Текст книги "Три Ленки, две Гальки и я"

Я потащилась домой, изо всех сил стараясь ни о чем не думать, схватила своего любимого «Петра Первого», которого знала почти наизусть, и отключилась от бренного мира. Словно сквозь пелену сна слышала доносившиеся со стороны беседки крики, визги, грохот, бумбарабам и прочую какофонию. «Что у нее там, совсем шарики за ролики заехали?» – вяло шевелилась мысль. Я давила эту мысль и опять погружалась в историю трехвековой давности.

Прошло десять лет книжного времени, когда появилась Ленка. Она сияла, как начищенный пятак:

– Ох, Маринка, чо было, чо было! – захлебываясь от желания поскорее поделиться, принялась рассказывать она. – Уж я его и так, и эдак, и щипала, и щекотала, и толкала, и царапала – все без толку, лежал как мертвый. Я на шум перешла. Орала ему на ухо – не помогало. Визжала, стучала – нулевой эффект. Тогда я отломила два куска от железной трубы, которой раньше сад поливали, она ведь совсем проржавела. Ты небось слышала, как я ею громыхала?

– Да, что-то слышала, – неохотно вступила я в разговор. – И что, труба сработала?

– Держи карман шире! – отрезала Ленка, для наглядности показывая, как его надо держать. – Мотылевы прибежали к дырке в заборе. И такие: «У вас что, пожар?!»

– И?.. – невольно улыбнулась я. Соседская тетя Раиса имела характерный тембр, Ленка спародировала ее верещание очень похоже.

– Ну, выкинула трубу, собралась уже бросить это занятие. Но тут возникла одна идея… – гордая Ленка для пущего эффекта сделала паузу.

– Какая идея? – подыграла я ей.

– А вот какая! – Ленка вытащила из кармана маленький дедушкин будильник.

– Неужто сработало? – искренне удивилась я.

– Представь себе! – ликовала Ленка. – Моментально зашевелился, стал вокруг себя руками шарить, очки искать.

– Условный рефлекс, – блеснула я ученостью.

– Чего? – не поняла Ленка. – Шарил, говорю, руками. Ну, я ему бутыль нашу подсунула. Он успокоился маленько и стал пить прямо из горла.

Ленка показала, как он это делал, для убедительности побулькала.

– А едва почуял, что что-то не то пьет, я ему и сказала: «Дед, а дед, ты чего, это же вода из Поганой бочки!» Что тут началось… Как я и говорила, Маринка! – Ленка самодовольно рассмеялась. – Уж он плевался-плевался, а потом заковылял в туалет, стошнит, наверное. Сработала моя задумка!

Ленка поставила победную точку в повествовании. Задумалась и сменила тему:

– Что-то жрать охота. Когда бабушка-то приедет?

Бабушка приехала через пару часов и всыпала нам по первое число за устроенный бардак. Пришлось Ленке и мне спешно тащить все разбросанное барахло обратно в чулан. Слава богу, никто не убился и даже не покалечился. Ленка получила вожделенную жратву, а дедушка вышел из запоя. И только мои недавние видения вносили разлад в эту радужную картину.

Прошел день, другой, целая неделя, и все стерлось из моей памяти. Вспомнила я об этом только в марте следующего года, когда в одно непримечательное промозглое утро нам пришла телеграмма. Дедушка умер. Телеграмму прислал сосед Чернов – бабушка зимой жила у сестры. «Инсульт», – мгновенно поставила мама непонятный диагноз и деловито начала собираться в дорогу. Меня на похороны не взяли из-за малого возраста.

Через неделю мама, заметно осунувшись, вернулась. Рассказывать о поездке твердо отказалась, только сообщила об исчезновении семейных облигаций. «Соседи стащили на долгую память», – предположила она.

Следующим летом меня опять по привычке закинули на каникулы к бабушке. Ленки не было, я проводила время за чтением. Опустевший и осиротевший, наш дом навевал меланхолию, и спустя месяц я упросила маму забрать меня назад в город. Бабушка той же зимой насовсем переселилась к нам в квартиру, и на этом мои поездки в Сосновку закончились.

Только когда мне исполнилось пятнадцать лет, мы на недельку наведались в фамильное гнездо. Моей Сосновки уже не было. То есть географически она по-прежнему присутствовала на карте, там текла все та же речка, росли все те же деревья, да и в целом мало что изменилось. Однако исчезло то место, где меня так любили, где жили мои милые бабушка и дедушка, где у меня были такие интересные друзья и увлекательные игры. Благословенная, согретая душевным теплом и ярким летним солнцем страна детских каникул осталась только в моей памяти. Умер дедушка, выросли и огрубели душой друзья. При встрече со мной у них не находилось ничего, кроме пустых привычных слов: «Привет», «Как дела?» и «Пока». Наш старый дом отремонтировали, оборудовали всеми современными удобствами, но он стал мертв и холоден для меня.

К содержанию

* * *

Часть третья. Быстрая сортировка

Вика из нашего отдела – ленивая девица внушительной комплекции. Интересы ее лежат в сфере поиска женихов, но настоящие ценители рубенсовских женщин до сих пор не попадались ей на жизненном пути, и поэтому пока она проводит время на работе, вбивая проводки в бухгалтерскую программу. Вот и вчера она со вздохом открыла нужное окно, нажала на кнопку ввода данных и совсем собралась было приступить к ежедневному занятию, как вдруг на экране возникло сообщение об ошибке. Посмотрев на него минуту-другую, Вика обратилась ко мне:

– Марин, посмотри, пожалуйста, что это тут у меня высветилось?

Я оторвалась от своих занятий и заглянула в ее монитор:

– Ошибка какая-то, звони программистам!

– Марин, а ты мне не поможешь им объяснить, в чем дело?

Вика боялась программистов как огня, особенно Гришу Варламова, для которого она была одним из излюбленных объектов для упражнений в остроумии.

Гриша не навеселился вдоволь в школе и институте и до сих пор не мог ни минуты провести без подтрунивания над кем-нибудь или чем-нибудь. От постоянного напряжения лицевых мышц его рот, как мне казалось, застыл в ухмылке и расширился сантиметров на пять-шесть. Поводом для смеха могло послужить что угодно – пожалуй, палец было достаточно показать, ну а уж такой клад, как Вика, был способен привести Гришу в исступление.

– Ладно, звони по громкой связи, я помогу, если что, – заверила я Вику.

Она набрала номер, и, конечно же, по «закону бутерброда» трубку взял именно Гриша.

– Гриш, у меня тут опять какой-то рун-тиме эррор высветился.

– Что-что у тебя высветилось?

– Ну, рун-тиме этот, номер 1876.

– Как? 1876? ЧТО ТЫ НА-ДЕ-ЛА-ЛА?! – трагически воскликнул Гриша. У Вики округлились глаза и задрожали руки. Гриша казался предельно серьезным, это было на него не похоже.

– Да ничего я не делала, нажала на кнопку «Субмит», как обычно.

– Какую кнопку? Погоди, сейчас посмотрю.

На экране Вики самопроизвольно задвигался курсор – Гриша залогинился к ней на компьютер. Вика с мольбой посмотрела на меня. Я пожала плечами – подумала, что Гриша издевается, зараза. На экране тем временем открывались и закрывались окна, запускались какие-то программы, Вика с суеверным ужасом смотрела на эти манипуляции в ожидании приговора. Гриша опять возник в телефоне – голос его по-прежнему звучал серьезно, но я почувствовала, что он едва сдерживал смех, а где-то на фоне слышались странные булькающие звуки, которые я определила как приглушенный гогот коллег Гриши по отделу.

– Виктория Юрьевна! – торжественно произнес Гриша.

– Да? – нервно ответила Вика.

– Ты представляешь, что чуть было не натворила? Ты знаешь, что такое 1876?

– Нет, я не знаю, но ведь я ничего особенного не делала, – испуганно пролепетала Вика, – только на кнопку «Субмит» нажала, как обычно.

– На кнопку нажала? А КАК ты нажала?

– Ну, как-как, мышью нажала.

– А дышала ты при этом как?

Вика в недоумении подняла на меня глаза – она все еще не чуяла подвоха.

– Дышала?

– Да, дышала! При нажатии этой особой кнопки надо правильно дышать: глубокий вдох через рот, выдох через нос, на выдохе нажимается кнопка – тебя разве не учили?

Тут, похоже, до Вики тоже стало доходить, что над ней издевались, хоть она ничего и не понимала в компьютерах. Уши у нее покраснели, и она сказала:

– Да при чем тут дыхание? Я по сто раз на дню на эту кнопку нажимаю.

– Как это при чем? – продолжал настаивать Гриша. – Вот давай попробуем: вдох через рот, выдох через нос, на выдохе нажимай на кнопку.

Вика послушно выполнила Гришины инструкции, и – о чудо! – ошибки не возникло.

– Ну как? – торжествующе вопросил Гриша.

– Работает, ничего не высветилось! – совсем растерявшись, пробормотала Вика.

– Вот видишь, все дело в правильном дыхании. Еще «Отче наш» помогает, три раза без перерыва! – выпалил Гриша и бросил трубку. Чувствовалось, что силы его покинули и подавлять смех он больше не мог.

– Марин, это что он, издевался надо мной, да? – спросила Вика, в глазах у нее стояли слезы.

Мне было совсем не смешно, жалко ее стало, моя бы воля – всыпала бы Грише как следует.

– Думаю, что да, повеселился от души. Вчера они программу новую выложили, в ней наверняка ошибки были, вот у тебя кнопка и не работала. Он это на ходу исправил, скорее всего.

– Ну как же так, зачем же? – безмолвно вопрошали глаза Вики.

***

А сегодня меня опять всю ночь мучили кошмары. Приснилось, что я маленькая рыбка. И несло меня по течению очень быстрой и бурной горной речки. Течение было такое сильное, что бороться с ним оказалось совершенно бесполезно. А речка аж кишмя кишела рыбой, места свободного не было. Кто побольше, кто поменьше, кто посильнее, кто послабее. Но абсолютно всех, как ни трепыхайся, тащило вниз. И явственнее всего раздражало то, что там, внизу была полная неизвестность. Разобьет об острые скалы или вынесет в спокойное озеро – никто не знал. Рядом со мной плыла другая рыбка, красивая такая, беленькая. Вдруг на нее накинулся целый косяк враждебных рыб, они как бы не обращали внимания на течение, развлекались по мере сил на полном ходу. И давай ее носами тыкать и плавниками бить – так и выпихнули на берег! Я бросила на нее прощальный взгляд – а она уже задыхалась, недолго ей оставалось мучиться…

С утра в голову полезла всякая ерунда. Со мной это случается не чаще раза в год. Краски жизни внезапно меркнут, все сереет, и к сердцу подступает необъяснимая тоска. Вопрос о том, что будет, когда не станет МЕНЯ, заполнил сердце первобытным страхом смерти.

А вечером позвонила Галька Пескова. Я с ней уже несколько лет не разговаривала и очень ей обрадовалась. Оказывается, она тоже получила письмо от Светки Юрьевой и рассудила в точности как я – никуда не идти. Но главная бомба ждала меня впереди. Галька всегда была в центре событий и знала все про всех:

– Слышала, что с Ленкой Светловой стряслось?

– Нет, а что? – я ее после школы не видела ни разу.

– Да неужто? – ужаснулась Галька. – Она вышла замуж, уехала куда-то в Уфу, что ли…

– В самом деле? – удивилась я.

– Ну да. А потом разбилась насмерть на мотоцикле! – ошарашила меня Галька.

Я где была, там и села. Как, Ленки уже нет? Моей Ленки? Моей лучшей подруги за все времена???

Не помню, как я закончила разговор. Доползла до своей комнаты, легла на диван, пришла немного в себя и опять погрузилась в воспоминания…

К содержанию

* * *

История тринадцатая, соответственно несчастливая

Осознав, что активные боевые действия против меня обречены на провал, мои экс-подруги перешли на подпольно-партизанскую борьбу. Стали регулярно прятать шапку в раздевалке, выкидывать портфель на улицу. Но и эти развлечения вскоре им наскучили – трудно было насладиться моими проблемами, не наблюдая их воочию. Так я осталась победителем на опустевшем поле битвы, закованная в броню с ног до головы и глубоко страдающая. Страдала по отсутствию близких мне людей, подруг. Боже, как мне нужна была в то время подруга! Казалось, я бы все отдала за человека, которому можно было бы довериться, или с которым удалось бы просто поговорить.

Мои мольбы достигли нужной инстанции. В небесной канцелярии было издано соответствующее указание, и многочисленные шестеренки машины генерации событий в игре, которую мы называем жизнью, со скрипом пришли в движение. На роль ключика к замочку была определена Ленка Светлова, в тот момент находившаяся в состоянии свободного падения с лестницы успеха. Уже третья Ленка в моей жизни!

До двенадцати лет Ленка оставалась единственной дочерью в своей весьма самобытной семье. Мама ее, по национальности карелка, в четырнадцать лет осталась круглой сиротой: ее отец умер, когда она еще была грудным ребенком, а мать зарезало поездом – произошел так называемый несчастный случай на работе (она трудилась стрелочницей на железной дороге). Воспитал маму Ленки ее двоюродный дядя из Эстонии, и если сам он неплохо к ней относился, то его жена переносила подброшенную судьбой племянницу с трудом; по достижении нужного возраста мама Ленки была незамедлительно отправлена в большую жизнь, приобретать профессию детсадовской воспитательницы. По отцовской линии набор генов тоже оказался оригинальным: отец отца (то есть дедушка Ленки) был сыном полка у белочехов и после их разгрома доблестной Красной армией осел на Украине, где впоследствии и женился на местной уроженке. Когда Ленка поведала выдержки из этой истории паспортистке в нашем ЖЭКе, та рассмеялась и, недолго думая, вписала ей в пятую графу: «Русская». В самом деле, ну кем еще Ленка могла быть с такой фамилией – «Светлова»? Пожалуй, паспортистка была не так уж неправа: если смешать карелов с чехами и подперчить украинцами, то, наверное, получится что-то исконно русское.

Отец Ленки работал мастером на заводе. Он был крепким мужчиной среднего роста, в его лице сквозило нечто пиратское. Женщинам он нравился, вот и мама Ленки, несмотря на случавшиеся побои, уходить от него не собиралась. Когда я увидела ее в первый раз, то подумала, что это Ленкина бабушка. Для своего возраста она выглядела очень пожилой – возможно, оттого что носила темные, старившие ее одежды и была полностью седой. Видимо, она раздражала своего мужа, которому после серого трудового дня хотелось красивой жизни. Боже мой, как же звали маму Светловой? Хоть убей, не помню, и это точно не случайно. Когда я с ней познакомилась, я была уже слишком большой, чтобы называть ее тетей, и еще слишком маленькой, чтобы обращаться к ней по имени-отчеству. Если мне приходилось с ней разговаривать (а она любила подключаться к нашей с Ленкой болтовне), то я избегала любого обращения к ней. Поэтому она навсегда осталась для меня просто мамой Ленки. Вот имя-отчество Ленкиного отца хорошо помню – Игорь Карлович. Имя я, ясное дело, запомнила по отчеству Ленки. Отчество «Карлович» запало в память другим путем. Редкое по русским понятиям имя белочешского родителя составляло предмет особенной гордости Ленкиного папы. Своей незауядной родословной он страшно гордился, называя себя истинным арийцем. Каким образом чешские корни ассоциировались в его голове с арийцами, сказать было сложно. Однако любая попытка подвергнуть его статус сомнению оказывалась чревата – был риск получить в глаз.

Несмотря на очевидные трения между ними, до поры до времени оба родителя относились к Ленке с любовью, и она росла умной девочкой, училась музыке, занималась в балетном кружке, была на хорошем счету в школе. Но однажды все изменилось. Почему мама Ленки решила завести Славку (дома малыша звали «Сявка», не иначе как в подражание его собственному картавому произношению) – непонятно. Наверное, Ленкина мама хотела таким образом удержать ветреного супруга. Сявка своим рождением нанес по Ленке катастрофический удар. Ее жизнь сделала крутой поворот, и события стали развиваться по совершенно другому сценарию. В балансе семейного корабля Светловых Сявка пробил дыру, которую из-за духовной нищеты им было нечем залатать, пришлось выкинуть Ленку за борт в надежде, что она как-нибудь выкарабкается. В свое оправдание они напоминали, что Ленка сама отвечала утвердительно на стандартный вопрос «Хочешь братика или сестренку?» Если бы она знала, что скрывалось за этим вопросом!

Но уместно ли обвинять ее родителей? Выписку с личного счета на небесах им никто не предоставил; сколько придется потратить на второго ребенка – тоже было неизвестно. Определить вычитанием, сколько энергии останется, было невозможно, пришлось положиться на русское «авось».

Жалкие остатки сил уже немолодых Ленкиных родителей поглотил этот непростой ребенок, да и Ленка была в спешном порядке призвана на помощь. В ее обязанности вошла ежедневная уборка, ведь после утреннего ухода семьи Светловых на завод, в садик (Сявка обитал в детсаду вместе с мамой) и в школу квартира больше всего напоминала Куликово поле после Мамаева побоища. Вдобавок Ленка должна была готовить обед на всю семью. Она, впрочем, не относилась к своим обязанностям с должным послушанием. Поразмыслив некоторое время над вопросом «Мыть или не мыть?», обычно склонялась к последнему. Уроки служили достаточным оправданием, чтобы не делать уборку, а для приготовления обеда требовались продукты, которых, как правило, было мало.

Холодильник у Ленки был наполнен не лучше тогдашних продуктовых магазинов, при взгляде внутрь него на ум приходили безжизненные ледяные пустыни Антарктиды. Содержимое холодильника ограничивалось набором постоянных резидентов – томатным соусом, открытыми консервами скумбрии в масле и миской с кусками сала для жарки. Попадавшие же туда по большим праздникам деликатесы типа колбасы или шоколадных конфет долго не задерживались – истреблялись всей семьей на лету. Времени вырывать у жизни лакомые куски, стоя по очередям, у Ленкиной мамы не было, они с малышом питались в детсаду, поэтому основу рациона Ленки составляли суп из пресловутой скумбрии на завтрак и жареная на сале картошка на ужин. Об обеде Ленка должна была заботиться сама, вследствие чего он принимал необычные формы: обедом могли служить оставшееся после Сявки детское питание «Малютка» или не дошедшее до этапа выпечки бисквитное тесто. Но чаще всего им становились незатейливый бутерброд из хлеба с маслом и солью да чай с сахаром вприкуску, так называемый «пустой сахар».

«Пустой сахар» был фирменным десертом Ленкиной семьи. Есть его надо было так: в одной руке держится ложка с сахаром, в другой – стакан чая. Сахар забрасывается в рот, разбавляемый чаем. Главный смысл был в упоре на сахар, а не на чай. Как-то раз Сявка опозорил своих родителей, когда, приглашенный на званый обед в гости, с равнодушием оглядел стол, ломившийся от разнообразных деликатесов, и поинтересовался, нельзя ли вместо этого полакомиться «пустым сахаром».

Вообще-то, Ленкина мама умела вполне прилично готовить – например, на Ленкин день рождения она делала вкуснейшие голубцы. Если бы у нее было хоть чуть-чуть свободного времени в этот Сявкинский период, то Ленке не приходилось бы питаться так неказисто. Но времени не было, и утратившая внимание родителей, обремененная семейными заботами и вскормленная скумбрией с картошкой Ленка плыла от несчастья к несчастью, как капитан Лаперуз.

Балетный кружок был брошен первым, а спустя еще пару недель случилось сотрясение мозга. Произошло это на удивление заурядно, в самый обыкновенный школьный день: Ленка мчалась по коридору на переменке, и тут – госпожа неслучайная случайность – чья-то услужливая конечность легким движением сделала подножку, Ленка с разбега впечаталась в стену. Да так врезалась, что врачи опасались, что она не оправится и сойдет с ума. Однако более или менее обошлось: полгода больницы, регулярные головные боли и проблемы с концентрацией – вот и все, чем пришлось заплатить.

Светловы были заядлыми кошатниками, причем, по моим наблюдениям, события в их семье символично переплетались с перипетиями жизни их четвероногих друзей. Пушистый веселый Снежок погиб под колесами чужого автомобиля где-то в это время – предвестник перемен. Далее последовал переезд – выросшей Ленкиной семье полагалось больше квадратных метров, и вскоре они стали счастливыми обладателями двухкомнатной квартиры на первом этаже хрущевки. Новый котенок – Уголек – был почти полностью черным, и темное событие не заставило себя ждать. Как встретишь Новый год – так его и проведешь. В тот Новый год Ленка сожгла дома елку: оставшись дома с братиком, от скуки решила приспособить к елке свечки. Пожар она сумела потушить сама, но их и без того казарменную обстановку – буфет, телевизор на ножках – пришлось еще больше упростить: пыльный палас выкинули, а на деревянном полу осталось большое выжженное пятно.

В нагрузку к дополнительным квадратным метрам Ленка получила прыщавого поклонника из соседней квартиры. Кавалера звали Лешка Петров. Лешка был смертельно обижен на судьбу за то, что она не поднапряглась в момент его рождения. Вместо того чтобы сделать его принцем крови или на худой случай членом профессорской семьи, злой рок подбросил его маме-уборщице, к тому же начисто лишив каких-либо выдающихся способностей или хотя бы впечатляющих мужских достоинств. Хроническая обида на такую несправедливость определила Лешкино жизненное кредо, которое гласило: «Нате вам, гады!». Увидев в переселении Ленки в квартиру напротив перст судьбы, он решил, что это шанс изменить свою долю в лучшую сторону. Откуда пришла эта идея в его голову, сказать невозможно; очевидно одно – он полностью ей поверил. Поверил, что новая соседка – это выход из темного лабиринта к новой светлой полосе жизни. Отказ Ленки признать его своим женихом нанес сильный удар по давно страдавшему Лешкиному самолюбию. И строптивая Ленка превратилась во врага номер один, а это означало, что с тех пор она чувствовала себя в безопасности только за закрытыми дверями своей квартиры.

Лешка Петров проводил львиную долю времени в общении с себе подобными – иными словами, он вместе с такой же, как он, шпаной постоянно околачивался в подъездах и дворах нашего квартала. Молодые люди занимались спортом, искусством и наукой. И хотя МОК до сих пор не включил состязания по затягиванию бычками в официальную программу олимпийских игр (что странно – ведь это так развивает легкие!), в названном виде спорта будущего Лешка с товарищами заранее достигли высокого уровня. Может быть, некоторым бездуховным обывателям из наших подъездов современная живопись была не по душе, но Лешка Петров и компания просто не могли не творить, а стены как нельзя лучше подходили для их самовыражения. Научные интересы лежали в области ненормативной лингвистики, на стыке с комбинаторикой. В столь высококультурных занятиях время бежало быстро и незаметно. Вся ватага с неизменным оживлением встречала каждое появление Ленки на горизонте. Программа развлечений включала идиотские издевки, шутки, а то и снежки, плевки, пинки. Это стало для Ленки ежедневным кошмаром.

Однако перечень несчастий Ленки еще не окончен. Следующим ударом судьбы стал переход в нашу школу. Никакой логикой невозможно объяснить появление данной идеи в голове Ленкиной мамы: после их переезда наша школа была, конечно, ближайшей, но и старая оставалась совсем недалеко. Репутация, подруги, привычки – все оказалось одним махом выброшено на ветер.

Я хорошо помню, как Ленка в первый раз появилась у нас в классе. Было начало ноября, свежевыпавший снег за окном еще радовал наш детский взор, и только взрослые хмурились, предвосхищая полгода холодов и грязи. Шел урок истории, и по напряженной тишине нетрудно было догадаться, что палец учительницы выискивал в журнале очередную жертву. Историю у нас преподавала директриса Мария Пална, с которой шутки были плохи, даже Гоша Курочкин не осмеливался проявлять свои таланты в ее присутствии. Вдруг раздался стук в дверь, и Мария Пална с явно выраженным неудовольствием подняла глаза от журнала. Дверь открылась, на пороге стояла девочка с большими голубыми глазами и длинными светлыми волосами почти до пояса.

– Что случилось? – воскликнула Мария Пална, раздраженно глядя на незнакомку.

– М-меня с-сюда послали, – чуть заикаясь, ответила напуганная девочка. – Я н-новенькая.

– Сюда послали? Во время урока?

– Д-да.

– Так, отправляйся в мой кабинет и подожди меня там! – скомандовала Мария Пална.

– А где это?

– Ростовцева, сходи проводи!

Я по причине слабого зрения сидела на первой парте, ближе всех к двери; с готовностью выскочила в коридор. И тут – вот странность! – чувство, что в моей жизни происходит нечто гораздо более важное, чем пятиминутная отлучка с урока, заполнило душу. Промелькнуло ощущение, будто это со мной уже когда-то происходило, и я поймала себя на симпатии к новенькой, смущенно поглядывавшей на меня. «Ты кто?» – неожиданно для себя выпалила я и запоздало сообразила, что на самом деле хотела спросить, из какой она школы. «Я из двадцать девятой школы», – послышался ответ на незаданный вопрос. Наши души уже вошли в соприкосновение друг с другом, и слова были не нужны. Мои молитвы были услышаны – у меня появилась настоящая подруга. После уроков мы уже вместе шли домой – Ленка, как оказалось, жила в соседнем доме.

На следующий день я не пошла в школу: ожидаемый диктант по русскому, ненавистный английский и повтор телепередачи «В гостях у сказки» сформировали мое решение, остальное было делом техники. Пара манипуляций с градусником – и ртутный столбик достиг вожделенных 37,2. К концу уроков мой организм страшным усилием воли поборол эту неизвестную еще науке болезнь, и я уселась перед Ленкиным подъездом, поджидая ее. А вот и она! Но кто там вместе с ней? Не может быть, это же просто немыслимо – рядом вышагивала бесчестная предательница Галька. Волна возмущения, застарелой ненависти и чувства острой несправедливости захлестнула меня. Как? Мало того, что она предала меня, издевалась надо мной, – так теперь и на мою новую подругу решила претендовать? Мысли бешено поскакали галопом по кругу. Эмоциональный заряд был очень велик. Едва завидев меня, Галька сразу отошла в сторону, сделала непонятный жест и удалилась. «Эта Ленка – такая же предательница, как остальные, а я-то думала!» – промелькнуло у меня в голове. И то ли я сильно изменилась в лице, то ли Ленка опять поймала мои мысли – так или иначе, подруга быстро подошла ко мне и с удивлением сказала: «А я думала, что она – это ты». И сразу получила амнистию. Мы с Галькой действительно были чем-то похожи, нас иногда путали новые учителя, а незнакомые люди, увидев нас вместе, часто принимали за сестер.

Наша дружба крепла, но тем временем Ленка продолжала свободное падение.

Только сейчас, с расстояния почти четверти века мне отчетливо понятен узор, который тогда образовывали каждодневные, казалось бы, пестрые события Ленкиной жизни. Гигантская сортировочная машина уже цепко схватила ее своими лопастями и влекла к лотку отбраковки.

Уголька на улице поймали ловцы кошек. Он исхитрился от них удрать, но кто-то его сильно ударил, и дома Уголек лег без движения на полу. Мы с Ленкой понесли его к ветеринару. «Не жилец», – поставил врач неутешительный диагноз. Новый Ленкин кот был со сломанным хвостом.

Очередные удары судьба приготовила ей в лице смазливого Кости Кондратьева. Костя оказался закадычным приятелем Лешки Петрова. Не прошло и недели после того, как Ленка появилась у нас, как он уже развернул второй фронт ее травли в школе. Мало того, что Костя сам возглавил боевые действия, ему удалось завербовать в свои ряды почти всех мальчишек нашего класса.

Мальчишек вообще ничего не стоит собрать в стаю, есть у них что-то от собак или обезьян в подсознании. Мы, девчонки, напоминаем кошек, гуляющих сами по себе; как правило, самое неприятное, что от нас можно получить, – хихиканье за спиной. Существуй такая возможность, я бы пошла в чисто женскую школу, без мальчишек. Большинство парней в подростковом возрасте непереносимы! Я, конечно, понимаю, что смешанное обучение дешевле, но кто подсчитал, сколько стоят обществу изувеченные ими девичьи души?

В основе издевательств над изгоем лежит не столько желание причинить ему боль, сколько поиск-создание объекта для выгодного сравнения и самоутверждение за чужой счет. На роль изгоя в детской среде, как правило, лучше всего подходит либо ребенок с некоторыми странностями, либо новичок, приходящий в сложившуюся систему отношений.

Ленка как раз и была таким новичком. Наши бандерлоги, подчинившись стадному инстинкту и почуяв в Ленке легкую добычу, как по команде подключились к травле. А может быть, это у них были первые проявления пробуждающегося эротического чувства? Ведь Ленка была вполне приятной девчонкой, к тому же единственной блондинкой в классе.

Так или иначе, Ленке приходилось туго. Да и мне доставалось, ведь я честно пыталась ее защищать, мы всегда и везде ходили вместе. Зимой при выходе из школы на улицу нас встречали ураганным огнем снежков, а уж подколкам на переменках мы и счет потеряли. Гоша Курочкин развлекался по-своему: наматывал Ленкину длинную косу себе на руку – и давай таскать за собой по классу. На мои писки протеста, разумеется, не обращал ни малейшего внимания.

Но хуже всего было то, что из-за своих проблем, а нередко и с прямой подачи ККК (Константина Константиновича Кондратьева) Ленка падала в глазах учителей. Помню, сидели мы как-то на уроке английского. Преподавала нам его Клавдия Михайловна Полесова, мелкая дама с распущенными седыми волосами до плеч, в очках, напоминавшая постаревшую Дюймовочку. У нее было аж две клички. Одна – «Чебурашка», из-за роста. А свое другое прозвище – «Тыча» – она получила от ежедневного обязательного приветствия: «Гуд морнинг, ауа инглиш тича». И вот вызвала она Ленку перевести несколько слов: «Светлова, к доске!». Ленка начала бодро, слова простые были, да и знала она их все наизусть, вместе учили. И тут после обнадеживающего начала вдруг как ляпнула: «Светик лайтс». Это вместо «траффик лайтс» – «светофора» по-нашему. Ну, бандерлоги морской бой свой в сторону отложили, аж вдвое сложились от хохота. Да и остальные подхватили, кроме меня, разве что по полу не катаясь и друг друга подбадривая, будто ничего смешнее за всю жизнь не слышали. Ленка у доски стояла, словно распятая, недоумевая, как это у нее с языка сорвалось, ну а я испытывала острое желание сквозь землю провалиться и злилась на всех и вся. Я-то ведь точно знала, что Ленка была не виновата. А поганец ККК встал и во всеуслышание заявил: «Вот видите, Клавдия Михайловна, английский язык она учить не желает, а на пианино играет!» Кто бы говорил, мерзавец такой, сам ведь «йес» от «ноу» отличить не мог. Увы, Тыча наша с его подачи как по нотам: «В самом деле, английский не учишь, а на пианино играешь». И наотмашь: «Садись – два!» Ну надо же, какое преступление, что человек в музыкальную школу ходил и на пианино играть умел! Посмотрела бы я на нее саму, как бы она отвечала, ежели бы на нее пара десятков наших бандерлогов, ищущих случая поразвлечься, уставилась.