Текст книги "Три Ленки, две Гальки и я"

История двадцатая, научная

Диплом. Вот он – драгоценный приз, оплаченный шестью годами борьбы, лежит передо мной. Цель достигнута, диплом получен, а внутри – пустота. Не осталось ровным счетом ничего, помимо этих бумажек в корочках. Конечно же, синего цвета – трояков хватает. Для пущей важности спереди выдавлен герб уже несуществующего государства – серп и молот на фоне земного шара, колосьев и пятиконечной звезды. Внутри все как полагается: подписи, даты, печать. А вот тут штамп стоит: «Нагрудный академический знак выдан». Не помню никакого знака, ни академического, ни любого другого. Хоть режьте меня. Не было его. Или я его посеяла? Ладно, бог с ним; ага, вот это самое интересное – выписка из зачетной ведомости, проще говоря, оценки. Первыми идут самые важные предметы: история КПСС, политическая экономия, марксистско-ленинская философия, научный коммунизм. «Инженером можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» – логика понятная. Ну что ж, нас так долго зомбировали, что до сих пор кое-что от зубов могло бы отлетать. Как там было? Три составные части и три источника коммунизма? Э-э-э, дайте припомнить… Ну, источники – это ясно: Маркс, Энгельс и Ленин. А вот части… Секундочку… Бытие определяет сознание – раз. Отрицание отрицания – два. Третью забыла напрочь. Какое-нибудь «Кто не работает, тот не ест» наверняка. Я себя даже зауважала – память у меня все же потрясающая, как на скрижалях выбито. Только институт ни при чем, это еще от школы у меня осталось. Так, что там дальше? Иностранный язык – благополучно все выветрилось. Физическое воспитание – помню, как же, все в гандбол нас заставляли играть, а я через раз сачковала. Ну-ка, основы советского права и охрана труда – даже интересно, что это нам тогда читали. Физика – ее вела Синицына; математический анализ – Миронов; а вот и мои первые «удовлет.» – по черчению и сопромату. Извиняйте, у меня руки не тем концом вставлены. Вот трояк по ТАУ с Иконниковым, это мне еще повезло тогда. А вот и мое заслуженное «отлично» по микропроцессорам. Но все остальное? Позвольте, здесь еще добрых пятьдесят предметов записано! Чьи названия мне ну абсолютно ничего не говорят! Неужели это все было со мной? Я напряглась. Так, электрические цепи помню. Точнее, доцента – потрясный был мужик, на всех лекциях травил байки и рассказывал анекдоты, а на экзамене всем пятерки поставил. «Исследование операций» – смутно, очень смутно. Кто-то у нас из-за него вылетел. А по какому же предмету был такой кругленький, лысенький, как же его там звали-то? Он еще потом деканом, что ли, стал? Нет, бесполезно, не припомнить. Перейду сразу к диплому. «Инструментальная система проектирования реляционных баз данных». Каково название-то, а? Аж дрожь берет. Вот это у меня отчетливо осталось.

Руководителем столь наукоемкого проекта был у меня некий аспирант Титов. Весьма примечательный персонаж. Кабы я его не знала и повстречала где-нибудь на улице, то подумала бы, что это спортсмен какой-то, например баскетболист, ну или кадровый военный на худой конец. Двухметровый детина, косая сажень в плечах – я ему в пупок дышала. Он никак не производил впечатления работника умственного труда. На деле же, ежеутренне приходя в свою комнатушку, он с трудом размещал длинные ноги под стандартным столом и практически безвылазно сидел там до конца рабочего дня. Занимался сугубо интеллектуальной деятельностью – изучал толстенную, видавшую виды книжку в коричневом переплете. Сколько я его ни видела, он всегда корпел над ней, причем она вечно была открыта на одной и той же странице, испещренной сверху донизу некими значками. Постижение премудрости, видимо, стоило ему больших усилий, поскольку изучение он сопровождал пыхтением и сопением.

Примерно раз в месяц Титов исчезал на недельку – ездил в командировку в московскую ГПНТБ (Государственную публичную научно-техническую библиотеку) – единственное место в стране, где водились иностранные первоисточники. Привозил оттуда целые кипы наксеренных из журналов англоязычных статей, которые потом пылились у него на подоконнике, в большом железном шкафу, набитом помимо этой макулатуры всякой канцелярской всячиной, наверху шкафа до самого потолка, да и просто повсеместно. Из тех залежей он и выдал мне первое задание. «Ты какой язык в школе изучала? Английский? Отлично! Вот тебе пара статей – переведешь!» Я, полная сомнений в своих лингвистических способностях, оценила объем работ. Переводить было прилично. «Я попробую. А на русском ничего не найдется?» –поинтересовалась смущенно. «У меня – нет!» – отрезал Титов. И сразу обратился к своему собственному научному руководителю – Дыркину, который по счастливой случайности находился тут же, за своим столом: «А у вас, Валериан Павлович, ничего не найдется?» Вопрос застал того врасплох. Дыркин был облысевшим пожилым мужчиной с изрядным брюшком и мутноватыми заплывшими глазками; кандидатскую он защитил, когда меня еще на свете не было, и теперь боролся за докторскую силами своего отдела, то есть Титова. Он стряхнул пыль с нескольких фолиантов, лежавших у него на столе, и проскрипел в ответ: «Отчего же нет? Вот, возьмите труды академика Великанова о базах знаний». И вручил мне один.

Я отправилась домой. «Начну с самого трудного!» – храбро постановила, обложившись словарями. На удивление, перевод шел не так уж плохо. Где-то на исходе первой страницы я решила сделать перерыв и переключилась на Великанова. Вот где крылся настоящий культурный шок! Написано было русскими буквами и даже словами, но в совокупности они не имели решительно никакого осмысленного значения. Побившись над этим текстом длительное время, попробовав его на зуб в разных местах (в начале, середине и конце книги), я изнемогла. Прочувствовала свои полные несостоятельность и ничтожество, проклиная себя за впустую потраченное на учебу время. Срочно потребовалась моральная поддержка, и я отправилась за ней к маме. «Вот, ни бум-бум понять не могу! – пожаловалась я и протянула книжку. – Совсем отупела!» Как ни странно, мама не выказала ни малейшего испуга, приняла от меня талмуд и, не имея за душой ни часа АСУ-шного образования, стала его просматривать, время от времени удовлетворенно покачивая головой. «Ну как? – поинтересовалась я с некоторым злорадством. – Пробирает?» Мама посмотрела на меня с сожалением и прокомментировала: «Не бери в голову, котенок, иди лучше кефиру выпей, он очень полезен для кишечной флоры! Я таких книжек много на своем веку повидала. Ее цель – показать, какой автор умный, более ничего!» И добавила: «А зачем тебе понимать-то, перекатай, да и все дела!» Я почувствовала, как мне еще далеко до маминой житейской мудрости, успокоилась и пошла снова заниматься английскими статьями. И таким мне это показалось легким после академической белиберды на русском языке – словно у меня крылья выросли, я же каждое слово понимала!

Когда я принесла Титову сделанные переводы, в комнате у него произошли значительные перемены. На видном месте возвышалось чудо техники – персональный компьютер. Здоровущий монитор, перед ним висел закрепленный на липучках стеклянный экран, под ним находился крупный ящик, а на столе перед ящиком лежала клавиатура. «Вот, готово!» – протянула я Титову свои труды. «А-а-а, – протянул он, – положи сюда, я потом посмотрю». Видно было, что его это мало интересовало. «А нам тут новую технику доставили – смотри!» – он вылез из-за стола, что с ним случалось только по самым чрезвычайным поводам. Гордо продемонстрировал мне компьютер: «Пи-си!». Да, я понимала, что это по-английски, но все же не очень прилично так выражаться в присутствии девушки. До Титова это тоже дошло, он чуть смутился и добавил: «Икс – Тэ». Мне было интересно: впервые за все время обучения увидела компьютер вживую, прежде он у меня ассоциировался с мерным гулом, доносившимся из-за двери с табличкой «Вычислительный центр». Титов опасливо нажал на выключатель, что-то взвизгнуло, зафырчало, будто пылесос, и по черному экрану заплясали белые буквы. Что именно за буквы, понять было сложно хотя бы потому, что от внешней стекляшки отсвечивало, как от зеркала. «Ага, понимаю, – включилась в процесс я. – Только что-то плохо видно, нельзя ли стекляшку отодрать?» «Ты что? – возмутился Титов. – Как отодрать, это же защитный экран от вредного излучения, ясно?» Тем временем буквы остановили свой дружный бег. Титов ткнул в какую-то кнопку на клавиатуре и уставился в экран. Однако никакого эффекта его тыканье не произвело. Ткнул другую – ни малейшей реакции. Титов подождал еще немного. В итоге он с облегчением нажал на все тот же выключатель, и чудо техники, жалобно пискнув, очистило экран и успокоилось. «Будешь программу писать для него, усекла?» – поставил задачу Титов. Час от часу не легче! То ему полиглота изображай, то супертехнаря! Программировать нас, конечно, учили, но преимущественно в теории, абстрактно; да и что там в голове могло остаться после сдачи экзаменов? Я покорно промычала что-то в ответ. Безрадостно поплелась к столу Титова, как на плаху. Пока руководитель размещал свои ноги и усаживался, я более-менее собралась с мыслями: «А на каком языке программировать?» Титов хмыкнул: «А на каком ты можешь?» «Ну-у-у, мы ассемблер проходили, потом модулу-2, пиэль-1…» – вспоминала я. «Да без разницы, разрабатывай как умеешь, – отмахнулся от меня Титов, – лишь бы работало хорошо». Я поняла, что от судьбы не уйдешь. Плакал мой диплом горючими слезами. И все же так быстро не сдалась: «Но мы персональные компьютеры не проходили. Только СМ ЭВМ!» «Неважно! – отрезал безжалостный Титов. – Была бы программа, а перенести ее на другую платформу всегда можно!» И покрутил у меня перед носом двумя руками, это символизировало процесс переноса. «Вообще, для науки конкретная аппаратная реализация значения не имеет!» – заверил он. Последние его слова возродили в моей душе проблеск надежды – может быть, для науки и конкретная программная реализация значения не имеет? «Так что придешь через недельку, – подытожил Титов, – я тебе блок-схемку алгоритма набросаю». Он посмотрел на меня – я невольно приняла позу вопросительного знака. «Задание, то бишь, выдам, – пояснил снисходительно. – Да ты не переживай, справишься, я в тебя верю!»

Его вера сил мне не добавила. Неделя быстро пролетела в муках ожидания неизбежной кары и размышлениях о бренности бытия и бессмысленно потерянных годах жизни. В назначенный час я послушно явилась на экзекуцию. Титов уже хищно поджидал меня с толстенной тетрадкой. Там аккуратнейшим образом были вычерчены квадратики со стрелочками между ними. Он приступил к объяснениям: «Представь себе некую предметную область». У меня засвербело в носу: «Предметную… область». Что было делать, не расписываться же в собственной несостоятельности, и я кивнула в знак согласия. Маразм тем временем крепчал – Титов бодро продолжал: «Для начала необходимо категоризировать эту предметную область, выделить понятия, представить их в виде агрегаций атрибутов и включить в дерево обобщений». Тут я отключилась, мне уже было все равно, что последует дальше, начинало болеть где-то в левом виске. Я продолжала периодически кивать. Откуда-то издалека до моего сознания долетали обрывки абракадабры: «Далее приступаем к процессу нормализации реляционной модели…», «В третьей нормальной форме отсутствуют транзитивные функциональные зависимости атрибутов…», «Отсюда выводим пятую нормальную форму…» Не знаю, как долго продолжалась эта пытка наукой. Потихоньку жирный палец Титова продвигался к последним квадратикам в тетрадке: «Наконец, результаты выводим на печать – вот и все!» – победно завершил он объяснения. «Ну как, все понятно?» – очень чутко поинтересовался. «Грандиозно! – похвалила его я, очнувшись от оцепенения, и осторожно закинула удочку. – И это все я одна должна буду сделать для дипломного проекта?» «Ну да! – развел Титов руками. – Времени еще достаточно, я полагаю». «Конечно, – согласилась я. – Можно идти?» «Если будут вопросы, приходи!» – милостиво отпустил меня Титов.

Это был жбан, полный жбан! Первые умные мысли стали посещать меня где-то через неделю. «А разберется ли он в моем коде?» – спросила себя я и решила в качестве точки отсчета взять свой старый курсовой проект, благо он у меня сохранился. Что проектная программа изначально должна была делать, я уже не помнила. Кажется, рисовать звездочки в таблице – но это было неважно: во-первых, она все равно не работала, я застряла на стадии синтаксических ошибок, во-вторых, она была совершенно недоступна для понимания, во многом благодаря гигантскому размеру. Я скомпоновала ее из двух других, доставшихся мне по наследству от старшекурсников. Доцент Хлебников, преподававший нам программирование, долго ее изучал, пытаясь найти хоть крупинку логики. Но куда там – добрых полторы тысячи строк, сам черт ногу сломит. «Ставлю вам зачет сугубо за изобретательность и объем проделанной работы!» – сжалился Хлебников надо мной. Теперь моя основная надежда была на схожую реакцию: раз сам Хлебников не разобрался, то теоретик Титов и подавно ничего не поймет.

Короче, набила я пачку перфокарт и притащила Титову распечатку с ошибками: «Вот первая версия, только не работает что-то, не поможете ли советом?» Титов обрадовался, словно младенец, увидевший леденец: «Первая версия, говоришь?» Он с удовольствием просмотрел длиннющий листинг программы с ошибками в хвосте и похвалил меня: «Так быстро? Молодец!» Я, потупив взор, скромно внимала. «Не работает что-то…» – повторила. «Не работает? – он помолчал, раздумывая над проблемой. – А ты про принципы структурного программирования что-нибудь слышала?» Слово такое я знала – что-то на эту тему мы проходили; но к многочисленным проблемам моей программы оно точно никакого отношения не имело. Там для начала надо было ошибки в написании некоторых инструкций устранить. Я уже собралась озвучить свои мысли, но вовремя спохватилась: сообразила, что работоспособность программы, как это кем-то когда-то было задумано, – последнее, что мне было нужно. Поэтому я только пожала плечами. «Вот тебе книжка, изучай!» – прервал мои мучения Титов, довольный тем, что так ловко и быстро отделался от меня.

Сказано – сделано. Забрала я его книжку домой, стала читать. Кое-что даже поняла, благо она оказалась переводной, то есть автор никаких посторонних целей ее написанием не преследовал. По науке, например, требовалось разбить программу на отдельные небольшие кусочки – подпрограммы. Не откладывая дело в долгий ящик, я выделила кусок кода в подпрограмму. Согласно рекомендациям из книжки, ей требовалось дать осмысленное имя. Но я ни малейшего понятия не имела, какую функцию выполнял данный код. Тогда стала рассуждать логически. Подпрограмма – это такая штука, которую вызываешь из разных мест, и она тебе что-то полезное делает. У меня возникла ассоциация с собакой – я тогда в очередной раз подумывала, не завести ли себе четвероногого друга. Ну и назвала свою первую подпрограмму соответственно – Tuzik. Получившееся имя даже сердце согрело, не так противно стало на длиннющий листинг смотреть.

Но, понятное дело, ошибки в тексте от всех этих манипуляций никуда не исчезли, и в скором времени я опять напросилась к Титову на аудиенцию. «Структуризировала! – отрапортовала, ткнув пальцем в Тузика. – Но не помогает». Титов сокрушенно покачал головой. «Может, недостаточно еще структуризировала? – предположил он. – Давай дальше действуй в том же направлении!»

К следующему разу добавила Полкана, потом Дружка – безрезультатно. Я четко знала, что даже если целую свору подпрограмм создам, делу это все равно не поможет.

Меж тем до защиты дипломной работы оставались считанные недели. Я решила форсировать события и незамедлительно оповестила об этом своего научного руководителя. «Ну что же, тогда уже пора – оформляй результат!» – скомандовал Титов. «Какой результат? – засомневалась я. – Если программа так и не работает?» Но Титова закавыка нисколько не смутила. Он посмотрел куда-то в потолок и величественно произнес: «Для Науки подобные мелочи большого значения не имеют. Это все равно что массовый спорт – главное не победа, а участие!» «Хорошая штука эта наука, – подумалось мне, – недаром они все здесь с нее кормятся».

Я более не возражала, тем паче такой подход к проблеме заканчивал мои мучения с программированием. Дальше все было просто, дело техники. Я подобного рода работой все пять лет обучения промышляла. Было важно одно – перекатывать с первоисточников следовало с умом. Немного из переведенных мной статей, потом немного из Великанова, чуть-чуть изменив текст, на сладкое мой шедевр структурного программирования вкупе с блок-схемой алгоритма. Чтобы эдакая солянка получилась, где изначальные ингредиенты уже с трудом распознаваемы. Титов остался весьма доволен. «На защите прежде всего не тушуйся – и все будет хорошо», – подбодрил меня он. Да я и сама понимала, что такую заумь понаписала, не хуже академика Великанова, куда там многострадальной дипломной комиссии в ней разобраться.

Настал день защиты дипломной работы. В комиссии сидели хорошо известные мне преподаватели, но парочку персонажей я не имела чести знать. Один из них – молодой еще брюнет в очках – вызвал у меня опасения излишней живостью характера. Он расположился сбоку, положив ногу на ногу и без конца подпинывая воздух, как будто играл сам с собой в футбол. Разумеется, я правильно почуяла, откуда может прийти опасность. Когда закончила чтение и презентацию своего текста, все сидели в полном обалдении или клевали носом. Все, кроме дергунчика. Он решил выпендриться и задал вопрос, паршивец такой: «Ну и что вы, собственно, сделали в рамках вашего дипломного проекта?» Сердце екнуло и ушло в пятки. Мысленно чертыхаясь (откуда этот тип взялся на мою голову?), я не подала виду: «Как что? Разработала. Инструментальную. Систему. Проектирования. Реляционных. Баз. Данных». «Можно на примере, более конкретно?» – не унимался назойливый брюнет. «Отчего же нет?» – я взяла себя в руки, воскрешая в голове школу Титова. «Представьте себе некую предметную область. Представили?» – перешла в контрнаступление. «Ну, положим», – дергунчик не очень уверенно мотнул головой. «Созданная система позволяет для начала категоризировать эту предметную область в виде сущностей, отношений между ними, представленных в виде агрегаций и обобщений. Понятно?» – снисходительно проверила я состояние собеседника. В ответ получила нечто совсем уже нечленораздельное. «Ну вот, а потом происходит процесс нормализации реляционной модели». Я остановилась, состроив такую физиономию, что мол, это и ежу понятно. Мой оппонент был повержен на обе лопатки – потерял всякое желание продолжать диалог. «У меня больше вопросов нет!» – окончательно признал он свое поражение. Короче, пятерку я заработала.

История получила неожиданное продолжение, когда спустя всего пару недель меня отловил в коридоре Титов: «А твою дипломную работу на научную конференцию приняли, в Костроме!» И показал свежеотпечатанную книжку с материалами конференции. Это был один в один мой текст, и даже листинг программы с Тузиком приводился. «Ох, не было печали!» – перепугалась я ответственности, ведь предпочла бы не выставлять свое творчество на всеобщее обозрение. Но от сердца чуть отлегло, когда я обратила внимание на фамилии авторов – «Дыркин, Титов», меня там не было. «Ну, пусть сами и расплевываются, если что», – злорадно подумала я. Титов же сиял, как начищенный пятак: «В большую науку попала, молодец! Ты заходи к нам, Дыркин обещал выбить в отдел новую штатную единицу, у вас же скоро распределение». Меня это заинтересовало: «И чем я у вас буду заниматься?» «Как чем? Наукой, конечно, – объяснил Титов. – Все тем же самым, сперва программу свою доведешь до ума, а там, глядишь, и в аспирантуру поступишь». Вот программу ему не следовало упоминать, если он правда хотел заманить меня к себе в отдел. Доводить до ума собственный шедевр структурного программирования – это было последнее, на что я бы клюнула. Нет уж, дудки, делайте свои кандидатские и докторские без моего скромного участия! Я быстренько раскланялась и с тех пор усиленно следила за тем, чтобы не попадаться бывшему научному руководителю на глаза.

По распределению я оказалась в первой половине списка, но все же без шансов на козырные вакансии; даже всякие Сургуты, куда заманивали трехкомнатными квартирами с раздачи, до меня уже закончились. Пришлось бы мне идти работать на какой-нибудь завод и корпеть там до конца дней своих над расчетами зарплат, если бы не мама. Она опять сыграла роль палочки-выручалочки: напрягла своих знакомых, те достучались до своих, и кто-то подыскал мне то чудесное спокойное местечко, где я и кормлюсь по сей день. Вот так эпоха образования в моей жизни подошла к своему логическому и весьма счастливому концу…

К содержанию

* * *