Соединенных Штатов. – У Советского Союза тяжелое положение?

– Достаточно тяжелое, – ответил ФДР. – Сталин поинтересовался, есть ли у меня людские резервы, и просил прислать на помощь наших солдат. Он готов оставить их под началом американских офицеров – и даже под моим прямым командованием, лишь бы они сражались с ящерами.

Гроувс беззвучно присвистнул. Да, положение русских близко к безнадежному.

– Сталин не просто встревожен, сэр, он в отчаянии. Что вы ему ответили?

– Естественно, отказал, – ответил Рузвельт. – Нам хватает разногласий с ящерами и на своей территории. – И Гроувс услышал высокий смех Президента, так хорошо всем знакомый по его выступлениям по радио и в кинохрониках.

Настроение Гроувса резко изменилось к лучшему – но только на несколько мгновений. Опасность, грозившая Соединенным Штатам, была слишком велика, чтобы над ней смеяться.

– К примеру, – продолжал Рузвельт, – ящеры наступает на Чикаго. Вдоль Миссисипи они рассекли наши силы надвое, почти также, как поступил Север с Югом во время Гражданской войны… я уже не говорю о тех районах, которые им удалось захватить. Все это наносит нам огромный военный и экономический ущерб.

– Поверьте мне, я все понимаю, – сказал Гроувс, вспомнив, как ему пришлось доставлять плутоний в Денвер через Канаду. – Но что мы можем сделать?

– Сражаться, – ответил Рузвельт. – Если им суждено нас победить, что ж, пусть попробуют. Захваченные в плен ящеры рассказали, что до того, как напасть на Землю, они покорили два мира, которыми управляют вот уже несколько тысяч лет. Если мы проиграем, генерал, если мы сдадимся, то навсегда. Вот почему я приехал сюда, чтобы поговорить об атомной бомбе: если у меня будет новое оружие, и я смогу его использовать против проклятых тварей, я хочу о нем знать.

– Я очень сожалею, что не могу вам сообщить ничего утешительного, сэр.

– И я тоже – Рузвельт опустил плечи и вздохнул.

Казалось, рубашка и пиджак велики ему на два размера. Тяготы войны и ответственность убивали его.

Гроувс с болью понял, что это так в буквальном смысле слова.

«Интересно», – подумал генерал, – «где сейчас находится вице-президент Генри Уоллес, и как он выглядит».

Однако он не мог спросить об этом своего Президента.

– Проблема состоит в том, – сказал Гроувс, – чтобы продержаться после использования первой бомбы, которую мы сумеем сделать довольно быстро, и последующими – что может занять значительно больше времени.

– Совершенно верно, – кивнул ФДР. – Я надеялся, что промежуток будет значительно меньше. Теперь нам придется особенно тщательно выбирать момент для использования первой бомбы. Вы правы: после ее взрыва мы будем совершенно беззащитны.

Гроувс видел фотографии развалин Вашингтона. И слышал рассказы о чудовищной и одновременно жуткой красоте огромного облака пыли и газа, которое выросло над городом, точно гигантская ядовитая поганка. Он представил себе, как такие же поганки поднимаются над другими городами Соединенных Штатов… по всему миру. И вспомнил цитату, застрявшую в голове еще из средней школы, они создали пустыню и назвали ее миром.

Когда он прошептал эти слова вслух, президент кивнул и сказал:

– Именно так. Тем не менее, мы можем оказаться в более выгодном положении. Пленные ящеры уверенно утверждают, что в планы их командования не входит широкое использование атомного оружия. Они говорят, что его применение нанесет колоссальный ущерб планете: они хотят контролировать Землю и колонизировать ее, а не победить нас любой ценой.

– А мы готовы пойти на все, чтобы избавиться от них, – кивнул Гроувс.

– Да, сэр, я понимаю, что вы хотите сказать. Как странно: наша стратегия ничем нас не ограничивает, а ящеры, обладающие гораздо более мощным оружием, вынуждены думать о последствиях.

– Вот именно, – согласился Рузвельт. – Если мы – я имею в виду человечество – получим возможность сказать: «Может быть, нам не удастся удержать наш мир, но и вы его не получите», нашим чешуйчатым друзьям будет, о чем подумать. Их флот с колонистами прибудет сюда через поколение. Насколько я понял, отозвать его невозможно. Если ящеры превратят Землю в пустыню, колонисты окажутся в положении гостей, которых пригласили на вечеринку в сгоревший дотла дом: все оделись в лучшую одежду, а идти некуда!

– И никто не даст им шланга с водой, чтобы погасить огонь, – заметил Гроувс.

ФДР усмехнулся.

– Приятно слышать, что вы обратили внимание на мою речь, посвященную ленд-лизу.

Всякий военный, который не обращает внимания на то, что говорит его командующий, является самым настоящим идиотом – во всяком случае, Гроувс думал именно так.

– Вопрос состоит в том, – ответил генерал, – как далеко мы готовы зайти в подобных рассуждениях, сэр. – Какое решение примут ящеры, если окажутся перед выбором между поражением в войне и нанесением ответных ударов?

– Я не знаю, – сказал Рузвельт, что заставило Гроувса оценить его честность – Однако вот что я скажу вам, генерал – по сравнению с теми проблемами, с которыми мы столкнулись сейчас, эта не кажется мне такой уж важной. Я хочу, чтобы вы и ваша команда сделали все, чтобы побыстрее создать первую атомную бомбу, а потом как можно больше других. Если нам суждено проиграть, я бы предпочел сделать это под грохот пушек, а не с поднятыми руками.

– Да, сэр, я тоже, – заявил Гроувс. – Мы сделаем все, что в наших силах, сэр.

– Не сомневаюсь, генерал. – Рузвельт развернул свое инвалидное кресло и покатил к дверям.

Он успел распахнуть створки, прежде чем Гроувс вышел из-за стола На измученном лице Президента мелькнула такая знакомая улыбка. Ему нравилось сохранять независимость – насколько позволяло его положение «И в этом отношении», – подумал Гроувс, – «он являлся отличным представителем всей планеты».

Глава XVIII

Мордехай Анелевич не мог даже представить себе, что испытает облегчение из-за того, что ящеры поставили ракетную батарею возле Лешно. Теперь он мог не выходить из дома, а значит, некоторое время не встречаться с Зофьей Клопотовской.

– И дело вовсе не в том, что она мне не нравится, – объяснял он доктору Джуде Ассишкину, когда они склонились в тот вечер над шахматной доской.

– Да, дело совсем в другом, не так ли? – сухо ответил Ассишкин и сделал ход слоном. – Ты ей тоже нравишься.

Анелевич отчаянно покраснел и сделал вид, будто обдумывает свой следующий ход. Зофья относилась бы к нему еще лучше, если бы он проявлял побольше мужества Он никогда не мог представить себе любовного приключения с женщиной более распутной, чем он сам. До сих пор инициатива всегда исходила от него. Однако Зофья была готова на все, чтобы лишний раз забраться в постель – или под фургон, или даже на заднее сидение отжившего свой век «Фиата» доктора Ассишкина.

Стараясь сосредоточиться на игре, Мордехай двинул пешку на одно поле вперед. Тем самым он помешал коню своего противника занять поле, с которого тот мог сделать вилку его ферзю и ладье.

Блаженная улыбка появилась на лице Ассишкина.

– О, мой мальчик, ты кое-чему научился, – заметил он. – Теперь ты гораздо лучше защищаешься, чем раньше. Очень скоро ты сможешь эффективно атаковать, и тогда станешь игроком, с которым многим придется считаться.

– Из ваших уст, доктор, это серьезный комплимент.

Анелевич мечтал стать игроком, с которым считаются, а еще ему хотелось провести удачную атаку против ящеров. Он не может возглавить еврейское сопротивление в занятой неприятелем Варшаве, если будет сидеть и ждать; интуиция подсказывала, что следует самому проявить инициативу. Однако против Ассишкина это у него не получалось. Пока.

Анелевич очень старался; казалось, в миттельшпиле по доске прошелся плотный пулеметный огонь – так быстро исчезали фигуры. Но когда размены закончились, он обнаружил, что остался со слоном и пешкой в проигрышной позиции. Он положил своего короля.

– С каждым разом мне приходится работать все больше, – сказал Ассишкин. – У меня есть немного сливовой наливки, которую мне вчера подарил фермер за то, что я зашил его разрезанную руку. Выпьешь со мной стаканчик?

– Да, спасибо, но только после этого не предлагайте сыграть еще одну партию, – ответил Мордехай. – Если я не могу обыграть вас трезвым, то уж после стаканчика сливовой у меня нет ни единого шанса.

Ассишкин с улыбкой разлил наливку в стаканы.

– Да, шахматы и спиртное плохо сочетаются. – Наливка была в бутылке из-под водки. Люди и сейчас пили водку, только теперь делали ее дома. Сливовую наливку, фермер, конечно же, приготовил сам. Ассишкин поднял стакан.

– L'chaym.

– L'chaym. – Анелевич выпил. Крепкий напиток обжег горло, на лбу выступил пот. – Ничего себе! Еще немного крепости, и проблема бензина для вашего автомобиля решена.

– Окажись он на ходу, вы с Зофьей явно были бы разочарованы, – заметил Ассишкин.

Мордехай снова покраснел. В слабом свете свечи доктор ничего не заметил, или только сделал вид.

– Я знаю, – продолжал Ассишкин, – что говорить молодому человеку об осторожности, как правило, пустая трата времени, но я попытаюсь. Если она забеременеет, ее отец будет недоволен, а значит, и все местные поляки. Сейчас у нас довольно приличные отношения. Мне бы не хотелось, чтобы они испортились.

– Мне тоже, – кивнул Мордехай.

Не следовало забывать, что в Лешно жило значительно больше поляков, чем евреев; меньшинству ссоры совсем ни к чему. Кроме того, беспорядки среди местного населения могли привлечь к городу внимание ящеров. Они и так проявляли его слишком активно, поскольку часто собирали здесь провизию для своей армии. Анелевич предпочитал оставаться в тени.

– Ты производишь впечатление разумного человека – особенно, если вспомнить о твоей молодости, – Ассишкин неторопливо потягивал наливку. Он не кашлял и не краснел, словно пил обычную воду. Анелевич решил, что у его собеседника луженая глотка. Доктор, между тем, продолжал: – Кроме того, тебе следует помнить – если Зофья действительно забеременеет, ребенок будет воспитан как католик. И она может настоять на свадьбе. Я сомневаюсь, – тут Ассишкин откашлялся, но вовсе не из-за крепости сливовой наливки, а чтобы показать, что он практически уверен в своих словах, – что она обратится в нашу веру. А ты готов стать католиком?

– Нет, – Мордехай отвечал без малейших колебаний.

Перед немецкой оккупацией он не слишком серьезно относился к религии. Однако нацистов это не интересовало. Они старались избавиться от всех евреев. Мордехай все больше и больше склонялся к мысли, что если уж он еврей по крови, то ему следует быть евреем во всем. И он не собирался переходить в христианство.

– Иногда браки между людьми с разными вероисповеданиями оказываются счастливыми, но чаще всего превращаются в поле сражения, – заметил Ассишкин.

Мордехай не хотел жениться на Зофье Клопотовской. Даже если бы она была еврейкой. Однако ему нравилось заниматься с ней любовью – хотя и не так часто, как того желала она. И если они будут продолжать в том же духе, рано или поздно она забеременеет, что приведет к неприятным последствиям, которые обрисовал доктор. Анелевич допил остатки наливки и хрипло проговорил:

– Жизнь никогда не бывает простой.

– Тут я не стану с тобой спорить. Смерть гораздо проще; за последние несколько лет я видел столько смертей, что этот процесс потерял для меня всякую таинственность. – Ассишкин так тяжело вздохнул, что едва не погасла свеча на столе. Потом налил себе еще одну щедрую порцию наливки. – И если я начинаю рассуждать, как философ, а не как уставший от жизни врач, мне следует либо оставаться трезвым, либо напиться до чертиков. – Он снова приложился к стакану. – Ты понял, что я выбрал?

– О, да, – не удержался от иронии Мордехай «Интересно», – подумал он, – «сколько лет назад Джуда Ассишкин в последний раз по-настоящему напился. Наверное, я тогда еще не родился».

Издалека донесся приглушенный шум двигателей летящего самолета, который очень скоро превратился в настоящий рев. почти сразу же послышался залп ракетной батареи ящеров, расположенной за свекольным полем.

Ассишкин погрустнел.

– И снова нас посетит смерть, – сказал он. – Сегодня она ждет тех, кто поднялся в воздух.

– Да.

Сколько немецких или русских самолетов, сколько молодых немцев или русских сейчас падают с неба на землю. Наверное, почти столько же, сколько ящеры выпустили ракет – их выстрелы отличались невероятной точностью. Даже если ты нацист, требуется немалое мужество, чтобы поднять свой самолет в воздух.

Где-то совсем рядом раздался мощный взрыв – один из самолетов вернулся на землю. Доктор Ассишкин залпом допил второй стакан наливки и сразу же налил себе третий. Анелевич поднял бровь; возможно, доктор и в самом деле решил напиться.

– Жаль, что ящеры убивают безнаказанно, – заметил Ассишкин.

– Ну, не совсем так. Мы… – Анелевич замолчал на полуслове.

Стакан наливки вынудил его сказать лишнее. Он не знал, что известно Ассишкину относительно его роли лидера еврейского сопротивления. Мордехай предпочитал не задавать доктору этого вопроса, опасаясь, тем самым, выдать секретную информацию. Однако Ассишкин наверняка понимал, что Анелевич участник сопротивления, поскольку он не первый нашел здесь убежище.

Ассишкин заговорил задумчиво и неторопливо, словно рассуждал о неясном, вызывающем споре отрывке из библейского текста:

– Интересно, можно ли что-нибудь сделать с ракетами, не подвергая опасности горожан?

– Что-то наверняка можно сделать, – ответил Анелевич. Основываясь на своем профессиональном опыте, он изучил позиции ракетной батареи, когда ящеры вели подготовительные работы. – Л вот что произойдет с городом потом

– уже другой вопрос.

– Ящеры не нацисты, они заложников брать не будут, – задумчиво произнес Ассишкин.

– У меня такое ощущение, что они знают о войне из книг, – ответил Мордехай. – Однако очень многие неприятные вещи, несмотря на их высокую эффективность, редко попадают в книги. – Он пристально посмотрел на Ассишкина. – Вы полагаете, что я должен предпринять какие-то шаги относительно ракетной батареи?

Доктор заколебался. Он понимал, что вступает на опасный путь. Наконец, он сказал:

– Я подумал, что ты имеешь опыт в проведении подобных операций. Я ошибся?

– И да, и нет, – ответил Анелевич. Иногда необходимо рисковать. – Играть в игры с ящерами здесь совсем не то же самое, что в Варшаве. Там гораздо больше домов, где можно скрыться – да и людей, среди которых легко затеряться. К тому же, ракетные установки стоят на открытой местности – подобраться к ним незаметно очень трудно.

– Я уже не говорю о колючей проволоке, которой ящеры окружили свои позиции, – пробормотал Ассишкин.

– Совершенно верно.

Анелевич подумывал, не попытаться ли ночью подстрелить из маузера нескольких ящеров. Однако у ящеров имелись приспособления, позволявшие им видеть в темноте. Но и без них выстрелы одинокого снайпера вряд ли повлияют на эффективность огня ракетных установок: ящеры попросту заменят раненых или убитых солдат.

Потом Анелевич неожиданно рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – спросил Джуда Ассишкин. – Почему-то мне кажется, что вовсе не колючая проволока.

– Да, вы правы, – кивнул Анелевич. – Однако мне кажется, я знаю, как ее преодолеть.

Он поделился с доктором своими идеями.

Когда Анелевич закончил, глаза доктора засверкали.

– Думаешь, сработает? – резко спросил он.

– У них были серьезные проблемы в Варшаве, – сказал Мордехай. – Уж не знаю, как у нас получится здесь, но мы должны сделать хоть что-то.

– Ты решил не высовываться, не так ли? – спросил Ассишкин, и тут же ответил на свой вопрос: – Да, конечно. Но даже если и нет, мне следовало обратиться к Тадеушу Собецкому. Он знает меня всю жизнь; моя Сара помогла ему появиться на свет. Поговорю с ним завтра утром. Посмотрим, удастся ли нам проявить по отношению к ящерам ту щедрость, о которой ты говорил.

Анелевичу пришлось согласиться. Он жил в доме доктора Ассишкина. Сара не разрешала ему помогать готовить или убирать, поэтому он читал книги и изучал шахматную доску. Каждый день по улице с шумом проезжал запряженный лошадью фургон, в котором лавочник Собецкий отправлял на батарею ящеров продовольствие.

В течение нескольких дней ничего не происходило. Затем, в один яркий солнечный день, когда ни Люфтваффе, ни русские не осмеливались поднять свои самолеты в воздух, батарея выпустила в небо все ракеты, одну за другой – вжик! Вжик! Вжик!

С полей начали сбегаться крестьяне. Мордехаю захотелось плясать от переполнявшего его ликования, когда до него донеслись обрывки разговоров:

– Они словно с ума посходили!

– Сначала выпустили все ракеты, а потом начали стрелять друг в друга.

– Никогда в жизни не видывал такого фейерверка! Доктор Ассишкин вернулся в дом через несколько минут.

– Похоже, ты оказался прав, – сказал он Анелевичу. – Именно сегодня Тадеуш щедро добавил имбиря во все продукты. Кажется, у ящеров на него очень сильная реакция.

– Для них имбирь больше, чем для нас алкоголь; по действию напоминает наркотик, – ответил Мордехай. – Они начинают дергаться, нервничать и готовы стрелять по любому поводу. Наверное, кому-то показалось, будто он слышит шум моторов, или они увидели нечто подозрительное на экранах своих приборов – просто так никто стрелять не стал бы.