Текст книги "В дебрях Африки"

«Доброе Мзиму» между тем, хотя и очень смущенное ролью божества, протянуло, по совету Стася, свою маленькую ручку и стало приветствовать негров. Черные воины радостно следили глазами за каждым движением этой маленькой ручки с глубокой верой, что в ней заключаются «могущественные чары», которые защитят их и охранят от множества бед. Некоторые, ударяя себя в грудь и по бедрам, говорили: «О мать! Теперь-то нам будет хорошо, – нам и нашим коровам!» М’Руа, оправившись совсем от страха, подошел к слону, еще раз низко поклонился «доброму Мзиму», а потом Стасю и обратился к нему с такими словами:

– Хочет ли Великий Господин, который везет на слоне белое божество, съесть кусок М’Руа и согласен ли он, чтобы М’Руа съел кусок его и чтобы они стали братьями, между которыми нет лжи и измены?

Кали тотчас же перевел эти слова, но, видя по лицу Стася, что у того нет ни малейшей охоты «скушать кусок» М’Руа, обратился к старому негру с такими словами:

– О М’Руа, неужели ты думаешь, что белый господин, столь могучий, что его боится слон, Великий Господин, у которого в руках гром, убивающий львов, которому виляет хвостом «вобо», который пускает огненные змеи и ломает скалы, может заключать братство крови с первым попавшимся царьком? Подумай, о М’Руа, не наказал ли бы тебя великий дух за дерзость и не довольно ли с тебя будет чести, если ты съешь кусок Кали, сына Фумбы, повелителя ва-химов, и если Кали, сын Фумбы, съест кусок тебя?

– А ты не невольник? – спросил М’Руа.

– Великий Господин не похитил Кали и не купил его, а спас ему жизнь, и потому Кали ведет «доброе Мзиму» и господина в страну ва-химов, чтобы ва-химы и их повелитель Фумба оказали им почет и принесли богатые дары.

– Тогда пусть будет так, как ты говоришь, и пусть М’Руа съест кусок Кали, а Кали – кусок М’Руа.

– Пусть будет так! – повторили все воины.

– Где же колдун? – спросил царь.

– Где колдун? Где колдун? Где Камба? – стали повторять многочисленные голоса.

Но вдруг произошло нечто такое, что могло совершенно изменить положение, нарушить дружеские отношения и вооружить негров против пришельцев. В стоявшей поодаль и окруженной отдельным частоколом хижине послышался вдруг адский треск. Он был похож не то на рев льва, не то на гром, не то на грохот барабана, не то на хохот гиены или вой волка, не то на пронзительный скрип ржавых железных петель. Услышав эти ужасные звуки, Кинг начал рычать, Саба лаять, а осел, на котором сидел Насибу, реветь. Воины вскочили как ужаленные и вырвали копья из земли. Поднялось смятение. Стась услышал беспокойные возгласы: «Наше Мзиму! Наше Мзиму!» Почет и расположение, с каким негры смотрели на пришельцев, исчезли в одно мгновение. Глаза дикарей стали бросать подозрительные и неприязненные взгляды. В толпе стал подыматься грозный ропот, а страшный треск в одинокой хижине все усиливался.

Кали перепугался и, быстро приблизившись к Стасю, стал говорить прерывающимся от волнения голосом:

– Господин, это колдун разбудил «злое Мзиму», и оно боится, что ему не будут приносить дары, и потому оно рычит от злости. Успокой, господин, колдуна и «злое Мзиму» богатыми дарами, а то эти люди обратятся против нас.

– Успокоить их? – сурово повторил Стась.

Он понял коварство и корысть колдуна. Его охватила злоба, а неожиданная опасность взбудоражила всю его душу. Глаза его зловеще блеснули, он закусил губы и сжал кулаки, щеки его побледнели.

– Я их успокою, – проговорил он, – только не дарами!

И он не задумываясь погнал слона к хижине.

Кали, не желая оставаться один среди негров, последовал за ним. Из груди диких воинов вырвался крик, – неизвестно, испуга или негодования, – но прежде чем они успели опомниться, частокол под напором головы слона затрещал и рухнул; вслед за ним рассыпались глиняные стены хижины, крыша ее очутилась в воздухе, окруженная клубами пыли; наконец, еще через минуту М’Руа и его люди увидели поднятый кверху черный хобот, а на конце его – колдуна Камба.

Стась заметил на полу большой барабан, сделанный из ствола сгнившего внутри дерева, обтянутого кожей. Он велел Кали подать ему этот инструмент и, повернув слона, остановился прямо против изумленных воинов.

– Люди, – проговорил он громким голосом, – это не ваше Мзиму рычит, а трещит этот плут на барабане, чтоб выманивать от вас приношения… А вы боитесь его, как дети!

С этими словами он взялся рукой за бечевку, перетянутую через сухую кожу барабана, и начал вертеть его изо всех сил. Те же звуки, что прежде так испугали негров, раздались и теперь, даже еще пронзительнее, так как их не заглушали стены хижины.

– О, как же глуп М’Руа и его дети! – воскликнул Кали.

Стась отдал ему барабан, и негр начал трещать на нем с таким усердием, что в течение минуты нельзя было расслышать ни одного слова. Когда ему показалось наконец довольно, он швырнул барабан под ноги М’Руа.

– Вот ваше Мзиму! – крикнул он ему со смехом.

И с обычным для негров многословием он обратился к воинам с речью, труня и насмехаясь над ними и над М’Руа. У ва-химов ни женщины, ни даже дети не боялись бы такого Мзиму, а М’Руа и его люди боятся. Одно есть только истинное Мзиму и один воистину великий и могучий господин. Пусть же они воздадут им почести и пусть принесут как можно больше даров. А то на них посыплются беды, о каких они до сих пор и не слыхивали.

Для негров не нужно было даже этих слов. Уже одного того, что колдун вместе со своим злым Мзиму оказался много слабее нового белого божества и белого господина, было для них достаточно, чтобы отступиться от него и наградить его презрением. Сам М’Руа стал просить Стася, чтоб он позволил связать колдуна и продержать его до тех пор, пока они не придумают для него достаточно жестокой казни. Но Нель решила оставить ему жизнь, и так как Кали объявил перед тем, что там, где пребывает «доброе Мзиму», не может быть пролита человеческая кровь, то Стась разрешил только прогнать несчастного колдуна из деревни.

Камба, который был уверен, что умрет в самых мучительных пытках, пал ниц перед «добрым Мзиму» и со слезами на глазах стал благодарить его за дарованную ему жизнь. С этой минуты ничто уже не нарушало торжества. Из-за частокола высыпали женщины и дети, так как весть о появлении необычайных гостей распространилась по всей деревне и желание увидеть белое Мзиму одержало верх над страхом. Стась и Нель в первый раз видели поселение настоящих дикарей, до которых не доходили даже арабы. Одеяние этих негров состояло только из луба или из кож, обвязанных вокруг бедер. Все они были татуированы. У мужчин и у женщин были продырявлены уши, и в отверстиях торчали куски дерева или кости такой величины, что растянутые мочки ушей доходили до плеч. В нижней губе они носили «пелеле», то есть деревянные или костяные кружки величиной с небольшое блюдечко. Наиболее отличившиеся воины и их жены носили на шее ожерелья из железной или медной проволоки, настолько высокие и твердые, что они едва могли поворачивать головы. Дети выглядели точно маленькие блошки и, не обезображенные еще разными «пелеле», были гораздо красивее взрослых.

Женщины, наглядевшись сначала издали на «доброе Мзиму», стали затем наперебой с мужчинами сносить подарки, состоявшие из козлят, кур и яиц, черных бобов и пива, сваренного из проса. Это продолжалось до тех пор, пока Стась не остановил этого наплыва припасов, а так как он щедро заплатил за них бусами и разноцветным ситцем, а Нель раздала детям маленькие зеркальца, которые нашлись в багаже Линде, то вся деревня наполнилась безграничной радостью и весельем, и вокруг палатки, куда укрылись маленькие путешественники, все время раздавались веселые и восторженные крики. Собравшиеся воины проплясали в честь гостей военный танец и устроили нечто вроде турнира, после чего приступили к заключению братства крови между Кали и М’Руа. Так как не было Камбы, который был необходим для этой церемонии, то его заместил старый негр, хорошо знавший все заклинания. Зарезав козленка, он вынул его печень и разрезал ее на несколько больших кусков; потом он начал вертеть рукой и ногой что-то вроде прялки и, бросая взгляд то на Кали, то на М’Руа, проговорил торжественным голосом:

– Кали, сын Фумбы, хочешь ли ты скушать кусок М’Руа, сына М’Кули, и ты, М’Руа, сын М’Кули, хочешь ли съесть кусок Кали, сына Фумбы?

– Хотим, – ответили будущие братья.

– Хотите вы, чтобы сердце Кали было сердцем М’Руа, а сердце М’Руа было сердцем Кали?

– Хотим.

– И чтобы между вами не было ни лжи, ни измены, ни злобы? И чтоб вы были братьями?

– Да!

Собравшиеся вокруг воины с возрастающим вниманием следили за происходящим.

– Ао! – воскликнул старый негр. – Но если один из вас обманет другого, изменит ему, обкрадет его, отравит, убьет, – то пусть будет проклят! И если он лжет и замышляет измену, то пусть не проглотит крови своего брата и пусть изрыгнет ее на наших глазах! И пусть умрет! Пусть растерзает его вобо! Или лев! Пусть растопчет его слон, носорог и буйвол! И пусть его укусит змея! А язык у него пусть станет черный! А глаза у него пусть спрячутся в затылок! И пусть он ходит пятками кверху!

Не только Стась, но и Кали закусывали губы, чтобы не прыснуть со смеху. А заклинания между тем повторялись, и все страшнее. Наконец у старого негра не хватило больше сил и дыхания: он сел на землю и некоторое время молча покачивал головой из стороны в сторону. Минуту спустя, однако, он встал и, взяв нож, надрезал им кожу на руке Кали и, вымазав в его крови кусок печени козленка, ткнул его в рот М’Руа, а другой кусок, вымазанный в крови царька, – в рот Кали. И тот и другой проглотили их с такой быстротой, что глаза у обоих чуть не выскочили на лоб, а потом они схватили друг друга за руки в знак верной и вечной дружбы.

Воины стали радостно кричать:

– Оба проглотили, ни один не подавился; значит, оба говорят искренне и нет между ними измены!

Стась мысленно благодарил Кали за то, что он заместил его в этой церемонии, так как чувствовал, что если бы ему пришлось глотать «кусок» М’Руа, то ему, наверно, пришлось бы обнаружить неискренность и быть заподозренным в измене.

Но зато с этой минуты маленьким путешественникам действительно больше не грозило со стороны дикарей никакое коварство, никакое нападение, а напротив, они были окружены полным гостеприимством и почти божескими почестями. Уважение к ним возросло еще больше, когда Стась, заметив большое падение на унаследованном от Линде барометре, предсказал дождь и когда дождь действительно в тот день пошел. Негры были убеждены, что этот дождь подарило «доброе Мзиму», и их благодарность к Нель не имела границ. Стась подшучивал над ней, говоря, что раз она сделалась негритянским божком, то дальше он поедет уже один, а ее оставит в деревне М’Руа, где негры выстроят для нее капище из слоновьих клыков и будут приносить ей бобы и бананы.

Но Нель была настолько уверена, что он этого не сделает, что, привстав на цыпочки, шепнула ему на ухо только два слова: «Не оставишь!» – а потом начала прыгать от радости, говоря, что раз негры, оказывается, такие добрые, то, значит, все путешествие до океана пойдет легко и быстро.

Ночью Стась оказал действительную услугу негритянскому царьку и его подданным: когда слоны напали на плантации бананов, он поехал к ним на Кинге и пустил в стадо несколько ракет. Переполох, вызванный огненными змеями, превзошел даже его ожидания. Огромные животные, охваченные безумным страхом, наполнили всю степь ревом и топотом и, убегая без оглядки, опрокидывались и топтали друг друга. Могучий Кинг с большой охотой преследовал убегающих товарищей, не жалея ударов хоботом и клыками. После такой ночи можно было быть уверенным, что долго ни один слон не появится на плантациях бананов и пальм «дум», принадлежавших деревне старого М’Руа.

Среди негров царила неописуемая радость. Они провели всю ночь в пляске и пили пиво из проса и пальмовое вино. Кали узнал у них много полезного. Оказалось, что некоторые из них слышали о какой-то «большой воде», лежащей на востоке и окруженной горами. Для Стася это было доказательством, что озеро, о котором ему не приходилось читать в книгах, действительно существует. Кроме того, он понял, что, продолжая идти в избранном направлении, они набредут, рано или поздно, на племя ва-химов. Из того, что язык Меа и Кали почти не отличался от языка М’Руа, он заключил, что название Ва-хима, вероятно, местное и что народы, живущие по берегам Бассо Нарок, наверное, все принадлежат к большому племени шиллюков, которое населяет все пространство от Нила на восток, неизвестно до каких пределов[42]42
  Местности эти во время Махди еще не были исследованы.


[Закрыть].

XXXIX

Все население далеко провожало «доброе Мзиму» и простилось с ним со слезами, умоляя его, чтобы оно явилось еще когда-нибудь к старому М’Руа и помнило о его народе. Следующие три дня караван опять шел по пустынным местам. Дни были знойные, а ночи, благодаря высоте равнины, такие холодные, что Стась велел Меа покрывать Нель двумя одеялами. Им часто приходилось проходить через горные ущелья, иногда бесплодные и скалистые, а иногда – покрытые такой густой и переплетенной между собой растительностью, что через нее едва удавалось пробираться. На обрывах этих ущелий они видели больших обезьян, а иногда львов и пантер, гнездившихся в скалистых пещерах. Стась убил одну из них по просьбе Кали, который нарядился потом в ее шкуру для того, чтобы негры сразу могли узнавать, что имеют дело с лицом царской крови.

За ущельями, на высокой нагорной равнине, стали опять показываться негритянские поселения. Одни находились близко одно от другого, другие – на расстоянии дня или двух пути. Все они были окружены высоким частоколом и так обвиты ползучими растениями, что даже вблизи выглядели точно рощицы девственного леса. Только дым, подымавшийся посредине, давал понять, что там живут люди. Принимали караван везде приблизительно так же, как в деревне М’Руа, то есть сначала с испугом и недоверием, а потом с неописуемым изумлением, восторгом и благоговением. Один только раз случилось, что вся деревня, завидев слона, Саба, лошадей и белых людей, убежала в соседний лес, так что не с кем было даже говорить. Но ни одно копье не было направлено против путешественников. Большей частью Кали съедал, бывало, «кусок» местного царька, а царек – «кусок» Кали, после чего отношения устанавливались самые дружелюбные, причем «доброму Мзиму» приносилась дань благоговения и преданности в виде кур, яиц и меда, добываемого из колод, подвешенных на пальмовых веревках к ветвям больших деревьев. Великий Господин, повелитель слона, грома и огненных змей, возбуждал вначале страх, который, однако, быстро сменялся благодарностью, когда дикари убеждались, что его щедрость равна его могуществу. Там, где селения отстояли друг от друга недалеко, из одного сообщали в другое о появлении необычайных путешественников посредством ударов тамтама. Негры вообще умеют все выражать посредством ударов в этот инструмент вроде бубна. Иногда случалось, что все население выбегало им навстречу, настроенное самым дружелюбным образом.

В одной деревне, насчитывавшей около тысячи человек, местный властелин, который в своем лице соединял роль жреца и царька, согласился показать путешественникам «великого фетиша», то есть божество, которое было окружено таким благоговением и страхом, что к его капищу из черного дерева, покрытому кожей носорога, никто не смел приближаться и жертвоприношения оставлялись на расстоянии пятидесяти шагов. Царек рассказывал, что этот фетиш упал недавно с луны, что он белый и с хвостом. Стась заявил, что это он послал его по приказанию «доброго Мзиму». Говоря это, он вовсе не лгал, так как оказалось, что «великий фетиш» был не что иное, как один из змеев, которых он пускал с горы Линде. Стась и Нель очень обрадовались при мысли, что другие змеи при попутном ветре могли залететь еще дальше, и решили продолжать пускать их с высоких мест. Стась смастерил и пустил одного змея в тот же вечер, чем окончательно убедил негров, что и «доброе Мзиму», и белый господин явились на землю тоже с луны и что они – тоже божества, которым нужно служить с глубокой покорностью.

Но еще больше, чем эта покорность негров и их почести, обрадовали Стася известия, что Бассо Нарок лежит всего в каких-нибудь десяти или пятнадцати днях пути и что жители той деревни, в которой они остановились, получают иногда из тех мест соль в обмен на вино из пальм «дум». Местный царек слышал даже о Фумбе, повелителе племени доко. Кали заявил, что действительно далекие соседи так называют племена ва-хима и самбуру. Менее утешительны были известия, что на берегах Большой Воды идет война и что к Бассо Нароку нужно идти через очень дикие горы и крутые ущелья, полные хищных зверей. Но хищных зверей Стась уже не очень боялся, а горы, хотя бы и самые дикие, предпочитал низким равнинам, где путешественников коварно подстерегает лихорадка.

Они тронулись в путь, полные надежд. За этим многолюдным селением они набрели лишь на одну жалкую деревушку, прилепившуюся, точно гнездо, к краю обрыва. Потом началось предгорье, кое-где изрытое глубокими расселинами. На востоке мрачно возвышалась горная цепь, казавшаяся издали почти черной. Это была совершенно неведомая страна, и туда-то они шли, не зная, что их там может ожидать, пока они дойдут до владений Фумбы. На высотах, которые они проходили, было довольно много деревьев, но, за исключением одиноко торчавших смоковниц и акаций, они стояли группами, образуя как бы маленькие рощицы. В этих рощицах путешественники останавливались, чтоб отдохнуть и подкрепиться в прохладной тени.

В листве деревьев жило множество птиц. Всевозможные виды голубей, крупные туканы, сизоворонки, скворцы, горлицы и бесчисленное множество красивых «бен-галисов» кружились в листве или перепархивали из одной рощицы в другую, в одиночку или стаями, отливая в воздухе всеми цветами радуги. Издали казалось, будто некоторые деревья покрыты пестрыми цветами. Нель особенно восхищалась видом райских мухоловок и черных, с алым брюшком, сорокопутов, свист которых напоминал пастушью свирель. Чудные щурки, сверху ярко-красные, а снизу бирюзовые, порхали в солнечном блеске, ловя на лету пчел и кузнечиков. На верхушках деревьев раздавались крики зеленых попугаев, а иногда доносился звон точно серебряных колокольчиков, которым приветствовали друг друга крошечные серо-зеленые птички, прятавшиеся под листьями адансонии. Перед восходом и после захода солнца пролетали стаи туземных воробьев, такие многочисленные, что, если бы не пискливое чириканье и не шум крылышек, их можно было бы принять за тучи.

Но еще большее изумление и восторг вызывали у обоих детей другие птички, летавшие небольшими стаями и угощавшие их настоящими концертами. Каждая стая состояла всего из пяти или шести самок и одного, сверкавшего металлическим отливом перьев, самца. Они садились большей частью на отдельные акации так, что самец оказывался на макушке дерева, а самки – внизу. После нескольких звуков, как бы пробы голоса, самец начинал петь, а самки молча слушали его. Когда он кончал, они в один голос повторяли за ним хором последние переливы его песни. Сделав небольшой перерыв, он опять начинал и останавливался, они опять повторяли, и вся стайка вдруг вспархивала и легким, колышущимся полетом перелетала на другую, ближайшую акацию. Там концерт из солиста и хора раздавался опять в полуденной тишине. Дети не могли наслушаться этого пения. Нель уловила мотив концерта и своим тоненьким голоском подпевала вместе с хором самок последние ноты: «тюи, тюи, тюи, тюилинг – тинг! тинг!!»

XL

Четыре дня спустя Стась остановился на продолжительный отдых на возвышенности, напоминавшей немного гору Линде, но только поменьше размерами. В тот же вечер Саба напал на большого павиана в тот самый момент, когда тот играл обрывками змея, – уже второго из тех, которых дети выпустили перед тем, как тронулись к океану. Пользуясь остановкой, Стась и Нель решили продолжать клеить новых змеев, но пускать их только тогда, когда сильный муссон будет дуть с запада на восток. Стась рассчитывал, что если хоть один из них попадет в руки европейцам или арабам, то, несомненно, обратит на себя особенное внимание и заставит выслать для их спасения специальную экспедицию. Для большей верности он, наряду с английскими и французскими словами, приписывал и арабские, что ему было нетрудно, так как арабский язык он знал превосходно.

Вскоре после того, как они покинули последнюю стоянку, Кали заявил, что в цепи гор, которая виднеется на востоке, он узнает некоторые вершины, окружающие Большую Черную Воду, то есть Бассо Нарок. Когда Стась услышал это, у него спала с сердца огромная тяжесть и в душе у него родилась новая надежда. Как-никак они были уже почти у порога страны ва-химов.

Как пойдет путь дальше, трудно было, конечно, предсказать. Во всяком случае, мальчик мог надеяться, что он не будет ни труднее, ни длиннее всего их ужасного путешествия с берегов Нила, которое как-никак он выдержал благодаря своей исключительной отваге и находчивости, сохранив Нель от гибели. Он не сомневался, что благодаря Кали люди племени ва-хима примут их с полным гостеприимством и окажут им всякую помощь. К тому же он успел хорошо познакомиться с неграми, знал, как следует с ними поступать, и был почти уверен, что даже без Кали он мог бы с ними как-нибудь сладить.

– Знаешь, – сказал он Нель, – мы прошли уже больше чем полпути от Фашоды, а на той половине, что нам еще осталась, мы, может быть, встретим даже очень диких негров, но не встретим больше дервишей.

– Я больше предпочитаю негров, – ответила девочка.

– Да, пока они считают тебя божком. Меня похитили из Файюма вместе с девочкой, которую звали Нель, а назад я привезу какое-то Мзиму. Я скажу папе и мистеру Роулайсону, чтоб тебя никогда не называли иначе.

У Нель засветились глазенки, и она начала смеяться.

– Может быть, мы увидим в Момбасе папочек?

– Может быть. Если бы не эта война на берегах Бассо Нарока, мы бы там были скорее. И надо же было Фумбе впутаться в эту историю!

Он подозвал к себе Кали и спросил у него:

– Что же будет? Как же мы пройдем через страну самбуру?

– Самбуру убежать перед Великим Господином, перед Кингом и перед Кали.

– И перед тобой?

– И перед Кали, потому что у Кали есть ружье, которое греметь и убивать.

Стась задумался над тем, какую роль придется ему взять на себя в борьбе между племенами ва-хима и самбуру, и решил повести дело, конечно, так, чтобы война не помешала движению каравана вперед. Он понимал, что их появление будет совершенно новым событием, которое сразу обеспечит Фумбе превосходство. Нужно будет только как следует использовать ожидаемую победу.

В деревушках Стась получал новые сведения о войне. Они были подробнее, но мало благоприятны для Фумбы. Маленькие путешественники узнали, что он ведет оборонительную войну и что самбуру под предводительством своего царька, по имени Мамба, заняли уже значительную часть области ва-хима и отняли множество коров. Рассказывали, что война кипит, главным образом, на южной окраине Большой Воды, где на высокой и широкой скале расположена большая «бома»[43]43
  То же самое, что в Судане – зериба. Большая бома может быть также крепостью или укрепленным лагерем.


[Закрыть] Фумбы.

Сведения эти очень опечалили Кали. Он стал просить Стася, чтоб они поскорее перешли через гору, отделявшую их от областей, охваченных пожаром войны, уверяя, что сумеет найти дорогу, по которой проведет не только лошадей, но и Кинга. Он находился уже в стране, которую знал хорошо, и с полной уверенностью различал знакомые с детства вершины.

Переход через гору оказался, однако, нелегким. Если бы не содействие задобренных подарками жителей последней деревушки, пришлось бы искать для Кинга другого пути. Но местные жители знали еще лучше, чем Кали, все ущелья, расположенные по эту сторону горы, и после двух дней трудного путешествия, в течение которого ночью приходилось страдать от сильного холода, проводники благополучно вывели, наконец, караван на горный перевал, а с перевала – в долину, расположенную уже в стране ва-хима.

Стась остановился утром биваком в этой окруженной зарослями и никем не населенной долине. Кали попросил, чтоб ему разрешили отправиться верхом на разведку по направлению к отцовской «боме», расположенной на расстоянии одного дня пути, и уехал в ту же ночь. Стась и Нель ждали его с большим беспокойством до утра и думали уже, что он погиб или попал в руки врагов, как вдруг он явился на измученной и покрытой пеной лошади, сам тоже измученный и такой печальный, что на него было жалко смотреть.

Он сразу бросился к ногам Стася и стал молить его о спасении.

– О Великий Господин! – говорил он. – Самбуру победить воинов Фумбы, убить их много и разогнать тех, кого не убить, а Фумбу осадить в большой боме, на горе Боко. У Фумбы и его воинов нечего кушать в боме, и они погибнут, если Великий Господин не убить Мамбу и всех самбуру вместе с Мамбой.

Не переставая молить, он обнимал колени Стася. Мальчик нахмурил брови и глубоко задумался над тем, что ему следует делать, заботясь, как всегда и везде, прежде всего о Нель.

– Где находятся, – спросил он наконец, – те воины Фумбы, которых разогнали самбуру?

– Кали нашел их, и они сейчас сюда прийти.

– Сколько их?

Молодой негр несколько раз сжал и разжал пальцы обеих рук и ног, но, по-видимому, не мог точно обозначить числа по той простой причине, что не умел считать больше чем до десяти, и всякое большое число представлялось ему только как «венги», то есть множество.

– Так вот, если они придут сюда, прими над ними начальство и пойди на помощь отцу, – сказал Стась.

– Они бояться самбуру и не пойти с Кали, а с Великим Господином пойти и убить «венги, венги» самбуру.

Стась опять задумался.

– Нет, – сказал он наконец, – я не могу ни взять мисс на войну, ни оставить ее одну. Я ни за что на свете этого не сделаю.

В ответ на это Кали встал и, сложив руки, стал повторять:

– Луэла! Луэла! Луэла!

– Что такое Луэла? – спросил Стась.

– Большая бома для женщин ва-химов и самбуру, – ответил молодой негр.

И он стал рассказывать удивительные вещи. Фумба и Мамба, заявил он, с давних пор ведут между собой постоянные войны. Они вечно уничтожали друг у друга плантации и похищали скот. Но на южном берегу озера находилась местность, называемая Луэла, куда даже во время самых ожесточенных войн женщины обоих племен сходились торговать с полной безопасностью. Место это считалось священным. Война велась только между мужчинами, и никакие поражения или победы не влияли на судьбу женщин, которые в Луэле, за глиняной оградой, окружавшей большую базарную площадь, находили вполне безопасный приют. Многие спасались туда во время неурядиц вместе с детьми и скарбом. Другие приходили из отдаленных деревень и приносили копченое мясо, бобы, просо, маниоку и разные другие припасы. Воины не имели права сражаться вблизи Луэлы на расстоянии менее петушиного крика. Никто из них не имел права переступать через глиняный вал, которым была окружена площадь; они могли останавливаться только перед валом, и тогда женщины передавали им на длинных бамбуковых палках припасы.

Обычай этот был освящен глубокой древностью, и не было случая, чтобы та или другая сторона когда-нибудь нарушила его. Победители всегда старались отрезать побежденным путь к Луэле и не давать им возможности приблизиться к священному месту на расстояние, с какого можно было расслышать крик петуха.

– О Великий Господин! – молвил Кали, снова обнимая колени Стася. – Великий Господин отвезти мисс в Луэлу, а сам взять Кинга, взять Кали, взять ружья, взять огненных змей и разбить злых самбуру.

Стась поверил рассказу молодого негра, так как и раньше ему случалось слышать, что во многих местностях Африки война не касается женщин. Существование этого обычая на берегах Бассо Нарока очень обрадовало Стася, так как он мог быть уверен, что Нель не угрожает от войны никакая опасность. Он решил немедленно отправляться с девочкой к Луэле, тем более что до окончания войны все равно нельзя было думать о продолжении путешествия, для которого нужна была помощь не только ва-химов, но и самбуру.

Привыкнув к быстрым решениям, он знал уже, как ему поступить. Освободить Фамбу, разбить самбуру, но не допускать жестокой мести со стороны ва-химов, а потом заставить обе стороны заключить мир и жить в дружбе; это казалось ему безусловно необходимым и наиболее полезным не только для него, но и для самих негров.

«Так должно быть – и так будет!» – решил он про себя. А пока, чтоб утешить Кали, которого ему было жаль, он заявил ему, что не отказывает ему в помощи.

– Как далеко отсюда до Луэлы? – спросил он.

– Полдня пути.

– Так слушай же: мы отвезем туда немедля мисс, а потом я поеду на Кинге и прогоню самбуру от бомы твоего отца. Ты поедешь со мной и будешь тоже сражаться с ними.

– Кали будет убивать их из ружья!

И, перейдя сразу от отчаяния к радости, негр начал прыгать, смеяться и благодарить Стася с таким жаром, точно победа была уже одержана. Но дальнейшие излияния его благодарности и веселья были прерваны появлением воинов, которых он собрал во время своих разведок и которым велел явиться перед лицом белого господина. Их было человек триста. Они были вооружены щитами из кожи гиппопотамов, дротиками, луками и ножами. Головы у них разукрашены перьями, гривами павианов и листьями папоротника. При виде слона, покорного человеку, при виде белых лиц, Саба и лошадей их охватил такой же страх и изумление, как негров тех деревень, через которые проходил караван раньше. Но Кали их заранее предупредил, что они увидят «доброе Мзиму» и «могучего господина», который убивает львов, который убил вобо, которого боится слон, который ломает скалы, пускает огненных змей, и так далее… И потому, вместо того чтоб убегать, чернокожие стояли длинной шеренгой, в безмолвном изумлении, сверкая белками своих глаз, не зная, опуститься ли на колени, пасть ли ниц, и в то же время полные веры, что если эти необычайные существа помогут им, то победы самбуру немедленно прекратятся. Стась проехался вдоль шеренги на слоне, точь-в-точь как главнокомандующий, делающий смотр своему войску, и, приказав Кали повторить им свое обещание освободить Фумбу, отдал приказ отправляться к Луэле.

Кали поехал с несколькими воинами вперед, чтоб объявить собравшимся в Луэле женщинам обоих племен, что их ожидает несказанное и небывалое счастье увидеть «доброе Мзиму», которое приедет на слоне. Все это было настолько необычайно, что даже те женщины из племени ва-хима, которые узнали в Кали пропавшего без вести наследника престола, подумали, что молодой царевич шутит над ними, и удивлялись только, что у него хватает охоты шутить в столь тяжкие для всего племени и для Фумбы времена. Но когда через несколько часов они увидали приближавшегося к валу огромного слона, а на нем белый паланкин, они пришли в безумный восторг и приняли «доброе Мзиму» такими криками и таким воем, что Стась в первую минуту счел эти звуки за взрыв ненависти, тем более что необычайное безобразие этих негритянок делало их похожими на ведьм.