Текст книги "Остаться человеком (сборник)"

Открываем с Ленкой дверь и попадаем в коридор. По левой стороне – две двери. По правой – одна. Заходим в первую налево. Здесь, видимо, сидит начальник этой богадельни. Приличная обстановка. Ритуальные услуги кормят неплохо. Широкий стол, два кресла, диван – мечта чиновника. Весь в коже, как комиссар в гражданскую войну. Фикус в углу, похожий на скелет.

– Ленка, тебе нравится? Можешь располагаться здесь.

– А ты?

– А я посмотрю «бухгалтерию».

– А вместе? Неужели боишься меня?

– А вместе мы не договаривались. Не те отношения у нас.

– А кто мешает, чтобы были те? Такой случай и не воспользоваться?

Но я не стал слушать её намёков и вышел. Бухгалтерия при свете была попроще. Два стола, три стула, цветы на окне и потёртый от времени и чужих задов диван. Над диваном глупая, по-моему, картина в рамке: женщина несёт кастрюлю на вытянутых руках прямо в сторону зрителя, то есть ко мне. И смотрит на меня выжидающе. Дескать, как я отношусь к её замыслу? А ну её к лешему! Окно задёрнуто шторами, но за ними угадывается дождь. Капли стучат по стёклам с тупым шорохом. Сажусь на диван. Ничего – удобный, насиженный. А потом и вообще растягиваюсь на нём во весь рост. Наконец-то можно передохнуть от всех этих перипетий. Прав был Артур, обещая неожиданности. Адреналин, в самом деле, иной раз вскипает. Может пора закончить эту экскурсию? Кто-то отвечает на мой немой вопрос:

– Ну, уж нет. Разлёгся тут, как тюлень. Сначала часы открой, потом валяться будешь.

Поднял я голову и сам у себя спрашиваю:

– Какой тут поросёнок хрюкает? Иди сюда – погляжу на тебя.

– Я не поросёнок. Я диван, на который ты плюхнулся.

– Не ври. Диваны не разговаривают. – И снова лёг во весь рост.

А диван не унимается:

– Ну, ты ещё пожалеешь!

И тут на меня сверху что-то падает и обдаёт холодной водой. Я вскакиваю на ноги, как конь на скачках перед барьером, и отряхиваюсь. От неожиданности стал заикаться:

– К-какой ид-диот выт-творяет? М-морду н-набью, сволочь!

Взглянул случайно на картину, а там баба во весь рот усмехается, а в руках держит пустую кастрюлю. И говорит мне:

– Добром не понимаешь, так заставим!

– Это ты мне угрожаешь?

– Нет – мэру вашего города… Иди, открывай скорее часы!

– Да пошла ты, – говорю картине и сажусь на стул. И слышу под своим нижним бюстом недовольный голос:

– Думаешь приятно нюхать твои штаны? Отвали!

Да что же это такое? Вещи заговорили. Или мне вся эта блажь снится?

– Ни фига не снится, – раздаётся откуда-то сверху.

Поднимаю голову и вижу, как шар-плафон раскачивается и вот-вот сорвётся на мою голову. Потом пол начал меня подталкивать, словно батут. И двигает меня к выходу, приговаривая, словно коню:

– Но-о, пошёл! Но-о-о!

Открываю дверь, переступаю порог, а дверь как треснет меня по спине с возгласом:

– Иди работай, тунеядец несчастный!

Я перестаю что-либо соображать. В голове чертовня какая-то. Вроде как все дурачат меня, а за что именно – не понимаю. Адреналин начинает закипать. Выбегаю в коридор и бегу к Ленке. А там уже свет выключен. Улеглась, видимо. Ну, нет, подруга, спать я тебе не дам. Надо что-то предпринимать, а то этот сказочный дом нам всю требуху перелопатит. Вбегаю и зову её. Не откликается. А там где была кровать, вижу… Вот, блин! Скелет светится. Вот он встаёт на свои кости и двигается ко мне, растопырив костлявые конечности. Вроде бы обнять меня хочет.

– Ты что, ты что? С ума сошла?

А он мне глухо так:

– Я провожу тебя до часов. Не бойся. Никто тебя не тронет. Повернёшь ключ вправо. Вправо. Вправо…

Заело её, как старую пластинку на патефоне. Был когда-то давно такой аппарат для извлечения песен. Самое непонятное, что все, как сговорились, заставляют меня открыть часы и обязательно повернуть ключ в замочной скважине направо. А, может, я свихнулся и нахожусь сейчас в психушке? А сам отступаю к выходу. Дверь не открывается. Я её ногой как долбанул – сразу открылась с криком:

– А-а, ты драться! Я те щас как врежу, фраер недоделанный!

Выбегаю в коридор, а там, в проёме у выхода в прихожую, стоит сторож с топором в руках. И обращается ко мне с угрозой:

– Так ты, подлец, вовсе не Носитель? Сам пойдешь, али принужденный силой?

Я попятился вглубь коридора. Он за мной. Я нащупал в стене ручку, дёрнул – дверь оказалась. Мгновенно открываю и ныряю в темноту. На двери крючок оказался. Запер дверь и хотел отдышаться. А позади меня из темноты опять чей-то женский голос:

– Они сюда не пройдут. Тут для них запретная зона.

Я даже подскакиваю, и чувствую, как по спине дрожь проходит. И зубы друг об друга застучали. Неужели я так сильно испугался? Как это на меня не похоже. Набираюсь смелости и спрашиваю темноту:

– Это что за нечисть говорит? Что вы все прилипли ко мне, как банный лист? Что вам нужно?

– Это я, – отвечает темнота, – Это я – швабра.

– Какая на хрен швабра! Не морочь голову.

– Обыкновенная. Какой полы подметают. Щётка с ручкой. Коля, подтверди. Ты не спишь там?

В конце помещения что-то буркнуло, и пролилась вода, словно из бачка от унитаза. Коля – это унитаз? Никак меня глючит без наркоты.

– Нет, не сплю. Конечно, щётка. Не метла же, – отвечает Коля.

Бред какой-то. Весь дом бредовый. Надо выбираться из этого гадюшника, пока цел. А швабра снова заговорила:

– Ты всё-таки вставь свой ключик в скважину, но поверни не вправо, а влево.

– Не один ли хрен? – говорю. И вспоминаю некстати старый анекдот. Отец проверяет дневник сына-второклассника и видит «двойку» по арифметике. За что? Да учительница спросила меня: сколько будет дважды три? Я ответил – шесть. А она: а если трижды два? Отец не выдержал и говорит: не один ли х?.. А пацан в ответ: вот, и я так сказал. А она мне…

– Я не обязан, – говорю швабре. – Я не гастарбайтер бесправный!

– Не в этом дело. Я тебе всё объясню. ОН хочет души умерших преступников и вообще всяких негодяев впустить в ваш мир. Но сначала вселяет их в детали этого дома. Часы – портал в ваш мир. И только твой волшебный ключ может или открыть портал, или закрыть его на вечные времена.

– И ты тоже хочешь, чтобы я открыл и выпустил всю вашу шайку на волю?

– Наоборот. Закрыть. И тогда все души уйдут в ад. И ОН ничего не сможет сделать.

– Кто это – ОН?

– Его называют Носитель. Он топ-менеджер ада, вот кто. А некоторых людей он сумел зомбировать, и теперь они ему помогают. Теперь понял?

Почесал я затылок и задумался. Можно ли верить во всю эту галиматью? А если не галиматья? Если всё так и есть? Что мы знаем о другой реальности? Ничего не знаем. Об астральном теле человека? Об экзистенции? Невежды дремучие – вот кто мы. Но как я выйду из туалета? Меня там поджидают. С топором и кто знает ещё с чем. Пощупал свой крестик-ключ. Решиться что ли? Потом уважать себя буду. Отступлю – презирать себя буду. Чем бы вооружиться? Не то сторож меня топором… А швабра подсказывает:

– Возьми меня в руки и на них направь. Я тебя защищать буду.

– Слушай, – говорю. – А ты почему против них? Ты тоже душа преступницы? Или убийцы?

– Тебя это не касается. Есть причины. Пусть я тоже сгину, но зато мир спасу от тёмных сил. Давай, бери меня.

Беру. Лёгкая такая швабра. Сразу видно – женщина. Откидываю крючок, дверь от себя и – швабру вперёд. Сторож с топором попятился. Я на него. Он в прихожую. Я за ним. И сразу к часам. Достаю ключ. Кто-то хватает меня за горло и начинает душить. Швабра выбивается из рук и падает на пол у моих ног. Хочу повернуться и посмотреть – кто это. И не могу. Крепко держит сволочь. Но всё-таки ухитрился и искоса поглядел. Боже мой, скелет собственной персоной. Твёрдыми пальцами хватает за правую мою руку и шепчет в ухо:

– Повернёшь направо. Понял? А не то… Понял?

Рука моя дрожит. Не сразу ключ попадает в скважину. Скелет направляет мои пальцы. Но я из последних усилий сопротивляюсь давлению и поворачиваю ключ… в левую сторону.

Раздаётся треск, словно обрушилась кровля дома, и воцаряется мрак. Я почему-то сажусь на что-то мягкое и тёплое. В голове – сирены завывают, как при воздушной тревоге. Недавно в городе учения по гражданской обороне проходили. Вот так же сирены орали на весь город.

Очнулся и вижу, что сижу в машине, в которой сюда приехал. В салоне свет горит. Фары освещают лесную дорогу. Мотор работает. Всё на ходу. Оглядываюсь кругом. Ничего не изменилось. Дом стоит на старом месте, только в окнах нет света. Тучи рассеялись и выглянули звёзды. Стало светлее. К переднему стеклу прислонилась записка. Читаю:

«Ты победил, и Светлый мир благодарит тебя».

О чём это? И кто её сюда подкинул? И вообще, что всё это значит? Что со мной происходит? Кто объяснит? Жертва ли я какого-то заговора? Или каким-то волшебным образом, в самом деле, перенёсся в другое измерение, где всё по-другому? Всё это начинает надоедать. Не пора ли, как обещал Артур, возвращаться к началу событий. А может быть, это невозможно, и я теперь навсегда застряну в этом нелепом мире? Впрочем, надо ехать. Надо постараться выбраться отсюда и попасть в свой город. Там разберёмся, что к чему.

Трогаюсь с места. Доехал до поворота. Въезжаю на асфальт. Машина катит легко и спокойно. Начинается спуск. Всё круче и круче… И я замечаю, что тормоза не действуют. Жму изо всех сил на педали, но машина не тормозится. Страх пронзил меня от волос до пяток. Никогда в жизни не испытывал я такого ужаса… Да и не было у меня похожих ситуаций. Вот блин, доездился! И руль не срабатывает. Всё… Машина слетает с дороги и переворачивается, падая с откоса вниз. Вся моя непутёвая жизнь проносится в сознании. И я теряю сознание…

Не знаю, сколько я лежал в отключке. Но открыл глаза и не почувствовал никакой боли – значит жив! Правда, в голове что-то гудело. Но главное – жив, остальное неважно. Уцелеть в такой аварии – чудо. Осматриваюсь. Круглые стены. Потолок куполом. Яркий свет, но светильников не вижу. Светятся сами стены и потолок. Ни окон, ни дверей. Где я? Скорее всего, меня нашли и отправили в больницу. Мир не без добрых людей. Я лежу на каком-то мягком топчане. На мне мои синие джинсы и светлая рубашка в синюю полоску. На шее – цепочка с крестиком. Я ему обрадовался даже больше, чем своему выживанию. Тихо. Мирно. Спокойно. Не палата, а номер «люкс» в пятизвёздочном отеле.

Вдруг в номере неведомо откуда вырисовываются две человеческие фигуры в белых халатах. Подходят. Переглядываются. Спрашивают:

– Оклемался? Значит, проживешь до ста лет.

Гляжу, а это Петька с Валькой, те самые, которые в школе исчезли неизвестно куда. Значит, живы остались. Какая радость! Спрашиваю:

– Привет! Где я, что со мной?

Петька отвечает, но не своим голосом, а каким-то чужим, грубым:

– Ты ошибаешься насчёт нас. Мы не друзья, а операторы телепортации. Твоё тело доставили к нам в целости и сохранности, вполне пригодное для возвращения в твой мир.

– А это какой мир?

– А это – тот свет.

– Какой ещё тот свет? Свет один.

– Если бы. Смотри сам.

Стена становится прозрачной, и я вижу мрачную пустыню. Песчаные барханы расстилаются волнами до самого горизонта. Ни кустика, ни деревца. Тёмно-синее небо и на нём – как ни странно для дневного времени – видны звёзды.

– Что это? – вырывается у меня.

– Тот свет. Посредине между адом и раем. Куда желаешь попасть?

– Домой, к маме.

– Ну вот – клиент морально готов. Ложись. Ноги вытяни. Сейчас ты очутишься в своём мире, но при каких обстоятельствах – мы не знаем. Расчёты пока приблизительны. Но можешь быть уверен, что будешь жив и здоров. Готов?

– Всегда готов, – выдыхаю я и готовлюсь к новым испытаниям.

На лицо мне кладут гибкую непрозрачную маску, я делаю несколько вдохов и отключаюсь. Правда, ненадолго. Почти сразу как бы просыпаюсь, но глаза ещё не открываю. Слышу разговор двух мужчин.

– Нет, ты скажи Никита, за каким хреном ты подарил Крым хохлам? За взятку? Или по пьяни? Или просто выпендривался?

– Это ты мне? А сам-то. Кто всем суверенитет раздавал направо и налево? А? Кто Беловежскими соглашениями весь Союз вообще развалил?

– А кто кукурузу в заполярье сеять заставлял? Я до такой глупости не доходил. А кто чуть мировую войну не развязал из-за какой-то задрипанной Кубы?

– Ну, ты, Борис, даёшь! А кто народ обманул липовыми ваучерами? Кто экономику развалил так, что после тебя два президента наладить ничего не могут?

– Ну, уж кто развалил Союз, так это спроси у Михал Сергеевича. Вон он, очухался. Спроси: кто капитулировал в холодной войне?

Открываю глаза и вижу, что все на меня смотрят. Это кого они имеют в виду? Горбачёва что ли? Я такой же Горбачёв, как он московский бомж. Один из них, тот, что Борис, вовсе дохленький и лысый. А тот, кто Никита, напротив, густо волосат и высокий. Опять начали выяснять, кто больше вреда народу нанёс! Я догадываюсь, что это самая натуральная психушка. Вот, блин, куда меня ещё занесло! А спорщики с постелей повскакали и стали выяснять отношения с помощью примитивных кулачных средств. В палату вбежали санитары, стали их разнимать, руки-ноги связали и бросили на кровати. А ко мне подходит врачиха или медсестра и протягивает мне знакомую маску.

– Одевай скорее. Ошибочка вышла. Не туда тебя заслали.

Гляжу, а это Валька с того света. То есть, с этого… С того… Хлоп маску на физиономию – чувствую, что лечу… Лёгкость такая, как во сне. Упал спиной на знакомый тюфяк и увидел себя опять в сферической палате. А Петька и Валька извиняются. Дескать, это инновационное мероприятие, плохо отработанное и всё такое… Но можно повторить. А что мне остаётся? Рисковать – так рисковать. Не век же на том свете ошиваться. Хочу дожить свой срок, как все живые люди. И опять мне маску на лицо. И опять я вроде как на парашюте спускаюсь…

Всё утряслось, и я снова оказываюсь в незнакомом месте. Вернее, в тёмной комнате. На деревянном настиле. Накрыт простынёй. К ноге привязан номерок из алюминиевой пластинки. Угадываю по соседству на таком же настиле другого человека под простынею. Но голова обнажена. Кто это? Ё-моё! Это же покойник, царствие ему небесное! Куда это я угодил? В покойницкую? Присел я и оглядываюсь. Там ещё один покойник. А запах – такая гадость! С души воротит. Дверь открывается, и в просвете вырисовывается фигура служителя этого достойного заведения. Увидел меня, растерялся, потом перекрестился левой почему-то рукой и с криком «Караул, трупы оживают!» бросился из покойницкой.

У меня сердце колотится, как колокол. По спине – мурашки, как озноб. В ногах тяжесть, будто на мне водолазные ботинки обуты. Кое-как сполз на пол и потащился к выходу. Вышел из покойницкой и очутился в светлом помещении со столом, стулом и, самое главное, с креслом. Уселся в него и вздохнул с облегчением. А кресло вроде бы знакомое. Где-то я уже такое видел. И не только видел… Высокая спинка обита материалом в мелкую сеточку. Мягкое, удобное. Зачем моргу такое кресло? Кто на нём сидит? Директор? Сижу и думаю: что дальше делать. На каком я свете? На том, или на этом? И решаю: всё, с меня хватит. Этот экстрим у меня уже в печёнках сидит. Если жив останусь, никуда из дома не выйду. Весь отпуск буду на диване валяться и телевизор смотреть. Хотя там нечего смотреть – одна мура: боевики тупые да эротика безвкусная. Смотришь вроде бы в телевизор, а кажется, что ты в бардаке. А сериалы бесконечные – о Боже!..

И я принимаю окончательное решение. Всё! Хватит с меня! Пока действительно в психушку не попал. Срываю с шеи крестик и швыряю его в угол. И жду: что должно сейчас произойти.

А ничего не происходит. Всё то же… Нет, все-таки кое-что изменилось. В окне виден день на улице. Не ночь, а самый настоящий, долгожданный день. Зазвонил мобильник, который оказался в кармане моих джинсов. Это было удивительно и неожиданно. Звонила мать:

– Где ты там шатаешься? Обед простыл.

Инстинктивно посмотрел на запястье: вот они пропавшие часы. Сколько же времени прошло с того момента, как я зашел в экскурсбюро? Странно – всего час. Как это может быть? Но в любом случае я снова в знакомом мире.

Вскакиваю на ноги и выбегаю из помещения. Господи, да это коридор экскурсбюро! Вот и дверь в кабинет директора. Открываю. За столом Артур Иванович беседует с очередным клиентом. Увидел меня и приветливо кивнул калининской бородкой:

– Что-то вы рановато. Нервы не выдержали?

– В гробу я видел вашу контору, – говорю ему. – Придумали, как лузеров пугать. И пошел своей дорогой. А у выхода вижу тех же бульдозеров. Поздоровался с ними, будто первый раз вижу.

– Всё охраняете? – спрашиваю.

– Всё лучше, – отвечают, – чем коров доить.

Выхожу на улицу с непонятным настроением. С одной стороны – как будто из тюрьмы вышел. С другой – как будто еще и не выходил. Обернулся и читаю вывеску. Всё по-прежнему: Экскурсбюро «Экстрим». Ну, погулял и хватит. Пора домой возвращаться. И нос к носу сталкиваюсь… Не верю своим глазам. С Ленкой. Если сказать, что я ошарашен, значит, ничего не сказать!

Она почему-то обрадовалась:

– Витёк, здорово! Что-то тебя давно не видно?

А сама идёт ко мне и улыбается. А мне вдруг показалось, что вместо неё идёт ко мне скелет и руки протягивает ко мне, и зубами оскаленными щёлкает. Перед глазами появилась чёрная пелена, вселившая в меня ужас. Я поворачиваюсь и стремительно убегаю. Скорее, скорее, чтобы не повторился ночной кошмар. А Ленка кричит удивлённо:

– Куда же ты?

Но её слова пролетают мимо и не входят в мои уши.

Вероятности

Возможный вариант

Я очнулся и стал соображать: что со мной произошло? Шёл я себе по улице тихо, мирно. И вдруг на голову что-то – трах! И я отрубился. Куда я шёл? Во штука – ничего не помню. А откуда? Странно, и это не помню. А что я помню? Меня зовут Борис. Фамилия… а, ну конечно, Селивёрстов. Надо же, вспомнил. Что ещё помню? Где живу, где и кем работаю? В какой-то фирме. Кем? Кажется, инженером. Домашний адрес? Фу ты, чёрт! А в каком городе? Хороший кирпич мне на голову свалился: отбило все паморки. Сотрясение было, что ли? Сознание терял – это факт. Ладно, чего тут думать. Так бывает от сильного удара по голове. На время память теряется, но постепенно всё восстановится. А пока надо соображать, что делать.

Что это за город? Ну то, что я сижу на расшатанной скамье из обшарпанных реек, ещё можно понять. Кто-то меня подобрал и посадил. Спасибо, добрый человек, кто бы ты ни был. А вот улица… что-то знакомое. Ну да, это же моя родная улица… Липовая. Там ещё столетние липы растут. А где же эти липы? Пусто. Всё асфальтом залито. Даже где газоны были. Всё заасфальтировано. Правда, асфальт дрянной, весь в трещинах, выбоинах и буграх. Вспахивали его что ли?

А дома? Вот пятиэтажка панельная. Рядом – её копия. Целый квартал домов-близнецов. Вот с этого на меня что-то слетело. Кирпич? Шифер? Железка? А не всё ли равно? Могла и панель целиком грохнуться. Известно как у нас дома строят.

Дома-то дома, да не такие. Как я сразу не обратил внимания? Почти все окна заделаны фанерой или зияют пустыми глазницами. У другого дома угол развалился. Двух панелей вообще нет, а одна висит на ржавой арматуре. Ужас какой-то! И никому до этого дела нет. На стенах – плесень, зелёный мох. Чёрт возьми, когда всё это пришло в такое запустение? Сколько я был без сознания? Ну, пусть пять минут… пусть час. Но не пять, не десять.

А мусора сколько! У каждого дома – горы. А я-то всё принюхиваюсь: откуда так пахнет. А пахнет тухлятиной, гнилью, чёрти чем. Дышу тяжко, всей грудью, как в горах. Странно всё это… Странно!

И людей не видно. Вымерли? Удрали из города? Что произошло? Мор? Война? Катаклизм? По мостовой вдоль бордюра ручей течёт. Дождя вроде не было. Что за ручей? Откуда? Грязный, вонючий, как из уборной.

Пасмурно. Прохладно. Ранняя осень. Листья начинают облетать. Стоп! Какие листья, если нет деревьев? На асфальте – один мусор, да ошмётки грязи. Ни машин, ни людей. И тишина. Только слабый ветерок шуршит на плесневелых панелях.

Я, наверное, ещё не очнулся и брежу. Или сплю и вижу этот дикий, несуразный сон. Ну да ладно, сон – так сон. Буду подчиняться его законам. Во сне поведение человека не зависит от его желаний и воли. Пусть и меня ноги поведут, куда глаза глядят. И я пошёл по середине мостовой. Не хватало, чтобы на меня опять что-нибудь свалилось.

Что там приклеено на углу дома? Ну-ка, ну-ка… Лист бумаги. Что-то сейчас прояснится. Написано от руки почти детским подчерком, безграмотно, коряво и буквы какие-то странные. Итак, читаем.

«Придуки, вы нарушили лямку. Ваша бродилка на пятой черте, а вы липните к нашему бару. Не перестанете – будете охламучены. Битка за битку! Твердыки. 22 сентября 2099 г.»

Прочитал раз и ещё раз, – ничего не понял. «Придуки» это те, к кому обращаются эти… «Твердыки». Тут вроде бы всё ясно. А дальше – тёмная ночь. «Нарушили лямку»…Что за лямка такая? Соглашение? Договор? Похоже «Бродилка» – это вообще бог знает что такое. От слова «бродить»? К «нашему бару»? Что такое бар мне объяснять не надо. Но в данном контексте «бар» может означать всё что угодно. А вот ещё – «будете охламучены». То есть биты? Тут и слова похожие: «битка за битку». Вроде как – кровь за кровь. Общий смысл, по-моему, таков: одна группа о чём-то предупреждает другую, а иначе морду будут бить. Так бы и писали без жаргона. А вот в конце ничего не понятно. Что значит – 2099 г.? Это-то я точно помню. Если верить этой дате в записке, выходит – я сто лет где-то кантовался. Не на скамейке же? А где?

Но вообще-то, глядя на город, и неудивительно, что прошло сто лет. Всё запущено, захламлено, обезлюжено. Настоящие Помпеи. Но те хоть от Везувия погибли, а этот город? Какой нормальный человек в таком городе жить будет? Я бы подох от тоски и печали. Здесь кто выживет – дикарём станет. Но почему так получилось? Кто или что явилось причиной ужасающего упадка?

Уже вечереет. Поужинать бы не мешало. А есть ли ещё магазины? Ходят ли деньги? У меня в наличии двадцать рублей с мелочью. Где-то достают еду эти «Твердыки»? После некоторых размышлений я пришёл к такому выводу. Во-первых, принять город как объективную реальность. И столетнюю разницу – тоже. Без стрессов и комплексов. Просто путешественник попал в экзотическую страну. Так легче. Во-вторых, определиться с ночлегом. В-третьих, побеспокоиться об источниках пищи и воды. Такова программа-минимум. Программа-максимум: встретить человека и всё выяснить.

Сказано – сделано. Я человек решительный. Озираясь, я направился в сторону более или менее сохранившегося дома. Вошёл в подъезд без дверей. Кругом мусор, обвалившаяся штукатурка. Стены испещрены неприличными словами. Двери в квартиры или сломаны, или вообще отсутствуют. Зашёл в одну квартиру: всё побито, загажено. Нет – нет, здесь находиться долго невозможно. Тут себя человеком чувствовать нельзя – только скотом. Так и хочется доломать, докрушить всё это и сами дома развалить, чтоб своим запущенным видом по мозгам не ударяли. Смотреть на это запустение тошно.

Полез по разбитой лестнице на пятый этаж. Здесь немного получше. В одной квартире даже дверь с замком сохранилась. И диван нашёлся. Развалина, но лежать можно. Но пылищи кругом – будто сто лет здесь никто не жил. Пришлось наводить чистоту. Терпеть грязь не могу. Подмёл облезлым веником, а вымыть нечем. Воды в кране нет. Еды, конечно, тоже не нашлось. Пришлось располагаться на ночь с пустым желудком. И как назло, пить хочется смертельно.

Ночью на улице затарахтели выстрелы. Кто-то истошно заорал. Потом пробежала группа людей с воинственными выкриками. Я подкрался к окну. Кромешная тьма. Нет, вот в конце улицы вспыхнули краткие молнии. Это выстрелы. Не светится ни одно окно. Ни один фонарь. Мёртвый город. Но в нём сохранилась ночная жизнь. Кто-то за кем-то охотится. «Придуки» за «Твердыками» или наоборот? Каков смысл их охоты? Что они не поделили? И вообще, куда исчезла цивилизация? Вопросов сотни, а ответов из черноты ночи не последует. Хватит ломать голову. Надо набраться терпения и сил, да и мужества для новой непонятной и суровой жизни. Но и сон уже не берёт. Нервы напряжены. Неопределённость моего положения просто обескураживает. Но до завтра.

Чуть забрезжил рассвет, я поторопился выбраться из трущобного дома. Небо опять затянуло низкими тёмно-серыми тучами. Солнце то ли уже взошло, то ли ещё нет. В утренних сумерках безжизненный город показался мне капканом.

Почти сразу же я наткнулся на лужу крови прямо посредине мостовой. От лужи тянулись кровавые потемневшие полосы. Видимо, жертву тащили волоком. Я пошёл по этому следу, рассчитывая на встречу с жителями города, кто бы они ни были.

Я прошёл квартал и вышел на площадь, где увидел сколь печальное, столь и жуткое зрелище. Некогда многоэтажное административное здание – украшение города – стояло, по сути, в развалинах. Верхние этажи обрушились, и обломки погребли почти всю площадь.

Я содрогнулся и хотел поскорее убраться отсюда, как вдруг на площади появились… Нет, людьми в нашем понимании назвать их нельзя, хотя это были именно люди. Но какие! Судите сами. Низкорослые, горбатые, обросшие, длинные руки чуть ли не до колен. Одеты в невообразимые лохмотья. Волосы нечёсаные и торчат во все стороны. А у кого висят до самого пояса. А есть вообще лысые. Но самое страшное – это их лица. Старчески сморщенные, с заросшими лбами, с кривыми горбатыми носами, уродливые, как карикатуры. Печать вырождения лежала на всём их облике. Некоторые держали в руках автоматы, пистолеты, а то и просто дубинки. Все они по-волчьи смотрели на меня и двигались ко мне, смыкая кольцо.

Я струхнул. Их намерения были слишком очевидны. Мне грозила смерть. И тогда я стал говорить:

– «Твердыки» вы или «Придуки» – мне всё равно. Я попал в ваш город случайно. Я не знаю ваших порядков. Я хочу есть и пить. Я не причиню вам зла.

Орда прислушалась. Стали переговариваться. Я различил знакомые слова. Но в целом их речь не расшифровывалась. Неужели за сто лет язык мог так измениться? Они подошли совсем близко, угрожая оружием. Вблизи они оказались ещё отвратительнее и страшнее. И от них сильно пахло потом и затхлостью. Разве можно так деградировать за сто лет? Но в их лицах проскальзывает нечто осмысленное. И все же от их взглядов у меня затряслись все поджилки. Самый высокий из них и менее горбатый прикрикнул на всех, и они зашипели, как змеи, и опустили оружие. Высокий ткнул меня в грудь подагрическим пальцем и махнул рукой в сторону развалин. Приглашал меня идти за ним.

Меня окружили и повели в сторону дома, вернее, к тому, что было некогда единственным представительным домом в нашем городе с индивидуальной архитектурой. Мы опустились в подвальную часть, прошли ряд коридоров и вышли в просторное помещение, скупо освещенное масляными коптилками. Но было видно, что здесь соблюдается относительный порядок. Пол подметён. Вдоль стен расположились драные диваны, колченогие стулья и столы. Всё это ободранное, тусклое, допотопное, разностильное и ущербное. Одним словом, рухлядь.

В конце помещения – большой стол, а за ним сидел обыкновенный человек средних лет. Я даже не поверил своим глазам. И одет он был более или менее прилично: кожаная куртка, джинсы, свитер. Потрёпанное, но все же целое. И лицо бритое. Чёрные волосы коротко подстрижены. Глаза тёмные, острые, холодные. Всем своим обликом он резко отличался от своих соплеменников. Несколько мужиков, тоже бритых, но похуже одетых, сидели позади своего предводителя. Их лица плохо просматривались в неверном свете коптилок.

Человек за столом пригласил жестом подойти поближе, а конвоирам велел остаться на месте. Я подошёл со смешанным чувством страха и любопытства. Он внимательно разглядел меня и моё одеяние и спросил почти понятно:

– Ты не Придук. И не Штым. И не Редук. Я всех Любогонов Брига знаю в лицо. Ты кто? Арист? Из какой кодлы?

Приглушив естественное волнение, я с достоинством ответил:

– Я не знаю ваших терминов. Если Бриг – название города, то раньше он назывался Весьегорск. Если это ваш участок, то я не знал этого. Я попал к вам из 2099 года. Мне хочется есть и пить. Ещё хотел бы узнать, что здесь происходит? Что случилось с городом? Куда подевались его обитатели? Машины? Много чего хотелось бы мне узнать. Я один и никаких Твердыков не знаю.

Вожак терпеливо выслушал меня и ответил:

– Твердыки – наша кодла. Бриг – город вообще. Любой. Наш участок – бродилка. Начинается у четвёртой черты у Бара. У штаба. Каждый не из нашей кодлы должен быть охламучен. Таков закон. И ты не исключение, хоть и не похож на Любогона из Брига. Может быть, ты Пригляд из деревни?

– А кто это такие – Любогоны, Пригляды? Что значит охламучен?

– Ну хорошо, – сказал он. – Любогоны руководят кодлами. А кодлы состоят из Аристов и работающих на них Плебов. Это они поймали тебя у Бара. В Бриге восемь кодл. Все они воюют между собой, хотя границы достаточно чётко отмечены в особом соглашении. И если кто нарушает границу, его ловят и… – Тут он запнулся и нехотя закончил: – Это борьба за выживание. Закон природы. По Дарвину.

«Он и Дарвина знает?» – поразился я.

В этот момент в помещение ввалилась ещё одна орава дикарей и вытолкнула на середину такого же оборванного и звероподобного аборигена. Послышался говор: Придук, Придук…

Вожак шевельнул пальцем, и пленника мгновенно закололи ножом, как поросёнка. И все бросились раздирать труп на части. Кровь залила пол. Зрелище не для слабонервных. Вожак крикнул что-то. Сидевшие позади него Аристы вышли из тени и прогнали визжащую и чавкающую орду. Труп унесли. Я без сил опустился на первый попавшийся стул. Вожак, глядя прямо мне в глаза, твёрдо заявил:

– Это и есть борьба за выживание. Боюсь, что и тебя ожидает подобная участь. Должны же мы чем-то питаться. А теперь тебя проводят. Мы ещё встретимся сегодня.

И меня увели. Сунули в тесную комнатушку без окон и оставили масляный светильник. Дали поесть. На деревянной доске – какие-то овощи. И стакан воды. Вода тухлая, но холодная, и я с жадностью утолил жажду.

Время тянулось очень медленно. Часов у меня, к сожалению, не было, и я не мог ориентироваться. Прошло, наверное, часа три. Дверь открылась, и в комнату втолкнули ещё одного человека. Он упал в угол и закрыл лицо руками. Одет не как Плебы. Скорее как Аристы. Я наклонился над ним и стал успокаивать. Он повернулся ко мне лицом, и я с изумлением увидел, что это была девушка. И девушка ослепительной красоты. Или это после диких рож она показалась мне прекрасным цветком. Она отпрянула от меня, воскликнув:

– Кто вы?

– А вы? – глупо ответил я вопросом на вопрос.

– Узница, как видите. И вы тоже? Вы Арист, Любогон, Пригляд? На Плеба вы не похожи.

– Я из прошлого века, – скупо признался я.

– Так не бывает, – возразила девушка.