Текст книги "Три Ленки, две Гальки и я"
Автор книги: Георгий Борский
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Оно взросло во мне как раз благодаря маме. Вины Светки не было абсолютно никакой. Разве что косвенная. Светка просто слишком хорошо училась, была чрезмерно послушной и правильной девочкой, и моя мама при каждом удобном случае ставила ее мне в пример: «У тебя по русскому языку четверка, а вот Светочка круглая отличница!», «Посмотри, как Светочка аккуратно причесана, а у тебя-то во все стороны патлы торчат!», «Светочка бабушке помогает, а ты когда последний раз воду принесла?» И дальше в том же духе. Эффект родительских поучений был, к сожалению, сугубо негативным – подпинывания не порождали во мне желания стать лучше, добрее, красивее и благороднее.
Мамина привычка поминать Светку всуе объяснялась не только желанием избавить меня от многочисленных недостатков. На самом деле, это было проявлением чрезмерного уважения к семье Купцовых, пронесенного нами через три поколения и дошедшего до автоматизма. Дедушка первым освоил это отношение к соседям по участку и передал его по наследству маме, а она передала эстафетную палочку мне. Купцовы испускали какие-то неизвестные науке флюиды, которые особым образом действовали на нашу семью. Купцовы вовсе не важничали и не пытались смотреть на нас сверху вниз (по крайней мере, при встрече). Мы как-то сами выбрали их своим ориентиром. Их семья была для нас неисчерпаемым источником вдохновения, на них мы держали равнение, строя собственную жизнь. Ну а они не возражали. Короче, между нашими семьями образовалась замечательная гармония.
Бесполезно было бы искать истоки этих неравноправных отношений в социальных или интеллектуальных различиях. Дед Купцов всю жизнь проработал агрономом, а бабка – фельдшером в местной больнице. Мои же предки трудились в области народного образования: бабушка учительствовала в начальной школе, а дедушка преподавал историю в старших классах. Так что все они были обыкновенными сельскими интеллигентами. Связь с Купцовыми у бабушки с дедушкой зародилась и окрепла задолго до рождения мамы, когда они, будучи молодоженами, в самом начале тридцатых годов только приехали в Сосновку и поселились рядом с ними, старожилами села.
Не прошло и пары лет, как оба семейства, скованные обилием циркулировавшей между ними энергии в единую метафизическую сущность, запульсировали в унисон.
Мама была ровесницей Маринки Купцовой, они вместе росли, поступили в один институт, вместе жили после его окончания, практически одновременно вышли замуж и родили детей. Пример подавала, естественно, Маринка. Когда родилась я, меня назвали в ее честь. Первой развелась Маринка, у нее муж погуливал на стороне. Бабка Купцова собственноручно упаковала его чемодан и выпроводила зятя вон. Решительная она была женщина, ей бы полком командовать. А через год настал черед разводиться моей маме. Оба деда – Купцов и мой – умудрились живыми вернуться с войны, синхронно вышли на пенсию и дружно страдали от язвы желудка. Операцию по удалению язвы им тоже назначили на одну и ту же неделю. И только в тот момент они отреагировали по-разному: Купцовы, используя связи бабки во врачебном мире, устроились на операцию к маститому профессору в областном центре, а моему деду пришлось довольствоваться эскулапом местного разлива. Профессор зарезал Купцова насмерть, обложил медсестер на отборной латыни и отправился назад в свой институт сеять разумное, доброе, вечное в души студентов. А дедушка на удивление быстро поправился. Он, правда, тяжело воспринял уход в лучший мир человека, который занимал особое место в его системе координат, и начал пить горькую.
Пил дед запоями, в одиночку. Летом, когда мы с Ленкой приезжали на каникулы, он удалялся для этого занятия в садовую беседку. Протрезвев, виновато посматривал на нас сквозь стекла старомодных очков и, извиняясь, бормотал что-то о том, что пить его приучили во время войны. В трезвом состоянии он был тем человеком, которого мы с Ленкой любили и уважали. Он опять становился родным и понятным, пусть немного смешным, но нашим дедушкой.
На день рождения дедушка всегда присылал мне пять рублей. Я бережно хранила сложенную вчетверо синюю бумажку до лета, собираясь потратить всю сумму на книжки. В местный книжный магазин, в отличие от городских, доходили некоторые дефицитные книги, их можно было купить без всякого блата. В день, когда случался завоз, магазин закрывался на учет. По данному признаку мы узнавали, что скоро станут продавать новые книги. Проблема была в конкуренции. В дни учета перед магазином выстраивалась очередь – бабка Купцова со своей командой (Мишкой-Хомяком, Лешкой и Светкой). Как я ни старалась, они всегда оказывались первыми – с ночи, что ли, очередь занимали? За ними пристраивались мы с Ленкой. Ленка книги не особенно любила, но ходила за компанию и из чувства соперничества. Нас было меньше, мы стояли дальше от двери, зато у меня выработалась особая победная стратегия. План был такой: я направлялась в отдел детской литературы, там мне противостояла Светка, ее было легко отпихнуть; а Ленка мчалась в отдел подарков, выигрывая в скорости, поскольку Мишка не мог с ней соперничать. Ленкина задача заключалась в том, чтобы захватить все книги, которые стояли там на полке, и отнести мне. Она плохо понимала их ценность, а я уже могла отсортировать улов и выбрать то, на что хватало моей пятерочки. Бабка Купцова была вне себя от злости, а поделать со мной ничего не могла, стратегия работала безотказно! Много хороших книг мне там перепало, и даже Ленка прочитала некоторые из них. Ей поневоле пришлось это сделать в обществе таких книгочеев, как Светка и я.
Дедушка веселил нас заботой о своем и нашем здоровье. Каждое утро он завтракал зеленовато-бурой кашицей, которую собственноручно натирал из десятков собранных им трав и корешков, просто полезных и чудодейственных. В обед всегда ел витаминизированный суп, приправленный особой таблеткой для язвенников. Таблетки эти были вполне съедобными и кисленькими, и дедушка зачастую делился ими со мной. В течение дня дедушка строго по часам поглощал немыслимое количество лекарственных препаратов. Оставшееся время он тратил на копошение дома и в саду. Особенно радовался, если в процессе копошения ему удавалось изловить пчелу. Тогда он непременно сажал ее на руку и нарочно злил, заставлял себя ужалить. Успех этого мероприятия создавал ему отличное настроение, и тогда от него можно было дождаться нравоучительной истории из его трудной жизни.
В один из таких моментов он и поведал нам с Ленкой о роковой ошибке деда Купцовых, погибшего, по мнению нашего дедушки, из-за категорического нежелания заботиться о здоровье. «Я ему говорю: „Петя, ты же умнейший, образованнейший человек, с широчайшим кругозором, а лекарства в мусорное ведро выкидываешь, разве так можно?“ А он только смеется: „Я с медициной ближе тебя знаком через жену, шарлатаны они все, Илюша, шарлатаны!“ Вот и довыкидывался! – сокрушался дедушка. – Теперь лежит там, на кладбище, червей кормит. А я вот все живу!» Особой жизнерадостности в его последнем восклицании мы не почувствовали. Похоже было, что у дедушки испортилось его хорошее настроение. «Небо копчу…» – добавил он на совсем уж траурной ноте. Мы выражение про небо не поняли – с русской классикой еще не были знакомы, но общий эмоциональный тон уловили. Я решила подбодрить дедушку: «А я вот очень люблю копченую рыбу, особенно скумбрию из магазина!» Это вроде бы подействовало и отвлекло дедушку от мрачных размышлений. Он искоса посмотрел на меня, хмыкнул, погладил по голове и удалился к себе в комнату.
К содержанию
* * *
История двенадцатая, фиолетовая
Бабушка тем вечером уехала в соседнее село проведать сестру. Сестра ее – баба Лиза – была больна, поэтому время от времени надо было ее навещать и помогать ей по хозяйству. Возвращалась бабушка всегда во второй половине следующего дня.
Утром, едва проснувшись, мы обнаружили, что кроме нас в доме никого нет. Дедушка нашелся бессознательно лежащим поперек дорожки в саду. Голова его скрывалась под нашим лучшим кустом пионов. На босых ногах болтался один тапок, второй почему-то торчал из кармана штанов. Очки валялись неподалеку. Рубашка, надетая наизнанку, и ополовиненная бутылка, крепко сжатая в руке, довершали печальную картину. Ситуация была предельно ясна. Мы с Ленкой стали держать совет. «Опять запил!» – с досадой констатировала Ленка. «Это он вчера расчувствовался, – высказалась я, – чего-то коптить собирался». «Пить он собирался, а не коптить!» – предположила Ленка. «Чо делать-то будем?» – перешла я к практической стороне дела. «Чо? Суп-харчо! Давай хоть до беседки его дотащим», – предложила Ленка. «Он тяжелый, – усомнилась я. – Может, бабушку подождем?» «Бабушку жалко, она опять переживать будет», – глубокомысленно заметила Ленка. Она всегда была на бабушкиной стороне, у них установилось особенное взаимопонимание, которое имело под собой прочную основу: Ленка обожала хорошо поесть, а бабушка умела замечательно готовить. «Расстроится – на ужин опять лапшу по-быстрому наварит», – продолжала рассуждать Ленка, заметно мрачнея. «Ненавижу лапшу!» – решительно заключила она, мотнув головой. Я ничего не сказала. В прошлый раз, когда у нас была лапша, Ленка умяла полную кастрюлю. Но можно же есть и ненавидеть свою еду одновременно. «Давай все-таки дотащим, а? – с надрывом в голосе повторила свой призыв Ленка. – Может, бабуля тогда не сразу заметит».
Мне стало ее немного жалко. Я чуть-чуть призадумалась, и еще больше, чем Ленку, мне стало жалко дедушку. «Лежит тут в отключке на голой земле, такой хороший и добрый. Когда не пьет… Мне на день рождения каждый год, помимо пятерочки, большое письмо со смешными рассказами о сосновской жизни в мое отсутствие присылает!» – переживала я. «Ладно!» – согласилась я наконец. У меня как у человека с практическим складом ума уже сложился в голове план: «Сережку Мотылева и Сашку Кучина попросим помочь; за ноги, за руки – вчетвером авось донесем его до беседки». «Класс! Ну ты ваще!» – оживилась Ленка.
Через какие-нибудь десять минут команда носильщиков была в сборе. Взяли и потащили… За все время транспортировки дедушка не произнес ни единого слова – только утробные звуки, похожие на мычание, доносились откуда-то из его живота. Мычание это сопровождалось отчетливым бульканьем всякий раз, когда кто-нибудь из нас ронял ношу на землю.
Дедушку уложили на старый диван, стоявший в беседке. Сережка с Сашкой сразу ушли. Я их, на самом деле, оторвала от важного занятия – они собирались на рыбалку. Мы с Ленкой закрыли дверь беседки и уселись на пороге, чтобы перевести дух. Яркий июльский день постепенно входил в свои права, начинало припекать, от сада пахло пылью с привкусом меда. Ленка первая сообразила, что в суматохе мы забыли позавтракать, и мы немедленно отправились наверстывать упущенное. По дороге домой я подобрала дедушкины тапки (второй тоже свалился с него в процессе «выноса тела»). На очки кто-то из нас наступил, но стекла чудом уцелели, только оправа немного погнулась.
Мы честно разделили найденный провиант: я удовлетворилась стаканом молока, Ленке досталось все остальное. По кухне пронесся смерч, не оставивший после себя ни крошки. Впрочем, это происходило всякий раз, когда Ленка добиралась до кухни, оставшейся без присмотра. Пока Ленка энергично работала челюстями, я сидела за столом, подперев голову руками. Я жалела дедушку и размышляла – преимущественно над тем, что в места, где в свободном доступе находится такое количество еды, я с Ленкой больше ни ногой. Ну разве можно на чем-нибудь сосредоточиться, когда такие хруст и чавканье раздаются в двух шагах от тебя? Как бы сделать так, чтобы дедушка бросил пить? «Хрум-хрум, чав-чав!» Нет, это безобразие!
Ленка как раз приканчивала банку соленых огурцов. Глядя на нее, я отчего-то вспомнила большой ананас, который дедушка привез из Кисловодска. В Кисловодск он ездил залечивать всю ту же язву, а ананас был гостинцем для меня, любимой внучки. Мне тогда едва исполнилось четыре года, но я была потрясена до глубины души. Терпкий аромат и экзотический кисло-сладкий вкус большой странной «шишки» отпечатались в моей памяти навсегда – слишком сильно было первое впечатление. Подобных деликатесов в наших краях не водилось, консервированные ананасы, которые мама иногда доставала, не шли ни в какое сравнение.
На кухне воцарилась долгожданная тишина – Ленка в позе вопросительного знака застыла перед опустевшим холодильником. Вообще-то, она имела большой опыт в борьбе с пьянством – ее собственный папаша (мамин брат) частенько закладывал за воротник. Я решила завербовать ее в союзники: «Вот если бы дедушка совсем не пил, мы бы все время объедались чем-нибудь вкусненьким!» Конечно же, это было лукавство. На самом деле я не верила, что бабушка каждый день начнет встречать как праздник, если дедушка завяжет с запоями. Не такой она была человек, слишком мало праздника было у нее в душе. Но Ленка была законченной материалисткой, жалостью ее не было взять. Я пыталась подловить Ленку на ее собственной недавней логике.
– Не исключено, – с неохотой отрываясь от холодильника, согласилась она. Но тут же веско добавила. – Все равно будет.
– Может, запасы его истребить? – не сдавалась я.
– Бесполезно! – холодно парировала Ленка. – У него деньги есть, опять купит.
– А если и деньги припрятать?
– А ты знаешь, где он их держит?
– Ну, найдем, чай! – я пожала плечами.
– Без толку: у соседей займет до пенсии, тут каждый второй – алкаш, – Ленка продолжала рушить мои воздушные замки ударами суровой правды жизни.
Я замолчала, признав ее правоту. Вон, у жившего напротив нас собачника Чернова точно в заначке была пол-литра припасена, да не одна. Накатывало отчаяние, но тут сказался Ленкин неоценимый опыт. «Я как-то таракана чуть не проглотила», – задумчиво произнесла она, со вздохом закрывая холодильник. «Таракана?» – прыснула я. «Ну да, таракана, – продолжила Ленка свою мысль. – Он, зараза, между двумя кусками хлеба затесался, а я их оба разом в рот запихала. Чувствую, шевелится что-то во рту…» Из-за своей впечатлительности я с трудом подавила приступ тошноты. Ленка же спокойно рассказывала дальше: «Выплюнула – смотрю, живой таракан. И так мне противно стало…» «Еще бы!» – вырвалось у меня. «Да, так противно, что я потом почти целый день ничего есть не могла, – Ленка наморщила лоб, припоминая, что было дальше. – На обед была творожная запеканка, моя любимая, а я ни крошки в рот не взяла, изюм мне все тараканами чудился!» Я была потрясена до глубины души – чтобы Ленка добровольно отказалась от съестного! «Пришлось супом наесться и макаронами», – добавила она после некоторого раздумья. Я знала, что по части деталей Ленке можно было доверять –память на еду у нее была феноменальная. Хоть ночью ее разбуди вопросом «Что ты ела на завтрак во вторник три недели назад?» – так она все расскажет без запинки и малейшей ошибки. «Ну, и пара котлет, компот из сухофруктов – это я уже за еду не считаю, – с легкостью вытащила она из памяти оставшуюся информацию. – Это я к чему? Кабы такой же шок нашему дедушке устроить, чтоб ему пить мерзко стало, может, на какое-то время и сработало бы». «Ленка, ты гений!» – восхитилась я. И как только такая простая мысль мне самой в голову не пришла? Нальем ему какой-нибудь гадости в бутылку, он захочет опохмелиться, и… дело в шляпе!
Стали думать, какой именно гадости подлить. Первыми мы отмели всякие там бензины, керосины, денатураты и прочие технические жидкости. «Выхлебает и не заметит! – с уверенностью заявила Ленка. – Они и не такое пьют». Удобно, когда рядом с тобой настоящий эксперт. Ленка явно наслаждалась моим неприкрытым уважением к ней. В этой игре именно она была знатоком, задавала тон и несла бремя лидерства – мы на время поменялись ролями. «Айда в чулан, поглядим, нет ли там чего-нибудь подходящего», – позвала она меня. «Ага, давай», – согласилась я.
В чулане хранилась огромная куча покрытого паутиной барахла. Время от времени мы наведывались туда в поисках нового материала для игр. Почти все наши пупсики щеголяли одеждами, сшитыми из лоскутков тамошнего старья. Игрушечные одеяла, подушки, скатерти и прочее происходили оттуда же. И даже мебель в пупсячьих апартаментах была частично сделана из старой швабры, которую дедушка специально для нас распилил на мелкие кусочки. Швабра эта прогнила лет сто назад, когда нас с Ленкой еще на свете не было; бабушка хотела ее выбросить, но, к счастью, дедушка спас полезную вещь, бережно припрятав в чулане. Когда мы родились и швабре нашлось применение для игр, он ликовал так, чтобы бабушке было слышно: «Выкинуть все что угодно – проще простого. Однако каждая вещь свою пользу имеет, ее только разглядеть нужно». Бабушка на его доводы никак не реагировала. Человек она была уравновешенный и прагматичный. К дедушкиным чудачествам давно привыкла и придерживалась позиции «Мое дело – сторона». Ненужное старье при каждом удобном случае выбрасывала на помойку. Точно так же бабушка относилась к сантиментам и воспоминаниям – ни в грош их не ставила. Дедушка же копил ментальный хлам в своем сердце, а ненужные вещи – в чулане.
Несмотря на диаметрально противоположные кредо, жили бабушка с дедушкой мирно, без скандалов, хотя и в параллельных вселенных. Обязанности были между ними четко поделены: бабушка занималась домашним хозяйством, дедушка – садом-огородом и дворовыми постройками. Семейной казной заведовала тоже бабушка. Как-то раз дедушка устроил бунт на корабле, когда ему было категорически отказано в финансировании некоего сомнительного предприятия. В запале он кричал, что его пенсия больше и что отныне он будет распоряжаться ею сам. Следующую получку он и правда зажал. Однако дело кончилось для него, как всегда, плохо – деньги растратились значительно быстрее, чем он ожидал. Пришлось идти с повинной. После этого случая дедушка против заведенного финансового порядка не восставал.
Так вот, мы с Ленкой обе знали, что в дальнем левом углу чулана на полках рассохшейся от времени этажерки стояла целая батарея бутылок, склянок и прочих емкостей с загадочным содержимым. К ней-то мы и пробирались в кромешной темноте, поскольку лампочка давно приказала долго жить. По дороге пришлось разгребать завалы из старого тряпья, макулатуры и прочего хлама. В шахте, которую мы прорыли, не обошлось без завалов. На меня откуда-то рухнул тяжеленный рваный сапог, набив мне шишку на затылке; Ленка же умудрилась запутаться в длиннющей веревке и долго прыгала на одной ноге, стряхивая ее с себя.
Наконец цель экспедиции была достигнута. Первая добыча, которую мы вытащили на свет божий из недр чулана, не оправдала наших ожиданий. На пожелтевшей этикетке еще можно было прочитать: «Гуталин производства артели „Красные штиблеты“». С трудом отодрав прилипшую намертво крышку, мы обнаружили внутри твердую как камень массу. Вторая банка, выуженная нами с этажерки, вызвала у Ленки большое оживление. «Казеиновый клей», – прочитала она на наклейке. И с воодушевлением заявила: «Это то, что надо! Самая вонючая вещь на свете!»
Через десять минут безуспешной борьбы с крышкой энтузиазм у Ленки заметно снизился. Однако она не собиралась сдаваться после первой же неудачи. Вытерев рукавом пот со лба, предложила: «Может, молотком ее жахнуть попробуем?» Я сгоняла за молотком. Ленка пристроила банку поудобнее на полу и с размаха вдарила. На деревянном полу осталась вмятина, а паршивая банка, с глухим стуком отскочившая в сторону и закатившаяся под стол, на поверку оказалась целой и невредимой. «Ах ты поганка!» – воскликнула Ленка, собираясь нанести ей ряд новых сокрушительных ударов. «Погоди! – вмешалась я, начиная беспокоиться за сохранность нашего пола. – Пойдем на улицу, там на камнях будешь ее долбить!»
Расположив самую вонючую вещь на свете на кирпичном эшафоте садовой дорожки, Ленка приступила к экзекуции. Молоток обрушивался на жестянку с силой бронебойного снаряда, но странным образом ничего не мог поделать с казеиновым монстром. Войдя в раж, Ленка атаковала злополучную банку со все нарастающей свирепостью. «Я тебе покажу!» – угрожающе бормотала Ленка в промежутках между ударами. Я заткнула уши и отошла на безопасное расстояние. Через пару минут все закончилось – Ленка в исступлении случайно врезала себе молотком по ноге. Взвыв от боли и ярости, она отбросила подальше провинившийся инструмент и заковыляла к дому. На Ленку больше рассчитывать не приходилось, та вышла из игры. Усевшись на полу рядом с горкой выуженного нами чуланного барахла, она стащила носок с пораненной ноги и испуганно изучала опухший большой палец.
Я взяла инициативу в свои руки. Направившись в чулан, последовательно вытащила оттуда:
• большое ведро, до половины заполненное твердой темной субстанцией (наверное, лет сто назад она была краской);
• трехлитровую банку с насквозь прогнившими и оттого почерневшими солеными огурцами. Рассол из банки как-то испарился сквозь завинченную крышку;
• странную ржавую железяку, на чьем шильдике еще можно было прочитать, что давным-давно она была примусом;
• и напоследок разбитую керосиновую лампу.
Тут меня осенило. Нас с Ленкой интересовали сугубо жидкости, а их ведь можно было определить и в непроглядной темноте – при помощи бултыхания. Перебултыхав содержимое этажерки, я нашла только одну коробку с чем-то плещущимся. Вытащив ее наружу, с удивлением прочитала на этикетке, что это были хозяйственные свечи. Я прежде и не подозревала, что они могли существовать в нетвердом состоянии. Увы, свечи для наших целей не годились. Это был тупик.
Ленка уже перестала скулить, напялила обратно свой не первой свежести носок и с любопытством следила за моими манипуляциями. Мы поплелись назад на кухню и обессиленно плюхнулись на скамейку. Помолчали – все давно было сказано. Внезапно у Ленки загорелись глаза. Она медленно подняла руку, указывая в противоположный угол. Там, втиснутый в небольшую нишу, остававшуюся от занимавшей всю стену русской печки, находился умывальник. Я поняла Ленку без слов – она имела в виду стоявшее под умывальником помойное ведро.
Умывальник наш был классического сельского типа. Чтобы в нем появилась вода, ее сперва требовалось туда залить. Кран не предусматривался, для получения воды нужно было поднять пипку металлической затычки. Вода сливалась в помойное ведро. Перед сном оно вытаскивалось на середину кухни и служило ночным горшком, ведь до удобств, расположенных в саду, добираться в кромешной темноте никто не горел желанием. Поутру ведро полагалось опорожнить и прополоскать, но нынче я поленилась и возвратила его под умывальник как было. Пованивало оно крепковато, однако потерпеть было можно.
Ленкина идея – подлить в бутылку дедушке содержимое помойного ведра – задела меня за живое. Это же был мой родной и любимый дедушка, я не могла допустить, чтобы он подвергся такому унижению. Подходящая мысль быстро возникла в голове. «Не, ты чо? – с нарочитым пренебрежением махнула я рукой. – Забыла, как он нам мочелечение пропагандировал? Да он выпьет и еще попросит!» Ленка развязно захихикала: «И впрямь, еще попросит! Но чо делать-то?» Тут, подпитанные ее одобрением, в моих мозгах щелкнули какие-то нейронные контакты и снова произвели на свет блестящую идею. «Поганая бочка!» – торжественным полушепотом произнесла я.
Архимед co своей «эврикой», пожалуй, меньше был доволен собой, чем я в эту минуту. Бочка стояла рядом с колодцем, между двух яблонь. В свои лучшие дни она выполняла обязанности по сбору дождевой воды для полива сада. Была знаменита прежде всего тем, что на нее было наложено строжайшее дедушкино табу: нам категорически воспрещалось брать оттуда воду для игр и прочих нужд. Дико округлив глаза и махая руками, дедушка пугал нас: «Это рассадник всех болезней, там сплошные микробы и вирусы, дизентерия, тиф, свинка и бог знает что еще!» В медицине дедушка разбирался хорошо, а вот в детской психологии – намного хуже. Запретный плод манил нас к себе с непреодолимой силой.
На самом деле, «рассадник всех болезней» был крупной старой дубовой бочкой, стянутой проржавевшими металлическими обручами. Бочка была до краев наполнена темноватой жидкостью, на поверхности которой дрейфовали островки зеленой слизи. Жидкость отдаленно напоминала воду и попахивала гнильем. Мы знали, что причиной неприглядности и скверного запаха являлась вовсе не застоявшаяся вода, а попадавшие в нее яблоки. Из ворчания бабушки, когда та пребывала в плохом настроении, нам было известно, что когда-то давно все пять наших яблонь приносили замечательные плоды сортов «Белый налив», «Ренет золотой» и «Антоновка». Потом дедушка для повышения в них количества витаминов и полезных минералов сделал несколько прививок и других загадочных усовершенствований. Советы по улучшению плодовых деревьев он почерпнул из какого-то авторитетного медицинского издания. Возможно, издание, в свою очередь, подсмотрело рецепт в лаборатории мачехи Белоснежки. После упомянутых операций количество витаминов в яблоках, должно быть, и впрямь зашкалило, поскольку есть их стало совершенно невозможно. Представьте себе смесь хинина, касторки и глюконата кальция. Представили? Так вот эдакая смесь была бы нектаром по сравнению с нашими яблоками. Есть их не могла даже Ленка, а это о многом говорило. При надкусывании или надрезании яблоки приобретали характерный ядовито-фиолетовый окрас. К нашим яблоням соседи как в музей ходили. Никто никогда, ни до, ни после не сумел добиться от яблок такого цвета. Слух о чуде разошелся во все стороны, и однажды к нам приехал главный агроном района. Он долго восхищенно цокал языком, а потом забрал образцы с собой. Дедушка немедленно возгордился своими достижениями на ниве селекции и решил стать первопроходцем среди будущих потребителей чудо-яблок. Сперва раздобыл книгу о домашнем приготовлении вина и опробовал рецепт на фиолетовых яблоках. Однако получившийся напиток даже сам дедушка не смог осилить, ни единого глотка. Тогда стал разрезать яблоки на мелкие кусочки и глотать их как таблетки, обильно запивая водой. По три кусочка трижды в день. Оздоровительный курс продолжался долго, примерно месяц. Дедушка все это время хвастался направо и налево, как замечательно себя чувствует. И в целях окончательного исцеления он решил увеличить дозировку до пяти кусочков пять раз в день. Вот тут-то его и подкосило – опять открылась язва.
Пришлось прервать яблочную терапию и лечь в больницу. К несчастью, тут вмешалась бабушка и как всегда все испортила: нажаловалась главврачу, принесла ему пару наиболее фиолетовых экземпляров из нашего сада. Главврач надкусил, проникся и провел с дедушкой затяжную конфиденциальную беседу. О чем шел разговор, так никто и не узнал. Однако дедушка, вернувшись из больницы, больше ни одного своего яблока голыми руками не брал.
Из-за всей этой истории бочка, куда падали яблоки, разделила их судьбу, попала в категорию неприкасаемых и заработала эпитет «Поганая». Но меня тянуло к ней не только из духа противоречия. Поганая бочка с ее содержимым как нельзя лучше подходила для морского боя по рецепту Гальки. Мух ловить мне было лень, однако на их роль вполне подходили солдатики, в изобилии водившиеся под здоровенным тополем неподалеку от кустов малины. Для тех, кто не в курсе, поясню: солдатики – это насекомые такие, по размерам вроде тараканов, но безобидные, с узорным красным мундиром на черном тельце. Их очень легко ловить, за минуту можно набрать целую команду на шхуну-дощечку. Сколько я истребила ни в чем не повинных козявок – не сосчитать. Всему виной были избыток свободного времени и желание почувствовать себя большой и сильной, хотя бы в сравнении с солдатиками. Грехи мои тяжкие!
Итак, мы направились к Поганой бочке. Ленка идею приняла на ура. После казуса с казеиновым клеем от ее самоуверенности не осталось и следа, Ленка вернулась в привычную роль спутника и послушно следовала в моем кильватере. Сперва наша флотилия сделала вынужденную остановку на месте дедушкиного кораблекрушения. Подобрав за бортом бутылку, мы освободили ее от остатков содержимого. Не найдя на донышке никакого сообщения от потерпевших бедствие, направились к промежуточной стоянке у Фиолетового озера. В самом деле, Черное море есть, Белое тоже – так почему бы не существовать Фиолетовому озеру? Пополнив запасы пресной воды, благо емкость для этого имелась, мы взяли курс на юго-восток в поисках Островов пряностей. Пройдя опаснейшим Клубничным проливом между грядками моркови и тыкв, увидели бескрайние просторы Саргассова моря. Как известно, это море все поросло зелеными водорослями, а в нашей реальности – картошкой. «Земля! – закричал матрос с верхушки самой высокой мачты. – Неведомая, не открытая еще никем земля! Мы назовем ее Островами Доброй Беседки!» «Какая земля, Маринка, ты что, совсем того?» – ворвалась в мой волшебный мир Ленка и растоптала его в прах. Вот всегда она так, грубой прозой жизни наотмашь. «Ты не поймешь!» – высокомерно фыркнула я, открывая дверь беседки.
Дедушка лежал в той позе, в какой мы его оставили. При первом же взгляде на него хорошее настроение покинуло меня. То, что скрючилось на полу, меньше всего напоминало моего умного, доброго и чуткого дедушку. Опустевшая оболочка, скорее, походила на старый мешок вроде тех, которые мы вытаскивали из чулана. Я почему-то вспомнила свой сон перед самым отъездом в Сосновку. В том сне у меня было отличное настроение, я предвкушала близящуюся уйму удовольствий, как вдруг появилась страшенная ведьма и дико захохотала. Я тогда проснулась в холодном поту. А сейчас внезапно осознала то, что мне мешали увидеть детский эгоизм и наивная вера в незыблемость всего окружающего мира: жизнь постепенно, по капле уходила из распростертого передо мной старого тела, уходила из сада, из беседки, из нашего дома. Поганая бочка, фиолетовые яблоки, Саргассово-картофельное море и злополучный чулан промчались перед моим мысленным взором. Особенно чулан – ох уж мне этот паршивый чулан! Набитый никому не нужным хламом, он вырос, всосал в себя все вокруг, а заодно похоронил под собой мой счастливый и беззаботный детский мирок. Я на мгновение оцепенела, ужаснувшись представившейся картине.
«Эй, ты чего телишься, давай сюда бутылку!» – дернула меня за рукав Ленка. «На, держи», – протянула я ей требуемое. Ленка пристроила бутылку вблизи от дедушкиного носа: «А чо теперь, будить его, что ли?» «Ты, Ленк, буди его, а я домой пойду, голова что-то разболелась», – соврала я. «Тебя не поймешь, то несется как сумасшедшая, кричит: „Земля!“, то на головную боль жалуется: „Домой пойду“», – справедливо возмутилась Ленка. Она хотела продолжения веселой игры. «Ну, правда болит, – вздохнула я, для правдоподобия потерев левый висок. – Ты давай, разбуди дедушку, спои ему это, а потом мне расскажешь». «Как же, добудишься его! – пробурчала Ленка, но все же милостиво отпустила меня. – Ладно, иди уже!»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.