Текст книги "Ответный удар"

Вспомнив ужас, испытанный во время бегства, Гольдфарб открыл было рот, чтобы сказать, что с радостью отказался бы от такой возможности, но подумал, что все не так однозначно. Здорово, что ему удалось вывести из Польши своего кузена Мойше и его семью, Гольдфарб по-настоящему гордился тем, что смог им помочь.

А еще с некоторым удивлением он понял, что в голосе Хортона прозвучала настоящая зависть. С тех самых пор как он вернулся в Брантингторп, поразительные способности нового оператора внушали ему что-то вроде тоски. Теперь, узнав, что Лео им восхищается, Гольдфарб почувствовал себя намного лучше. Он вспомнил о стене, которая разделяла в Дувре тех, кто воевал на самолетах, и тех, кто оставался на земле и вел бой при помощи электронов и люминофора.

Впрочем, Гольдфарбу удалось преодолеть большую часть этой стены. Еще до того, как отправиться в Польшу, он несколько раз летал на борту «Ланкастера», чтобы проверить работу радарных установок в воздухе. Они даже попадали под огонь ящеров, но каждый раз возвращались на базу в целости и сохранности. Если бы одна из ракет врага попала в самолет, Гольдфарб даже не увидел бы того, кто их сбил. Сражение на земле более индивидуально. В Лодзи он убивал людей и ящеров и видел, как их тела падают на землю. Ему до сих пор снились кошмары.

Лео Хортон ждал, что он скажет, и Гольдфарб проговорил:

– В конечном итоге здесь мы можем добиться результатов гораздо более значительных для победы в войне. Бегать, зажав кинжал в зубах, конечно, неплохо, но это не всегда приносит нужные результаты.

– Если бегать с кинжалом в зубах, он рано или поздно запачкается кровью, это уж точно, – заметил Хортон.

Вошел летчик по имени Бэзил Раундбуш и налил себе эрзац-чая. Его широкое, румяное лицо сияло улыбкой.

– Хороший денек сегодня, – заявил он.

– Может быть, чай будет вкуснее, если ты прополощешь в нем то, что украшает твою верхнюю губу и называется усами, – заметил Гольдфарб.

– Ах, вонючий мерзавец! – Раундбуш сделал в его сторону шаг – казалось, он ужасно разозлился.

Гольдфарбу понадобилось заметное усилие воли, чтобы не сдвинуться с места. За последнее время он сильно похудел, да и грудь Раундбуша украшал целый иконостас из блестящих металлических планок и ярких лент. Он летал на «Спитфайре» против самолетов Люфтваффе во времена, казавшиеся самым трудным часом Британии.

– Шутка, сэр, – быстро вмешался Хортон.

– Ты тут новенький, – весело заявил Раундбуш. – Я знаю, что это шутка, и Гольдфарб знает, что я знаю. Правда, Гольдфарб? – Он словно предлагал Гольдфарбу попробовать возразить.

– Думаю, да, – ответил Гольдфарб. – Только ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с человеком, который носит на лице такую безобразную пародию на усы.

У Лео Хортона сделался озабоченный вид. А Раундбуш откинул голову назад и громко расхохотался.

– Ты и в самом деле вонючий мерзавец. Ловко ты меня поддел, совсем как Эррол Флинн в одном из голливудских фильмов про пиратов. – Он встал в боевую стойку и сделал несколько весьма искусных выпадов. Неожиданно он выпрямился и поднял вверх палец. – Я понял! Чтобы избавиться от ящеров, нужно вызвать их на дуэль. На рапирах, шпагах или саблях – все равно. Наш лучший воин против их бойца. Победителю достается все.

Стоявший возле одного из столов, заваленных деталями двигателя, подполковник авиации Джулиан Пиэри сказал:

– Когда-нибудь, Бэзил, тебе придется понять разницу между упрощением проблемы и ее решением.

– Да, сэр, – радостно крикнул Раундбуш, впрочем, в его голосе не прозвучало и намека на серьезность. Неожиданно он грустно проговорил: – А правда, было бы хорошо вызвать их на состязание, в котором преимущество будет на нашей стороне.

– Тут я совершенно согласен, – проворчал Пиэри.

Лео Хортон наклонился над обрывком бумаги и начал что-то быстро рисовать. Через несколько минут он продемонстрировал всем довольно реалистичное изображение ящера в рыцарских доспехах, даже с пером на шлеме и с мечом в лапах. «Готовься к смерти, негодяй с Земли!» – говорил инопланетянин, точно герой какого-то мультипликационного фильма.

– Неплохо, – похвалил Раундбуш. – Давайте, повесим сюда, на доску.

– Очень здорово, – заявил Гольдфарб. – Тебе следует заняться портретами своих подружек.

Хортон наградил его благодарным взглядом.

И тут Гольдфарб заметил, что в дверях, прислушиваясь, стоит Фред Хиппл. Раундбуш увидел его примерно тогда же. Возможно, он и собирался ответить что-то язвительное, но передумал, только тихонько фыркнул. Хиппл провел пальцем по своим каштановым усам.

– Банда братьев, прямо настоящая семья, – пробормотал он, входя внутрь.

– Если мы перестанем поддразнивать друг друга, сэр, жизнь станет такой скучной, – пояснил Раундбуш.

– Да уж, для тебя, Раундбуш, это точно. Или я ошибаюсь? – заявил Хиппл, и летчик покраснел, как провинившийся школьник. Однако в голосе Хиппла не слышно было и намека на выговор. – До тех пор, пока ваша болтовня не мешает работе, чешите языками, сколько хотите.

– Здорово, – с облегчением проговорил Раундбуш. К ним повернулся Хиппл и спросил:

– Нам удастся установить радар на фюзеляж «Метеора», джентльмены?

– Если там не будет баков с горючим, сэр, – ответил Гольдфарб, у которого сделалось непроницаемое лицо. Хортон насмешливо на него посмотрел, затем устало усмехнулся и кивнул. Гольдфарб продолжал: – Хортон сделал потрясающее открытие. Он обнаружил, какая часть цепи контролирует силу сигнала.

Он рассчитывал обрадовать Хиппла, который так же живо интересовался радаром, как и своими обожаемыми двигателями. Однако Хиппл только спросил:

– А мы сможем использовать его находку немедленно?

– Нет, сэр, – ответил Хортон. – Я знаю, что они делают, но мне не известно как.

– В таком случае, придется оставить до лучших времен, – сказал Хиппл.

– Сейчас наша главная задача извлечь из вражеского оборудования максимальную пользу.

Гольдфарб и Хортон быстро переглянулись. Очень непохоже на Фреда Хиппла, которого они так хорошо знали.

– Что случилось, сэр? – просил Гольдфарб. Раундбуш и остальные офицеры, работавшие под руководством Хиппла, тоже заинтересовались разговором.

– Время работает не на нас, – заявил Хиппл и уткнулся в чертежи.

– Какое время? – шепотом спросил Гольдфарб у Хортона.

Тот только пожал плечами.

«Еще один повод для беспокойства», – подумал Гольдфарб и занялся работой.

* * * Если не считать того, что в окна кабинета доктора Хайрама Шарпа лился солнечный свет, он ничем не отличался от тех, в которых Йенсу Ларсену довелось побывать до сих пор. Доктор Шарп, маленький толстенький человечек, посмотрел на Йенса поверх очков в золотой оправе и сказал:

– Сынок, у тебя триппер.

– Благодарю вас, я знаю, – ответил Йенс. Почему-то он не ожидал, что доктор в мормонской Юте поведет себя так прямолинейно. Поколебавшись немного, он спросил: – Вы можете что-нибудь сделать?

– Не так чтобы очень много, – ответил доктор Шарп слишком, с точки зрения Йенса, жизнерадостно. – Если бы у меня были сульфаниламиды, я бы вылечил тебя как раз плюнуть. Если бы у меня был акрифлавин, я бы ввел его в твою игрушку при помощи шприца. Процедура неприятная, уж поверь мне на слово, зато она дала бы необходимый результат. Но поскольку у меня нет ни того, ни другого, какой смысл предаваться бесполезным сожалениям.

Одна только мысль о том, что кто-то будет вводить в его «игрушку» лекарство при помощи шприца, вызвало у Ларсена сильное желание прикрыть живот руками.

– Может быть, у вас все-таки есть что-нибудь? – сердито спросил он.

Доктор Шарп открыл ящик, вытащил несколько пакетиков в упаковке из фольги и протянул Йенсу.

– Презервативы, – объявил он так, будто Ларсен и сам не догадался. – Помогут некоторое время не разносить болезнь. – Затем он взял ручку и придвинул к себе толстую конторскую книгу с разлинованными листами. – Где ты его подхватил-то помнишь? Мы должны вести записи, даже несмотря на то, что все летит к чертовой матери.

– Официантка по имени Мэри, в Айдахо-Спрингс, Колорадо.

– Так-так. – Доктор что-то написал в своей книге. – По-моему, ты что-то не договариваешь, сынок. Фамилию официантки не помнишь?

– Ну… кажется, Кули.

– Тебе кажется? Ты ведь с ней близко знаком – в определенном смысле, верно? – Доктор Шарп тихонько присвистнул. – Ладно, пока не важно. Ты кого-нибудь приголубил после нее?

– Нет.

Йенс посмотрел на презервативы, которые держал в руке. В следующий раз, оказавшись в одной постели с женщиной, он, возможно, воспользуется одной из этих штучек… а может быть, и нет. После того, что та сучка с ним сделала, он имеет полное право на месть.

– Что, сынок, ты вел себя исключительно прилично, пока не подцепил эту гадость, точно? – спросил Шарп. – Наверное, жалеешь, что не сумел удержаться от искушения?

– Да, такая мысль меня посещала, – сухо ответил Ларсен. Доктор фыркнул, а Йенс продолжал: – По правде говоря, я слишком много времени провожу в дороге, чтобы гоняться за юбками. Я выполняю правительственное задание.

– Ну, кто же теперь не выполняет правительственных заданий? – хмыкнул доктор. – Единственное, что еще работает – наше правительство. Впрочем, не так чтобы очень уж хорошо, следует заметить. Одному Богу известно, как мы будем проводить президентские выборы в будущем году – ящеры захватили половину страны, а другой половине каждый день задают такую взбучку, что искры из глаз летят.

– Я не думал о выборах. – Интересная проблема, с теоретической точки зрения. Будучи физиком-теоретиком, Ларсен мог по достоинству ее оценить. Единственная, отдаленно похожая на данную, ситуация возникла в 1864 году, но к моменту выборов Север практически победил в Гражданской войне, а его территория не была занята неприятелем – Может быть, Рузвельт захочет продлить свои полномочия?

– Вполне возможно, – согласился Шарп. – Интересно, кто бы мог выставить свою кандидатуру против него, и как бы они организовали избирательные кампании.

– Да уж, – сказал Йенс. – Послушайте, док, если у вас нет никаких лекарств, которые помогут, что мне делать?

– Смириться с болезнью и жить с ней, – вздохнув, ответил доктор. – Не знаю, что еще тебе сказать, сынок Препараты, которые мы получали в последние несколько лет, помогли нам справиться с распространением серьезных инфекций. Мне казалось, что я делаю нечто чрезвычайно важное. А теперь я снова лечу своих пациентов при помощи трав, совсем как мой дед, живший в начале века Ну, наверное, я более опытный хирург, чем был он, и, в отличие от него, мне известно про сепсис – но не более того. Сожалею, приятель, но я ничем не могу тебе помочь

– Мне тоже ужасно жаль, что так все получилось, – ответил Ларсен. – Как вы думаете, мне удастся найти врача, у которого есть нужные лекарства?

Хотя лечение и казалось Йенсу страшнее самой болезни, оно должно было помочь. Да и процедура наверняка займет не много времени А вот болезнь останется навсегда.

– Я уверен, что здесь, в Огдене, тебе не поможет никто, – ответил доктор Шарп. – Мы делимся друг с другом тем, что у нас есть. Ты можешь рассчитывать только на какого-нибудь врача в маленьком городке, который не использовал весь свой запас и захочет поделиться с приезжим. Впрочем, большинство таких докторов предпочитает лечить своих, а не чужаков, словно мы снова живем племенами, а не в одной стране.

– Я тоже встречал такое отношение, – кивнув, проговорил Йенс. – Мне все это не нравится. Но я не знаю, как можно изменить сложившийся порядок вещей.

До появления ящеров он принимал как должное существование своей страны, растянувшейся от одного моря до другого. Теперь он видел, что это было искусственная конструкция, основанная на молчаливом соглашении между гражданами и многолетней свободе от внутренних войн. Сколько же еще вещей он считал очевидными, в то время как они таковыми не являлись.

«Например, то, что Барбара будет любить тебя вечно?» – подумал он.

Доктор Шарп протянул ему руку.

– Извини, сынок, я ничего не могу для тебя сделать. Ты мне ничего не должен, я не беру денег с тех, кому не в силах помочь. Удачи тебе.

– Большое спасибо, доктор.

Ларсен взял винтовку, которую оставил в углу кабинета, надел ее на плечо, и вышел, не пожав врачу руку Шарп посмотрел ему вслед, но кто же захочет добровольно связываться с человеком, вооруженным винтовкой?

Йенс прикрепил велосипед цепью к телефонной будке перед входом в кабинет доктора Шарпа. Оглядев бульвар Вашингтона, в который в Огдене превращалось 89-ое шоссе, он заметил несколько велосипедов, стоящих просто так у стен. Какие они доверчивые эти мормоны! Все еще! Йенс поморщился. Он тоже оказался чересчур доверчивым – и вот куда его завела глупость.

Ветерок, дувший с запада, принес легкий аромат Большого Соленого озера Огден расположился на узком пространстве земли между озером и лесистыми горами Уосатч. Ларсен привык к морю, когда заканчивал школу в Беркли, но запах Соленого озера показался ему слишком сильным, даже неприятным.

Ларсен слышал, что в озере нельзя утонуть, даже если очень захочешь.

«Вот бы швырнуть туда Иджера и проверить», – подумал он. – «А за компанию с ним и официантку. Я бы им помог, если бы они не захотели утонуть по собственной воле».

Ларсен снял цепь, уселся на велосипед и направился на север, в сторону Вашингтона. Он миновал городской парк и трехэтажное кирпичное здание отеля «Брум», украшенное восемнадцатью выпуклыми окнами. На крыше другого трехэтажного здания, стоящего на углу 24-ой улицы, красовалась деревянная лошадь, хвост которой, как и полагается, развевался на ветру.

Ларсену пришлось остановиться, чтобы пропустить колонну фургонов, направлявшихся на запад. Дожидаясь, когда они проедут, он повернулся к парню, сидевшему верхом на лошади, и спросил:

– Вы тут живете? – Получив утвердительный ответ, он поинтересовался:

– Чем знаменита та деревянная лошадь?

– Ниггер? – переспросил парень. – Наш местный скакун, он таких чемпионов побеждал, вы бы своим глазам не поверили, если бы увидели. А сейчас он лучше всех в городе предсказывает погоду.

– Правда? – удивился Йенс. – Это как? Парень заулыбался.

– Если он мокрый, все знают, что идет дождь; если на спине у него снег

– значит, начался снегопад. А если болтается хвост – вот как сейчас – любой сообразит, что дует ветер.

– Я сам напросился, точно? – Йенс ухмыльнулся.

Последний фургон проехал, Ларсен снова покатил вперед, и вскоре миновал парк Обители. Огденская Обитель Святых наших дней note 21Note21
  Самоназвание мормонов


[Закрыть] занимала самое большое и роскошное здание в городе. Так было по всей Юте – храмы пользовались гораздо большим вниманием общественности, чем здания, в которых размещались светские администрации.

Отделение государства от церкви Ларсен тоже считал делом совершенно естественным, но все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Здесь, в Юте, у него возникло ощущение, что разделение носило чисто формальный характер – уверенности в том, что это правильно, ни у кого не было.

Ларсен пожал плечами – ему хватает и своих проблем.

Он доехал до окраин, обогнул кладбище и по мосту перебрался через реку Огден. Город остался практически позади. Местность впереди выглядела не слишком привлекательно.

«Неудивительно, что мормоны здесь поселились», – подумал он. – «Какой дурак добровольно согласится жить на таких землях?»

Ларсен поднял руку, почесал затылок. С его точки зрения верования мормонов – чушь собачья. Однако за время своих странствий он нигде не чувствовал себя в такой безопасности, как в Юте. Правильны их доктрины или нет, но они помогают людям стать лучше.

«Неужели это и есть ответ?» – подумал он. – «Если ты всерьез во что-то веришь, – причем, почти не важно, во что – у тебя есть все шансы добиться успеха?»

Ему этот вывод не понравился. Йенс всю свою жизнь занимался тем, что извлекал объективную реальность из физического мира. Теологические бредни с такой профессией не совместимы.

Или совместимы? Может быть, мормоны не имеют ни малейшего представления о том, что такое ядерная физика, но они производят впечатление людей абсолютно довольных своей жизнью, чего Йенс Ларсен о себе сказать не мог.

Вера в постулаты, изложенные в какой-то книге, без четких доказательств того, что ты на правильном пути, казалась ему средневековым догматом. Со времен Возрождения люди ищут возможности улучшить свое существование. Сделать его свободнее, легче.

Иисус меня любит! Я это знаю, потому что так говорится в Библии.

Йенс презрительно поморщился. Прямо воскресная школа, да и только! И тем не менее… Если посмотреть на религию с другой стороны, ее приятие, как это ни удивительно, может подарить тебе свободу. Тебя освобождают от необходимости делать выбор. Решение уже принято – за тебя, а ты должен следовать по заранее начертанному пути.

– Да, как раз такие идеи пропагандируют Гитлер и Сталин, – пробормотал Ларсен, покидая Огден.

Лучше всего Йенс умел думать; мысль о том, что ему придется передать эту функцию кому-то другому, заставила его содрогнуться.

Когда он проезжал по дороге, люди отрывались от своих дел и. долго смотрели ему вслед. Йенс не знал, каким образом, но они сразу понимали – он здесь чужой. Может быть, кто-нибудь приколол ему на спину плакат, гласящий: «Язычник». Он рассмеялся. Да, даже евреи здесь язычники.

Впереди по 89-ому шоссе катила старенькая телега, которая, скорее всего, принадлежала еще деду ее теперешнего владельца и бесчисленное количество лет простояла у него в сарае. Йенс налег на педали и промчался мимо серого мула, впряженного в телегу. Хозяин крикнул ему вслед:

– Вы направляетесь в Айдахо, незнакомец?

Незнакомец. Да, они прекрасно отличают чужаков от своих. Ларсен чуть не проехал мимо, решив не отвечать, но в вопросе не прозвучало ни враждебности, ни подозрительности. Он немного притормозил и спросил:

– А что, если и так?

– Только то, что вам следует соблюдать осторожность, – ответил мужчина на телеге. – Говорят, там видели этих тварей… ящеров.

– Правда? – удивился Йенс.

Если он хочет переложить ответственность за свою жизнь на чужие плечи, вот самый подходящий случай. У него имеется немало причин рассматривать данную возможность как весьма соблазнительную. Он стольким людям должен…

– Правда? – повторил он. – Хорошо.

Йенс прибавил скорость и помчался вперед, оставив у себя за спиной удивленного крестьянина.

* * * Остолопу Дэниелсу очень хотелось увидеть южные районы Чикаго, но совсем не так, как сейчас. Он мечтал привезти сюда команду высшей лиги и сыграть с «Уайт соке» в Комиски-Парк. Впрочем, он уже давно понял, что твои желания и то, что тебе преподносит жизнь, довольно часто не совпадают.

Вот, например, золотые нашивки у него на плечах. Он даже не сменил рубашку, когда получил их, потому что другой у него не было. Остолоп спорол свои старые нашивки, воспользовавшись чьим-то штыком, а вместо них прикрепил лейтенантские знаки отличия. Парни из его старого отряда по-прежнему называли его «сержант». Но он на них не обижался. Дэниелс все равно ощущал себя сержантом, потому что взвод, который он возглавлял, понес страшные потери, и его численность ныне равнялась двум расчетам.

Зато теперь, когда он стал офицером, у него поубавилось начальников. Кроме того, его теперь посвящали в положение вещей и планы верховного командования. Вот как сейчас, например: капитан Сид Клайн (бывший лейтенантом до того, как погиб капитан Мачек) притормозил, разбрызгивая грязь, возле развалин жилого дома, который и до налета ящеров особой красотой не отличался, и сказал:

– У вас, ребята, возможно, складывается совсем другое впечатление, но наверху утверждают, будто чешуйчатые ублюдки будут ровно в том месте, где мы их ждем.

– Угу, а мы прошли через половину Иллинойса, чтобы их тут прихватить,

– заявил Остолоп.

Капитан был в два раза его моложе, как, впрочем, почти все в армии.

– Вы, наверное, думаете, что удачно пошутили, – проговорил Клайн. – Так вот, ничего подобного. Когда дело доходит до маневренности, мы им в подметки не годимся, а их вертолеты готовы в любой момент начистить нам задницу, стоит нам только на секунду зазеваться. Но это не относится к боевым действиям в черте города. Тут вам придется сражаться за каждый квартал.

Командир другого взвода, тощий выходец с запада по имени Честер Хикс заметил:

– Многим придется лечь в землю.

– Это уж точно, – согласился с ним Дэниелс. – Прошлой осенью мне пришлось сражаться за каждый квартал. Даже учитывая, что идет война, страшнее мне ничего видеть не довелось.

– Точно, – кивая головой, проговорил Клайн. – Но начальство считает, что ящеры больше не могут себе позволить вести сражение с использованием огнестрельного оружия. Когда немцы вошли в Россию в 1941, они набили себе шишек, попытавшись захватить города. На равнинах дела у них шли просто великолепно. Может быть, и у нас получится?

– А если не получится, что тогда? Ведь ящеры заставили нас отступить сюда, – напомнил ему Остолоп.

– Да, верно. – Капитан Клайн вздохнул и взъерошил короткие вьющиеся волосы. – Но мы должны сделать все, что в наших силах. Идите, сообщите своим парням приказ командования.

Взвод Остолопа оборонял несколько кварталов Восточной 111-ой улицы. К западу располагалось готическое здание, в котором находилась Военная академия Морган-Парк.

«Интересно», – подумал Дэниелс, – «курсантов тоже отправили на фронт, как парней из Военного училища во время Войны Севера и Юга?»

Он не видел никого, кто хотя бы отдаленно напоминал курсанта, но знал, что это ровным счетом ничего не значит. Война идет не только здесь.

К востоку на возвышенности Пульман находился американский опорный пункт, а еще дальше на восток шли болота, окружавшие озеро Калумет. Если ящеры заставят его парней отступить, Остолоп планировал отвести их как можно дальше на восток. К северу от 111-ой улицы располагались заводы «Пульман». Дэниелсу уже приходилось сражаться среди заводских зданий. Это еще хуже, чем отстреливаться из окопов – он никогда не забудет те дни во Франции. Однако капитан Клайн прав в одном: стараясь заставить отступить парней, которые твердо решили не сдаваться, ящеры понесут серьезные потери.

На южной стороне 111-ой улицы находилось несколько траншей и одиночных окопов взвода Остолопа Дэниелса. Часть из них была вырыта прямо посреди улицы; бомбы и снаряды вырвали из асфальта огромные куски, облегчив задачу его солдатам.

Дракула Сабо помахал рукой Дэниелсу, когда тот подошел к развороченному тротуару. Сабо носил нашивки, которые Дэниелс срезал со своего рукава; теперь старый расчет Остолопа подчинялся ему. Остолоп не сомневался, что его ребята справятся с заданием лучше многих других: до тех пор, пока будет возможность находить и прибирать к рукам все необходимое, Дракула непременно придумает какой-нибудь хитроумный способ, чтобы пополнить запасы своего отряда.

– Что-то долго вас не было, сержант, – заявил он Дэниелсу. – Ой, я хотел сказать, лейтенант. Вам повезло, у нас еще осталось чуть-чуть из того, что мне удалось добыть.

– Надеюсь, не какое-нибудь роскошное спиртное, – сказал Остолоп. – Я тебе тысячу раз говорил, что меня интересует только пиво и бурбон… ну, по крайней мере, больше остального, – поспешно добавил он.

– Лучше выпивки, – сказал Дракула и, прежде чем Дэниелс успел возразить ему, что лучше выпивки нет ничего, он назвал то, что было намного труднее достать: – Я нашел чей-то запас сигарет. Десять ро-с-кош-нень-ких, ароматненьких блоков «Пэл-Мэла».

– Вот черт! – восхитился Остолоп. – Как тебе удалось?

– Идите сюда, я вам покажу.

Ужасно гордый своей добычей, Сабо подвел Дэниелса к одному неразрушенных домов на южной стороне улицы, а затем поманил его за собой в подвал. Внизу царили мрак и густая паутина. Остолопу тут совсем не нравилось, но Дракула, казалось, чувствует себя здесь так, словно попал в замок в Трансильвании.

Неожиданно он принялся топать ногами по полу.

– Где-то здесь, – пробормотал он, а потом даже вскрикнул от удовольствия. – Вот! Вы слышите?

– Дыра, – сказал Дэниелс.

– Точно, – подтвердил его догадку Сабо. Он щелкнул зажигалкой, поднял доску и показал вниз. – Смотрите, стенки металлические, чтобы сигареты не отсырели. – Он засунул куда-то внутрь руку, вытащил блок и протянул Остолопу. – Держите, последние.

Драгоценный табак исчез в рюкзаке Дэниелса к тому моменту, как он снова вышел на улицу. Остолоп не знал, говорит ли Дракула правду, но если он попытается сейчас призвать его к порядку, возможно, ему больше не суждено увидеть свою часть добычи.

– Мне хочется засунуть в рот сразу целую пачку, – проговорил он. – Но, думаю, одной затяжки будет достаточно, как бы концы не отдать – я уже не помню, когда курил в последний раз.

– Да, я вас отлично понимаю, – сказал Дракула. – Даже я давно не видел сигарет.

Остолоп наградил его сердитым взглядом, предположив, что тот утаивает от него часть своих находок, но Дракула смотрел на него честными глазами – ну прямо невинное дитя, да и только. Остолоп сдался.

Неожиданно он ухмыльнулся и поспешил к кирпичному домику, стоящему в нескольких сотнях ярдов к северу от линии фронта. На крыше дома в белом круге был нарисован красный крест, а на высокой мачте развевался флаг – чтобы ящеры знали, что это за здание.

Впрочем, на полпути Остолоп перестал улыбаться

– Она ведь не курит, – пробормотал он себе под нос. – Сама мне сказала. – Он остановился в нерешительности, пнул ногой камешек. – А я все равно знаю, как поступить.

Возможно, благодаря предупредительным знакам, дом, где находился медицинский пункт, и соседние с ним строения оставались более или менее целыми. Тут и там пышно разрослись и цвели циннии и розы. Врач, стоявший на ступенях перед входом, кивнул Дэниелсу.

– Доброе утро, лейтенант.

– Доброе.

Остолоп поднялся по лестнице и вошел внутрь. В последние несколько дней на их участке фронта было довольно тихо; ящеры что-то не рвались начинать уличные бои, без которых захватить Чикаго им вряд ли удастся. Повсюду, где только возможно, стояли кровати, но раненых оказалось совсем немного.

Люсиль Поттер наклонилась над одним из них – делала ему перевязку. Паренек закусил губу, чтобы не закричать от боли. Когда ему удалось перевести дух, он с трудом проговорил:

– Ужасно больно, мэм.

– Я знаю, Генри, – ответила Люсиль. – Но мы должны менять повязку как можно чаще, мы же не хотим, чтобы началось заражение. – Как и большинство медицинских сестер, она употребляла местоимение «мы», когда разговаривала с пациентами. Она подняла голову и увидела Дэниелса. – Привет, Остолоп. Вы зачем пришли?

– Хочу сделать вам подарок, мисс Люсиль, – ответил Дэниелс.

Генри и еще несколько парней на кроватях рассмеялись. Одному даже удалось изобразить гнусавый волчий вой.

Лицо Люсиль окаменело. А взгляд, которым она его наградила, говорил: «Тебе, негодник, придется остаться после уроков». Она решила, что своим подарком он надеется заманить ее в любовные сети. На самом деле, Остолоп как раз на это и рассчитывал, но был достаточно умен и понимал, что иногда обходные пути приводят к желаемому гораздо быстрее прямых. Если вообще есть какая-то надежда на положительный результат.

Он сбросил рюкзак, засунул туда руку и вытащил блок сигарет. Нахал, что испустил волчий вой, снова присвистнул, на сей раз тихонько, с восхищением. Остолоп бросил блок Люсиль.

– Вот, держите. Угостите ребят, которые к вам попадут и захотят вспомнить, что такое хорошая сигарета.

Ее худое, обтянутое кожей лицо смягчилось, а глаза вспыхнули радостью, когда она уверенно поймала блок.

– Спасибо, Остолоп. Я так и поступлю, – сказала Люсиль. – Многие обрадуются.

– Я тут не при чем, – заявил Остолоп. – Их нашел Дракула.

– Могла бы и сама догадаться, – улыбнувшись, проговорила она. – Но ведь вы же принесли их сюда, большое вам спасибо.

– И от меня тоже, – вмешался Генри. – Я не видел хабарика… сигарету… целую вечность.

– Это точно, – поддержал его свистун. – Мэм, а можно мне штучку, прямо сейчас, пожалуйста? Я буду хорошо себя вести до самого Рождества. Честное слово. – Он прижал забинтованную руку к груди, а потом торжественно перекрестился.

– Виктор, с тобой просто невозможно иметь дело, – строго проговорила Люсиль, но не удержалась и рассмеялась. Она открыла блок, а потом пачку. Раненые радостно заулыбались, когда она начала раздавать им сигареты. Остолоп почувствовал, как запах табака наполнил помещение. Люсиль принялась шарить по карманам, и через несколько минут горестно нахмурилась. – У кого-нибудь есть спички?

– У меня. – Остолоп достал из кармана коробок. – Часто оказывается полезным, если нужно развести ночью костер, да и вообще никогда не знаешь, что тебе может пригодиться.

Он протянул коробок Люсиль. Аромат свежего табака окутал Остолопа, доставляя несказанное блаженство. Настоящий табачный дым, резкий и одновременно сладковатый… какое удивительное наслаждение!

– Дайте и лейтенанту сигаретку, мэм, – попросил Виктор. – Если бы не он, нам бы не видать их, как своих ушей.

Остальные парни с ним тут же согласились, кое-кто закашлялся. Если ты долго не курил, начинаешь отвыкать и терять навыки.

Люсиль подошла к нему с пачкой, Остолоп вытащил сигарету, постучал по ладони и засунул в рот. Он потянулся к карману, достать спички, но Люсиль уже зажгла для него одну из тех, что он ей дал, и Остолоп наклонился, чтобы прикурить.

– Вот это жизнь, – проговорил он, делая длинную затяжку. – Да еще когда спички для тебя зажигает красивая женщина.

Парни на больничных кроватях радостно заулюлюкали. Люсиль же наградила его взглядом, обещавшим страшные кары. Остолоп проигнорировал взгляд, частично из принципа, а частично потому, что сам отчаянно закашлялся – чудесный ароматный дым драл горло совсем, как иприт. Рот наполнился слюной, закружилась голова; он вспомнил последние дни прошлого века, когда впервые попробовал раскурить трубку из стебля кукурузного початка.

– Возможно, для поддержания духа солдат сигареты и хороши, но они вредят здоровью, – сердито заявила Люсиль.

– Когда я могу умереть в любую минуту, зачем беспокоиться о том, что может убить меня медленно и еще неизвестно когда? – спросил Остолоп и снова затянулся, вторая затяжка, наконец, сделала свое дело – напомнила его организму обо всех сигаретах, что он выкурил когда-то.

Ребята на койках снова весело расхохотались. Люсиль одарила его очередным особенным взглядом; если бы они были одни, она наверняка еще и топнула бы ножкой. Затем улыбка медленно осветила ее лицо.

– В ваших словах что-то есть, – признала она.

Остолоп сиял; каждый раз, когда ему удавалось добиться хоть какой-нибудь уступки с ее стороны, его охватывала невыразимая радость. Он поднес правую руку к каске и сделал вид, что отдает ей честь.