Текст книги "В дебрях Африки"

С минуту они продолжали смотреть молча, а слон тоже время от времени поворачивал на них свои маленькие потухшие глазки, и из гортани его вылетало что-то вроде хриплого бульканья.

– Знаешь, – сказал мальчик, – я думаю, что лучше сократить ему его муки.

И, сказав это, он поднял ружье и хотел прицелиться, но Нель схватила его за куртку и, упираясь обеими ножками в землю, изо всех сил старалась оттащить его от края ущелья.

– Не делай этого, Стась! Дадим лучше ему покушать! Он такой бедный! Я не хочу, чтоб ты его убивал, не хочу, не хочу!

И, топая ногами, она не переставала тащить его. Стась посмотрел на нее с удивлением. Но, видя, что глаза ее полны слез, он сказал:

– Но ведь, Нель…

– Не хочу! Не дам его убивать! Я заболею лихорадкой, если ты его убьешь!..

Для Стася было достаточно этой угрозы, чтоб отказаться от своего намерения – убить слона и вообще кого бы то ни было. С минуту он еще молчал, не зная, что ответить девочке, и, наконец, проговорил:

– Ну хорошо! Ну хорошо!.. Говорю тебе, хорошо! Пусти же меня, Нель!

Нель поспешила обнять его, и в ее заплаканных глазах блеснула улыбка. Теперь она думала уже только о том, чтобы поскорей покормить голодное животное.

Кали и Меа были очень удивлены, когда узнали, что Бвана Кубва не только не убьет слона, но что они еще должны нарвать для него столько плодов с хлебного дерева, столько стручков акаций и столько разных растений, листьев и трав, сколько только смогут. Обоюдоострый суданский меч Гебра очень пригодился Кали для этого дела, и если бы не он, работа пошла бы не так легко. Но Нель не хотела ждать, пока они кончат, и как только первый плод упал с дерева, она схватила его обеими руками и понесла к ущелью, повторяя торопливо, как бы опасаясь, чтобы кто-нибудь не захотел ее предупредить:

– Я! Я! Я!

Но Стась и не думал лишать ее этого удовольствия, и лишь опасаясь, чтобы она в порыве увлечения не свалилась вместе с плодом, схватил ее за пояс и крикнул:

– Бросай!

Огромный, как тыква, плод покатился по крутому обрыву и упал у самых ног животного. Слон тотчас же вытянул хобот, схватил плод, свернул хобот так, точно хотел положить свою добычу под шею, – и дети больше ее не видели!

– Скушал! – радостно воскликнула Нель.

– Я думаю, – ответил, смеясь, Стась.

А слон протянул к ним свой хобот, как бы желая попросить еще, и громко просопел:

– Хррумф!

– Он хочет еще!

– Я думаю! – повторил Стась.

Еще один плод полетел вслед за первым и исчез в одно мгновенье таким же образом; потом третий, четвертый, десятый. Затем стали летать стручки акаций и целые вязанки травы и крупных больших листьев. Нель не пустила никого сменить себя, и, когда ее маленькие ручки устали от работы, она сталкивала новые вязанки ножками, а слон продолжал съедать их и, поднимая время от времени хобот, произносил свое громкое «хррумф», давая понять, что хочет еще, и – как утверждала Нель – в знак благодарности.

Но Кали и Меа устали наконец от работы, которую они исполняли очень усердно лишь в полной уверенности, что Бвана Кубва хочет сначала откормить слона, а потом убить его.

Бвана Кубва, однако, приказал им наконец перестать, так как солнце спустилось уже очень низко и пора было начать строить зерибу. К счастью, это оказалось не очень трудно, так как две стороны треугольного мыса были совершенно неприступны, и нужно было загородить только третью. В акациях с жесткими длинными колючками тоже не было недостатка. Нель не отходила ни на шаг от ущелья и, сидя на корточках на краю его, издали телеграфировала Стасю, что слон делает. То и дело раздавался ее тоненький голосок:

– Шарит кругом хоботом!

Или:

– Шевелит ушами. Ух, какие большие у него уши!

И вдруг:

– Стась! Стась! Встает! Ой!

Стась поспешил к Нель и схватил ее за руку. Слон действительно встал, и тут только детям удалось увидеть его во всю его величину. Они видели раньше несколько раз огромных слонов, которых провозили через Суэцкий канал на кораблях из Индии в Европу, но ни один из них не мог бы сравниться с этим колоссом, который действительно выглядел точно огромная скала шиферного цвета, движущаяся на четырех ногах. К тому же он отличался от тех слонов огромными бивнями, футов до пяти, пожалуй, длиною, и, как заметила уже раньше Нель, невероятно большими ушами. Передние ноги у него были очень высокие, но сравнительно тонкие, вероятно, вследствие продолжительного поста.

– Вот так лилипут! – воскликнул Стась. – Если бы он стал на дыбы и протянул как следует хобот, он бы мог схватить тебя за ножку.

Но колосс и не думал ни становиться на дыбы, ни хватать кого-нибудь за ногу. Шатающимися шагами он подошел к концу ущелья, посмотрел с минуту в пропасть, на дне которой бурлила вода, затем повернулся к стене, расположенной ближе к водопаду, протянул к ней хобот и, погрузив его, насколько мог, в воду, начал пить.

– Счастье его, – заметил Стась, – что ему удалось дотянуться до воды, а то он околел бы, наверно.

Слон пил так долго, что Нель стала за него беспокоиться.

– Стась, а он от этого не заболеет? – спросила она.

– Не знаю, – ответил, смеясь, Стась, – но уж если ты взяла его под свое попечение, то ты скажи ему, что это опасно.

Нель наклонилась над обрывом и стала кричать:

– Слон, слон, довольно!

И слон как будто понял, что ему говорят: он тотчас же перестал пить и стал только обливаться водой, – сначала облил себе ноги, потом спину, потом бока.

Между тем уже стемнело. Стась отвел Нель за зерибу, где их уже ждал ужин.

Оба были в прекрасном настроении: Нель – потому, что спасла жизнь слону, а Стась – что видел ее блестевшие, как две звездочки, глаза и счастливое личико, выглядевшее здоровее, чем когда-либо за все время после отъезда из Хартума. Его радовала еще надежда, что им удастся провести хорошо и спокойно ночь. Неприступный с двух сторон мыс вполне обеспечивал их от нападения, а с третьей стороны Кали и Меа соорудили такую высокую стену из колючих веток акаций и пассифлоры, что не могло быть и речи о том, чтоб какой-нибудь хищный зверь смог пробиться через такую преграду. Погода к тому же стояла превосходная, и, как только зашло солнце, небо заискрилось мириадами звезд. Приятно было дышать прохладным, благодаря близости водопада, воздухом, насыщенным ароматом степи и только что наломанных ветвей.

«Тут уж моя «муха» не заболеет лихорадкой», – с радостью думал Стась.

Разговор завязался опять о слоне, так как Нель не могла говорить ни о чем другом и не переставала восторгаться его величиной, хоботом и бивнями, которые у него действительно были огромные. В конце концов она обратилась к Стасю:

– Не правда ли, Стась, какой он умный?

– Как Соломон, – ответил Стась, – но из чего ты это видишь?

– Как только я его попросила, чтоб он не пил больше, он сейчас же меня послушал.

– Если он до сих пор не учился по-английски и все-таки понимает, то это в самом деле нечто необычайное.

Нель поняла, что Стась трунит над нею, и, надув немного губки, проговорила:

– Говори себе что хочешь, а я уверена, что он очень умный и скоро привыкнет к нам и станет ручным.

– Скоро ли, не знаю, но стать ручным он может. Африканские слоны, правда, более дики, чем азиатские, но все-таки я думаю, что Ганнибал, например, пользовался африканскими.

– А кто такой был Ганнибал?

Стась посмотрел на нее со снисходительно-пренебрежительной усмешкой.

– В твоем возрасте, – сказал он, – таких вещей еще не знают. Ганнибал был великий карфагенский вождь, который употреблял слонов в войне с римлянами. А так как Карфаген находился в Африке, – то, значит, слоны у него были африканские.

Дальнейший разговор их прервал громкий рычащий крик слона, который, наевшись и напившись, начал трубить, неизвестно – от радости или от тоски по полной свободе. Саба вскочил и начал лаять.

– Вот как, – проговорил Стась, – теперь он сзывает товарищей. Хорошее будет дело, когда их сбежится сюда целое стадо.

– Он скажет остальным, что мы были добры с ним, – торопливо ответила Нель.

Стась, не боявшийся опасности, так как рассчитывал на то, что если бы сбежалось в самом деле целое стадо, то его испугал бы огонь костра, проговорил, усмехаясь:

– Хорошо, а если все-таки слоны сбегутся, ты не будешь плакать от страха?! Нет, у тебя на глазах только выступит пот, как было уже два раза.

И он стал шутя поддразнивать ее:

– Я не плачу, у меня только пот на глазах…

Нель, однако, по его веселому лицу догадалась, что никакая опасность им не грозит.

– Когда мы его приручим, – сказала она, – у меня глаза уже больше никогда не будут потеть, хотя бы кругом рычали хоть десять львов.

– Почему так?

– Он нас тогда защитит.

Стась заставил замолчать Саба, который не переставал отвечать слону, и, задумавшись немного, ответил Нель:

– Ты забыла об одном: ведь мы здесь навеки не останемся, а поедем дальше. Я не говорю сейчас… Место здесь хорошее и здоровое. Я думаю здесь, пожалуй, остаться… на неделю, может быть, на две, и тебе и нам – всем полезно отдохнуть. Но хорошо! Пока мы будем тут, ты будешь кормить слона, хотя для всех это будет изрядная работа. Но ведь он в западне; как же мы возьмем его с собой? Что же тогда будет? Мы уедем, а он тут останется и, не имея пищи, опять будет мучиться, пока не околеет. Тогда нам будет его еще больше жалко…

Нель очень опечалилась и некоторое время сидела молча, не находя, по-видимому, что ответить на эти справедливые рассуждения. Но через минуту она подняла головку и, откинув назад волосы, опускавшиеся ей на глаза, обратила на Стася полный доверчивости взгляд.

– Я знаю, Стась, – сказала она, – что если ты захочешь, то выведешь его из ущелья.

– Я?

Нель, протянув пальчик, прикоснулась им к руке Стася и повторила:

– Ты.

Хитрая маленькая женщина понимала, что ее доверие польстит мальчику и что с этой минуты он начнет думать, как бы освободить слона.

XXVI

Ночь прошла спокойно, и хотя на южной стороне неба скопилось много туч, утро встало совсем ясное. Кали и Меа, по приказанию Стася, занялись тотчас после завтрака собиранием дынь, стручков акации, свежих листьев, травы и всякого иного корма для слона. Все это они складывали на краю ущелья. Так как Нель хотела непременно сама кормить своего нового друга, то Стась выстругал для нее из молодой ветвистой смоковницы нечто вроде вил, чтобы ей легче было сталкивать припасы на дно ущелья. Слон трубил с самого утра, прося, по-видимому, корма, и, когда увидел на краю ущелья ту же белую крошку, которая накормила его вчера, встретил ее радостным бульканьем и тотчас же протянул к ней свой хобот. При дневном свете он показался еще больше, чем накануне. Он был страшно худ, но выглядел гораздо бодрее, и в его маленьких умных глазах, которые он поворачивал к Нель, светилась радость. Нель утверждала даже, что передние ноги у него потолстели за ночь. Она начала сталкивать ему корм с таким усердием, что Стасю пришлось ее удерживать и, в конце концов, когда она уже чересчур устала, самому сменить ее. Им обоим было очень весело; особенно забавляли их капризы слона. Сначала он ел все, что ему падало под ноги. Но вскоре, утолив первый голод, он стал разборчив. Когда ему попадалось растение, которое он не очень любил, он отряхивал его о передние ноги и потом подбрасывал хоботом вверх, точно желая сказать: «Сами кушайте это лакомство». Наконец, утолив свой голод и жажду, он начал с видимым удовольствием обмахиваться своими огромными ушами.

– Я уверена, – заявила Нель, – что если бы мы спустились к нему, он нам не сделал бы ничего плохого.

И она начала кричать ему:

– Слоник, милый слоник, не правда ли, ведь ты ничего не сделал бы нам плохого?

И когда слон кивнул в ответ хоботом, она обернулась к Стасю:

– Вот видишь, он говорит, что не сделал бы!

– Очень может быть, – ответил Стась. – Слоны очень умные животные. Он понял, по-видимому, что мы ему нужны. И даже, кто знает, может, он чувствует к нам даже благодарность. Все-таки пока лучше еще не пробовать, а особенно – пусть не пробует Саба; его-то он, наверно, убьет. Со временем, может быть, и они подружатся.

Дальнейшему восхищению слоном помешал Кали, который, предчувствуя, что ему придется каждый день трудиться, чтоб кормить слона, подошел к Стасю и, широко ухмыляясь, проговорил:

– Великий Господин убить слона, а Кали его кушать, а не собирать траву и ветки.

Но Великий Господин был очень далек от желания убить слона и, будучи от природы очень пылким, возразил ему не без раздражения:

– Ты осел.

Но, к несчастью, он забыл, как будет «осел» на языке кисвахили, и сказал по-английски. А Кали, не понимая по-английски, счел, по-видимому, это слово за похвалу или одобрение, так как минуту спустя дети услышали, как он, обращаясь к Меа, хвастливо говорил:

– У Меа черная кожа и черный мозг, а Кали – осел. – И потом еще прибавил с гордостью: – Сам Великий Господин сказал, что Кали осел.

Между тем Стась, приказав обоим смотреть за Нель, беречь ее как зеницу ока, а если бы что случилось, тотчас же позвать его, взял ружье и пошел к оторвавшейся скале, закрывавшей вход в ущелье. Подойдя к ней, он внимательно осмотрел ее, исследовал все ее трещины, просунул прут в щель, которую нашел в нижней части каменной глыбы, тщательно измерил ее глубину, а затем медленным шагом вернулся к стоянке и, открыв ящик с патронами, начал считать.

Не успел он досчитать до трехсот, как с баобаба, росшего в пятидесяти шагах от палатки, послышался голос Меа:

– Господин, господин!

Стась подошел к огромному дереву, ствол которого, сгнивший у земли, выглядел точно башня, и спросил:

– Чего тебе?

– Тут недалеко видно много зебр, а там дальше пасутся антилопы.

– Хорошо. Я возьму ружье и пойду настреляю их. Нужно накопить мяса. А ты зачем влезла на дерево? Что ты там делаешь?

Девушка ответила своим грустным певучим голосом:

– Меа увидала гнездо серых попугаев и хотела принести молодых птенчиков маленькой мисс, но гнездо пусто, – Меа не получит бус на шею…

– Получишь – за то, что любишь мисс.

Молодая негритянка быстро слезла по шершавой коре дерева и с сияющими от радости глазами стала повторять:

– О да! Да! Меа очень любит мисс и бусы тоже!

Стась ласково погладил ее по голове. Взяв ружье и закрыв ящик с патронами, он направился туда, где, по словам Меа, паслись зебры. Спустя полчаса звук выстрела донесся до стоянки, а через час маленький охотник вернулся с радостной вестью, что ему удалось убить молодую зебру и что вся окрестность полна дичи и всяких животных; он видел с возвышения, кроме зебр, большие стада антилоп и небольшую группу водяных коз, которые паслись близ реки.

Он велел Кали взять лошадь и привезти убитую зебру, а сам начал тщательно осматривать огромный ствол баобаба, обходить его кругом и постукивать прикладом по его шершавой коре.

– Что ты делаешь? – спросила его Нель.

– Смотри, – ответил он, – какой великан. Если бы пятнадцать человек взялись за руки, они, кажется, не обхватили бы этого дерева. Оно помнит, пожалуй, времена фараонов. Но внизу ствол весь сгнил, и в нем видно пустое дупло. Посмотри-ка, через это отверстие легко пролезть в середину. Знаешь, там, пожалуй, можно устроить целую комнату, и мы сможем все там жить. У меня сразу мелькнула эта мысль в голове, когда я увидел Меа на этом дереве, и на охоте я все время думал об этом.

– А ведь ты говорил, что нам нужно поскорее добраться до Абиссинии.

– Так-то так. Но нужно немного отдохнуть. Я говорил тебе вчера, что решил остаться здесь неделю или две. Тебе жаль оставлять своего слона, а я боюсь, как бы тебе не повредили дожди, которые уже начались и во время которых трудно избежать лихорадки. Сегодня погода ясная, но вот, видишь, там собираются тучи, и, кто знает, пожалуй, еще к вечеру разразится ливень. Палатка слабо защищает, а в баобабе, если он не прогнил до самой верхушки, мы можем и в ус себе не дуть, хотя бы кругом бушевал какой угодно ураган. Да там и вообще будет безопаснее, чем в палатке: стоит только завалить терновыми ветками эту дыру и окошки, которые мы сделаем для света, и тогда пусть рычат кругом сколько угодно львов, – мы можем сидеть да посмеиваться. Период весенних дождей никогда не длится больше месяца, и я все больше думаю, что нам бы лучше переждать его. А если переждать, так лучше здесь, чем где-нибудь в другом месте, и лучше в этом дупле, чем в палатке.

Нель всегда соглашалась со всем, что предлагал Стась, и тем охотнее согласилась и на этот раз, что мысль остаться вблизи слона и жить в дупле баобаба ей страшно понравилась. Она тотчас же начала строить планы, как они уберут комнаты, как обставят их и как будут приглашать друг друга на чашку чаю и обеды. Им стало обоим очень весело, и Нель захотелось тотчас же осмотреть свое новое жилище. Но Стась, становившийся с каждым днем опытнее и предусмотрительнее, посоветовал ей не торопиться хозяйничать там.

– Прежде чем мы поселимся там сами, – объяснил он, – надо попросить убраться прежних жильцов, которые, наверное, там есть.

Он приказал Меа бросить внутрь баобаба несколько зажженных, свежих и сильно дымящихся веток.

Оказалось, что это было совсем нелишне, так как огромное дерево было действительно заселено, и притом такими хозяевами, на гостеприимство которых трудно было рассчитывать.

XXVII

Отверстий в дереве было два: одно большое, на высоте полуметра от земли, другое поменьше, – на высоте приблизительно второго этажа в городских домах. Едва Меа бросила в нижнее отверстие зажженные дымящиеся ветки, как из верхнего отверстия начали вылетать огромные летучие мыши и, ослепленные солнечным светом, с писком стали носиться вокруг дерева. Но еще минуту спустя из нижнего отверстия выскочил, как молния, настоящий хозяин – огромный удав, дремавший, по-видимому, в дупле и переваривавший остатки последнего обеда. Дым защекотал, по-видимому, у него в ноздрях и разбудил его, заставив подумать о спасении. При виде огромного стального тела, которое выскочило, словно огромная пружина из дымящейся пасти, Стась схватил на руки Нель и пустился бежать с нею в открытую степь. Но пресмыкающееся, само ошеломленное до смерти, и не думало их преследовать: извиваясь в траве между раскиданными тюками, оно убегало с неимоверной быстротой по направлению к ущелью, чтоб спрятаться там где-нибудь в расселине между скалами. Дети понемногу пришли в себя от испуга. Стась поставил Нель на землю и побежал за ружьем, а потом за змеей – к ущелью. Нель последовала за ним. Но не успели они пробежать и двадцати шагов, как глазам их представилось столь необычайное зрелище, что они оба остановились как вкопанные. Высоко, над самым ущельем, показалось на одно мгновение тело удава и, описав в воздухе зигзаг, упало вниз. Через минуту оно снова появилось и опять упало. Подбежав к краю ущелья, дети с изумлением увидели, что это их новый друг, слон, заставив змею сначала дважды совершить такое воздушное путешествие, был занят тем, что тщательно растаптывал ее голову своей огромной, похожей на колоду ногой. Покончив с этим делом, он опять поднял хоботом еще трепетавшее тело, но на этот раз не подбросил его кверху, а швырнул прямо в водопад. Совершив это, он, качаясь из стороны в сторону и обмахиваясь ушами, стал пытливо смотреть на Нель и в конце концов протянул к ней свой хобот, как бы требуя награды за свой геройский и благоразумный поступок.

Нель тотчас же побежала в палатку и, вернувшись с полным подолом диких фиг, стала бросать их ему по нескольку сразу. Слон тщательно отыскивал их в траве и клал одну за другой себе в пасть. Те, которые застревали в глубоких расселинах, он выдувал с такой силой, что вместе с фигами взлетали на воздух камни величиной с человеческий кулак. Дети встречали рукоплесканиями и смехом эти эксперименты. Нель несколько раз возвращалась за новыми запасами, не переставая утверждать при каждой новой фиге, что слон уже совершенно ручной и что она готова хоть сейчас спуститься к нему.

– Вот видишь, Стась, – говорила она, – у нас будет защитник… Он ведь никого не боится в пустыне, – ни льва, ни змеи, ни крокодила. И какой он добрый… И он нас, наверно, очень любит.

– Если он станет ручным, – ответил Стась, – и если я смогу оставлять тебя на его попечении, то я действительно вполне спокойно буду уходить на охоту. Лучшего защитника я не мог бы найти для тебя во всей Африке.

А потом немного спустя он прибавил:

– Здешние слоны более дики; но про азиатских, например, я читал, что они удивительно ласковы с детьми. В Индии никогда не было случая, чтобы слон обидел ребенка; а если слон разъярится, что иногда случается, то местные корнаки посылают для укрощения его детей.

– Вот видишь, видишь!

– Во всяком случае, ты хорошо сделала, что не позволила мне убить его.

При этих словах глазки Нель заблестели от радости двумя зелеными огоньками. Поднявшись на носках, она положила Стасю на плечи обе руки и, закинув головку назад, спросила, заглядывая ему в глаза:

– Я сделала так, как если бы мне было сколько лет? Скажи, как сколько мне было бы лет?

– По крайней мере, семьдесят, – ответил Стась.

– Ну, вот, ты всегда шутишь.

– Ну, посердись, посердись! А кто освободит слона?..

В ответ на это Нель опять начала ласкаться, как маленький котенок.

– Ты… И я тебя буду за это очень любить… и он тоже.

– Я вот все думаю о том, как бы это сделать, – сказал Стась. – Но это будет очень трудно. Я примусь за это дело только тогда, когда надо будет нам отправляться дальше.

– Почему только тогда?

– Потому что, если я его освобожу прежде, чем он станет совсем ручным и привыкнет к нам, он возьмет да уйдет от нас.

– Что ты! Он от меня не уйдет.

– Ты думаешь, что он – как я! – ответил Стась не без ехидства.

Дальнейший разговор прервал приход Кали, привезшего убитую зебру с детенышем, которого заел Саба. Было очень хорошо, что пес побежал за Кали и не участвовал благодаря этому в погоне за удавом; он, наверно, помчался бы за ним и, догнав его, исчез бы в его убийственных кольцах, прежде чем Стась поспел бы явиться к нему на помощь. Но за то, что он заел крошечного жеребчика, он получил нагоняй от Нель, хотя не принял, по-видимому, его очень близко к сердцу, так как не спрятал даже свешивавшегося из пасти и покрытого кровью языка.

Стась тем временем сообщил Кали, что он думает устроить жилье в дереве, и рассказал ему о том, что произошло во время окуривания дупла дымом и как слон справился с удавом. Мысль поселиться в баобабе, который мог дать защиту не только от дождя, но и от диких зверей, очень понравилась негру; но поступок слона совсем не встретил в нем сочувствия.

– Слон глуп, – сказал он, – и бросил ниоку[36]36
  Змею.


[Закрыть] в гремящую воду. Но Кали знает, что ниока хорошая; он пойдет к гремящей воде, поищет ее и зажарит… Потому что Кали умный и – осел.

– Что ты осел, это верно! – ответил Стась. – Неужели ты станешь есть змею?

– Ниока хорошая, – повторил Кали. И, указывая на убитую зебру, прибавил: – Лучше, чем эта ньяма.

Стась взял Кали, и оба они отправились к баобабу, чтобы устроить там новое жилище. Кали отыскал на берегу плоский камень величиной с большое решето и, поместив его в середине дупла, насыпал на него раскаленных угольев, продолжая подсыпать каждый раз новые и следя только за тем, чтобы не загорелась внутри дупла труха и не сожгла всего дерева. Он заявил, что делает это с той целью, чтоб «ничего не укусить» Великого Господина и Дочь Месяца. Эта предосторожность оказалась совсем нелишней. Как только дым и угар наполнили все дупло и стали выходить наружу, из всех трещин коры стали выползать самые разнообразные существа. Черные и бурые жуки, волосатые, величиной со сливу, пауки, покрытые колючками гусеницы толщиной с палец, и отвратительные, страшно ядовитые сколопендры, укус которых может быть смертелен. Видя, что делалось снаружи ствола, можно было представить себе, сколько подобных тварей должно было погибнуть от дыма внутри. Тех, которые падали с коры и с нижних ветвей на траву, Кали немилосердно давил камнями, то и дело поглядывая на верхнее и нижнее дупла и точно опасаясь, что вот-вот оттуда выглянет еще что-нибудь новое.

– Что ты так смотришь? – спросил Стась. – Ты думаешь, что там может быть еще змея?

– Нет, Кали боится Мзиму.

– Что такое Мзиму?

– Злой дух.

– Ты видел когда-нибудь в жизни Мзиму?

– Нет, но Кали слышал страшный шум, который Мзиму делает в хижинах колдунов.

– Значит, ваши колдуны его все-таки не боятся?

– Колдуны умеют заклинать его и потом ходят по хижинам и говорят, что Мзиму сердится. Тогда негры приносят им бананы, мед, помбе[37]37
  Пиво, выделываемое из растения сорго.


[Закрыть], яйца и мясо, чтоб умилостивить Мзиму.

Стась пожал плечами:

– Видно, хорошо у вас быть колдуном. Но, может быть, эта змея и был Мзиму?

Кали отрицательно мотнул головой:

– Тогда бы не слон убить Мзиму, а Мзиму убить слон. Мзиму – смерть…

Слова его были вдруг прерваны каким-то странным шумом и треском внутри дерева. Из нижнего дупла вылетел клуб бурой пыли. Внутри послышался опять треск, еще сильнее первого.

Кали тотчас же бросился лицом на землю и начал пронзительно кричать:

– Ака! Мзиму! Ака! Ака! Ака!

В первое мгновение Стась тоже отскочил, но тотчас же овладел собой, и, когда прибежали Нель с Меа, он стал объяснять им, что там могло случиться.

– Там, наверное, накопились целые комья трухи. От тепла внутри ствола они расширились, обвалились и засыпали уголья. А он думает, что это Мзиму. Надо, однако, налить туда воды через отверстие; если уголья не погасли и труха загорится, тогда может сгореть все дерево.

Видя, однако, что Кали продолжает лежать и не перестает повторять с ужасом: «Ака! Ака!» – он взял ружье, которым стрелял обыкновенно дичь, выстрелил из него в отверстие дупла и сказал негру, ткнув его прикладом:

– Твой Мзиму убит. Не бойся!

Кали поднял голову, но не вставал с колен.

– О Великий, Великий Господин! Великий Господин не бояться даже Мзиму?

И он начал смеяться.

Немного погодя негр совсем успокоился и, когда он сел за приготовленный Меа обед, оказалось, что минутный испуг ничуть не лишил его аппетита: кроме копченого мяса, он съел еще сырую печенку растерзанного собакой жеребчика, не считая диких фиг, которые в изобилии доставляла росшая поблизости смоковница.

После обеда Кали и Стась вернулись к дереву, вокруг которого оставалось еще много дела. Надо было выгрести труху, уголья, целые сотни изжаренных в огне жуков и мокриц, с десяток задохнувшихся и закопченных в дыму летучих мышей. Все это отняло у них больше двух часов времени. Стасю показалось странным, что летучие мыши могли жить в таком близком соседстве с удавом, но он сообразил, что огромная змея или пренебрегала такой мелкой добычей, или, не имея внутри дупла вокруг чего обвиться, никак не могла до них добраться. Жар от угольев, заставив обрушиться весь слой гнилой трухи, превосходно очистил все дупло, и внутренний вид последнего очень радовал Стася, так как в нем было просторно, точно в большой комнате, и там могли найти приют не четверо, а целый десяток людей. Нижнее отверстие служило дверью, верхнее – окном, благодаря которому внутри огромного ствола не было ни темно, ни душно. Стась задумал разделить все помещение посредством полотнищ палатки на две комнаты, из которых одну предназначить для Нель и Меа, а другую для себя, Кали и Саба.

Дерево не прогнило до самой верхушки ствола, и дождь, таким образом, не мог проникать внутрь; а чтоб совсем защитить себя от него, достаточно было приподнять и подпереть чем-нибудь кору над обоими отверстиями, так, чтоб она образовала нечто вроде крыши над ними. Пол дупла они решили усыпать высушенным на солнце речным песком, а поверх его наложить еще сухого мха.

Работа была действительно не из легких, особенно для Кали, которому приходилось, кроме того, коптить мясо, поить лошадей и заботиться о пропитании для слона, беспрестанно трубившего и просившего корма. Несмотря на это, молодой негр очень охотно, даже с жаром, принялся за устройство нового жилья. Причину своей радости он сообщил Стасю в первый же день:

– Когда Великий Господин и Дочь Месяца поселятся в дереве, Кали не нужно будет каждую ночь строить большую зерибу, и он сможет вечером ничего не делать.

– А ты любишь ничего не делать? – спросил Стась.

– Кали мужчина, и Кали любит ничего не делать, потому что работать должны только женщины.

– А вот же, видишь, я работаю для мисс.

– Зато когда мисс вырастет, она должна будет работать для Великого Господина; а если не захочет, тогда Великий Господин, наверное, ее бить.

Но при одной мысли о том, чтоб бить Нель, Стась вскочил как ошпаренный и крикнул сердито:

– Глупый! Ты знаешь, кто такая мисс?

– Не знаю, – ответил с испугом чернокожий.

– Она… Она… доброе Мзиму!

У Кали даже ноги подкосились.

А когда они кончили работать, он боязливо подошел к Нель, упал перед ней ниц и стал повторять, правда, не испуганным, но молитвенным голосом:

– Ака! Ака! Ака!

А «доброе Мзиму» вытаращило на него свои прелестные, цвета морской воды, глазенки, совершенно не понимая, что случилось и чего хочет Кали.